Сестра милосердия

«Если хотите рассмешить Бога, расскажите ему о своих планах».

Вуди Аллен

1 глава

Даяна

Отец, вероятно, уже обнаружил моё исчезновение…

Я смотрю на мелькающий мимо меня пейзаж через мутное от грязи окно, и с силой сжимаю в руке старинный серебряный крест. Который уже нагрелся от тепла моих пальцев так, что начинает обжигать ладонь.

Мысли мои где-то далеко, я все ещё не верю, что решилась на это. Меня раскачивает из стороны в сторону, ударяюсь плечом о деревянную стенку и почувствовав жжение в месте ушиба, прикрываю веки. Еле слышно молюсь, чтобы мне даровали веру.

Голос дрожит, а по спине струйкой сбегает холодный пот.

Если юной девушке не остаётся ничего другого, кроме как найти убежище в монастыре, чтобы избежать замужества и участи этих необразованных девиц, пусть будет так. Единственная сложность этого выбора в том, что я никогда не считала себя верующей.

Да конечно я ходила на воскресные службы с родителями, где по обычаю все поют церковные песни и просят прощения за свои грехи. Но для меня это всегда ничего не значило. Пока окружающие надрывали горло и отчаянно трясли руками в воздухе, я больше просто открывала рот и думала о том чем займусь в течении будущего дня, после окончания службы.

Мой отец вовсе никогда не обладал верой. Он как любой высокообразованный человек, все больше полагался на науку, и тщательно отслеживал её продвижения. Только для окружающих он старательно выполнял те вещи, которые обычно приняты в современном обществе.

Мы по обычаю отмечали все католические праздники, ходили на службу и даже держали библию в доме. Но это лишь для видимости, что бы соседи не сочли его невежей, а ещё хуже того, атеистом. Ведь в таком случае к нему перестанут прислушиваться или проявлять уважение как к члену нашего «благородного» общества.

Какая чушь!

Я сунула крест в карман темно синего плаща и глубоко вздохнув откинула спину на мягкое сидение.

Древняя повозка, запряжённая старой лошадью – которую кучер уверенно называл каретой, издавала скрежет и с грохотом подпрыгивала на неровностях дороги. Вероятно, пожилой извозчик уже пришёл в себя после выпитого, поскольку движение стало более ровным и к моему счастью он немного сбавил скорость.

Вчера вечером после того как отец объявил, что нашёл мне мужа. Я дождалась, когда все в доме лягут спать и в спешке собрала всё необходимое в дорожную сумку и отправилась в местный трактир.

Мне удалось уговорить единственного кучера, который хоть что-то соображал в отличие от остальных. (К тому моменту как я забежала в трактир, за окнами царила густая ночь и многие были уже изрядно пьяны). Мужчина преклонных лет с трудом согласился отвезти меня в женский монастырь в обмен на бутылку, дорогого красного вина.

Возможно ему даже стало жаль девушку, которая умоляюще просила о помощи. В тот момент я выглядела очень напуганной. А может у него не осталось денег на выпивку, а бутылка из папиной коллекции была столь привлекательной что мужчина просто не мог устоять.

Когда он еле стоя на ногах, с трудом взобрался на облучок1, ударил старого коня по спине, тот издал обиженный «хрюк» и двинулся вперёд, мы наконец покинули нашу небольшую деревню и отправились в путь.

Монастырь «Сестра милосердия» располагалась в сотнях километров от нашего поселения. Я узнала об этом месте пару лет назад от своей матери, и уже тогда подумала о побеге в случае, если не удастся уговорить отца не отдавать меня замуж.

Она, тогда сидя за вышивкой рассказывала отцу, как ей поведала соседка о чудесном лазарете, в который та попала, путешествуя с мужем по соседним городам.

Несчастная тогда во время пути почувствовала сильнейшее недомогание и буквально за сутки, врачи чудом смогли вернуть ей здоровье, да так что после этого она уже больше года ни разу не жаловалась на головную боль.

С её слов в этом месте сёстры не только изучают Священное Писание. На территории монастыря есть библиотека – которая превосходит своим содержанием любой научный лицей, где монахиням позволено получать знания в различных областях, включая современную медицину.

Моя мама упоминала об этом месте, потому что больница при монастыре славилась своим подходом к лечению сложных заболеваний. А отец всю жизнь посветил медицине.

Мечта всей моей жизни, с самого детства была получить высшее образование, и работать на ровне с мужчинами леча различные недуги. Мне искренне нравилось слушать рассказы отца о его исследованиях в этой сфере, в то время как мама старательно делала вид своей заинтересованности, чтобы не обидеть мужа.

Ей, как и другим женщинам было интереснее обсуждать рецепты и выращивать цветы в саду. С папой у них совсем не было ничего общего, я видела, как они молча проводят время наедине, где каждый погружен в свои личные размышления.

Меня такой образ жизни совсем не устраивал. Уж если и выйти замуж, то за человека, который будет уважать мои увлечения, но в кругу наших знакомых таких мужчин не находилось. Стоило мне только завести тему о науке как окружающие начинали смеяться и говорить, что мне стоит больше интересоваться модой. По этой причине друзей у меня не было, и я твердо решила не выходить замуж вовсе.

Я потёрлась спиной о спинку сиденья, стараясь удобнее устроиться и закрыла глаза. Мысленно перенеслась в прошлое, когда десяти летней девочкой впервые вытащила занозу из лапы кота. С тех пор я лечила всех домашних животных, даже однажды помогла козе произвести на свет потомство.

Спустя годы моей главной мечтой по-прежнему оставалась – помощь людям.

Наука очаровывала меня. А когда я смотрела на звёзды, то словно теряла связь с действительностью. Какой огромный и неизведанный мир! И променять всё это на разговоры о моде, вышивание и чаепития с глупыми и не образованными девушками – нет уж, увольте!

Две недели назад я отправила письмо в монастырь с просьбой о зачислении в члены ордена. Причиной этого поступка стал разговор, который я случайно услышала между отцом и матерью. Отец упомянул, что его давний друг, похоронив третью жену, ищет себе невесту, и он попытается устроить этот брак для меня.

Его друг, старше его на десяток лет. Он ходит, сутулясь, сложив руки на большом животе. От такого зрелища к горлу подступала тошнота.

Когда отец закончил разговор и ушёл в свой кабинет, я забежала в комнату и обратилась к матери с просьбой не выдавать меня замуж. Она сказала, что я ещё слишком молода и не понимаю всего счастья семейной жизни.

Ну да, ей виднее. Она сидит дома, забросив свои увлечения, заменив их привычными занятиями в компании себе подобных, и всю жизнь пытается угодить своему вечно недовольному мужу.

Я люблю своих родителей, но их семейные отношения и образ жизни вызывают у меня отвращение.

Тогда я попыталась убедить отца, но он был непреклонен в своём решении. Папа сказал, что медицина и наука не принесут мне счастья в жизни, а моё истинное призвание – рожать детей и заботиться о доме.

Это совсем не современно. И меня это очень возмущает.

Я помню, как ту ночь после разговора с ним, провела в слезах, закрывшись в своей спальне. Утром, когда папа ушёл на работу, а мама отправилась к подруге в гости на чай, я пробралась в кабинет отца и написала письмо в адрес «Сестры милосердия». Ответа от них так и не последовало, хотя я внимательно следила за почтальоном. Утром сидела на крыльце и ждала его прихода, но кроме счетов и газет так ничего и не получала.

Времени ждать больше не было, вчера отец сообщил о том, что его друг прибудет с визитом к нам на ужин. Тогда я упаковала заранее приготовленные вещи в сумку и сбежала.

Если, в монастыре не получили моё письмо или откажут в приёме в орден, мне придётся остаться на улице, ведь мне некуда будет идти. Но даже так я не вернусь в дом своих родителей.

В сумраке мы миновали лесные чащи, и с рассветом перед нами предстали необозримые просторы, поля, усеянные изумрудной виноградной лозой. Мрачное небо и моросящий мелкий дождь навевали тоску, от прощания с родными местами.

Я уверена, что больше не встречу своих соседей и не зайду в пекарню, которая мне так нравится, но даже это не повлияет на мою решимость.

К тому времени когда экипаж перестал подскакивать на неровностях дороги, а виноградники сменились полями, засаженными пшеницей, солнце уже скрывалось за горизонтом, и я поняла, что мы приближаемся к монастырю.

Вскоре за окном начало темнеть, тучи мрачно застилали небо. Дорога превратилась в мягкую подушку и кучер, с трудом управлявший повозкой, наконец остановил экипаж. Карету качнуло из стороны в сторону пока он опускался на землю.

Мужчина что-то говоря себе под нос, распахнул скрипучую дверцу, открывая мне проход. Я, взяла свои вещи, глубоко вздохнула собираясь с силами, и вышла из кареты по узкой откидной лестнице. Ощутив твёрдую и надёжную опору под ногами, с облегчением отпустила плечи. Эта дорога мне показалась весьма опасной. Теперь я была рада что наконец стою на земле.

Прямо передо мной располагался вход в монастырь. Здание было построено из белого кирпича с множеством узких окон, защищённых чёрными кованными решётками и напоминало крепость, обнесённую высоким забором с частыми металлическими прутьями. Кровля из тёмной черепицы, напоминающая крыши готических замков, и выделялась на фоне светлых стен. Это придавало зданию таинственный и мрачный облик.

Чёрный забор, выполненный из металлических прутьев, был покрыт густым и пышным плющом. Зеленые лапы плотно хватались за ограду, словно скрывая внутренний мир этого места. Из-за густо растущих растений невозможно было разглядеть, что происходит за забором монастыря.

Массивные ворота, украшенные витым кованым узором, медленно отворились. В проёме показалась монахиня, одетая в традиционное облачение, которое подчёркивало её духовное служение и принадлежность к ордену.

Женщина взглянула на шатающегося кучера, после чего обратилась ко мне:

– Вы, должно быть, Даяна?

От возрастающего волнения, я не могла произнести ни звука. Мой язык словно прилип к нёбу, и я лишь кивнула в ответ.

– Мы получили Ваше письмо. Решение о вашем принятии в общину сообщит мать настоятельница, её зовут Гертруда, и она уже ожидает. – монахиня посмотрела на охмелевшего мужчину и скривила губы – Попрощайтесь со своим спутником, ему вход на территорию монастыря запрещён.

Возможно, она приняла незнакомца за моего близкого родственника. Это даже к лучшему, ведь не стоит посвящать общину в подробности моего побега из дома и желания поступить на службу в монастырь исключительно из-за того, что мне не хочется выходить замуж.

Будет ужасно, если они поймут, что я ни во что не верю и что все мои усилия направлены лишь ради свободы и изучения науки.

Я поблагодарила старика, крепко прижала к груди свою сумку и отправилась за монахиней.

Когда за мной закрылись железные двери, я ощутила, как оборвалась нить, которая связывала меня с домом и ограничивала строгим контролем отца. Теперь мои родные никогда не узнают, что я нашла убежище в монастыре, а ряса скроет меня от посторонних взглядов. Я мгновенно исчезла для всех. Никто даже не догадается что я здесь.

Оставалось только убедить настоятельницу, что я готова посвятить себя служению Богу. И я действительно готова, я готова к трудностям и испытаниям службы, ведь монахини здесь могут изучать науки и им разрешено читать множество книг. Возможно здесь я смогу лечить людей и заслужу признание.

В современном мире, когда девушка выходит замуж, она теряет возможность продолжить образование. Её предназначение – стать матерью. Какая нелепость! Умные женщины в обществе считаются странными. Я же хочу учиться, хочу изучать медицину, астрологию. И я не могу смириться с тем, что по воле отца мне придётся выйти замуж за человека, от которого, помимо отталкивающей внешности, исходит запах старого сыра и тлевшей бумаги.

Когда я вспомнила его друга, который неоднократно бывал у нас на ужине, меня охватило неприятное чувство отвращения, и я сразу решила переключить внимание на окружавшую меня природу.

От ворот к монастырю мы пошли через цветущий сад, в котором благоухают розы и пионы. Узкие дорожки под моими ногами выложены из мелких камней. Несколько женщин справа от меня в чёрных рясах занимаются обрезкой увядших листьев, не обращая на нас внимания.

Воздух наполнен лёгким ароматом роз и вечерней свежестью после дождя. Вокруг царит звенящая тишина, не слышно ни пения птиц, ни стрекотания насекомых. Даже голоса людей здесь не слышны. Полное ощущения покоя и умиротворения.

Мне вдруг стало так спокойно, и я невольно улыбнулась. Только б мне разрешили остаться.

В здание монастыря мы вошли через широкие деревянные двери. Монахиня, идущая впереди за всю дорогу, не проронила и слова. Я подумала, что возможно здесь вообще не приято болтать. И думаю к этому я тоже привыкну.

Внутри помещения меня моментально окутал плотный аромат свечей и ладана. Вокруг было пусто и тихо. В просторных коридорах не было ни души, они были освещены свечами, закреплёнными к стенам и изгибались, словно змеи. Звук шагов эхом отражался от стен и разносился по всему зданию.

Сопровождавшая меня монахиня остановилась у массивной деревянной двери, дважды ударила по ней кулаком и, не дождавшись ответа, толкнула её. Однако сама она не вошла во внутрь, а осталась стоять на пороге. Молча глядя на меня, женщина ждала, когда я войду в комнату.

Как только я переступила порог, она закрыла за мной дверь, и я оказалась перед огромным деревянным столом, за которым увидела мать настоятельницу.

Тонкая и высокая фигура Гертруды облачена в чёрную рясу. Она сидит на стуле во главе стола, словно каменная статуя, и, расправив плечи, разбирает какие-то бумаги.

Через некоторое время настоятельница опустила руки на стол и замерла, выдержала паузу, словно внезапно осознав, что находится не одна в кабинете, отложила бумаги и поднялась.

Подойдя ближе, она подняла острый подбородок и посмотрела на меня снизу – вверх, не двигая ничем, кроме глаз. Затем она обошла меня вокруг два раза и остановилась прямо передо мной.

Наши взгляды встретились. Глаза матери настоятельницы, обрамленные серыми мешками, были чёрными и глубокими, как бездна. Она смотрела на меня так пристально, будто пыталась заглянуть прямо в душу.

На фоне чёрной рясы её бледное и покрытое морщинами лицо, выделялось и казалось болезненным. Она поджала тонкие, еле синие губы и наконец заговорила со мной:

– Даяна?

Ее голос оказался на столько хриплым и лишённым жизни, что по спине пробежал неприятный холодок. На шеи выступила испарина и приятные ощущения что я испытала, войдя на территорию сада тут же исчезли.

– Да, это я. – мой ответ прозвучал так не уверено, что мне стало не по себе.

Женщина повернулась и пошла обратно к своему месту тяжело ударяя каблуками о дощатый пол. Она села на стул из дерева, стоявший во главе стола, походивший на трон благодаря своей высокой и массивной спинке. Гертруда, опустившись на сиденье, расправила плечи и сложила руки перед собой.

– Можешь сесть. – сказала она, указывая взглядом на узкий деревянный табурет.

– Благодарю, преподобная мать.  Я провела в дороге так много времени, что у меня затекли ноги, и я с удовольствием постою.

Гертруда, не отводя от меня взгляд, опустила руку вниз и открыла ящик своего стола, достала оттуда конверт. Увидев его, даже на расстоянии массивного стола между мной и матерью настоятельницей, я сразу поняла, что это моё письмо. Она вынула из мятого конверта исписанный лист бумаги, посмотрела на него и положила на край стола.

– У тебя красивый почерк.

Это похвала звучала угрожающе из-за жуткого и неприятного голоса. Но я старалась вести себя уверенно.

– Да, мать настоятельница. Меня учил отец писать и читать.

– Твой отец – врач?

– Да, госпожа.

– И ты знакома с медициной? – Она взглянула на письмо. – Как написано в твоём письме, ты готова лечить людей при монастыре?

– Да, госпожа. – я замешкалась, ведь знаний относительно медицины у меня было не много, наверняка тут есть специалисты и я им и в подмётки не гожусь – А ещё я готова работать в саду и мечтаю нести службу перед Богом. – старалась уверенно говорить я.

Наверно моё волнение было столь очевидным, что Гертруда прищурилась и наклонила корпус вперёд:

– Ты веришь в Бога?

Я опасалась этого вопроса, ведь никогда не была верующей. При этом мне было неприятно обманывать служителя церкви. Я сглотнула и глубоко вздохнула, стараясь скрыть своё волнение:

– Да, преподобная мать.

Мать настоятельница застыла на месте, пристально глядя на меня.

– Твои родственники приняли твоё решение уйти в монастырь?

Скрестив руки за спиной я втянула больше воздуха для смелости:

– Да, отец счёл это решение благородным. – уверенно соврала я.

– Они знают, что после вступление в общину ты не можешь поддерживать с ними связь и любые родственные узы должны быть прерваны?

В этот момент я осознала, что после долгих ссор с матерью и бесконечных разногласий с отцом я наконец-то могу избавиться от их навязчивого контроля. Но все же я люблю их и буду скучать.

Я больше не хочу даже думать о браке и прекращении учёбы. Теперь я готова поверить во что угодно – в Бога, в дьявола… И отказ от общения с родителями был наименьшей жертвой, которую я могла принести ради своей цели. Поэтому ответ на этот вопрос был очевиден:

– Да, мать настоятельница. Направляясь сюда, я предпочла Бога своей семье.

Опять соврала, но теперь я говорила твёрдо и уверенно. Она встала со стула и пошла к выходу. Я поняла, что разговор окончен, но так и не узнала, приняли меня в общину или нет.

Женщина остановилась у двери и, словно подчиняясь безмолвному приказу, дверь распахнулась и на пороге показалась монахиня. Она подошла к ней и склонила голову. Гертруда что-то тихо сказала, и та, выглядывая из-за тёмной фигуры настоятельницы, обратилась ко мне.

– Идёмте, сестра, я покажу вам вашу келью.

Наконец-то я испытала невероятное чувство облегчения. Меня готовы принять в общину, а значит, я буду учиться. Покорно опустив голову, я пошла за молодой монахиней, которая вела меня навстречу новой жизни. Я и представить не могла, что меня ждёт дальше.

Глава 2

Даяна

Пока я была в кабинете Гертруды, за окнами окончательно стемнело. И теперь коридоры казались мрачными. В моем понимании в обители должно быть не менее сотни служительниц, странно что коридоры пусты. Возможно из-за огромной площади строения их не заметно, но все же мы должны были встретить хоть кого-то.

Я иду следом за монахиней в чёрной рясе, и когда она сворачивает с просторного коридора монастыря, я повторяю её путь, и мы оказываемся в тесном проходе, который упирается в винтовую лестницу, ведущую вниз, в подвал здания.

Монахиня продолжает молча спускаться вниз, еле слышно шелестя подолом рясы. Ступая по лестнице вслед за ней, я чувствую, как по телу пробегают мурашки от резкого перепада температуры.

И вот я уже иду по подвальному помещению, где вокруг меня царит полумрак, и без указателей тут можно легко потеряться в лабиринте многочисленных коридоров.

Как и на первом этаже, здесь стоит мёртвая тишина, которую нарушает лишь звук падающих с потолка капель воды, разбивающихся о каменный пол.

Наконец, монахиня остановилась у ничем не примечательной серой двери и протянула мне Библию.

– Это твоя келья на ближайшую неделю, – говорит она. – Тебе нужно очистить свою душу от греха, оставшись наедине с Богом и молитвой.

Она вытягивает руку и хватает мою сумку, которую я всю дорогу старательно прижимала к телу. Забрав мои вещи, опустила голову монахиня идёт прочь, скрываясь за одним из поворотов подвального лабиринта, оставив меня одну. Мне стало немного жутко. Сырость холодного подвала словно поднимается от ног выше по телу, хватая меня за подол платья.

Я ещё раз посмотрела в пустые проходы, и я вошла в комнату. Меня тут же охватило чувство тревоги. В помещении нет окон, вместо кровати – куча соломы, а на полу – обгоревшая свеча. Единственным источником света является тусклый отблеск от свечей что находятся в коридоре.

Я подняла погасшую свечу, вышла в коридор и зажгла её от других свечей, которые горели. Вновь убедилась, что монахиня уже скрылась из виду, словно надеясь, что она передумает и заберёт меня от сюда, и, посмотрела в ту сторону, куда она ушла.

Я прижала библию к себе, словно пытаясь согреться от неё как от сумки с вещами. Это оказалось не совсем то, чего я ожидала от жизни в монастыре.

Монахиня сказала, что мне предстоит провести здесь неделю. Я немного воспрянула духом, подумав, что всего неделя отделяет меня от посвящения, а затем – доступ к богатой библиотеке и возможность заниматься тем, о чём я мечтала с детства.

Я зашла в келью и закрыла дверь за собой. Поставила горящую свечу на пол, села на небольшой стог соломы, и затем открыв Библию провела пальцами по чёрным аккуратно отпечатанным строчкам.

К счастью, я люблю читать.

Но неделя в подвале, больше похоже на пытку. Надеюсь мне позволено выходить в сад. Сейчас на улице ночь, а значит стоит отложить изучение Библии на завтра и лечь спать.

Я сняла пальто и устроившись на кучке соломы использовала его как одеяло. День был тяжёлым, в дороге мне не удалось поспать, поэтому сейчас я с лёгкостью уснула.

Открыв глаза, я не сразу поняла где нахожусь. И мой разум постепенно возвращая мне сознание напомнил о побеге из дома и предстоящем недельном пребывании в катакомбах монастыря.

Я растёрла руками глаза и поправила длинные волосы, заплетённые в косу.

Свеча, стоявшая на полу, сгорела больше чем на половину. Из-за отсутствия окон мне не понять сколько времени я проспала, но чувствую я себя разбитой. Хотя при этом спать больше не хочется.

Я потянулась руками вверх, избавляясь от напряжения в теле вызванного не удобной позой во время сна и подняла лежавшую рядом с соломенной постилкой Библию, перекрестилась как меня учил отец и открыла первую страницу.

Оказалось, что читать при свете одной – единственной свечи совсем непросто. Вскоре мои глаза начали слезиться, и от усталости мне стало казаться, что комната наполняется тенями, которые медленно двигаются, скользя по стенам. Я тряхнула головой и отложила Библию. Встала на ноги и подошла к двери, чтобы послушать, что твориться за пределами моей маленькой комнаты.

Кажется, в коридоре тихо, и сколько бы я ни стояла у двери, ничего не происходит. Я вернулась к своей импровизированной кровати и легла на спину. Из коридора донеслись шаги. Я приподнялась, опираясь на локти и замерла, слегка шурша сухой соломой. Но звук внезапно оборвался.

Громко выдохнув я опять упала на спину и похоже уснула. Мне снились голоса. Они что-то шептали и во сне я не могла разобрать слов.

Вскоре дверь моей кельи отворилась, и я пробудилась ото сна. На пороге увидела монахиню, державшую в руках кувшин и свёрток из льняной ткани.

Монахиня сделала всего шаг мне на встречу и положила принесённые предметы на пол после чего молча удалилась. Я поднялась и подошла к кувшину. В нём оказалась вода, а в свёртке – чёрствый хлеб.

Вероятно, это и сеть мой ужин, или обед. Сколько вообще сейчас время?

Когда я решила посвятить свою жизнь служению в монастыре, я осознавала, что это не просто. Однако я даже не могла предположить, что это будет похоже на заточение.

В животе урчало от голода. Последнее что я ела это был ужин приготовленный мамой. Я сглотнула кусок чёрствого хлеба и почувствовала тяжесть в желудке. Запив сухой хлеб водой, я завернула остатки обратно в ткань. Не известно, когда мне ещё принесут поесть и думаю нужно оставить немного еды на потом.

От тусклого света свечи меня постоянно клонит в сон, лишь только я начинаю читать Библию. Страницы словно сливаются воедино, а по стенам движутся тени.

Чтобы развеять скуку и неприятные ощущения, я взяла свечу и принялась внимательно рассматривать небольшую комнату. В углу под потолком я заметила густую паутину, от чего быстро отскочила назад.

С детства не люблю насекомых.

На стенах видны мелкие углубления, похожие на царапины. Я машинально посмотрела на свои ногти и пожала плечами, вред ли их мог оставить человек. Каменная кладка местами покрыта чёрной плесенью, поднимающейся от пола к потолку. На полу виднеются тёмные пятна. А старая деревянная дверь словно истыкана ножом.

Не стоило так внимательно изучать помещение, от увиденного кровь застыла в венах, и свеча в моих руках погасла. Комната вокруг меня погрузилась во мрак.