В тени Отчизны. Имя Первое

 Андрей задержался на шаге, скользнув взглядом по знакомому листку: простая вещь, а ведь порой забывают. Шорох шагов отвлёк его. За поворотом заговорили двое. Андрей узнал спокойный баритон Ильина – сокурсника, одного из самых толковых на курсе. Второй голос принадлежал Васильеву, скромному, рассудительному парню, с которым Ильин держался близко. Травин сбавил шаг: у стены, напротив комнаты Васильева, они стояли вдвоём. Коридор пуст, только сумрак и обрывки фраз.

– Да брось, ничего сложного, – говорил Ильин доверительно. Он держал Васильева за локоть, глядя прямо в глаза. – Ты же знаешь: мы свои. Хочешь дополнительной литературы по языку? У меня есть конспекты Чернова. Он толково переработал учебник и собрал методичку по вербовочным разговорам на немецком. Сам понимаешь – материалы из закрытой части, но мне разрешили к ним доступ.

 Андрей по интонации угадывал слишком знакомый приём – «зеркало доверия», с оттенком навязанного спокойствия. Ильин чуть склонял голову, мягко повторяя позу собеседника, и вплетал в слова тёплые, но настойчивые интонации.

– Одолжи мне квартиру на выходные, а я зарегистрирую на тебя материал, – продолжал он голосом, от которого веяло сочувствием. – Тебе ведь самому нужно время на немецкий? Удивишь преподавателей. Я же помочь хочу.

 Васильев мялся. Было видно – неловко. Личные адреса раскрывать категорически запрещалось, и он это знал. Но слова Ильина уже находили щели. Наклон головы, лёгкая улыбка, дружеское похлопывание по плечу – и вот сопротивление тает, словно лёд под солнцем.

– Ну… если только на воскресенье, – пробормотал он. – Раз уж тебе так нужно…

 Ильин улыбнулся, и улыбка эта была слишком широкой, словно он уже откусил чужой кусок пирога.

– Вот и отлично. Знал, что могу на тебя положиться. Потом всё компенсирую – честное слово!

 Травин понял, что на его глазах только что умелая манипуляция с гипнозом взяла верх над дружбой. Ильин применил приём психологического давления, которому их учили для работы в поле, но использовал его против своего же товарища – ради своей выгоды. А Васильев, похоже, готов был пойти на нарушение.

 И тут память сама подсунула другой эпизод – ещё с первого полугодия учёбы. Тогда один слушатель, Артемьев, решил блеснуть удалью. Он «прочитал» дежурного офицера: разжалобил рассказом о больной матери и выпросил доступ к телефону. Хвастался потом: мол, сработало! Но радость быстро сменилась проблемами – утром его пригласили к начальству.

 Травин, Ильин и ещё двое слушателей были вызваны по другому вопросу и ждали своей очереди, когда за приоткрытой дверью донеслись приглушённые, но чёткие слова куратора курса – полковника Вдовина:

– Вы подвели не только себя, но и доверие товарищей, Артемьев. Решили, что умнее всех? Думаете, методы, которым вас учат, можно испытывать на своих офицерах?

– Товарищ полковник… – голос Артемьева дрогнул.

– Молчите! – оборвал его Вдовин. – Навык – это оружие. И не ваше. Оно выдаётся на время задания – и возвращается в сейф. Всё поняли? Или будете писать рапорт?

 До Андрея донеслось тихое, сломанное:

– Понял, товарищ полковник.

 Дверь распахнулась. Артемьев вышел, белый как мел, не глядя ни на кого. Лицо Вдовина Андрей тогда заметил лишь мельком: суровое, разочарованное. С тех пор тот случай стал легендой, и к «Памятке №7» у лестницы начали относиться куда серьёзнее.

 …И вот теперь история повторялась. Андрей моргнул – воспоминание рассеялось. Перед ним Ильин уже убирал в карман ключи, приободрив Васильева:

– Отдыхай, я тебя прикрою с немецким.

 Васильев ушёл, будто успокоенный. А Ильин остался насвистывать довольный собой. Тогда Травин шагнул из тени.

– Ты чего тут? – вздрогнул Ильин.

 Андрей скрестил руки, взглядом впился в собеседника:

– Скажи честно: ты правда считаешь, что это было правильно?

– О чём ты?

– О том методе, что ты сейчас применил. «Навык – это оружие». Слыхал?

 Ильин побледнел, попытался ухмыльнуться:

– Да брось, ерунда. Между своими. Просьба-то мелкая.

– Не мелкая, – отрезал Травин. – Я всё видел. Мы же договорились: на своих такие вещи не пробуем. К тому же ты прекрасно знаешь, что передача ключей – это фактически раскрытие адреса, что нам запрещено. Васильев сомневался. Ты его продавил. Ради чего?

 Ильин заморгал, самодовольство слетело.

– Я… хотел встретиться на день с девушкой. Родители дома, у бабки не разгуляешься. Друзьям придётся врать. А Васильеву-то всё равно, он один живёт, мог бы и в Академии посидеть… Дело молодое, сам понимаешь.

– Понимаю, – Андрей покачал головой. – Но понимаю и цену. Сегодня ты уговорил его на ключи. Завтра кто-нибудь так же уговорит тебя – уже не ради свидания. И что тогда?

 На лице Ильина мелькнули страх и раскаяние. Наконец он выдохнул:

– Ладно… ты прав. Глупость.

– Тренироваться на доверии товарища – себе дороже. Ты помнишь примеры.

 Далеко в коридоре хлопнула дверь. Шаги приближались. Ильин глянул на ключи в руке, на дверь Васильева – и решился:

– Верну сейчас. И извинюсь.

– Умное решение. Лучше потренироваться в честности, чем в оправданиях. И завтра сам доложи о поступке Вдовину. Я ведь промолчать не имею права. А ещё с тебя конспекты Чернова.

 Ильин посмотрел ему прямо в глаза и поспешил к двери Васильева.

 Уже у себя в комнате, размышляя о произошедшем и физиологических мотивах Ильина, Андрей вспомнил один из самых первых семинаров в Академии. Новички-слушатели сидели притихшие, ещё не привыкшие к строгой атмосфере Школы. У доски стоял подполковник Мельников. Невысокий, поджарый, с проницательным взглядом и блестящей лысиной, он держался уверенно и спокойно. Мельников преподавал им историю разведки, рассказывал о её многочисленных героях и редких предателях. В какой-то момент подполковник задумался, затем произнёс, выговаривая каждое слово:

– Кстати, запомните аксиому: тот, кто не верен жене, в конечном итоге предаст и Родину.

 По рядам пробежал шелест. Андрей сидел во втором ряду и внимательно смотрел на Мельникова. Фраза поначалу показалась ему чрезмерно резкой. Он видел, как вытянулись лица некоторых однокурсников. Для многих из них, едва вчера покинувших студенческие аудитории гражданских вузов, это заявление звучало старомодно, но Мельников говорил серьёзно.

 Подполковник мерно прошёлся вдоль кафедры, заложив руки за спину. Он продолжил ровным голосом – оттого каждая фраза прозвучала ещё весомее:

– Бывает, что разведчик вынужденно привыкает жить во лжи, но лгать себе он не имеет права. Верность – понятие неделимое. Нельзя быть верным наполовину. Если человек начинает изменять тому, кто рядом, с кем он делит жизнь, постель, в особых ситуациях даже зубную щётку, он постепенно привыкает к предательству как таковому. Сначала дома – потом и на службе.

 В зале стояла такая тишина, что слышно было, как за окнами падают осенние листья. Верность Родине начинается с верности в семье… Он раньше об этом не задумывался..

 Где-то сзади раздался неуверенный голос: один из курсантов поднял руку. Мельников кивнул, позволяя говорить. Высокий парень с тревожной улыбкой на лице поинтересовался, стараясь придать своему тону шутливость:

– Товарищ подполковник, а этично ли, скажем… женатому разведчику за рубежом спать с другими женщинами ради выполнения задания? Хоть это и измена во благо службы, но тоже, получается, предательство?

 Мельников смерил юношу оценивающим взглядом, затем улыбнулся:.

– Хороший вопрос. Этика разведчика… Хм. Конечно, всё зависит от ситуации. Жизнь сложнее устава, и порой личная мораль вступает в серую зону оперативной необходимости.

 Мельников подошёл ближе к переднему ряду, опёршись руками о стол так, что свет лампы подчеркнул его скулы.

– Представьте, – начал он, обводя курсантов внимательным взглядом, – офицер работает за границей под прикрытием, или под «крышей», как у нас говорят. Да ещё и с семьёй: жена при нём, дети, быт. И вот у некоторых начинается моральная вольница: кажется, что контроль снижен, что всё можно, что никто не узнает. Начинает «не держать свой член в штанах», – подполковник нарочито грубо уронил эту фразу, и в аудитории кто-то фыркнул от неожиданности. – Просто от скуки или по слабости гуляет налево. Никто ему такого задания не давал – это его личное. Как думаете, чем кончится?

 Андрей заметил, как несколько ребят переглянулись; кто-то сказал: «Медовой ловушкой…». Мельников с одобрением кивнул, услышав это.

– Совершенно верно! Рано или поздно наш гуляка попадёт в ловушку. Его, вероятнее всего, заманят «ласточкой», и он не устоит. А дальше – шантаж, вербовка, утечка информации, измена… Я не буду сейчас вспоминать подобные случаи с нашими гражданами – они были, да. Но и вероятный противник тоже не без греха. Вспомните хотя бы того американского морпеха – посольского охранника в Москве: познакомился с милой, но не простой русской девушкой, а в результате – государственная измена и тюрьма. Элементарно же.

 Он потянул паузу, позволяя мыслям аудитории догнать его слова. Затем продолжил, выпрямившись и заложив руки за спину:

– Но бывает и другая сторона медали. Возьмём, к примеру, нелегала —разведчика под глубоким прикрытием. Допустим, у него на Родине есть семья, – но там, за рубежом, он один, в чужой стране, где каждый его день – спектакль под вымышленным именем. Как вы думаете, станет ли Центр требовать от него безбрачия и воздержания во имя идеалов?

 Подполковник изогнул бровь. Курсанты молчали, но по их лицам было видно: многие уже понимали, к чему он клонит. Андрей тоже ощутил, как в душе борются абстрактные принципы с жизненной правдой.

– Нет, не станет, – сам ответил Мельников на свой вопрос, слегка повысив голос. – Наоборот, Центр посоветует ему жить самой обычной жизнью. Заведёшь отношения – пожалуйста. Хочешь встречаться с женщиной – встречайся, это даже пойдёт на пользу. Почему? Да потому, что здоровый мужчина, который годами держит целибат из ложного благочестия, рискует сорваться психологически. Накопившийся стресс от одиночества сам по себе может подорвать легенду. А ещё более подозрительно, если человек выглядит абсолютно безразличным к противоположному полу: контрразведка страны пребывания может спросить себя, что это за странный субъект у нас тут – неужели шпион? Особенно если и мужчинами не интересуется.

 Он улыбнулся, и в этой улыбке мелькнула тёплая ирония опытного наставника. Казалось, Мельников говорит о простых истинах, но за его словами стояли чьи-то судьбы.

– Так что, товарищи мои, разведка – не монастырь, – подытожил подполковник серьёзно. – Обета безбрачия у нас нет и не будет. Если того требует дело, разведчик может вступить в близость, может даже полюбить искренне – и греха в этом нет. Другое дело, что за каждым таким шагом должна стоять не минутная прихоть, а понятный расчёт и осознание последствий. Но именно этому мы вас здесь и учим – трезво оценивать ситуацию и отличать её от собственных слабостей.

 Мельников обвёл аудиторию пронзительным взглядом. Тишина была теперь иной – осмысленной. Слушатели впитывали каждое слово, переваривая нюансы услышанной морали. Андрей заметил, как кивает сам себе Тарасов – женатый однокурсник: видимо, для него тема верности была особенно личной. А в соседнем ряду как-то странно заскрипел холостой Савин: вероятно, воодушевился тем, что служба, оказывается, не исключает романов. У каждого эти слова отзывались по-разному, но равнодушных не было.

 Подполковник вздохнул и сделал несколько шагов к своему столу, завершая разговор. Его лицо снова стало строго собранным.

– Подведу итог: без необходимости по бабам ходить нечего. Это слабость. А слабость – роскошь, которую разведчик позволить себе не может. Но если для дела нужно «очаровать» объект – сделаешь и это. Если для легенды нужно иметь подругу или мужа – пожалуйста, это часть работы. И не просто можно, а нужно. Потому что главное для нас – долг перед Родиной. Всё остальное —можно пережить.

 Когда занятие подошло к концу, слушатели выходили из аудитории молчаливыми, погружёнными в раздумья. Андрей тоже вышел на прохладный воздух академического двора, чувствуя, как в голове постепенно укладывается услышанное. Вечернее небо над деревьями темнело, загорались редкие звёзды. Он подумал о своём отце – легендарном в закрытых кругах разведчике, женатом на его матери четверть века – и поймал себя на том, что никогда не слышал от него подобных уроков.

 Вот и сейчас Андрей вновь перебирал в памяти те слова подполковника. Лёжа в темноте на своей узкой кровати, он смотрел в потолок, но перед его мысленным взором снова стояла та аудитория и Мельников у доски. И снова звучал спокойный, уверенный голос: «Слабость – роскошь, которой разведчик позволить себе не может». Верность в большом начинается с верности в малом.

 …И уже глядя в темноту, Андрей попробовал мысленно провести линию: «жена – семья – служба». Линия не складывалась в прямую; получалась фигура с острыми углами. Если жена будет – сможет ли он нести ей только свет, не показывая теней? Выдержит ли этот человек его немоту, эту прирученную необходимость не отвечать на половину простых вопросов: «Где был? С кем? Почему?» И сможет ли он сам не подменить любовь ремеслом? Не «продавить» ситуацию дома вопросами с закрытой развилкой, не «зеркалить» интонацию в споре, не ставить якоря и не подстраивать выводы. «Памятка №7» всплыла сама собой.

 А что, если оперативное «сближение» станет частью задания? Он честно спросил себя: выдержит ли такую двойную бухгалтерию совести?

 Андрей понял это лишь теперь: ему нужен дом – как тихая гавань, где не спрашивают лишнего и не отвечают слишком подробно. И если когда-нибудь у него будет жена – ей придётся научиться жить в этом формате: верить без отчётов, любить без протоколов.

 Мельников был прав: верность – вещь неделимая. Ты или несёшь её целиком, или в самый плохой день она рассыпется где угодно – в постели на конспиративной квартире или в отеле. И если уж срываешься, то сорвёшься там, где тонко. А тонко – там, где позволил себе искушение и назвал его «маленьким».

 Он перевернулся на бок и подтянул одеяло. В комнате пахло утюженной тканью, лесом за окном и ароматерапией соседа по комнате – Воробьёва. Андрей закрыл глаза. Если судьба пошлёт ему любовь – он примет её всерьёз и до конца. Но сначала – служба. А всё остальное – когда сможешь не предать ни её, ни себя.

Москва, Академия Разведки, 22 мая 20.. года, суббота.

 Это субботнее майское утро выдалось особенным – начинался последний экзамен первого года обучения. Каждому предстояло выполнить практическое задание, на которое отводилось три недели, чтобы доказать, что усвоено всё, чему они научились. Это был экзамен не столько знаний или навыков, сколько их сути – способности применять полученное на уроках в реальных условиях. Провалить его никто не имел права. Ценой поражения могло быть отчисление.

 Андрей стоял перед дверью учебной аудитории. Внутри него боролись сразу страх и уверенность. Страх был естественным спутником любого серьёзного испытания. А уверенность родилась из всех прошедших месяцев труда. Андрей знал, что выложился на полную. Он пережил бессонные ночи, сомнения, волнения, моменты, когда хотелось всё бросить и спать часов эдак тридцать подряд. Но как бы ни было тяжело, мысль подать рапорт и уйти из Академии не приходила ему в голову ни разу. Каждое утро он буквально заставлял себя подняться с постели усилием, которое люди называют «силой воли». Хотя на деле, как шутил сам Андрей, это просто работа мышц пресса и спины. Он улыбнулся этой мысли. Да, вставать по утрам порой было настоящим подвигом. Особенно в те дни, когда за окном ещё кромешная тьма и снег стучит в стекло, заманчиво приглашая остаться под тёплым одеялом. Но каждый такой день становился ещё одним кирпичиком в фундаменте его будущего. И теперь, стоя здесь, перед этой дверью, он чувствовал, что все усилия были не напрасны.

 Он сделал глубокий вдох в три этапа с короткой задержкой – личный приём, помогавший ему собраться с мыслями. Напряжение чуть отпустило, мысли прояснились. Андрей вспомнил слова преподавателя, прозвучавшие ещё в начале учебного года: «Экзамен – это не враг. Настоящий враг даже не даст тебе шанса сдавать экзамен».

 Андрей шагнул внутрь, выпрямив плечи, и прошёл к своему месту. Весь страх остался снаружи. Плотные тёмно-зелёные шторы на окнах почти не пропускали солнечный свет. Официально-серые стены и ряды аккуратно выстроенных парт лишь усиливали впечатление от важного момента. Слушатели уже сидели по местам, молча переглядываясь в ожидании.

 Дверь аудитории без предупреждения распахнулась, и внутрь быстрым шагом вошёл их куратор – полковник Вдовин. Высокий, мощный мужчина с коротко стриженными чёрными «соль с перцем» волосами. Его пиджак был идеально выглажен, а и без того безупречные ботинки начищены до зеркального блеска. Вдовин прошествовал к кафедре, бросив на присутствующих быстрый взгляд.

– Товарищи слушатели! – громко скомандовал дежурный.

 Все разом вскочили и замерли по стойке «смирно».

– Добрый день, товарищи, – проговорил Вдовин своим низким, уверенным голосом. – Вольно.

 Слушатели выдохнули, опускаясь на стулья.

– Итак, сегодня вы получите свои итоговые самостоятельные задания, – продолжил полковник. – Это проверка вашей подготовки, ваших навыков и способности принимать самостоятельные решения в полевых условиях, приближенных к боевым. Вам даются стандартные три недели. Разрешены все приёмы, которым мы вас обучали за этот год. Разумеется, в рамках закона. И, разумеется, без привлечения ваших могущественных родственников в помощь. Помните: действуете вы не на чужой территории, а здесь, в родной стране, среди граждан, которых поклялись защищать.

 Где-то сзади в аудитории раздались сдавленные смешки – некоторые оценили его шпильку про «могущественных родственников». Полковник медленно обвёл взглядом ряды – от своих любимчиков до тех, кто вызывал у него меньше доверия. Зал снова притих; слышно было лишь, как кто-то нервно ёрзает на стуле.

 Вдовин вынул из своего портфеля два десятка конвертов и не торопясь разложил их стопкой на кафедре.

– Задания индивидуальные. Никто из вас не должен знать, что делают остальные. Любое обсуждение или «звонок другу» – запрещены. Ваши успехи или провалы – ваша личная ответственность. Ошибок быть не может: попадётесь полиции или контрразведке – вытащим, конечно, но последует отчисление; попробуете подключить свой «административный ресурс» – отчисление; не выполните задачу в срок – вашу работу рассмотрит специальная комиссия, и итог, скорее всего, тот же – отчисление.

 Вдовин взял первый конверт и взглянул на фамилию, выведенную на нём от руки.

– Артёмьев! – отчеканил он.

 Юноша из первого ряда поднялся и подошёл к кафедре. Полковник вручил ему конверт, взглянув прямо в глаза.

– Ну, не подведи, – бросил Вдовин вполголоса.

 Артёмьев вернулся на место, сжимая конверт обеими руками. Вдовин тем временем продолжал вызывать курсантов одного за другим по списку и выдавать им задания.

 Травин сидел в третьем ряду у окна. Он наблюдал, как один за другим товарищи получали свои конверты и возвращались на места. В аудитории была тишина, нарушаемая лишь ровным голосом Вдовина да скрипом стула – кто-то так и не мог усидеть спокойно. Каждый понимал: в этих запечатанных пакетах – его жизнь на ближайший месяц, а может, и навсегда. Тут уж попробуй не понервничай.

«Люблю, когда судьба помещается в конверт стандартного формата: удобно носить в портфеле. Интересно, что мне там достанется? Какое задание? И где?» – Андрей любимым сарказмом успокаивал нервы, пытаясь представить, что его ждёт. Учёба в Академии готовила их ко многому, но сейчас он стремительно ощутил, насколько всё это реально. Уже не теория и не учебный полигон – впереди самая настоящая работа.

 Артёмьев, сидевший двумя рядами впереди, откинулся на спинку стула, держа конверт на парте, и выглядел предельно сосредоточенным. «Интересно, о чём он размышляет? Или вспоминает, как правильно вскрывать конверты?» – мелькнула озорная мысль у Травина. Он тут же одёрнул себя: сейчас было не до шуток.

 Травин перевёл взгляд на задние ряды. Ульянов сидел на самой последней парте, опершись локтями о стол. Взгляд его блуждал где-то над головами остальных – казалось, присутствовало здесь лишь его тело, а разум витал далеко. Вечно энергичный на спортплощадке, в учебной аудитории Ульянов всегда держался незаметно, словно опасался выдать свои настоящие мысли. Сейчас же он выглядел ещё более отстранённым, чем обычно. «Что у него на уме? Не забыл ли вчерашние синяки йодом намазать?» – подумал Андрей, почувствовав у себя формирование улыбки. Но она сразу погасла. Сейчас действительно было не до шуток.

 Вдовин продолжал зачитывать фамилии. Голос его звучал ровно, бесстрастно, но в этой интонации чувствовалась такая властность, что все в аудитории слушали затаив дыхание. Андрей вспомнил, как на одном из первых занятий полковник говорил: «Вы – не просто курсанты. Вы – будущее нашей страны. Каждое ваше решение будет иметь последствия, а каждая добытая вами информация повлияет на судьбу народа, а может и всего человечества. Запомните это». Тогда, в начале учёбы, эти слова показались такими громкими и излишне торжественными… но теперь, на исходе первого курса, они обрели совсем иной смысл.

– Ильин! – раздалось над залом.

 Андрей посмотрел на Ильина, сидевшего через ряд. «Интересно, он доложил уже Вдовину о своих вечерних беседах с Васильевым? Лучше бы сам доложил, чем мне бы пришлось это делать. А ведь я обязан…». Ильин стремительно поднялся и уверенно направился к кафедре. Травин невольно позавидовал этой уверенности. Ему самому казалось, что, когда назовут его фамилию, ноги могут предательски подкоситься. Он представил себе это: подойти к кафедре, ощутить на себе взгляд полковника, взять конверт и услышать стандартно-дежурное: «Ну, не подведи». Эти слова уже не раз прозвучали для других, но Андрею почему-то казалось, что для него они прозвучат иначе. Не как напутствие, а как вызов – испытание, которое он обязан пройти. В голове крутились варианты ответов, но ни один не подходил.

«А вдруг мне попадётся что-нибудь совсем неожиданное? Типа: “Поздравляем! Вы назначены ответственным за стрижку кустов в парке Академии.”. Или вообще: “Ваша задача – следить за исправностью кофейного автомата в посольстве Германии”. Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой», – решил Андрей и снова посмотрел в окно.

– Суворова! – прозвучал голос Вдовина.

 Андрей очнулся от своих мыслей. Полковник вызвал девушку, фамилия которой по алфавиту шла прямо перед Травиным. Суворова поднялась, поправила юбку и вышла вперёд, стараясь держаться уверенно. Получив конверт, она поспешно вернулась на своё место, аккуратно положив задание на стол.

 Наконец очередь дошла и до него.

– Травин!

 Андрей глубоко вдохнул и вышел из-за стола. Вдовин смотрел на него так же внимательно, как на остальных, но с едва заметной полуулыбкой – или ему это только показалось?

– Держи, Травин, – произнёс Вдовин, протягивая конверт. – У тебя есть потенциал. Не растрать его впустую.

 Андрей кивнул и принял конверт.

– Есть. Спасибо, товарищ полковник.

– Увидимся после, – коротко добавил Вдовин и уже переключил внимание на следующего слушателя .

 Вернувшись на своё место, Андрей ощутил странную тяжесть конверта в руках. «Лёгкий по весу, тяжёлый по последствиям», – взвесил он его на ладони. Мельком взглянув на соседей, он увидел на их лицах такое же мнение. Каждый разглядывал запечатанный пакет со своей учебной фамилией. Вскрывать их команды не поступало, и наверняка все гадали, что же спрятано внутри.

 Когда последний конверт был роздан, полковник обвёл аудиторию напоследок пристальным взглядом.

– Помните: вы здесь не просто для учёбы. Вы здесь для того, чтобы стать лучшими сотрудниками Службы. Не относитесь к заданиям, которые вы получили, как к стажировке или к формальности для перехода на второй курс. Это реальная работа. Поймите правильно: реальная. А в реальном мире в случае провала может наступить тюрьма или вообще смерть. На этом всё. Можете вскрывать конверты и следовать дальше по своему расписанию. Три недели. Время пошло.

 С этими словами Вдовин развернулся и стремительно вышел из аудитории. Слушатели, встав и проводив его, неспешно расселись по своим местам. Зал тотчас наполнился шуршанием разрываемой бумаги. Травин ещё несколько секунд сидел неподвижно, пристально глядя на нетронутый конверт. Хотелось поскорее узнать, что скрыто внутри, но он медлил – что-то удерживало его от поспешного движения. Андрей только наблюдал, как его сосед по общежитию, Воробьёв, пробежал глазами своё задание и теперь сидел с откровенно разочарованным лицом.