В тени Отчизны. Имя Первое

Пролог

Мальта, апрель 20.. года.

– Вы же знаете это, Роберт, – задумчиво произнёс Виктор Кассар-Фальцоне, слегка наклонив голову. Седовласый мужчина неопределённого возраста в безупречно белой рубашке и длинном шёлковом халате откинулся в резное кресло в зале старинной виллы Вердана. Перед ним на столе лежала увесистая папка с документами, и он медленно провёл по ней ладонью. – Иногда финал – это лишь переходная точка. Ошибка многих в том, что они воспринимают поражение как окончательный итог и бесконечный кризис, а не как возможность для нового хода.

 Напротив него сидел Роберт Эллингтон – высокий мужчина лет пятидесяти с зачёсанными назад тёмными волосами с проседью. На столе перед ним поблёскивал тонкий бокал с прозрачной жидкостью. Роберт неторопливо вращал его, не отрывая от поверхности, следя, как по стенкам скатывались редкие капли. Он не прикасался к напитку: Виктор, хозяин Верданы, не терпел излишеств во время важных бесед и требовал от гостей полной сосредоточенности, без отвлечений на еду и питьё. Вилла знала немало тайных встреч, и Виктор нередко выставлял напитки скорее как элемент ритуала, чем как угощение – чтобы проверить выдержку гостей. Роберт был знаком с этой особенностью и сохранял подчеркнутое равнодушие.

– Виктор, знаете байку? Будто у китайцев нет слова «кризис» – есть только «возможность», – усмехнулся Роберт, вертя бокал на столе.

Виктор дёрнул бровь:

– Я не мастер китайского. А что, разве не так?

– Да, не так, – покачал головой Роберт. – «Кризис» по-китайски – вэйцзи. Первый иероглиф, вэй, означает «опасность», а второй – цзи – вовсе не «возможность», как любят повторять, а скорее – «поворотный момент», «точка перелома».

– Тогда откуда вообще взялась эта идея? – удивился Виктор.

– Её давно запустили в своих книгах известные бизнес-гуру. Это они первыми красиво ляпнули, будто китайцы под словом «кризис» подразумевают ещё и «возможность». С тех пор вся западная бизнес-школа это цитирует, не удосужившись проверить. А китайцы каждый раз удивляются, о каких возможностях идёт речь.

Виктор хмыкнул:

– Значит, вэйцзи – это скорее «опасность в переломный момент»?

– Вот именно, – кивнул Роберт. – Никакого вдохновляющего «кризис – это шанс». Просто предупреждение: «осторожно, опасный момент».

– Что ж, интересная комбинация слов. Но если оставить китайцев в покое и вернуться к Украине… в этом проекте для нас хоть уже и финал, но в самой игре ещё не переломный момент.

– Согласен, всего лишь временная неудача, – отозвался Роберт. В его голосе прозвучала тень сарказма, хотя взгляд оставался совершенно серьёзным. – Украина была нашим ключом к славянскому замку́. Но теперь русские празднуют там победу. А нам хотелось бы видеть их с пустыми руками.

 Виктор неторопливо потянулся, поднялся с кресла, поправив пояс халата. На секунду он замолчал, собираясь с мыслями.

– Вы сказали: «пустые руки у русских??» – повторил он, повернувшись к Роберту. В голосе Виктора послышалась ирония. – Говорите так, будто не знаете этих ребят. Мы с ними давно играем не в шахматы, а в покер. И они начали это понимать, набрав себе хорошие карты. А вы не сделали ничего, чтобы помешать им взять флеш-рояль. Так что у русских уже никогда не будет пустых рук.

 Эллингтон нахмурился.

– Чего же вы теперь от меня ждёте, Виктор? – изрёк он, и голос его заметно окреп, зазвучав строгими нотами. – В конце концов, я всего лишь Директор по специальным проектам вашей любимой MI6. – На этих словах Роберт прищурился лукаво. – Вы, дорогой Виктор, привыкли держать весь мир за свою собственность. А тут вдруг – на излёте времён – понимаете, что: ой, мир-то создан не вами! Что вы всего лишь наместник, не способный контролировать все события, как бы вам этого ни хотелось. И остаётся лишь быть пользователем того, что ниспосылается Свыше.

 Виктор раздражённо кашлянул, оборвав собеседника:

– Давайте я напомню, о чём мы беседовали почти тридцать лет назад, – размеренно выговорил он. Глаза Виктора зло блеснули, когда он заговорил, подчёркивая каждое слово. – Ещё тогда мы предвидели: все текущие вероятности сходятся к одному исходу – реальность свернётся в 2042 году. Конец света, как любят говорить в простом народе. И мы решили капитально встряхнуть одну из важнейших ветвей цивилизации, чтобы появились новые вероятности. Именно поэтому Совет Семей постановил закрыть славянский проект и тем самым создать новые линии возможностей. Начать решили с революции в Украине в 2004 году.

 Он достал из кармана широкий белоснежный платок и вытер со лба испарину, выступившую при воспоминании давних решений.

– Сейчас на дворе двадцать… какой-то год, – продолжал Виктор, указывая рукой с крупным янтарным перстнем на лазурный морской горизонт, видневшийся за витражным окном. – Год назад Кластер Архитекторов завершил расчёты прогнозов. И что? Ничего не изменилось! Все вероятности остались на своих местах. Согласно им, конец мира людей по-прежнему наступит в 2042-м. Пока нам не удалось это изменить. Правда, мы ещё плохо старались с этой Украиной.

 Роберт спокойно выслушал тираду.

– Что вы к ней привязались? Ну пошёл проект не тем путём. Неужели вы всерьёз полагали, что русский медведь будет мирно спать, пока его тычут палкой? – отозвался он. – А проснувшись, по наивности сам залезет в приготовленный для него капкан? Что, собственно, произошло? Русские думают, что победили? Пусть думают – им этого никто не запретит. Победа на поле боя вообще ничего не значит. Настоящая война идёт за умы, за идеи… за контроль над будущим. А у нас ещё есть и время, и ресурсы. Мы всегда делали шоу в долгую. В такую долгую, что большинство жителей планеты даже не осознают этого.

 Виктор устало, но аккуратно сложил платок и негромко заметил:

– Да, всё так. Но, похоже, русские оказались умнее. После полного захвата Украины они уже живут по своим правилам и строят планы вернуть себе Прибалтику и начинают непонятный хоровод со странами Скандинавского полуострова. Разогнались…

 Эллингтон рассмеялся и неожиданно зло хлопнул ладонью по подлокотнику кресла:

– Умнее? – переспросил он, подаваясь корпусом вперёд. – Возможно. Да только умнее – не значит сильнее. У нас в Москве есть свои рычаги влияния… впрочем, как и везде. Наши люди десятилетиями встроены в их систему. Они работают на нас даже тогда, когда сами об этом не подозревают. Так что, прошу вас, не волнуйтесь, Виктор. Мы обеспечим для русских новый акт пьесы. Уже прикидываем, как и где им свинью подложить.

 В роскошном зале воцарилась тишина. Несколько мгновений оба молчали, прислушиваясь каждый к своим мыслям. Далеко внизу, за стенами виллы, перекликались птицы и стрекотали невидимые цикады, подчёркивая наступившую паузу.

 Виктор наконец поднял глаза на Роберта. В полуденном свете его лицо казалось измождённым, даже осунувшимся, но в глубине глаз поблёскивал живой огонёк напряжённого размышления.

– Люди в Москве… Ваши воспитанники имеют все шансы там провалиться, – проворчал Виктор, продолжая прерванный разговор. – Не исключено, что некоторых уже раскрыли и русские спецслужбы давно ведут свои манёвры с вами. Как вам такой вариант, а? Да, мы не уверены, что русские остановятся. Америка далеко, её они будут трогать не скоро – если вообще будут. А вот Европу точно не пощадят за всё причинённое «добро». Москва – это ведь не только Кремль. Это миллионы людей, которые в одночасье почувствовали себя победителями. Опасная ситуация. Они могут поверить в собственную силу – и в этот раз дойдут до самого Лиссабона. А это уже полностью перечёркивает нашу цель.

– Не драматизируйте, Виктор, прошу вас, – вздохнул Роберт, лениво махнув рукой. – Стоило русским войскам войти в Украину, как они показали пример всем прочим беспокойным странам. Турция тут же принялась давить курдов, Израиль прибрал Сектор Газа и отхватил половину Сирии, даже США нашли себе новое развлечение – установили контроль над Панамским каналом и уже поднимают свой флаг в Гренландии. Теперь каждое государство защищает границы исключительно силой. У кого она есть, разумеется. И сильные всегда будут брать у слабых то, что захотят и смогут. Сейчас повсюду намечается драка – всем захочется урвать своё, и русским будет непросто протиснуться к Лиссабону сквозь эти пожарища.

– Ну и что? Роберт, такое происходит уже тысячи лет. Il-ħuta l-kbira tiekol iż-żgħira1, как говорят на Мальте. Сильные поглощают слабых – было и будет. А остальные как-то протискивались ведь.

 Роберт лишь покачал головой:

– Помните, я предупреждал Совет Семей: не стоило трогать Югославию, – промолвил он, поймав взгляд Виктора. – А вы тогда, мой мудрый друг, уверяли, что это поможет сдвинуть вектор вероятностей. И к чему мы пришли? Только приоткрыли ящик Пандоры. Теперь вот Европа утешает себя фразами вроде: «мировой порядок, основанный на правилах».

 Виктор, слушая Роберта, размеренно перелистывал плотные страницы из папки. В его памяти всплывали строки донесений и договоров. Что ни говори, а Роберт был прав: прекрасный Новый Мир, в котором отношения между странами строятся на нормах обновлённого международного права, сможет родиться лишь через череду новых войн и локальных конфликтов. Эти грядущие потрясения перекроят государственные границы. В результате сложных и болезненных процессов сформируется иной мировой порядок, закреплённый новыми соглашениями, утвердившими, произошедшие изменения.

 Виктор отложил папку и снова взглянул на гостя.

– Так вот, дорогой мой Эллингтон… – протяжно, с абсолютно непоколебимой уверенностью заговорил он. – Сложившееся положение дел не ведёт нас к цели. Значит, остаётся реализовать последний вариант: устроить в мире полный хаос и возвести на трон «спасителя человечества», который создаст перспективу.

 Роберт откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

– Не вы ли уже второй век учите меня, что порядок и хаос – не противоположности, а две стороны одной медали? – пробормотал он. – День и ночь, вдох и выдох.

– Верно, – кивнул Виктор. – И я также учил вас, что в этом суть нашего пути. Мы – алхимики реальности. «Разделяй, чтобы воссоединить заново». Порядок – это структура, хаос – энергия. Без структуры энергия разрушительна, без энергии структура мертва. Но реальность – это иллюзия. Симуляция, в которой прописаны свои законы. Правда, эти законы вычерчены на зыбучем песке, насыпанном не нами. Нас просто поместили первыми в эту «песочницу». А весь этот мир – лишь сон Великого Сновидца.

– Или бесконечный лабиринт иллюзий… – сдержанно вставил Роберт.

– Великий Сновидец… – эхом повторил Виктор. В его голосе послышались благоговейные нотки. – Он не где-то там в иллюзиях! Его дыхание – в каждом порыве ветра, его мысли – в сиянии звёзд. А мы с вами – всего лишь образы в его снах. И тем не менее… даже сны подчиняются определённым законам. Так что хватит теологии. Просыпайтесь, Роберт, и вернёмся к делу, – Виктор слегка улыбнулся, тотчас сменив тон на будничный. Сделал вдох, опускаясь обратно в кресло и прикрыв глаза.

 Их молчание нарушалось лишь едва слышным гудением кондиционера. Где-то вдали шелестела оливковая роща. Кабинет Виктора располагался в самом сердце этой старой мальтийской виллы. Здесь не было ничего лишнего – только массивный стол да пара кресел под абажуром лампы, отбрасывающей тёплый желтоватый свет. Даже окна, украшенные цветными витражами, скрывали происходящее от посторонних глаз.

– Вы говорите, что нет другого варианта, кроме как возвести на трон «спасителя человечества» – раздался голос Роберта. Он произнёс эти слова отчётливо выговаривая каждую фразу, словно проверяя, как они звучат. – Что же, я ждал, когда вы заговорите об этом. Но ведь мы оба знаем: в любом сценарии, рассчитанном Кластером, у «спасителя» неизменно появляется противовес – человек, которого русские называют по-разному в своих преданиях, а мы именуем «Хранителем».

– Да, это так, – подтвердил Виктор, приоткрыв один глаз.

– Если Хранитель входит в свою силу, он всегда побеждает «спасителя». И тогда всё равно – конец. Мир схлопнется в сорок втором.

– Но, Роберт, – Виктор сузил глаза, – вы же нашли его и сбили с предначертанной стези?

– Семь лет назад, – подтвердил Эллингтон. – Мы провели операцию в России и скорректировали его жизненный путь. Мониторинг вероятностей показывает: ни в одном из вариантов будущего он больше не проходит инициацию у Древних.

– И всё же вы не успокаиваетесь?

 Роберт натянуто улыбнулся, почти механически, как улыбается человек, привыкший видеть мир лишь как сложную, но просчитываемую схему.

– Потому что этого недостаточно. Чтобы проект «Спаситель» дошёл до конца, Хранителя нужно не просто сбить с пути. Его нужно вывести из действия полностью. Убрать из России, вывезти из родной среды, поместить под постоянный контроль здесь, в Европе. Как говорится, держи врага ближе, чем друга. Тогда мы сможем запускать проект «Спаситель» без опасений, что русские вмешаются.

 Виктор умолк, погрузившись в тяжёлые раздумья. Его взгляд вперился в гардину на стене напротив, но, казалось, смотрел сквозь неё, в пустоту.

– Кстати… что у нас с Европой? – спросил он, не меняя позы. – Правящие там семьи Династии начинают задавать вопросы, особенно после конфуза с санкциями. Они не помешают нам укрыть здесь наших русских друзей и врагов?

 Роберт фыркнул:

– Европа? Вы же знаете, Виктор, Европа уже давно не субъект мировой политики. Инструмент – да. Они сделают всё, что мы им скажем. Как делали всегда.

– Вы слишком самоуверенны, – Виктор покачал головой с лёгкой усмешкой. – Иногда мне кажется, вы забываете: мы обязаны учитывать фактор свободного выбора, без этого никак. Если мы будем действовать лишь насилием, то потеряем власть. Любая система может дать сбой. Даже самый искусный музыкант порой ошибается и сбивается с партитуры.

– Сбой?! – голос Роберта разом обрёл ледяную отрезвляющую чёткость. Он склонился к Виктору, глядя ему прямо в глаза. – Системы не дают сбоев. Дают сбой люди. А людей мы умеем контролировать.

Двое влиятельных мужчин не сводили друг с друга взглядов, пока наконец Виктор не отвёл глаза:

– Что же, начинайте акцию с вашим Хранителем. Вывозите… Вывозите его из России, но только добровольно. А там посмотрим, как использовать его дальше. Кстати, взгляните на материалы у вас на столе. Я предвидел, что это время настанет, и распорядился подготовить для вас досье по ключевым фигурам «Спасителя».

 Виктор встал и направился к выходу, где на секунду оглянулся через плечо. Затем он вышел в затемнённый коридор, и дверь закрылась за ним упругим щелчком.

Роберт остался сидеть, освещённый лишь светом лампы. Он потянулся к раскрытой папке, как бы нехотя снял верхний лист и, прежде чем начать читать первые строчки документа, подумал: «Партитура существует, но мелодию можно играть как угодно. Можно сфальшивить, сбить ритм, сделать всё против правил… Но Гармония всё равно вернётся. Она всегда возвращается. Таков Закон Вселенной».

Глава 1

Москва, Академия Разведки, 20 мая 20.. года, среда.

 За границей столицы Академия скрывала свой комплекс, раскинувшийся среди густого лесопарка. Официальное название почти никогда не звучало в открытой прессе. Посвящённые же говорили просто – «Школа». Здесь не учили мечтать или «искать себя». Здесь годами воспитывали тех, кто станет глазами и ушами государства, его тихими руками в самых тёмных уголках мира.

 По закоулкам городка гулял майский ветер. Он трепал верхушки елей и шевелил вечернюю мглу. Андрей Юрьевич Фёдоров – или, как его теперь звали, Травин – стоял у окна своей комнаты в общежитии и смотрел на пустую дорожку к учебному корпусу. В Академии никто не жил под собственным именем: только псевдонимы, «школьные фамилии», назначенные начальством Курса. К новому прозвищу Андрей привык так же, как и к самой этой новой жизни.

 Первый год в Академии почти прошёл – без фанфар, но с ощутимыми результатами. Жизнь перестроилась: он научился держать лицо, когда внутри бушует, и замечать то, что обычно ускользает: дрожь в голосе, лишний жест, быстрый взгляд в сторону. Сомнения сперва пытались командовать парадом, но их довольно скоро выставили «за дверь». Теперь у Андрея была нормальная рабочая уверенность – не броня, а опора.

«Как причудливо складывается жизнь в двадцать четыре», – подумал Андрей и привычно разложил мысль по полочкам, как когда-то раскладывал доказательства на мехматовских семинарах. Несколько лет назад – просто студент МГУ. Год назад – выпускник «прикладной математики», без красной корочки, но с высоким средним баллом и тем странным спокойствием, которое даёт не тщеславие, а сделанная работа. А теперь он был здесь – в сердце другой вселенной, в учебной структуре, принадлежащей одной из самых легендарных организаций мира.

 Вспоминались первые дни в Академии. Строгие, непроницаемые лица кураторов и инструкторов. Бесконечные занятия по специальным дисциплинам и изнурительные уроки по иностранным языкам. Ночи без сна над учебниками – новая «наука» поглощала его без остатка. Днём тренировки выжимали силы, вечером – хитроумная практика напрягала интеллект.

 Академия была не просто учебным заведением, а лабораторией человеческой психики. Здесь учили думать. И главное – чувствовать. Чувствовать ложь, спрятанную в безобидных словах. Видеть намерения за улыбкой. Находить уязвимости даже у самых крепких людей.

 Особенно тяжело давались уроки работы под прикрытием. Его учили быть кем угодно – бизнесменом, журналистом, случайным туристом. «Растворись в толпе. Стань невидимым», – твердил инструктор. Сначала это казалось невозможным.

 С первых дней Андрей с головой ушёл в языки, словно нырнул в бездонное море. Английский и немецкий, знакомые ещё со школы, теперь звучали почти так же естественно, как русский. Он довёл их если не до совершенства, то до той грани, где слова становятся ключами к чужим культурам и мирам. Но остановиться ему не позволили. Финский, со своей певучестью, сложностью и загадочностью, стал новой вершиной. Он шёл к ней упрямо, как альпинист, шаг за шагом. «Английский – чтобы извиняться, немецкий – чтобы спорить, финский – чтобы молчать так, что все извиняются и спорить перестают», – усмехался он про себя.

 Со временем Андрей увлёкся страноведением – изучал всё, что стояло за границами языков. Германия с её аккуратным порядком и тяжёлой историей. Британия с промозглыми вечерами и духом старых романов. Финляндия с озёрами, сугробами и северным сиянием. Всё это постепенно становилось частью его жизни. В редкие часы отдыха он листал атласы, смотрел фильмы, слушал лекции – и мысленно странствовал по этим землям. Каждая новая деталь открывала целый мир: история, культура, традиции складывались в мозаику, которая с каждым днём становилась ярче и богаче.

– Травин! – раздался голос из коридора.

 Андрей отвёл взгляд от окна. В дверном проёме стоял его напарник по спаррингам – Ульянов, высокий парень со светлыми волосами и рельефным бицепсом.

– Идёшь на вечернюю тренировку? Или опять с книжкой засел? – ухмыльнулся он.

 Ульянов любил подшучивать над его страстью к чтению, прозвал «книголюбом». Но Андрей никогда не оправдывался: книги для него были не развлечением, а источником силы.

– Пойду, конечно, – отозвался он. – Не могу же я позволить тебе превзойти меня в карате. Книжка качает мозг, ты – синяки. Баланс должен быть.

– Ну-ну, посмотрим! – рассмеялся Ульянов.

 Они вышли из комнаты и направились в спортзал. Узкий коридор общежития был почти пуст: большинство слушателей уже разбрелись по комнатам отдыхать после длинного дня. Под ногами поскрипывал линолеум, шаги гулко отзывались, отражаясь от стен.

– Слушай, – нарушил молчание Ульянов, – как думаешь… кто из нас дойдёт до конца?

 Андрей бросил на него быстрый взгляд:

– А ты сам как считаешь?

– Ну… все старались весь год, – пожал плечами Ульянов. – Но эта судьба под силу не каждому. Тренировки, задания, постоянное напряжение… Не все выдержали, у многих такая жизнь не сошлась.

– Если жизнь не сходится – проверь скобки, – пробормотал Андрей.

– Что?

– Говорю, в этом и суть отбора, – уже громче пояснил Травин. – Остаются только те, кто знает, зачем он здесь.

– А ты знаешь?

– Наверное, – Андрей остановился и посмотрел ему прямо в глаза. – Мы ведь не зря тут потеем. Всё это пригодится в работе. Ты в чём-то сомневаешься? Странные вопросы задаёшь, друг мой Ульянов… Не уверен в себе?

 Тот помрачнел и кивнул:

– Порой кажется, что ты вообще ни в чём не сомневаешься, будто у тебя всё под контролем. Иногда это даже раздражает.

 Андрей только улыбнулся и спокойно сказал:

– Я точно знаю, зачем здесь. И этого достаточно, чтобы двигаться дальше. Того же желаю и тебе.

– Ладно, философ, – ответил Ульянов. – А что у тебя по финскому?

– Вчера выучил, как сказать: «не убивайте меня». Думаю, на экзамене пригодится.

 К этому времени они дошли до спортзала. Внутри пахло матами и потом. На покрытии уже упражнялись десяток слушателей. Разминка перешла в спарринги.

 Андрей занимался карате с шести лет. В памяти навсегда остался тот тёплый, пахнущий липовым цветом день – первое июня. Дед, пожилой контрразведчик, развернул на столе белое кимоно с таким же белым, до смешного длинным поясом. Ткань блестела аппретом, пахла крахмалом. Пояс свисал с края столешницы белой лентой – казалось, его хватит опоясать весь двор.

– Белый – потому что ты пока чистый лист, – продолжал наставления дед, примеряя куртку и аккуратно подгибая рукава. – Но и потому, что в тебе нет ничего лишнего. Будем заполнять правильно.

 Он показал, как завязывать оби: не «узлом на удачу», а ровно, плоско, чтобы не мешал ни в стойке, ни в падении. Пальцы у деда были жилистые, с седыми волосками на костяшках. Узел получился строгим, «спецурским».

– Запомни: пояс держит форму, а форма – тебя. И ещё: в карате первым идёт не удар, а поклон. Без него драка остаётся дракой.

 Первый зал – деревянные щиты на стенах, запах сырости и старых матов, полосы солнечной пыли в высоких окнах. Старшие отбивают ритм голосами, счёт тянется, как резиновая нить: ичи, ни, сан… Андрей, мальчишка в конце шеренги, глотал этот ритм и чувствовал, как в нём собирается новая осанка – спина, дыхание, взгляд. Ему сказали: просто повторяй за другими. Дед всегда сидел на лавке у стены, не вмешивался, только смотрел.

 Годы сложились в счёт ката и в синяки под формой. Руки обросли терпением, дыхание стало метрономом. И когда наконец красный пояс лёг на талию – не как орден, а как ответственность – Андрей уже знал цену этому цвету. Он никогда не искал драки – и именно поэтому почти всегда её выигрывал. Не было лишних движений.

 Дед и тут остался рядом одной-единственной фразой, которую Андрей повторял перед каждым спаррингом, соревнованием, экзаменом, серьёзным разговором:

– Держи ровно дыхание, взгляд и слово. Тогда и рука ляжет ровно.

 Позже, в Академии, многое окажется знакомым с детства. Тот же поклон делу – прежде чем начинать. То же дыхание в счёт, чтобы усмирить дрожь под рёбрами. Тот же узел – ровный, без показухи. И та же привычка: сначала форма, потом сила. Всё простое, как белый пояс, и столь же трудно забываемое.

 Андрей двигался точно и собранно – каждое движение доведено до автоматизма. Удары летели быстрые, отточенные; соперники лишь угадывали момент для блока. Но и он не всегда успевал уйти: один раз хлёсткая пятка врезалась в бок, выбив воздух вместе с нарастающей самоуверенностью. Андрей скривился, сжал зубы и продолжил, не сбавляя темпа.

 Через час они с Ульяновым выходили из зала – усталые, но с тем лёгким удовлетворением, которое всегда приходит после честного спарринга. В своей комнате Ульянов сразу рухнул на кровать, скорчив трагическую мину:

– Если бы не ты – он тяжело вздохнул. – Я бы давно попрощался с этими дополнительными тренировками. А так – держишь в тонусе, напоминаешь, что главное. А что у нас главное?! – он приподнялся на локтях и, не дожидаясь ответа, воскликнул: – Главное, чтобы синяки вовремя мазали йодной сеткой!

 Он расхохотался так заразительно, что напряжение мигом рассеялось.

Андрей шёл от Ульянова к себе. После вечернего занятия Академия стихала, но в коридорах ещё бродили глухие отзвуки дневной суеты. До отбоя оставалось полчаса. Под потолком теплились лампы, разливая тусклый янтарный свет и вытягивая по стенам длинные тени перил. У лестничного пролёта на стенде висела потёртая рамка с «Памяткой №7» – старым наставлением Академии: «Профессиональный приём – не для кухонных разговоров».