Победитель Бури: Зеркало Правды

Мышка дёрнулась, и её лапка начала разлагаться, пока наноботы яростно регенерировали ткани.

– Видите? Её тело борется само с собой. Магия – не игрушка.

Павлин поморщился:

– Бедняжка… Ей можно помочь?

Биос качнула головой:

– Я усыплю её после урока. Иногда милосердие – это прекратить боль.

Звонок прозвучал как пение птицы. Биос раздала семена-дневники:

– Дома: понаблюдайте, как метка реагирует на ваши эмоции. И помните: даже цветок может обжечь, если его неправильно поливать. Хорошего вам дня, ученики! —она вышла из кабинета вместе с Гретой в руках и направилась в неизвестном направлении.

Павлин вертел семя-сканер:

– Странно, у тебя оно сгорело. Может, твои молнии им не по вкусу?

Виктор, пряча дрожащие руки в карманы, тихо сказал:

– Возможно. Или это просто брак, как она сказала.

Но почему же я ещё жив, а не умираю, как Грета…

***

Тяжелые дубовые двери кабинета Земленомии растворились беззвучно, впуская волну влажного, насыщенного запахом свежевскопанной земли и прелой листвы воздуха. Внутри царил полумрак, несмотря на то, что теплица находилась на крыше школы. Вместо парт – грубые, теплые на ощупь «торфяные пни» – сжатый торф, добытый на болотах Нищура. В остальном же кабинет напоминал Живологию: всё те же лианы на стенах и пни вместо стульев.

Тишину нарушил мягкий, но отчетливый стук каблуков. Из зеленого сумрака вышла Анна Алексеевна Таранис. Её практичный костюм цвета хаки казался продолжением коры окружающих кустов, а волосы, заплетённые в тугой хвост, напоминали крепкий древесный корень. В руках она несла глиняный горшок, где росло нечто хрупкое с бархатными листьями, которые мелко дрожали, словно чувствуя биение её сердца.

– Доброе утро, – её голос был низким, ровным, как гул подземного ключа. – Я – Анна Алексеевна Таранис. Здесь вы не просто научитесь управлять землей. Вы научитесь слышать её. – Она провела указательным пальцем по краю горшка. Бархатный лист вздрогнул, выпустил тонкий стебелек, и на его конце за секунду распустился лиловый цветок невероятной глубины. – А она… редко прощает глухоту. И не терпит спешки.

Павлин толкнул Виктора локтем, не сводя восхищенного взгляда с Анны Алексеевны:

– Твоя мать? Она как… генерал в царстве флоры. Командует цветочным парадом!

Виктор молча поправил очки. Его взгляд скользнул не по её лицу, а по рукам, выступавшим из рукавов костюма. Старые, тонкие шрамы, похожие на следы шипов или острых листьев, пересекали кожу. Знакомые отметины. Но на её руках они выглядели как знаки победы, заслуженные трофеи. На его… лишь как напоминание о врожденном изъяне, о чем-то, что она сумела обуздать, а он – нет. Гармония требует жертв? – мелькнуло в голове, но мысль увязла в горечи.

– Присаживайтесь, – Анна указала на пни. – И оставьте магию у порога. Сегодня вам понадобятся только терпение, внимание и… открытость.

Ученики расселись по пням. Виктор почувствовал, как теплая древесина успокаивающе пульсирует под ним. Анна щелкнула пальцами. Из живых стен мягко вытянулись тонкие струйки чистой воды, наполнившие небольшие каменные чаши, стоявшие перед каждым пнем. В каждой чаше плавало одно-единственное семя. Воздух сгустился, наполнившись терпким ароматом влажной глины и ожидания.

– Первый шаг к симбиозу – тишина, – голос Анны стал еще тише, сливаясь с журчанием воды. – Закройте глаза. Ощутите семя на ладони. Его вес – тяжесть камня или легкость пылинки? Его шероховатость – это следы летнего зноя или осенних дождей? Его форма – брошенный вызов ветру или покой, обретенный под снежным покровом? Слушайте его историю. Без слов.

Виктор сжал свое семя. Под подушечкой пальца он почувствовал знакомый рельеф – микроскопические, будто выжженные молнией, узоры. Почему я жив? Как они контролируют? Что если метка… – вопросы после Живологии, как осы, жужжали в голове, заглушая тишину. Он резко открыл глаза, инстинктивно потянувшись к карману за увеличительным стеклом.

– Стекло покажет трещины, Виктор, – Анна возникла рядом так же беззвучно, как её тень легла на его пень. – Но оно не расскажет о страхе семени засохнуть в пустыне или о его надежде на долгожданный дождь. Положи его в воду. Дай ему время… раскрыться. Доверься.

Тем временем Евгений, явно скучая, сжал свое семя в кулаке. Земляная энергия рванулась из его ладони, вытолкнув чахлый, кривой стебелек, который тут же обмяк и почернел, как обгоревшая спичка. Рядом висевшая нежная орхидея резко свернула лепестки, будто отшатнувшись. Грибы позади него тускло мигнули желтым.

– Ты берёшь, не отдавая, Евгений, – Анна была уже рядом. Её касание к его плечу было легким, но семя в его ладони с треском лопнуло пополам. – сила земли – не сжатый кулак. Это открытая ладонь, готовая и поддержать, и принять. Минус балл за глухоту. – она подняла треснувшее семя и опустила в его же чашу с водой. Оно медленно разбухло, трещина затянулась темным шрамом, но стебелек больше не появился. Рубец на семени остался навсегда.

Виктор, стиснув зубы от невольного сравнения, «глухота» – это про него тоже? отогнал навязчивые мысли. Песчаная почва. Характерные узоры – ветровая эрозия. Дефицит азота. Он методично, как инженер, смешивал компоненты на каменной плитке перед собой: горсть мелкого промытого песка, щепотку темного перегноя, каплю концентрированного раствора. Руки предательски дрожали – образ мыши Греты, раздираемой наноботами, всплыл перед глазами с пугающей четкостью. Почему я не такой? Как они…

Он аккуратно, с хирургической точностью, погрузил свое узорчатое семя в приготовленную смесь. Оно дрогнуло, будто вздохнуло, и выпустило нежный, почти прозрачный, с перламутровым отливом росток. Облегчение, теплое и слабое, разлилось по груди. Получилось! Наука… Но из глубины чаши поднялся темный пузырек… или тень? Агора. Контроль. Подавление. Холодная волна паники сжала горло. От его мизинца, невольно прижатого к холодному краю каменной чаши, соскочила крошечная, но ослепительно-синяя искра – вырвавшийся наружу сгусток страха и неконтролируемого напряжения.

Воздух резко запах озоном и горелой кожурой. Хрупкий росток содрогнулся, почернел и сморщился за долю секунды, издав едва слышный треск. Грибы на стене прямо за Виктором вспыхнули ядовито-зелёным светом и тут же погасли, как испуганные глаза.

Тишина в кабинете стала гулкой, давящей. Павлин замер, широко раскрыв глаза. Анна стояла за спиной сына. Её лицо оставалось бесстрастным, как высеченное из камня. Ни тени боли, лишь ледяная ясность оценки в глазах, таких же серых, как у Виктора, но лишённых всякой теплоты. Она знала этот страх, но признать его – значило бы оправдать слабость.

– Электричество, – её голос был тише шелеста засыпающих листьев, но каждое слово падало, как камень. – Оно может заставить биться остановившееся сердце… или спалить корни жизни дотла. Ты ищешь ответы в схемах и формулах, игнорируя древний язык, на котором говорит сама жизнь. Ты боишься потерять контроль… и теряешь его от страха. Ваша ошибка не в слабости, а в изначально ложном подходе. – Она медленно опустила указательный палец в почву рядом с почерневшим, безжизненным комочком.

Тёмные, обугленные пятна поползли навстречу её пальцу, словно притягиваемые магнитом, растворяясь без следа. На их месте проступил призрачный, мерцающий серебристыми искрами узор жилок, похожий на карту нервов или молний под тончайшей кожей. Ее движения были безупречно точными, выверенными, лишёнными лишних эмоций – демонстрацией того самого соответствия, которого не хватало Виктору. – Земля терпелива, но не снисходительна к невежеству. Она принимает лишь то, что соответствует её сути. Минус балл… за недоверие к себе и к жизни. – Её взгляд, холодный и тяжелый, скользнул по Виктору, а затем обвел весь класс, заставляя всех невольно выпрямиться.

Ошибка Евгения была глупостью новичка. Ошибка Виктора… была предательством самого принципа. Она отступила, оставив его наедине с чёрным пятном смерти посреди чаши и жгучим комом стыда в горле. Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони, а дрожь в руках стала лишь сильнее, предательски заметная всем.

Анна вернулась к центру. Её движение привлекло внимание к большому стеклянному террариуму, затянутому влажным туманом. Внутри, среди коряг и мха, сидело странное растение с толстыми, мясистыми листьями, усеянными острыми, загнутыми шипами. Оно казалось спящим.

– Это – нефелия, – она провела рукой по стеклу. Растение мгновенно ожило, шипы приподнялись, а листья сжались, как клешни. Она просунула внутрь длинный металлический прут. Шипы сомкнулись вокруг него с такой силой, что металл заскрипел. – Её сок – сильнейшее целебное снадобье, способное затянуть рану за ночь. Но сорвёшь лист с гневом, с мыслью о взятии… – Анна быстрым, точным движением специальным серебряным ножом срезала самый край листа. Из среза выступила прозрачная, как слеза, смола. Растение будто съёжилось, шипы дрогнули, – и она отравит тебя до костей. Вы либо соответствуете потоку жизни, подчиняя ему свой хаос, либо вас раздавит ваша же неуправляемая сила или ответный удар природы. Земленомия – не господство. Это вечный, хрупкий договор. Ты даёшь – она отвечает. Нарушишь – ответ будет суров.

Та самая маг мыслей подняла руку, её серебряные глаза были полны тревожного любопытства:

– А что… что бывает, если договор нарушат не с растением, а… с самой землёй? В большом масштабе?

Анна медленно повернулась к огромному, затянутому лианами окну, за которым виднелись старинные башни Нищура, уходящие в туманную высь.

– Спроси руины Старого мира, Соня, – её голос прозвучал с внезапной усталостью. – Они думали, что земля – бесконечный ресурс. Бездушная кладовая. Они забыли слушать… и услышали только грохот собственного падения.

Звонок прозвучал не резко, а как переливчатый щебет лесной птицы. Анна подошла к огромному деревянному сундуку, стоявшему у стены из корней. Внутри лежали десятки маленьких саженцев в горшочках из спрессованного мха.

– Ваше домашнее задание, – её голос был формальным, лишённым тепла, обращённым ко всем и ни к кому лично. – Не требование. Приглашение. – Она раздавала горшочки, и её взгляд скользил по Виктору без остановки, как по пустому месту. Ему достался росток с мелкими, острыми, как иглы дикобраза, шипами, упрямо торчащий из темной земли.

Он автоматически начал просчитывать в уме схему полива, угол падения света, состав удобрений… – Возьмите своего партнера домой. Выразите ему благодарность. Без магии. Поливайте. Говорите. Слушайте. – Анна Таранис остановилась, глядя на всех. – Через неделю я жду не отчёт о сантиметрах роста. Жду отчёт о диалоге. Что вы узнали о нем? Что он «сказал» вам в ответ на ваше внимание? Как изменились вы, пытаясь его понять? Растение – зеркало садовника. В контексте Виктора слова звучали не как совет, а как скрытое предупреждение.

Павлин вертел свой горшочек, где нежный, гибкий росток колыхался от его дыхания:

– Думаешь, если я спою ему серенаду про луну и ручьи, он вырастет до потолка? Моя бабушка клялась, что герань расцветает от колыбельных!

Его смешок прозвучал слишком громко в тишине, все еще хранящей отголоски Викторовской ошибки. Виктор молча достал стилос и начал рисовать схему полива и дренажа, обводя контуры колючего саженца.

Он вышел в прохладный коридор одним из последних, ощущая на спине ледяной комок её невысказанного разочарования. Он нёс в себе бурю стыда, неразрешённых вопросов и этот странный, колючий росток – живое доказательство его несостоятельности в глазах единственного человека, чьё признание он так отчаянно хотел заслужить.

Её тень, отброшенная мягким светом грибов на стену из живых корней, была идеально прямой, безупречной, символом её несгибаемой воли и дисциплины. Но тень его собственного колючего саженца, падавшая рядом, беспорядочно металась и дрожала, как пойманная в силки птица. Надо было понять. Систематизировать. Найти закономерности. Доказать. Себе. Ей. Всему миру. Доказать, что его путь – контроль через знание, через точные формулы и безупречные процедуры – не просто не хуже её интуитивного «слышания», а лучше. Эффективнее. Надёжнее.

Только так можно было построить мост через пропасть – мост из фактов, логики и абсолютного контроля, который он назовёт своей Энциклопедией Совершенства. Он сжал колючий горшок так, что острые шипы впились в ладонь, вызывая почти облегчающую боль.

Контроль через знание.

***

Уроки подошли к концу, а это значило, что пришло время зайти в кабинет мастера Электричества Громова. Виктор попрощался с Павлином, предварительно добавив его в список друзей на кольце Всезнания —теперь они смогут общаться на любом расстоянии.

Он подошёл к выцветшему плану школы, висевшему в вестибюле. Так, уроки электричества проходят в подвале… Вход через лестницу, отлично! Виктор направился туда, не забыв сохранить план школы в кольце.

Он постучался в дверь с табличкой «Мастер Громов. Вход только для искристых».

Интересно, надпись не такая, как на других табличках…

Изнутри послышался треск статики, приглушённый дверью.

– Входи! – голос Громова звучал так, будто проходил через фильтр.

Виктор зашёл в тесное помещение, больше напоминавшее мастерскую, нежели кабинет магии: стены были покрыты изоляционными плитами, повсюду висели чертежи неизвестных приборов, а по центру комнаты находилось кресло из тёмного изоляционного материала, покрытое проводами, ведущими к какому-то измерительному прибору около верстака.

Он застал учителя у стола, где тот собирал устройство из медных проводов и кварцевых линз. Громов не повернулся к нему, но его механический глаз сверкнул, настраивая фокус.

– Садись. – он указал на кресло. – Твой выброс на испытании… Интересен. Опасен. Объясни, как ты это сделал.

Виктор подошёл и медленно сел на упругий материал, резину?, рассматривая законсервированные молнии, стоящие на полках.

– Я просто коснулся символа. Думал, так и должно быть.

Громов резко повернулся, отбросив прибор, его живой глаз сузился:

– «Должно быть»? – он щёлкнул пальцем, и электрический шар в его руке потемнел. – Нормальная молния – голубая. Твоя – чёрная. Знаешь, что это значит?

Виктор не пошевелил губами. Тогда учитель выпрямился, чтобы продолжить. Его тень на стене превратилась в силуэт с рогами:

– Это значит, – его зрачки расширились, – что ты берёшь энергию не из метки, а из… себя. Как дикарь. Как первые маги, которые сжигали себя заживо.

Степан Максимович подошёл к стене, где висела картина с изображением обугленного скелета в короне из молний.

– Воли Бире. Гений-самоучка. Взорвал себя, пытаясь приручить грозу без меток. Ты хочешь повторить его путь?

Он схватил что-то со стола – цилиндр с электродами – и воткнул его в розетку. Прибор загудел, заряжаясь.

– Поймай разряд БЕЗ помощи метки. Если сможешь.

Виктор надел перчатки и коснулся электродов. Через перчатки он почувствовал зов энергии – метка на его руке мертва, но тело само тянется к заряду.

Он намеренно допустил ошибку – перчатка задымилась, разряд ударил в стену, оставляя чёрный след.

Громов нахмурился:

– Видишь? Без метки ты – как ребёнок со спичками. Но потенциал… есть. – он достал из ящика браслет с кварцевым кристаллом. – Это регулятор. Он будет сдерживать твой «дикий» поток. Носи его постоянно, если не хочешь превратиться в пепел.

Виктор повращал браслет в руках. Камень холодный, внутри – мерцание, словно пойманная молния.

– Почему вы мне помогаете? – в недоумении и с какой-то отрешённостью спросил он.

Громов подошёл к портрету Воли Бире, загородив его своим могучим телом:

– Потому что Агора ошиблась. Метки – клетка для таких, как ты. – он вздохнул, на секунду прервавшись. – Но клетка может стать… тренажёром. – его механический глаз повернулся к Виктору. – Каждую среду, после уроков. Ты научишься контролировать бурю. Или сгоришь от собственной силы. Договорились?

Виктор кивнул, пряча браслет в карман. На выходе Громов бросил напоследок:

– И, Таранис? – его тень на стене на миг приняла вид худощавого человека, ничуть не похожего на тебя. – Если почувствуешь, что теряешь контроль – беги. Не к матери. Ко мне.

Виктор вышел, сжимая браслет в кармане. В ладони вспыхнула острая боль. Он отдернул руку, разглядывая крошечный, дымящийся ожог в форме десятиконечной звезды.

***

Виктор сидел за кухонным столом, отгороженный от мира экраном кольца Всезнания. Перед ним лежал новый, идеально белый кожаный блокнот – купленный по дороге домой на последние девиты с карманных денег. На обложке готическим шрифтом, выведенным с хирургической точностью, светилось: «Энциклопедия Совершенства».

Его руки все еще чуть дрожали. В ушах звенели голоса:

Ледяной голос матери: «Минус балл за недоверие к себе и к жизни».

Резкий грохот Громова: «Контролируй бурю. Или сгори».

Треск сгоревшего ростка.

Шипение разряда в стене лаборатории.

Он глубоко вдохнул, пытаясь заглушить хаос внутри холодной логикой. Система. Контроль. Доказательство. Его пальцы зависли над первой страницей блокнота.

В дверь кухни тихо вошел Димитрий Таранис. Высокий, широкоплечий, но сгорбленный усталостью, как старая ива после бури. Его рабочий комбинезон был в бурых разводах глины, а в руках он нес две кружки с дымящимся травяным чаем – пахло мятой и корнем солодки. Лицо, изборожденное морщинами от солнца и ветра, светилось тихой, усталой теплотой, так непохожей на выверенную холодностьматери.

– Сын. – голос отца был низким, успокаивающим, как гул далекого обвала. – Принес тебе чаю. День нелёгкий? Вид у тебя… будто через каменоломню протащили. – Он поставил кружку перед Виктором, неловко потрепал его по плечу, оставив легкий отпечаток земли на рубашке. Его взгляд скользнул по новому блокноту. – Ого, серьезный девайс. Учеба?

Виктор машинально кивнул, отводя взгляд от отца к странице. Ручка наконец коснулись поверхности. Текст заструился ровными, безупречными строчками:

Урок №1: Тень Гарадаева живёт отдельной жизнью.

Истина: Воля мага может быть столь сильна, что даже его тень обретает независимость.

Заметки: Классный руководитель, Гарадаев Григорий Галинович, маг тени. Его тень движется не синхронно с ним, имеет свои жесты (предупреждающий палец к губам!), может действовать самостоятельно (отвадила Евгения от нас). Это не иллюзия, а реальное проявление силы.

Он смотрел на запись. Ровные строчки. Четкие факты. Логичный вывод. Оценка совершенства. Здесь не было места дрожи, страху, стыду или чёрным росткам. Здесь был контроль. Заложен первый кирпичик в его мост через пропасть.

– Пап, – Виктор не поднимал глаз с блокнота, голос звучал отстранённо, аналитично. – Ты говорил, что раньше работал с Гарадаевым? Его тень… она когда-нибудь делала что-то, чего он явно не делал?

Димитрий сел напротив, обхватив свою кружку грубыми, покрытыми старыми мозолями руками. Он задумался, его взгляд стал расфокусированным, будто он вглядывался в толщу земли.

– Григорий Галинович? – Он медленно покачал головой. – Сильный маг. Очень. Но тень… – Димитрий усмехнулся, мягко, беззлобно. – Ну, сынок, после смены на дальних полях, когда солнце бьет в спину, иной раз и своя-то тень двоится в глазах. А уж чужую… кто её разберет. Может, двигается чуть иначе. Может, показалось. Мы, землерои, больше по корням да пластам, а не по теням. – Он отхлебнул чаю. – Зачем тебе? Уроки теневедения будут?

– Наблюдения, – отрезал Виктор, закрывая блокнот. Он почувствовал легкое жжение на ладони – там, где браслет Громова оставил ожог-звезду. Он машинально сжал кулак, пряча ладонь. – Систематизация данных. Для… энциклопедии.

Димитрий посмотрел на сына. В его усталых глазах мелькнуло что-то – понимание? Беспокойство? Просто отражение пламени газовой горелки? Он протянул руку через стол, аккуратно прикрыв своей большой, шершавой ладонью сжатый кулак Виктора.

– Тяжелая штука – знания систематизировать, – сказал он тихо. Голос его был похож на шелест опавших листьев под ногами. – Тут, как с землей: спешишь – комья получатся, глина засохнет. Надо чувствовать. Дать время. – Он слегка сжал кулак сына. – Ты не торопись, Виктор. Не гони коней. Перфекционизм – он, как чернозем: плодороден, да копать его – силы нечеловеческие нужны. А то и надорвешься. – Он отпустил руку и встал, потянувшись с хрустом в спине. – Ладно, я пойду, душ приму. Земля под ногтями – не самый изысканный аромат для ужина. Анна скоро придет.

Он направился к двери, оставив Виктора наедине с его безупречной первой записью, жгучим секретом на ладони и тихим, земляным теплом, которое отец вложил в его сжатый кулак – тепло, которое так сложно вписать в строгие рамки совершенства.

Глава 5: Первый шаг по осколкам

Следующая неделя пролетела как разряд между пальцев. Каждый день – одно и то же:

– Перепалки с Евгением;

– Гарадаев рассказывает про устройство Фидерума, пока весь класс следит не за ним, а за его тенью;

– На уроке Мирового Языка Языкова грозится выгнать кого-то за неправильное произношение;

– В столовой Павлин строит фонтаны из супа, пока Виктор изучает роботов-поваров;

– Спортин, в свойственном ему стиле, рассказывает основы физического развития, разбавляя свою речь шутками;

– Вечера в библиотеке: карты тоннелей, странные свитки… и та гравюра. Воин с шестом, разрывающий тьму.

Виктор закрыл глаза. Но даже сквозь закрытые веки было видно, как сверкают молнией его зрачки. Мысль о воине с шестом не давала ему покоя. В отличие от меча, это было оружие защиты, контроля, ритма. Всего того, чего ему так не хватало для его собственной, внутренней бури.

***

Библиотека школы №9 отражала всю суть Нищура – когда-то благоустроенный район, заброшенный из-за нехватки ресурсов: просторный зал с высокими потолками, где раньше висели хрустальные люстры, а теперь их заменяют ржавые светильники с тусклыми кристаллами света. Полки из тёмного дерева искривлены от времени, книги на них перетянуты верёвками, чтобы не рассыпались. В углах – терминалы с треснутыми экранами, пытающиеся проецировать каталоги, но голограммы мерцают, как умирающие светлячки. Воздух пахнет пылью, старым пергаментом и маслом из перегруженных механизмов.

Виктор бродил между стеллажами, пальцы скользили по корешкам. Он заметил табличку «Боевые искусства: от дубины до ладони» и свернул в узкий проход. На полке – свитки в кожаных футлярах, папки с выцветшими этикетками «Архив доагорской эпохи».

Он потянулся к толстому фолианту «Искусство шеста: Бо и не только», но книга рассыпалась в руках, оставив на ладони серую пыль. Виктор поморщился:

– Эх, технологии… Где вы, когда нужны?

Из темноты выполз робот-библиотекарь на гусеницах, его корпус был покрыт царапинами и детскими граффити. Монитор на груди мигнул:

– Запрос: «шест». Рекомендуется раздел 13-С. Предупреждение: 73% материалов повреждены плесенью. Напоминание: по указу Агоры Девяти холодное оружие длиной более 15 см запрещено для людей ниже уровня доступа «Легионер».

Виктор хмыкнул: «Но тупое “оружие” не попадает под этот закон. Шах и мат, Агора» —и направился в отдел 13-С.

Там он нашёл ящик с табличкой «Несистематизировано». Среди обрывков схем и чертежей ржавых роботов его внимание привлёк свиток с иероглифами, обёрнутый в ткань с вышитым цветком.

Развернув его, он увидел гравюру: воин в простой одежде с длинным шестом отражает атаку трёх противников. Подпись на мировом гласила: «Бодзюцу: танец грозы в руках мудрого. Там, где меч рубит, Бо – созидает».

Виктор аккуратно развернул потрескавшийся свиток. Чернила выцвели, но строки с помощью кольца Всезнания всё ещё читаются: «Бодзюцу – путь тростника, что гнётся под бурей, но не ломается. Мастер Бо не бьёт – направляет. Не разрушает – переплавляет силу врага в свой ритм».

На полях чья-то древняя рука начертала:«Спроси себя: ты держишь шест, или он держит тебя?»

Заинтригованный, Виктор листает дальше. Иллюстрации показывают движения, напоминающие удары молний:

Воин, чей шест рисует в воздухе спираль, останавливая меч противника.

Старик, балансирующий Бо на пальце, как будто это стрелка компаса.

Диаграмма с надписью: «Точки резонанса – где тело встречается с духом».

Внезапно из свитка выпадает пожелтевший листок. Детский почерк, явно более поздний: «Сегодня папа сказал, что Бодзюцу – для неудачников. Но я видел, как старый учитель у реки… Его Бо пел на ветру. Я хочу научиться такой песне».

Виктор проводит пальцем по словам «пел на ветру». Где-то в глубине библиотеки скрипнула полка, будто в ответ. Он оборачивается – никого. Только пыль кружится в луче света, словно танцуя под невидимую мелодию.