Вирус 3. Тома: I, II, III

– Ты же девочка! Почему по скалам, как дикая козлица, скачешь? – причитая, тащила непослушную девицу домой, подёргивая за длинную, роскошную, чёрную косу, её мать.

– Рано или поздно, она получит свою премию Дарвина, дурочка, – говорили геологи или рыбаки, вытаскивавшие Асуку из болота или скальной расселины, – что за ребёнок такой, за ней постоянный присмотр нужен!

– Вот что с тобой делать? Накажу тебя, из комнаты, после школы, два дня, на улицу ни ногой! – решила мать.

– Вот и хорошо! Мне к олимпиаде по физике готовиться нужно! – Асука вздёрнула нос, и её коса вырвалась из руки матери, расплетаясь в порывах северного ветра в трепещущий, словно тёмное пламя, густой шлейф волос.

Такой упрямый норов своенравной девчонки привёл к тому, что за Асукой приглядывали все, кто жил в посёлке, потому, как далеко бы она не забралась, кто-то из взрослых был рядом.

Единственным запретным местом, где мать не разрешала дочери появляться, были склоны вулкана Чемпуры, к тому же начавшего проявлять признаки пробуждения. Тихий гул, временами доносившийся из глубин земли, лёгкие потряхивания почвы, были хоть и не частым, но постоянно повторяющимся явлением.

Со временем, пробуждающийся вулкан всё же стал постоянным источником беспокойства для всего поселения, расположенного у подножия.

Одной ясной лунной ночью Асука, воспользовавшись глубоким сном матери, уставшей от дневных забот и недельным, вахтовым, отсутствием отца, отправилась на запретную территорию.

От подземных толчков небольшая часть склона, поросшая мелкой кустарниковой растительностью, сползла вниз, обнажив гладкую скальную породу, пронизанную отверстиями многочисленных пещерок, потому напоминающую поверхность куска швейцарского сыра сорта эмменталь. Из некоторых отверстий истекали вверх слабые струйки полупрозрачного синеватого газа.

Асука забралась в одно из отверстий. Гладкий, словно полированный, ход вёл в недра горы. Девочка сделала несколько шагов. На стенах и полу пещеры заискрились, словно утренние росинки на летней траве, крохотные голубые прозрачные кристаллы. Кристаллы двигались и быстро росли, напоминая хвою голубой ели. Девочка погладила эту поросль из кристаллов, они были мягкие и податливые как трава. Кристаллы были повсюду, на сводах, свисая рядами светящейся бахромы, внизу, устилая пол пещеры сплошным мягким ковром. Обрамлённое голубым бархатом видимое пространство пещеры задрожало, искажаемое клубами синеватого газа, вырвавшегося из подземных глубин. Воздух стал густым, сухим и нестерпимо горячим. Асука инстинктивно зажала рот руками и бегом устремилась обратно, к спасительному овалу выхода. Кристаллы отвердели и превратились в острейшие иглы, пробившие обувь Асуки. От боли Асука прыгнула в сторону выхода, но, поскользнувшись, упала на эти мелкие иглы, сильно ударилась подбородком о каменную поверхность и ощутила боль, словно от тысячи мелких порезов. Асука не смогла более задерживать дыхание, спазмы вздымали грудную клетку, заставляя организм девушки дышать. Газ проник в лёгкие Асуки. Стены пещеры задрожали в очередном приступе подземного гнева и из глубины пещеры, словно хлопья тяжёлого снега в порывах зимнего ветра, закружился серый пепел, засыпая её. На грани потери сознания, Асука поползла к выходу, извиваясь и скользя в массе пепла, ломая колючую бахрому израненными руками. Паника впервые в жизни накрыла её своей волной безнадёжности, но прежде, чем она успела закричать, подземный толчок засыпал вход, обвалом мелких камней, погрузив Асуку в удушающую горячую темень.

Этой ночью, когда ровный, зеленоватый свет луны, словно монотонный, гипнотический голос, почти успокоил Землю, а Асука, нарушив запрет матери, оказалась в пещере, тревожная вершина, с грохотом,, выплюнула столб пепла и, следом, облако грязно-синего цвета, клубившегося и плавно поднимавшегося ввысь, к темнеющим небесам. Поверхность сильно тряхнуло и вулкан, словно близкий двигатель огромного байка с пустым глушителем, с грохотом и внутренним утробным бульканьем, взревел, среди серебряной мглы лунной ночи, оживая и его застывшая кровь опять закипела и устремилась огненной лавой, извиваясь гигантской светящейся малиновой змеёй по его склону, к подножию. Пространство пропиталось едким запахом серы, а земля пульсировала так, словно неведомое огромное существо, зажатое литосферными плитами, пыталось выбраться через тектонический разлом на поверхность. Резко потемнело, словно на луну набросили толстое бархатное покрывало – небо затянуло пеленой туч. Прерывистый рёв вулкана перешёл в равномерный гул. На землю упали первые капли дождя, забирая из атмосферы запах и смог близкого извержения. Внезапно темень небес расколола и разорвала ярчайшая вспышка атмосферного электрического синего цвета. Удар молнии, словно небесный меч, ослепительный, сотканный из сплетённых огненных струй, в руках яростного, невидимого великана, разрубил клубящийся шлейф пепла и, словно державшееся за него, синее облако.

На несколько секунд местность озарилась сюрреалистическим, с перемежающимся вспышками всего цветового спектра, нереальным, непередаваемым словами, сиянием. Свет метался, отражаясь от пелены облаков, от потоков раскаленной лавы, что добавляло зловещий кровавый оттенок этой, слившейся воедино, небесно-земной энергии. Лава, источник света жидкого огня, поглощала сияние и усиливалась, пульсирующими струями обжигающих стрел, вырывалась через створ вулкана. Гигантский силуэт природной усечённой пирамиды, увенчанный ореолом света раскаленных недр и клубящихся газов, выделялся на фоне затемнённого тучами неба, выглядел, одновременно, как величественный атлант и как зловещий предвестник начала конца света.

Последовал очередной раскат грома, низкочастотным, могучим эхом отозвавшийся в сопках и ущельях и разнёсся по окрестностям, словно рёв античного мифического зверя, голос вулкана, вторил рокотом, создавая нечеловеческую симфонию необузданной, неоспоримой чем-либо силы. Молнии, бьющие в гору, разветвлялись, их блестящие, оранжевые щупальца, рождённые в отравленных пеплом, густых сизых тучах, попадая в отроги, зажигали их короткими сверкающими вспышками ярко-синего, фиолетово-зелёного и красного цвета. Каждая эта вспышка света, словно огромный стробоскоп, на мгновение ярко освещала клубящийся шлейф пепла и мрачное небо, бескомпромиссную схватку двух разъярённых стихий.

К утру вулкан затих, только небольшая шапка дыма и мелкие шлейфы пара, относимые лёгким ветром от остывающей лавы, служили намёком на ночные события.

В посёлке люди страдали не от проснувшегося вулкана, это был безутешный крик матери, монотонные, громкие удары в массивную деревянную дверь, а что было делать соседям, видевшим как отчаянно выкрикивающая имя дочери, простоволосая, в одной ночной рубашке и босая, она бежит туда, куда безошибочно ведёт её материнское сердце, туда, где в пещере погибает её дочь и где погибнет она сама.

Один из смотрителей национального парка заметил обрушившийся склон и забиравшуюся в пещеру Асуку. Едва вулкан успокоился, в посёлке быстро собралась спасательная команда, никто и не надеялся, что в этот раз Асука будет спасена, но хоть вернут тело матери. Люди споро разобрали завал и, удивлённо переговариваясь, вытащили почти безжизненную девочку на воздух. Асуку привели в чувство, среди спасателей был врач. Её слабую, кашляющую, покрытую сеткой глубоких порезов, на носилках принесли в посёлок. Выпустили из сарая мать, она заплакала, посмотрела на соседей, сдержала себя, вернувшись в дом, приготовила кровать, затем заварила лечебный настой, нагрела котёл воды и обмыла дочь.