Расправа. Роман в трёх частях

Глава 1

С началом учебного года в школе как будто всё шло привычно; в коридорах, классах, кабинетах ещё витали запахи цветов. Атмосфера стояла торжественная и праздничная. Учителя только приходили в себя после летних отпусков, и ещё не очень охотно втягивались в занятия с учащимися.

А когда они видели учителя географии Анну Севостьяновну Шелкову, они тотчас менялись и старались её избегать. Но далеко не все, многие здоровались, выражали взглядами сочувствие и старались не задерживаться с ней, боясь, что их увидит начальство.

Она особенно почувствовала на себе косые взгляды тех коллег, которые её не поддерживали. Но её это не очень настораживало, поскольку к такому повороту она была готова. Зато учащиеся старших классов, улавливая недружественный настрой некоторых учителей против неё, приветствовали Шелкову весело и радостно…

Весь прошлый год на правах члена школьного партийного бюро она боролась с якобы незаконным присвоением звания «Отличник образования», рукоприкладством учителей, процентоманией…

Но в разгар перестройки партийная критика, с помощью которой она до этого успешно боролась с недостатками, уже почти не действовала.

А по школе ходил нелепый слух, дескать, на это она бы не решилась, если бы её муж, бывший прославленный партизан, не возглавлял областное управление профтехобразования. И она якобы была на него обижена из-за того, что он не продвинул её в директоры школы. И тогда она решила ему доказать, что нужного результата добьётся сама и для достижения цели вот и воспользовалась теми неблаговидными школьными явлениями.

В конце прошлого учебного года она написала (районному, городскому и областному начальству) несколько писем о том, что в школе процветает процентомания, нарушается учебный процесс, продолжаются оскорбления учащихся, рукоприкладство, незаконное присвоение учителям звания «Отличника просвещения». Если с этими недостатками не бороться, то к чему они приведут?

Директор Крутикова и завуч Безножнина и не думали ничего устранять, они были уверены, что Шелкова клеветала, пользуясь своей партийной властью. Но та искренне считала, что Крутикова создала своих любимчиков и неприкасаемых, а значит, и почву для злоупотреблений. Знали это все. И только Анна Севостьяновна не могла с этим мириться.

А все слухи о том, что она якобы сделала всё, чтобы спихнуть ещё до Крутиковой бывшего директора Сидорову, и метила сесть на её место, было полной выдумкой.

Анна Севостьяновна была не из тех, чтобы директора назначали по знакомству; она искренне считала: если педагог заслуживал кресла руководителя, то это должно произойти только за его заслуги и организаторские способности…

Однако почти все её жалобы попадали в цель, хотя к снятию директора Сидоровой она была не причастна. Это произошло независимо от неё, так как плановые проверки областной комиссии вскрывали нарушения учебного процесса и неожиданно открылся вопиющий личный проступок, несовместимый со званием педагога, о чём будет сказано в своём месте. Это она с завучем Безножниной сплотила вокруг себя группу неприкасаемых…

И вот вместо Валентины Фёдоровны поставили Нинель Даниловну Крутикову, но и эту через год сняли, а потом и завуча Таисию Карповну Безножнину. И окружение во всём обвиняло Шелкову. До назначения нового директора его обязанности исполняла завуч по воспитательной работе Светлана Бузенкова.

И когда после зимних каникул прислали не очень молодого директора Глухова, все в ожидании притихли: как поведёт с ним Шелкова?

Когда начался учебный год, казалось, многолетняя «буря» улеглась, и пошагали полные хлопот школьные будни. И только учительница географии Анна Шелкова видела, что её, кроме учащихся, и при новом директоре, как раньше, далеко не все коллеги встречали радушно, а некоторые вели себя сдержанно Она вошла в учительскую за журналом и поздоровалась со всеми, кто там был. Но ей не ответили, и этот холодок приняла как должное, и, взяв классный журнал, сделав строгий вид, она вышла.

Анна Севостьяновна шла по коридору в свой кабинет географии и видела, как и другие коллеги, которые встречались ей, делали вид, будто её не замечают. И только не сторонились её подруги Лавина и Сокольникова; она поделилась с ними своими впечатлениями, но те принялись её успокаивать. Из всего педагогического коллектива близких ей по духу было немного: это – Лавина, Небродова, Сокольникова и Шалфеева…

Когда школьному начальству доброхоты донесли, что эта четвёрка не присоединилась к бойкоту смутьянки, её предупредили: если они и дальше будут поддерживать Шелкову, то всем четверым непоздоровится. И те скоро на себе почувствовали давление руководства…

В сентябре солнечные дни сменялись пасмурными. На школьном дворе росли клёны, берёзы, липы. И среди них рябины, казалось, пылали алыми кострами. И теперь все деревья стояли в жёлто-багряном уборе и радовали, навевая щемящую грусть. А в школьном саду пышно цвели астры, дубки и хризантемы, за которыми летом ухаживали школьники. Сухая погода простояла и большую часть октября.

В тот день Анна Севостьяновна уходила из школы под впечатлением травли её и своих сторонниц. Она шла домой по своей тенистой нешумной улице и не замечала всей осенней красы, а кругом продолжалась шумная жизнь. Люди радовались природе, и только она шла через ещё зелёный сквер своего двора, что был напротив городского парка, и, как бывало раньше, не убавляла шага, чтобы полюбоваться могучими багряными клёнами, как их листья густо усыпали газоны, укрывая собой зелёную шелковистую травку.

В любой сезон природа была всегда мила и трогала душу, напоминая о лучших годах жизни. И только в эту осень в школе, которой отдала больше тридцати лет, для неё складывалась, пусть и по своей вине, нездоровая обстановка. А если бы три года назад не вмешалась, они бы действовали ещё безнаказанней. Хотя при бывшем директоре М.И.Власове такого безобразия ни за что бы не произошло…

В одной из старых школ областного центра Анна Севостьяновна вела уже третье классное руководство. Поглощённая работой, она даже не заметила, как осень растеряла всю красу и теперь высокие молодые и старые деревья стояли голые и задумчивые.

…Закончилось сухое предзимье. И с наступлением зимы чуть ли не каждый день захаживали снегопады, школа жила предновогодними приготовлениями. У Шелковой накануне случился конфликт с бывшим завучем Безножниной, которая её выталкивала руками за порог школы: «Вон, вон из школы, от вас все тут вянут»! Анна Севостьяновна не ответила, она умела держать себя в руках, избегала нервных срывов. Но в тот раз, видно, не убереглась, у неё так сильно разболелся желудок, так запекло внутри, что не смогла вести урок. И одна из старшеклассниц побежала в учительскую вызвать «скорую».

Её увезли в больницу. Обследование показало, что открылось кровотечение. Хотя ещё с середины осени язва давала о себе знать. Но тогда она не обратилась к врачу, продолжая работать…

…Как было выше замечено, в новую школу Елисей Глебович пришёл в середине прошлого учебного года. Прежний директор, Крутикова Нинель Даниловна, была уволена за административные нарушения. Её обязанности исполняла завуч Светлана Бузенкова. Однако все опасались, что директором поставят Шелкову, которая, по мнению коллег, своими жалобами добивалась увольнения сначала Сидоровой, а потом и Крутиковой. И понятно, что от неё надо было избавиться любой ценой…

Анна Севостьяновна вспомнила, как на педсовете новый начальник районного отдела образования Чертаков представлял всему коллективу Глухова. Но тогда Шелкова была далека от мысли, что оплошавший в другой школе бывший директор был поставлен на ту же должность, чтобы расправиться с ней.

Как же это было? Она вспомнила самодовольную, даже загадочную улыбку, какая блуждала на лице и пряталась в серых глазах Чертакова. На секунду-другую его насмешливый взгляд задерживался на ней и затем останавливался на худощавой фигуре Глухова в сером костюме. Теперь ей казалось, что в тот момент во взгляде начальника она прочитал такую мысль: «Ни дай бог, чтобы она совладала с моим „кавалеристом“». Ведь не зря же Чертаков вдруг нахмурился, а потом засияла улыбка, но тут же опомнился, что разоблачит себя торжествующей усмешкой, и принял подчёркнуто строгий вид. Он был аристократичен, и только из-за своего высокого роста немного сутулился…

Однако его опасения не оправдались. Глухову понадобилось три месяца, чтобы изучить отношения между учителями и администрацией школы. Из бесед со всеми участницами конфликта он удостоверился в опасности Шелковой лично для него самого. И нужно было не откладывать воплощения своего замысла. Для этого надо было создать подходящий момент, и тогда он попросил Безножнину вступить в перепалку с Шелковой, чтобы довести ту до сердечного приступа. Но вместо этого у неё открылось желудочное кровотечение и Шелкова попала в больницу…

Абсурдность этой ситуации заключалась в том, что до своего нового назначения Глухов был снят с должности директора школы в другом районе областного центра с формулировкой: «За непедагогические действия». Причём был снят по жалобам родителей и коллег. И начальство, зная об этом, снова доверило ему руководство школой. Однако это произошло не совсем предумышленно, а спонтанно. Елисей Глебович, как бывший технарь, не хотел возвращаться на завод, где когда-то работал инженером. Не для того он заочно окончил пединститут. И пришёл в отдел районного образования не того района, в котором работал директором школы, а в другой. И попал на приём к новому начальнику Чертакову Виктору Витальевичу. Тот его выслушал и сказал:

– Елисей Глебович, свободное место у нас есть. Из первой школы директора уволила учительница географии. Боюсь, что она и вас уволит, – сделал тот паузу, глядя пристально на Глухова, как у того зарделись щёки, а серые глаза засверкали, и Чертаков прибавил: – Но она всех достала. Если вы с ней справитесь, то вам и карты в руки.

– Виктор Витальевич, да ради бога, готов сразиться даже с дьяволом в юбке! – воскликнул тот, глядя пылающим взглядом.

И кандидатура Глухова была одобрена после того, как Чертаков переговорил с вышестоящим начальством – городским Лавировым и областным Гержаниковым.

– Учти, Виктор Витальевич, мы твой план не одобряем, – сказал Лавиров, переглянувшись с Гержаниковым. А тот лишь кивнул, давая договорить коллеге.

И Виктор Павлович продолжал:

– Если ты даёшь ещё шанс этому выскочке проявить себя, мы не запрещаем! Но о нашем разговоре забудь.

Чертаков ехидно и злобно усмехнулся, что-то сказал своим старшим коллегам и тотчас удалился, потирая довольно руки, видя себя в будущем заместителем начальника областного управления образования.

На следующий день Чертаков тщательно проинструктировал Глухова о дальнейших действиях в новой для него школе…

Что же касалось Шелковой, то она не знала, из-за чего Глухов был уволен, наоборот, увидев молодого человека с открытым приятным лицом, она поверила, что они поладят и совместно станут изживать недостатки.

Поначалу Глухов обнадёживал её ожидания; он делился своими творческими замыслами, и даже с тем, как претворить их, чтобы учителя сплотились в дружную семью. Но она не догадывалась, что Елисей Глебович, как умный лис, поддакивая, нарочно вызывал её на откровения. Шелкова охотно поведала о завучах, давала каждому меткие характеристики, особенно той, с кем у него обязательно возникнут проблемы. Но она не знала, что именно по подсказке Чертакова он добился с Бузенковой согласия на её изгнание из школы.

Всё началось, как было уже сказано, когда Анна Севостьяновна легла в больницу. А саму подготовку к увольнению Глухов начал ещё в сентябре. За лето он просчитал всё до мелочей, провёл беседу с завучами во главе со Светланой Бузенковой и с бывшим завучем Таисией Безножниной, а также с приближёнными к ним учителями. Теперь это было очевидно, так как Глухов ни за что бы самостоятельно не отважился пойти на воплощение злодейского плана…

В больнице Анна Севостьяновна пролежала больше трёх недель. Когда вышла на работу, от Лавиной она узнала, что была уволена. На каком же основании? Та заговорила о том. что была комиссия, потом в конфликт втянули детей коррекционного класса, которые подтвердили то, как она оскорбляла учеников. Но удивительно было то, что не опросили все те классы, в которых она вела уроки по своему предмету. И Шелкова, всё ещё не веря, что с ней поступили так кощунственно, не могла уловить того, что ей говорила Лавина. Она кивком поблагодарила подругу и быстро пошла в канцелярию, которая была на первом этаже. И, не глядя на вскочившую секретаршу, открыла дверь и вошла в просторный кабинет директора. Потому, как та при виде её испугалась, Анна Севостьяновна смекнула, что директор предупредил секретаршу. Если придёт Шелкова, то без его разрешения к нему её не впускать.

Евсей Глебович Глухов сидел в чёрном костюме, при галстуке и что-то читал. Но увидев Шелокову, он быстро встал, и тут же растерянно сел, быстро-быстро моргая ресницами. «Вот какой „сюрприз“ мне приготовили!» – сокрушённо подумала она, всматриваясь в бледное лицо директора. И как будто впервые увидела его открытый покатый лоб с большой залысиной, которая поднималась до макушки, впалые щёки, прямой широкий нос.

Глухов по её настроению понял, что она уже знает об увольнении и растерянно молчал. Но, видя, что Шелкова не сводила с него сурового взгляда, попытался изобразить на своей физиономии вызывающую усмешку…

Но тут в кабинет заглянула секретарша – молодая женщина с короткой стрижкой и в деловом платье и затараторила взволнованно:

– Елисей Глебович, я её не пускала, она меня нагло оттолкнула!

– Ну чего же вы врёте, кому прислуживаете? – протяжно ответила Шелкова.

Глухов сделал рукой секретарше резкую отмашку, и та скрылась, закрыв дверь.

– Вам не терпится узнать, на каком основании уволены? – нервно спросил тот и продолжал: – Вот, пожалуйста, всё законно, всё законно! – он взял со стола отпечатанный на машинке приказ и дрожащей рукой подал ей.

Анна Севостьяновна, волнуясь, выхватила из его бледных рук белый лист и не тотчас сосредоточилась на тексте. Строчки прыгали, сливались, она взяла себя в руки. И буквы встали на своё место. В нём говорилось, будто она, которая даже про себя никогда не ругалась, оскорбляла детей бранными словами…

Да как же они додумались до такого глумления?! А ведь как она надеялась, что с приходом нового директора, Елисея Глебовича, система незаконных поощрений и присвоений званий «Отличника», навсегда уйдёт в прошлое и коллектив нацелится на оздоровление отношений…

– И это вы уверяете меня, что уволили на законном основании? Да это же расправа за критику, как вы могли собрать по школе всю эту грязь и вылить на меня?!

– Боже, что вы говорите! Я ничего не собирал, это завучам жаловались дети, которых вы оскорбляли. Прокуратура доказала… И больше мне не мешайте. Зачем вы обвиняли других за рукоприкладство и оскорбления, а сами били детей, искажали их фамилии? Вы, вы знаете кто? Вы хитрая и коварная, а дети вас…

– Ничего, я обращусь в суд, и тогда станет ясно, кто это всё сделал! – Шелкова сунула приказ в дамскую сумочку и вышла из кабинета…

Если бы она знала, что с ней такое беззаконие сотворят в школе, то ни за что бы не легла на лечение язвы желудка. Хотя Анна Севостьяновна твёрдо знала – в тот момент у неё просто не было другого выбора. Но зато теперь представилось время оглянуться на недавнее и обозреть далёкое прошлое…

Глава 2

И вот как это было…

Но прежде надо рассказать о жизни Шелковой, такой ли она была, какой её выставили бывшие коллеги, решив над ней так изощрённо расправиться…

Четырнадцать лет назад Анна Севостьяновна получила направление в одну из лучших школ Днянска. Эта школа в одном из районов областного центра была традиционно на хорошем счету. Здание было трёхэтажное, построенное в тридцатых годах XX века. В архитектуре тогда преобладал конструктивизм, поэтому никакими архитектурными изысками оно не отличалось, разве что по фасаду выделялось на фоне домов-коробок отдельными малозначащими деталями.

В войну школа подвергалась бомбёжке, здание восстановили, а потом оно поддерживалось ежегодными косметическими ремонтами. Заменили крашеную железную кровлю оцинковкой, а с заднего двора возвели большую пристройку.

Рядом со школой соседствовала самая высотная в городе четырнадцатиэтажная гостиница «Днянск», перед которой Тихвинская и Преображенская церкви выглядели игрушечными…

В самые лучшие годы работы Шелковой в средней школе был директором известный тогда педагог Власов. Максим Иванович пришёл сюда ещё в середине 60-х и с первых дней занялся сплачиванием коллектива и дорожил всеми своими коллегами, с которыми строил отношения на доверии. Если и возникали конфликты, то они разрешались мирно, без обид для спорящих сторон. Ото всех бывших директоров Максим Иванович отличался тем, что он не обзавёлся близким окружением, поскольку для него были все равны. Это был его принцип. Нормальный директор не станет плодить угодников и вмешиваться в личную жизнь учителя. Вот и Максим Иванович без надобности не вмешивался, а если кому-то была нужна его помощь, он старался разобраться и помочь уладить конфликт. Ведь если в семье учителя, скажем, из-за не имения личного жилья, между родственниками возникала семейная проблема, это непосредственно сказывалось на работе учителя. И когда к нему обращались за помощью, директор не проходил мимо таких случаев. Все знали Максима Ивановича как весьма чуткого, но требовательного, и это при всём том, что он производил впечатление мягкого и покладистого человека. Каждый день из школы он уходил последним, и думалось, будто у него не было семьи…

Власов умело вводил в школьную жизнь молодых учителей, чтобы они не чувствовали себя чужими, и это давал всем деликатно понять. Управлять пятью десятками учителей было довольно непросто. Ведь они порой обидчивы как дети, а их плохое настроение болезненно отражалось на учебном процессе, который ничего не имел общего с бездушной машиной, ведь его обеспечивали неповторимые личности учителей, чего начальство не всегда понимало. Власов был убеждён: когда школьная жизнь налажена, и ученики охотно учатся, тогда и проблем меньше. Коллегам он не уставал напоминать: «Шагайте в ногу со временем, пополняйте образовательный уровень, будьте внимательны не только к школьной, но домашней жизни детей и тогда любые проблемы будут обходить вас стороной». Он сам не относился к ним казённо, а лишь по-отечески чутко избегал каких-либо педагогических схем, стереотипов и охотно подавал пример коллегам. Мне говорили, что при нём запущенных учащихся не было, участковый редко посещал школу, а если вдруг появлялся, Максим Иванович срочно собирал педсовет…

Учебный процесс по всем предметам вёлся по специальным методикам, по которым давались знания учащимся и на основании их соблюдалась культура преподавания. Если учитель высокообразован, то ему методички как бы и не нужны, он и сам избегал застывших догм, и с иронией относился к дидактике, которая лишала учителя творчества. Если интерес к предметам пробуждён, не нужна зубрёжка, учащиеся вместе с учителем в сотворчестве добиваются успеха. Школа – постоянно развивавшаяся интеллектуальная материя. Хотя в те годы, ещё до перестройки, программы по обучению почти не менялись, и если обновлялись, то незначительно…

На второй год работы в школе Анна Севостьяновна была единодушно избрана членом партийного бюро. И почти на равных разговаривала с Максимом Ивановичем, вместе решали партийные, идеологические задачи. Поэтому возросла психологическая нагрузка и ответственность. Хотя по-прежнему её основной работой оставались учащиеся, за которых отвечала, как за своих родных детей. Своё классное руководство она получила ещё в первый год работы в школе. Максим Иванович охотно предоставлял молодым учителям, как он любил выражаться, блестящую возможность всесторонне проявить себя. Но к тому моменту Анна Севостьяновна уже сложилась в достаточно зрелого педагога, как-никак за плечами более двадцатилетняя педагогическая практика, и к тому времени только в этой школе она сделала три выпуска…

А начинала путь педагога в родном селе Дамишино Новозырковского района, где проработала почти десять лет в той самой сельской школе, которую когда-то сама закончила.

В школе Аня любила больше литературу, так как этот предмет хорошо вела Надежда Ивановна Скворцова, которая увлечённо рассказывала о жизни и творчестве писателей. И это у неё выходило даже с артистическим щиком. За время учёбы в старших классах прочитала почти всего Тургенева и Чехова. Однако после школы вместо литературы почему-то избрала географию. Впрочем, не случайно, так как наряду с литературой Ане нравилось рассматривать карты, изучать историю городов и стран.

Но тогда она была не совсем уверена, что станет непременно учителем. Хотя всё своё стремление подчиняла исключительно заветному желанию. В областном центре пединститута в конце пятидесятых ещё не было; зато в её родном городе Новозыркове уже существовал с начала тридцатых годов, туда после школы и попробовала поступить. Первый провал переживала мучительно долго, отчего даже закрадывалось жуткое сомнение, что она не наделена педагогическим даром. Может, надёжней всего пойти в технический институт по примеру старшей любимой сестры Тамары, которая окончила и уехала по распределению в Ярославль? Да и отец, Севостьян Михайлович, работая на строительном предприятии кладовщиком и бригадиром, однажды обмолвился о том же. Но, правда, твёрдо не настаивал, и никогда порыв своих дочерей не сдерживал, коли пожелали идти самостоятельно по избранному пути.

Севостьян Михайлович от комля крестьянский сын, не сумел до конца выучиться, за плечами была только семилетка да трудные годы колхозного строительства. Потом ушёл работать в районный центр в стройкомбинат, грянула война, как руководитель, для эвакуации имущества предприятия получил бронь. А когда к родной земле подходил враг, он записался добровольцем в действующую армию. И с боями прошёл всю войну до фашистского логова, был дважды ранен. За взятие Праги и Берлина был награждён боевыми медалями. А после войны работал на том же родном предприятии. В тот вечер, когда увидел дочь расстроенную, он сказал:

– И что ж ты думаешь, только школе нужны специалисты? Вот я: мечтал выучиться на агронома, но не успел. Почему бы тебе, Анюта, не исправить мою оплошность? Хочешь, я поговорю с председателем.

– Папа, я бы и хотела, агроном интересная профессия.., но не могу без школы жить нормально. Всё равно добьюсь своего и поступлю. Ты же в колхозе не остался?

– Ну ладно, ладно.., а чем ты будешь заниматься год?

– Работать буду: выучусь на повара, я узнала, в ресторан возьмут. Ты же сам оценивал моё кулинарное умение, разве сейчас я стала готовить хуже?

– Ну как знаешь. В ресторане? Это слово-то не наше, чуждым духом от него несёт. Так что знай моё мнение: а если дух тлетворный, то и порядки там не совсем в нашем вкусе.

– Я понимаю, о чём ты, но…

– Севочка, и что же ты так о нашей дочери плохо думаешь? – вмешалась мать, Дарья Семёновна. В колхозе она работала дояркой, была хоть и полноватая, но не утратила прежнюю фигуру.

– Да я ж не о том, Даша! Анюта у нас правильная, но там-то нравы не наши. И повлияют дурно на её неокрепшую душу…

– И напрасно ты так думаешь, папа, – обиделась дочь.

– Ладно, всё, всё! – поднял он руку. – Я в тебя верю, поступай, как знаешь.

Так и было решено: Аня временно пойдёт работать учеником повара. Севостьян Михайлович и хотел бы, но больше не останавливал дочь. Хотя знал, что эта работа не для неё, к тому же в душе он не мог не сомневаться, что работа в ресторане может набросить на Аню нехорошую тень. А в селе репутация девушки – первейшее дело. Спустя время от жены он услышал, что её на подмену ставили официанткой. Это его возмутило, он даже хотел поехать в Новозырков и устроить там скандал, дескать, незачем красавицу-дочь принимать за ветреницу. Но Дарья Семёновна остановила мужа окриком:

– Да ты в своём уме?! Аню из уважения ставят, чтобы показать какие у них есть работницы…

– Ты это почему её защищаешь? Заодно с ней? Чтобы разбойники на свой лад оценили и потом свои руки распускали? Вот что я в этом вижу!.. – вспылил он.