- -
- 100%
- +
– Писать он может что угодно, – засомневалась я, – по факту то не проверишь.
– Еще как проверишь, – подруга громко и вкусно откусила кусок яблока и начала хрустеть им на всю комнату, – у меня сосед Пашка Андреев, он в милиции, в смысле в полиции работает. Подойду к нему с вопросом – он пробьет человечка. Мне точно не откажет.
– Да глупости все это, – отмахнулась я, – весь этот Интернет – это одна большая глупость. Все друг другу врут, сами не знают для чего.
– Как раз знают, – хохотнула Наташка, – но дело тут даже не в этом. Дело в том, с каким настроением ты здесь находишься. Кого ты хочешь найти здесь. Это ведь тоже что-то вроде территории выбора. Я вот тоже со своим познакомилась через Интернет. И ничего. Шестой год живем. И двоих детей родили.
– Ты – особый случай, – вздохнула я, – тебе еще моя бабушка счастливое замужество и троих детей нагадала.
– Эй, – Наташка перестала жевать и посмотрела на меня с удивлением, – тебе грех жаловаться, подруга. Ты два раза за мужем побывала, так что счет у нас с тобой два – один. И мужики вокруг тебя вьются, как пчелы вокруг цветка. А ты все недовольна. Да еще, какие мужики, – восхитилась она, – Генка мой в подметки твоим ухажерам не годится. А ты все нос воротишь…
– Наташа, – я улыбнулась и потрепала подругу по волосам, – ты вот вроде старше меня, а такое ощущение, что совсем еще ребенок. Наверное, это, правда, что счастье нас замораживает в одном возрасте. Типа вечно молодые.
– Вечно молодой, – затянула Наташа, а я подхватила, – вечно пьяный!
– Слушай, – Наташка прекратила петь и пристально посмотрела на меня, – а все-таки что у тебя на этот раз?
– Сама не знаю, – я машинально достала из пачки сигарету, но не закурила, а начала просто вертеть ее в руках. Мне всегда нравился запах табака, но не самого дыма, а вот этот терпкий травяной запах сигарет, когда только достаешь их из пачки. Мне почему-то в этом случае всегда вспоминается отец. Вот и в этот раз я словно увидела перед собой его могучую фигуру. Папа у меня был высокий, красивый, первый парень на деревне. Заглядывались на него все, даже когда он на матери женился. Ну, так мне бабушка рассказывала.
– А подробней, – Наташа вернула меня на землю, – не засыпай, подруга. Ты же мне не чужой человек. Поделись.
– Ну, я, правда, не знаю, чем делиться, – я поднесла незажженную сигарету к носу и с наслаждением втянула аромат своего детства, – пришла утром с работы домой. На столе записка. Вроде как прости и прощай. И все.
– Все – все? – уточнила дотошная подружка, – Юля, не крути мне мозг. Давай, колись, что на самом деле произошло? Ругался? Он что напился и драться полез? Хотя, – она задумалась, – вроде он не пил у тебя совсем. Так в чем дело?
– Наташа, – я вымученно улыбнулась, – не спрашивай, я честно ничего не знаю. Вот вообще ничего.
– Так ты б ему позвонила, – Наташка даже голос повысила, – плюнь ты на гордость эту свою. Узнать то надо в чем дело.
– Да какая там гордость, – я бросила сигарету на стол, поднялась с кресла и подошла к зеркалу. С той стороны на меня смотрела еще привлекательная, хоть и не совсем юная женщина со слегка осунувшимся лицом, – я пыталась с ним связаться. Абонент не абонент. С квартиры он съехал. Где он теперь, я не знаю.
– Слушай, – Наташка сделала большие глаза, – а он не того? Ты счета свои в банке то проверила? А то мало ли что…
– Наташа, – я пожала плечами, – ну какие такие у меня счета. Было бы что проверять. Нет. Дело не в этом. Игорь не такой человек. Поверь, я с ним долго была вместе. И давай уже голову ломать не будем. Показывай еще раз своего Челентано.
– Вот это дело, – обрадовалась подруга и потянулась к телефону.
Она ушла далеко за полночь. Моя добрая и, наверное, единственная подруга, которой так хотелось меня поддержать. Уже давным-давно улеглись дочки, пожелав мне спокойной ночи, замерло все движение в ночном городе, а мы все стояли и болтали вполголоса у открытого окна, вдыхая с улицы ночные запахи весеннего города. Так уж получилось, что с Наташкой мы всегда были вместе еще с института. Она на два года старше меня, но почему-то училась на одном курсе со мной. И после получения диплома вместе решили, что прозябать в родном райцентре мы не будем, а поем покорять столицу. Благо, что у меня в Москве жила моя бабушка по отцу, которая хоть и скрепя сердце, но разрешила нам с подругой какое-то время пожить у нее.
На самом деле, это была очень важная помощь в очень сложное для нас с Наташкой время. На работу хорошую мы сразу устроиться не сумели, денег нам не хватало катастрофически, в родном городе наши с Наташкой родители ничем нам помочь не могли и сами с нетерпением ждали, когда же это их дочки, разжирев на столичных окладах, начнут присылать им помощь в виде денежных переводов. Но время шло, мы набирались опыта, по ночным клубам и сомнительным заведениям не ходили, бабушка Людмила Прокофьевна, убедившись, что опыт древнейшей профессии нас не заинтересовал, постепенно прониклась к нам сочувствием, быстро перешедшим в самую настоящую любовь. Она называла нас обеих «внучки», категорически не разрешала нам съезжать, и как могла нас подкармливала. Работали мы теперь с Наташкой в большой инвестиционной компании, деньги не сразу, но у нас появились, часть из них мы исправно посылали нашим мамам, в ответ, получая длиннющие сообщения, продолжительные звонки в самое неподходящее время и были в курсе всех основных наших мелких городских событий.
Именно от мамы я с удивлением узнала, что Слава Корневич, мой школьный сосед по парте, вдруг начал всерьез считать меня своей невестой и ждет меня, храня верность, словно я солдат, ушедший в армию. Порывшись в памяти, я вспомнила, что на выпускном вечере целовалась с ним на школьном балконе и вроде даже в чем-то ему поклялась под влиянием винных паров. Правда потом я поступила в университет, мне было не до выяснения отношений, да и он, честно сказать, встреч со мной особо не искал. Пару раз созванивались, разговаривали ни о чем. Дежурные поздравления с 23 февраля и 8 марта не считаются. И вдруг такой поворот. Через год, в свой первый отпуск, мы с Наташкой впервые приехали на свою малую родину двумя чемоданами подарков и без каких-либо планов на будущее. И тут я с удивлением узнала, что к нашей со Славиком свадьбе все давно готово. Я была так удивлена, что даже не особо сопротивлялась, когда мой дорогой жених с толпой пьяных товарищей и баяном навестил меня в доме у мамы и нетрезвым голосом просил моей руки. Я что-то лепетала в ответ, мои слова были истолкованы благосклонно, и в Москву я возвращалась уже будучи замужней женщиной.
Бабушка Людмила пришла в ярость, узнав о том, что теперь в ее квартире будет проживать Юлия Корневич. У меня с ней состоялся очень серьезный разговор во время которого она мне рассказала свою версию отношений моих родителей. Если быть точнее, то свою версию причины их разрыва. Она клятвенно меня заверила, что мой отец никогда в жизни не был уличен в том баснословном количестве измен, о которых мне еще с раннего детства рассказывала моя мама. И умер мой папа вовсе не от алкоголизма, а от раннего инфаркта, к которому имел наследственное предрасположение. Бабушка твердо мне заявила, что маму мою за клевету и обиду не простит никогда, что ей слишком дорога память единственного сына, которая подверглась поруганию, и что, общаясь со мной, она поняла, что я к счастью больше дочь ее сына, чем ее снохи. Но, тем не менее, бабушка наотрез отказалась даже в мыслях предположить, что в ее квартире я буду проживать вместе со своим мужем.
– Единственное, что есть достойного в вашей помойке, – это ты и твоя подруга, – заявила мне она, – и больше никакой грязи оттуда мне не надо.
Через несколько недель я поняла, что беременна. Счастливый отец с гордостью высказал намерение приехать в столицу и вместе растить нашего ребенка. Я простилась с бабушкой и сняла небольшую квартиру на окраине Москвы. С работы мне пришлось уволиться, потому что токсикоз у меня был страшенный. На счастье у меня был припасен небольшой запас денег, которые я скопила на прежней работе, да и Наташка помогала, чем могла.
Наш брак распался буквально через месяц после того, как Славик перебрался в столицу. Он был вежлив со мной, корректен, улыбчив. Очень быстро устроился на какую-то денежную работу, а через месяц ко мне в квартиру ввалились омоновцы, перевернули в ней все вверх дном, что-то нашли в присутствии перепуганных соседей, и я долгие три месяца убеждала следователей, что к торговле наркотиками, которую вел мой муж, я лично не имею никакого отношения. В конце концов, от меня отвязались, при этом объявив, что своего мужа я не увижу минимум долгих лет восемь. Развелась я заочно, мысленно себе, пообещав, что никогда больше не выйду замуж.
Людмила Прокофьевна долго мне звонила, предлагала вернуться, предлагала помощь, я благодарила ее, но от помощи категорично отказалась. Причина тут была не в гордости, мне было стыдно перед ней до корней волос, и я для себя решила, что просто не смогу находиться с ней рядом. Я справлялась. Освоила парикмахерское дело и маникюр, Наташка помогала мне с клиентурой, я справлялась.
Бабушка умерла, когда моей дочке исполнилось четыре года. Квартиру свою она завещала мне, позже в нотариальной конторе я узнала, что кроме квартиры мне достается еще и неплохой счет в одном из банков. Я купила крохотное помещение неподалеку от дома и открыла в нем салон красоты. Я назвала его «Людмила» в честь своей замечательной бабушки. Свою старшую дочь я тоже назвала в ее честь.
Постепенно я наняла штат людей, сформировала хороший коллектив и наконец-то смогла больше времени уделять себе и дочери. В салоне я уже лично не работала, и только зорко следила за тем, чтобы качество услуг соответствовало моим ожиданиям. Я очень много времени проводила с Милой. Она рано обнаружила в себе талант к рисованию, и я регулярно водила ее в художественную школу. Однажды после занятий ее учитель вышел из класса лично выразить мне восхищение талантом моей дочки. Так я познакомилась со своим вторым мужем. Я очень не хотела выходить замуж второй раз, предыдущий опыт отбил мне всю охоту, но Эдуард ухаживал за мной так красиво, без настойчивости и развязности, был терпелив и ласков. Я не сразу, но сдалась. Через год у меня родилась Софья. А через два года, Эдуард на этюдах познакомился с художницей из далекой Голландии, всего через три недели этого знакомства он пропал из моей жизни. Уведомление о разводе из самого Евросоюза я получила по почте. В нем долго и нудно было обосновано, почему от моего мужа не следует ждать алиментов. Я спустила это письмо в унитаз.
С тех пор я и обратила внимание на удивительную закономерность. За мной ухаживали, на меня заглядывались, мне завидовали женщины. У меня случались короткие яркие романы. Отношения, которые заканчивались быстро и ничем. Я бы ни за что не задумалась над этим пристально, если бы не Игорь. Его я, пожалуй, успела полюбить по – настоящему. Он стал для меня последней каплей. Каплей, которая показала мне, что так дальше продолжаться не может.
Круг второй
Мария
Амалия одна из самых старейших моих клиентов. Нет, давайте я расскажу с самого начала. Когда – то давно мы с мужем работали вместе в одной клинике. Кстати, до того, как начать вместе работать, мы успели вместе поучиться в одном институте, и даже пожениться там успели. Радостное было время и голодное. Но больше все-таки радостное. Муж у меня мало что красивый и умный, так и еще и невероятно везучий. Вот знаете таких людей? Вечно они в нужное время и в нужном месте оказываются. И если найдут кошелек с деньгами, то обязательно с крупными купюрами. Муж мой как раз такой. В клинику, где мы оказались после института, очень быстро пришли какие-то сомнительные инвесторы, готовые вложить большие деньги за обязательную возможность быстро их вернуть. Старое руководство все как один ветераны из конницы Буденного дружно попадали с инфарктами, чтобы не связываться с «бандитами», и так получилось, что мой супруг оказался единственным человеком, способным взять бразды правления в свои руки. Я, разумеется, стала его первой и главной помощницей и решателем всех неразрешимых ситуаций. Примерно два года ушло на то, чтобы из захудалой клиники, влачившей полунищенское существование мы стали респектабельным и известным в городе заведением. Были у нас, разумеется, разные времена, но общая тенденция была «только вперед». Как только мы встали на ноги, муж заговорил о ребенке. Я с радостью согласилась. С одной стороны мне очень нравилось помогать мужу, нравилась эта постоянная суета и беготня, но в то время я как то остро для себя поняла, что я либо стану мамой сейчас, либо я вообще ей не стану. За первым ребенком последовал второй, потом третий, радость суета и беготня переместились с работы в дом, а потом в один прекрасный ужин я увидела, что мы с моим любимым Костиком существуем в двух параллельных и непересекающихся между собой вселенных. Нет, мы никогда с ним не скандалили, он был вежлив, заботлив, никогда ни в чем мне отказывал, он всего лишь начал жить своей собственной жизнью. Сначала я удивилась, потом испугалась, потом осторожно заговорила с мужем о том, что я хочу вернуться в клинику. В ответ на это он посмотрел на меня с таким удивлением, словно с ним заговорил Сережа – так он называл скелет, который стоял у него в кабинете. «Не надо» – вот все, что он мне тогда ответил. Не надо. И эти два слова, вернее, тон которым они были сказаны, испугали меня по-настоящему. Почему-то я отчетливо увидела, что если я сейчас буду настаивать, то муж встанет и уйдет. Совсем. Исчезнет из моей жизни. Мне сразу вспомнились до мелочей все случаи из нашего прошлого, когда Костик по разным причинам не ночевал дома, я подсчитала, сколько дней в году он проводил на различных симпозиумах, припомнила все телефонные звонки, когда на другом конце провода были женщины. Мне было, что сказать мужу, было о чем его спросить. Но я решила ничего не говорить, ни о чем не спрашивать. Кто знает? Может быть, у меня самая обычная паранойя на почве ревности и случись такой разговор, муж бы рассмеялся, обнял меня и сказал, что дороже меня у него никого нет на свете. А вдруг нет? И я струсила. Прямых доказательств и улик для своих страхов у меня не было. И я постепенно стала успокаиваться настолько, насколько это вообще было возможно. Я искала причины, чтобы муж чаще бывал дома. Придумывала поводы, праздники и прочие торжества, требующие нашего совместного присутствия. Тщетно. Муж мягко, но категорично продолжал заниматься работой, дома почти не находился. Ситуация зашла в тупик. Именно тогда мне захотелось заняться чем-то кроме постоянного домоводства, я вспомнила, что всегда была неплохой массажисткой, и решила, что если я вернусь к работе хоть в таком усеченном виде, нахождение среди людей принесет мне несомненную пользу. Старые подружки быстро по сарафанному радио разыскали мне основную клиентуру, а дальше все покатилось как снежный ком. Меня рекомендовали, хвалили, советовали, и очень скоро я стала что называется «нарасхват».
Амалия Павловна позвонила мне одна из первых. Как сейчас помню ее низкий раскатистый голос, и ни с чем несравнимую манеру разговора и поведения. Она была воспитана в самом полном смысле этого слова. Нет. Дело не в том, что она постоянно даже летом носила перчатки и не в привычке слегка раскланиваться при встрече со знакомыми людьми. В ней было самое настоящее воспитание. Она была невероятно тактична, обладала самым настоящим неподдельным обаянием, в общем, всем тем, что мы привыкли называть словом «шарм». Не было случая, чтобы она отпускала меня, не напоив чаем, заваренным по какому-то особому рецепту, и разлитым в чашки из настоящего поповского сервиза. Она была потомственной дворянкой, по чудному стечению обстоятельств ее семья избежала репрессий, проживала она в роскошной четырехкомнатной квартире в центре города. Из родных у нее никого не осталось, кроме внучки, которая, как я поняла из разговора, доводилась ей не внучкой, а внучатой племянницей и в данное время проживала где-то в Париже. Амалия изредка демонстрировала мне открытки с видами Монмартра, которые приходили к ней два раза в год – на Рождество и на день ее рождения. О том, где и кем она работала, она никогда не упоминала, вообще она крайне неохотно делилась воспоминаниями, которые касались ее лично, зато щедро дарила мне истории из жизни нашей страны в целом. В общем, я любила Амалию, а она любила меня.
В тот вечер, который я надеялась встретить празднично, мы как обычно после традиционного массажа наслаждались традиционным чаем и неторопливой степенной беседой. За легкой болтовней время пролетело быстро, я, было, засобиралась домой, но вдруг Амалия Павловна накрыла своей ладонью мою руку и мягко сказала:
– Машенька, душа моя, верите ли, я никогда не докучала вам излишним вниманием, однако же, сегодня вынуждена нарушить свою обычную манеру не задавать вам глупых и неудобных вопросов. Едва вы ступили сегодня на порог, я тотчас же поняла, что вас гложет какая-то неодолимо зловещая боль. Я, было, отогнала свои мысли прочь, списав их на неизбежную возрастную мнительность, но ваши руки, душенька, сказали мне больше, чем ваши слова и даже ваши глаза. Руки ваши столь явно могут отражать чувства, которые рождаются в вашей душе, что порой мне и слов то ваших не надо. И сегодня во время процедуры я ощутила исходящее от вас самое настоящее и глубокое отчаяние. Доверьте мне свои страхи. Если считаете это возможным.
Она говорила, как-то особенно тепло. Голос был мягким, обволакивающим. Где-то в середине этого долгого монолога я уже начала хлюпать носом и моргать глазами, а к концу речи уже рыдала навзрыд. Амалия не успокаивала меня, она гладила меня по руке и терпеливо ждала, пока я перестану всхлипывать, и смогу начать разговор. Когда я пришла в себя настолько, что смогла изъясняться, я вывалила на нее весь груз, что копила в себе последнее время. Она ни разу меня не прервала, лишь иногда закрывала глаза и слегка покачивала головой. Со стороны казалось, будто пожилая дама ведет с кем-то неслышный постороннему уху диалог. Я закончила говорить, перестала плакать и с интересом теперь смотрела на ее мимику. Она словно продолжала меня слушать и что-то мне отвечать. Лицо ее принимало то скептическое выражение, то вдруг озарялось совершенно отчетливой радостью, то она с сомнением качала головой. Постепенно к мимике добавилось неясное бормотание. Я замерла и изо всех сил пыталась вслушаться в ее слова, чтобы уловить в них хоть каплю смысла. Но говорила Амалия тихо, слова практически не произносила, я очень быстро перестала пытаться ее понять и теперь даже слегка начала скучать. Слезы высохли, настроение чуть выровнялось. Я даже немного пожалела, что втянула немолодую и явно не совсем здоровую женщину в свои переживания. Вдруг Амалия Павловна широко открыла глаза и радостно мне заявила:
– Сегодня.
Я во все глаза смотрела на нее, ожидая продолжения, а она вдруг ни слова не говоря, вышла из комнаты, чтобы вернуться через пару минут с каким-то ярким листом бумаги в руке.
– Сегодня, – значительно глядя мне в глаза, сунула мне в руку этот яркий лист бумаги и начала буквально выталкивать меня в коридор.
– Не мешкайте ни минуты, душенька моя, – она так явно и поспешно меня выпроваживала, что я даже решила, что она отчего-то на меня обиделась, – время позднее, а вам следует нынче же дозвониться до них и записаться тотчас же.
– Куда дозвониться? На что записаться? – непонимающе лепетала я, лихорадочно обуваясь и влезая в ветровку.
– Все поймете, когда изучите брошюру, – отрезала Амалия и, уже закрывая за мной дверь, добавила, – ступайте и да помогут вам Высшие Силы.
Дверь в квартиру с шумом захлопнулась, я вздрогнула и обратила, наконец, взгляд на бумагу, зажатую у меня в руке.
На ярком красном листе бумаги улыбчивая девушка всем своим видом показывала, что сроду не испытывала никаких жизненных проблем. Текст ниже гласил:
Тренинг «Управляй собой – управляй миром». Вы недовольны качеством своей жизни? Не можете выстроить гармоничные отношения? Подвержены раздражению, гневу и депрессии? Ваше финансовое положение оставляет желать лучшего? Лишены свободы выбора? Мечтаете жить совершенно другой жизнью? Пришло время меняться. В рамках нашего замечательного тренинга вы сбросите с себя оковы негативных установок, вернете долгожданный вкус к жизни, начнете с легкостью подниматься по карьерной лестнице и наконец-то обретете счастье и радость настоящей любви. Пять дней полного погружения в увлекательный мир человеческого подсознания. Пять дней, которые навсегда и кардинально изменят вашу жизнь. Пять дней – все, что отделяет вас от мира, которого вы достойны.
Ниже были указаны номера контактных телефонов. С минуту я стояла, всматриваясь в лицо девушки на проспекте, словно ожидая от нее дальнейших инструкций, затем с шумом выдохнула воздух, и набрала номер, указанный для связи.
Максим
Сейчас мы сидим, нет, не сидим, буквально утопаем в мягких кожаных креслах. Вот отчего меня всегда настораживает комфорт? Я поймал себя на мысли, что твердая деревянная скамейка для сидения устраивает меня гораздо больше, чем вся эта ненужная никому роскошь. Светка сидит в соседнем кресле. Она у меня такая маленькая, буквально утонула в этой мягкости и смотрит на меня оттуда большими синими испуганными глазами. Когда мы зашли в фойе, увидели два больших кресла и диван между ними. И мне было очень интересно, куда же именно усядется Светлана. Если на диван, то хочет, чтоб я сел рядом с ней. Она выбрала кресло, а я со вздохом занял место в кресле напротив. Конечно. Она напугана. Довел я ее до ручки. До сих пор перед глазами ужас в ее глазах, когда я проснулся, сдавливая ее шею. Со мной и раньше такое бывало. Сны проклятые. Мучают меня хуже зубной боли. Но чтобы вот так близкого человека чуть в могилу не оправить? Такого никогда не было. Да на самом деле то, что я Свете шею не сломал ничем кроме как чудом не объяснить. Тогда утром она долго ко мне не подходила. Все звонила куда-то. Я подумал, что на развод подает и адвокатов ищет. Да какие адвокаты. Детей нет, развелась бы со мной моментально. Квартиру бы я ей отдал без всяких вопросов. Сам бы, наверное, снова контракт подписал. В общем, я уже всю свою жизнь дальнейшую выстроил в голове, а тут она ко мне подходит и серьезно так говорит:
– Значит так, душегуб, будем тебя лечить пока не выбьем из тебя эту тягу жен душить. Нашелся тут Синяя Борода. Я ему еще детей родить не успела, так он меня прямо пальцами за глотку. Так ведь и от страха помереть недолго.
И знаете что? Разревелся я, как мальчик маленький. Я, капитан российской армии, человек, прошедший огонь, воду и медные трубы, сижу на полу, обхватив голову и реву, как медведь в берлоге. Я ведь даже не помню, когда в последний раз хоть слезу уронил. Даже когда на отца похоронка пришла из военкомата и когда его в закрытом гробу под салют в землю опускали, стоял как на часах и глазом не моргнул. Всегда считал слезы чем-то постыдным, для мужчины настоящего точно неприемлемым.
Хорошо хоть, что Светка меня утешать не стала, просто тихо ушла на кухню я ждала меня там. Не помню, сколько времени я на полу просидел. Сначала в слезах, потом просто задумывался, а когда на кухню пришел, был уже в нормальном состоянии.
– Готов, – говорю, – к труду и обороне. Жду приказаний, товарищ жена.
– Макс, – Света на меня смотрит пристально, – я никогда тебе никаких вопросов не задавала про твои командировки. Условий не ставила, не давила. Сколько надо ждала. Если что не так говорю, ты поправь меня, не стесняйся.
– Нет, – отвечаю, – везде и кругом ты права. Если решила дать мне шанс, я за это тебе благодарен на всю оставшуюся жизнь. Я понимаю. Спасибо тебе, Светик.
– Не в благодарности дело, – она сморщила нос и тряхнула челкой. Совсем как в юности, – врача я тебе нашла. Толкового. Но что именно он тебе предложит, я не знаю. Знаю одно – он лучший в своей области. И давай так. Если он скажет уколы, то будут уколы. Если он предложит больницу, то будет больница. Без вопросов, расспросов и возражений. Годится так, Максим?
Что я на это мог ответить? Да ничего. Прижал я ее к себе крепко и замер. Стою, аромат ее волос вдыхаю, и вот только сейчас пришло мне в голову понимание того, что все в моей жизни наконец-то выровняется. Светка как будто услышала мои мысли. Голову подняла, в глаза заглядывает и вдруг ни с того ни сего говорит:
– А к зиме нас трое будет. Так что ты приводи себя в порядок и готовься дочку нянчить. Отец – герой.
У меня и вовсе дар речи пропал. Глаза выпучил как рак и замер. Должно быть, потешно выглядел. Ну и не каждый день тебе сообщают, что ты скоро станешь папой. Стою и глазами хлопаю. Даже не возмутился словами о дочери, хоть и всегда о сыне мечтал. Светка прыснула и легонько меня тогда по носу щелкнула. Любила она так меня за нос хватать.