Сестра милосердия

Притаившись в темноте, я вновь услышала шаги, доносившиеся из коридора. Найдя на ощупь дверь, я приложила к ней ухо, но шаги внезапно прекратились. Подождав немного, я набралась смелости и открыв её выглянула в коридор. Я удивилась, но здесь никого нет. Полумрак и пустота. Я точно слышала шаги и ожидала увидеть одну из монахинь.

Высунув голову из дверного прохода осмотрела пространство, стараясь не шуметь пробралась к горящим свечам и взяла одну из них. Быстро вернулась в комнату, я спешно захлопнула дверь.

Только я закрыла дверь, как услышала, что кто-то бежит по коридору в направлении моей кельи. Мне стало не по себе. Наверное, этот кто-то заметил, что я вышла, и спешит меня отчитать. Но звук похоже удалялся, и я вздохнула с облегчением.

Вскоре я потеряла счёт времени. Из-за отсутствия дневного света я перестала понимать, какое сейчас время суток. Мои глаза уже болят от чтения, и я не могу разобрать буквы при таком освещении.

Свеча, принесённая мной, тоже потухла, и я направилась к двери, повторить свой успешный опыт по хищению свечей из коридора, но к моему удивлению дверь вдруг оказалась заперта.

Я замерла, оперившись руками о дверь и меня охватил страх, от того, что я оказалась запертой в кромешной тьме. Я не слышала, как опустился засов, и точно никто не ходил в коридоре. Но кто-то её запер снаружи.

Простояв так не долго, схватилась за голову руками, пытаясь восстановить дыхание. Успокоиться у меня не получилось и тогда я начала тихо стучать в дверь. В коридоре отчётливо слышатся шаги, значит, меня должны слышать. Но дверь так и не открывают.

Нужно взять себя в руки.

Я отступила назад и вернулась к стогу сена. Сидя на соломе, я вдруг почувствовала, что в комнате нахожусь не одна. Кто-то стоит рядом левее от меня и едва слышно дышит.

Дверь не скрипела, её не могли открыть – подумала я, пытаясь понять кто может находиться рядом.

Я протянула дрожащую руку, пытаясь схватить того, кто сейчас находится так близко, но ничего не получилось. Должно быть это моё воображение.

Набрав больше воздуха в лёгкие, я обхватила себя за колени и ближе придвинула ноги. И тут, за моей спиной что-то двинулось, чуть задев мою спину. Я вскочила на ноги и, подбежала к двери, начала громко стучать и звать на помощь.

Мне не открыли, а когда от сильных ударов по дереву у меня начали гореть кулаки, я опустила руки и, повернувшись спиной к двери, медленно сползла на пол.

Это всего лишь моё воображение, – подумала я.

Не долга посидев на полу, сделала глубокий вдох сквозь ноздри втягивая сдавленный воздух, и тут в ответ мне в лицо подул лёгкий ветерок, словно чьё-то дыхание.

Я крепко зажмурилась, обхватила лицо руками и начала вспоминать слова из Библии – это было единственное, что пришло мне в голову. Не знаю, сколько прошло времени, но к счастью за моей спиной в двери щёлкнул засов, и я на четвереньках поползла к противоположной стене.

В келью вошла монахиня. На этот раз, кроме графина с водой и хлеба, у неё в руках была охапка свечей. Она взглянула на меня и поставила предметы на пол у двери.

Я поднялась на колени и обратилась к ней:

– Мне необходимо побеседовать с матерью-настоятельницей.

Однако монахиня не произнесла ни слова в ответ. Она лишь развернулась и покинула помещение, громко захлопнув за собой дверь.

Засов со звоном щёлкнул и звук шагов постепенно растворился в проходах подвала. Огонёк свечи, оставленной женщиной, затрепетал, и я затаила дыхание, боясь потерять единственный источник света.

Поднявшись на ноги, взяла графин и сделала несколько глотков воды, потом взяла Библию и начала читать. Когда в коридоре вновь раздались шаги, я принялась читать громче, стараясь заглушить пугающий меня шум. Читала, пока глаза не начинали слезиться от усталости, а потом упала на сено и погрузилась в сон.

Не понимаю, в какой момент я начала плакать, но глаза невыносимо жгло. Находится в этом ужасе больше нет сил, и я уже готова отказаться от своего решения, но тяжёлый замок на двери не даёт мне этого сделать.

Мне периодически приносят воду и хлеб и передают предметы через маленькое окошко в двери, скорее всего опасаются, что я смогу вырваться из заточения. В это окошко нельзя просунуть даже голову.

Я внимательно слежу за горящей свечей и не позволяю ей потухнуть, постоянно поддерживая слабое свечение.

От криков мой голос стал хриплым, а из-за нехватки пищи и света я ослабла. Я не могу даже стоять на ногах и лежа на соломе слушаю невнятные голоса, доносившиеся из коридора. Последняя свеча из скромного запаса потухла, и келья вновь погрузилась в темноту.

Я продолжаю шептать слова из Библии, и это помогает мне прийти в себя. Постепенно темнота перестаёт пугать, или может я просто потеряла сознание, не заметив этого.

Очнулась я от того, что меня окатили холодной водой.

Прейдя в сознание, я с трудом открываю глаза вижу перед собой мать настоятельницу. Она пришла с двумя монахинями. Они встали по обе стороны от неё и презрительно смотрят на меня.

Гертруда протягивает мне Библию, которую, вероятно, подняла с пола, пока я была без сознания, и еле шевеля губами шепчет:

– Ты ещё не готова принять Бога.

Ее голос похож на шипение. Они спешно разворачиваются и уходят, громко хлопнув дверью.

У меня нет сил кричать или плакать, я чувствую себя бесконечно одинокой. Прижимаю к груди Библию, я в голос шепчу:

– Боже, если ты существуешь, пожалуйста, помоги мне.

Руки устало сползают и падают, я закрываю глаза и ощущаю, как по щекам текут слёзы. Я никогда ещё не была такой потерянной и слабой, но продолжаю молиться.

Как можно ощутить эту веру? Или просто нужно сказать самому себе что нужно верить? Почему для меня это все так сложно? Я могу солгать окружающим сказав, что верю в Бога, но при этом моё сознание не допускает того что не доказано наукой.

Ни в одной из прочитанных мной книг не было написано, что наука и вера не могут существовать вместе. Я не верю в Бога, потому что никогда не видела его, но ведь воздух я тоже не вижу, при этом без воздуха человек не может жить.

Папа забегает на кухню через заднюю дверь, ведущую во двор и громко зовёт меня, просит налить горячей воды в таз. Я спешу ему помочь. Мне всего четыре года, и удержать горячий чайник оказывается очень сложно, но я справилась.

Тяжело дыша подношу ему таз и вижу, как он, склонившись над столом растирает в руках что-то маленькое. Я заинтересованно смотрю, не в силах отвести глаз. Мне не понятно, что это такое, похоже на мёртвую мышь, которых так боится мама, но вскоре это существо начинается двигаться в папиных руках.

Он мочит небольшой край полотенца и протирает зверька. Потом протягивает мне руку, и я вижу у него на ладане, маленького, только появившегося на свет кролика. От восторга я хлопаю в ладоши. Но мне не понятно, что папа с ним делает смотрю на него и спрашиваю:

– С ним все в порядке?

– Теперь да. – с улыбкой на лице говорит папа.

– Он болел? – не отстаю я.

– Он был мёртв – папин голос звучит самодовольно.

Я не совсем понимаю, о чем он говорит и продолжаю свой расспрос:

– Как это?

– Он родился мёртвым – папа улыбнулся – а теперь видишь, живой.

– Это Бог сделал его живым?

Папа громко смеётся:

– Если бы Бог существовал, он бы не позволил ему родиться мёртвым.

Если с самого детства вам говорят, что Бога нет, как можно в него поверить? Если с самого детства вы лишены веры в чудо, как встав взрослым в него верить?

Оказавшись в заточении, я поняла, что слишком мало смотрела по сторонам любуясь пейзажами, идя в любимую пекарню за ароматным хлебом, а вместо этого обдумывала какие-то ненужные мыли, о которых теперь даже и не вспомню. Переживала о том, что теперь не имеет никакого значения. Мы живём здесь и сейчас, и другой жизни не будет. Бог, если он и вправду существует даёт нам так много, и мы этого не ценим.

Возможно, я смирилась с обстоятельствами и перестала сопротивляться им. А может быть, я осознала бессмысленность своих переживаний и обрела внутреннее спокойствие. В любом случае, я перестала стучать в дверь и плакать.

Спустя некоторое время дверь кельи открылась, и на пороге появилась та самая монахиня, которая привела меня сюда. Она застыла в дверном проёме сжимая в руках аккуратно сложенную белую ткань:

– Идём, мне нужно подготовить тебя к посвящению, – говорит она еле слышно.

Мне должно быть показалось и стоит только моргнуть, монахиня исчезнет, а дверь останется запертой. Ещё пару дней назад я, возможно, была бы рада услышать это, но теперь все чувства во мне угасли.

Я прикрываю глаза, а открыв их снова, вижу монахиню. Значит она действительно здесь и ждёт меня. С трудом поднимаюсь на ноги, чувствую, как голова начинает кружится и опираюсь о стену чтобы не упасть. Монахиня разворачивается, начинает уходить. Я делаю шаг и прижимаю руки к голове, все вокруг плывёт.

Шаги удаляются, и я делаю усилие чтобы не упасть и иду за ней. Руками упираюсь в стены коридора, иначе не смогу устоять на ногах, но постепенно головокружение проходит, воздуха становится больше, остаётся только тяжесть в ногах и дрожь в теле.

Когда мы поднимаемся по винтовой лестнице из подвала, я чувствую, как свежий воздух ударяет в лицо, от чего хочется сделать глубокий вздох. Словно меня продержали в бочке с водой. Подняться по этой лестнице оказалось нелегко, и я оступилась, сильно ударившись коленями.

Когда мы оказались на первом этаже, яркий солнечный свет внезапно ослепил меня, и я, словно защищаясь от удара, прикрыла глаза руками. Монахиня, которая идёт впереди, не замедлила шаг и не обернулась. Я стараясь не отставать иду следом за ней, щурясь от яркого света и прикрывая глаза руками.

В голове нет ни одной мысли, чувствую только усталость. Войдя в комнату вслед за монахиней, я вижу две кровати, стоящие у противоположных стен. Монахиня укладывает сложенную ткань на одну из них и жестом указывает на соседнюю комнату.

– Иди умойся и переоденься. Я вернусь через час.

Она уходит, оставляя меня в новой кельи одну.

В моей новой комнате есть небольшое окно в форме полукруга, защищённое чёрной решёткой. Низкие потолки плавно переходящие в стены выполнены полумесяцем. Между кроватями лежит небольшой коврик, сплетённый из тёмной ткани. Серые стены кельи пусты. А кровать заправлена льняным белым бельём.

Солнечный свет проникающий в комнату через маленькое окно падает прямиком на коврик. Я подошла ближе и подставила руки под лучи солнца. Ощутив на ладони забытое тепло невольно издала стон. Раньше я и представить не могла, что буду так радоваться солнцу. От тепла разливающегося по моим рукам, я почувствовала лёгкость в плечах.

Вспомнив, что монахиня скоро вернётся, я прошла в лаваторий2 и сняла с себя пыльное от соломы платье, в котором прибыла в монастырь. Скинула его на пол и увидела, что от красивого наряда остались только серые рваные лоскуты. Оказавшись совсем голой, я подошла к маленькому круглому зеркалу, висевшему на стене и ужаснулась.

В отражении на меня смотрит незнакомая мне девушка. Её болезненно худое тело покрыто синяками, ключицы выпирают, а пальца рук покрыты ссадинами. Ногти переломаны и под пластинами застыла запекшаяся кровь. С бледного лица исчез румянец, щеки впали, и от этого глаза стали ещё больше. Длинные белые волосы растрёпаны и покрыты соломой и колтунами. От этого зрелища я прижала руки к груди и закрыла глаза. Вот что теперь скроет ряса.

Я наливаю в таз воды из графина и принимаюсь вспенивать в нем кусок дурно пахнущего мыла. Тщательно помыв себя с ног до головы, оборачиваюсь в простыни и подхожу к металлической раковине. На краю раковины я нашла гребень и ножницы.

Беру гребень и вводя его между прядей пытаюсь вычесать локоны. Но когда отпускаю руку вниз, волосы не поддаются. Гребень застревает и сломав несколько зубьев бросаю его в раковину и беру в руки ножницы.

Сжав в кулаке прядь волос подношу ножницы и защелкиваю конца. Волосы падают на пол и вслед за ними из глаз падает слеза.

Ты сама решила спрятать себя под рясой, дак какая разница что под ней будет скрыто – думаю я и смахиваю слезу.

Следующая прядь летит следом и вскоре все мои волосы едва доходят до плеч. Я провожу по ним рукой, и сжимаю челюсть.

Всего неделю назад я была совсем другой. Я была сильной, смелой, готовой к новым открытиям. Теперь я чувствую себя маленькой и незначительной в этом огромном мире. Думаю, что моя жизнь не важнее мелкой песчинки, и даже, если меня не станет, мир продолжит существовать, и никто не пострадает если я не стану заниматься наукой.

Я поднимаю локоны с пола, собрав их в кучу и вместе с остриженными волосами выбрасываю в мусорное ведро ту наивную девушку, которая пыталась изменить мир.

Возвращаюсь в свою келью и беру в руки ткань, оставленную монахиней на кровати. Это оказалась ряса. Она белого цвета, а это означает, что я пока не принята в орден и нахожусь на стадии послушницы.

Облачаюсь в новый наряд, теперь всё моё тело скрыто от посторонних глаз. Остаются открытыми только лицо и кисти рук. И мне это нравилось. Я словно спряталась от мира под этим одеянием.

Как и было обещано, за мной пришла монахиня. Окинув меня взглядом в новом облачении, она улыбается и жестом приглашает меня следовать за ней. Мы идем к главному зданию монастыря по петляющим коридорам.

Когда мы приближаемся к входу в святилище, монахиня крестится, и я повторила её жест. Внутри нас встречают десятки монахинь, которые сидят на скамьях.

У алтаря стоит священнослужитель и держит в руках Библию. В первом ряду, сложив руки на коленях в замок сидит настоятельница.

Когда я приблизилась к священнику, то преклонила колени и ощутила острую боль от соприкосновения повреждённой кожи с деревянным полом. Он возложил руку мне на голову и начал читать молитву. Когда наконец молитва завершилась, святой отец взглянул на меня и задал вопрос:

– Ты осознанно решила присоединиться к нашей общине?

– Да, святой отец, – едва слышно ответила я.

Он обратился к иконе, что-то произнёс и отошёл в сторону, а монахини окружили меня и начали что-то шептать, крестясь. Голова пошла кругом, а их лица начали сливаться в одно. Я чуть выдвинула руки в стороны, стараясь удержать равновесие.

Вскоре настоятельница поднялась и приблизилась ко мне. Наклонила немного корпус вперёд и негромко сказала своим хриплым голосом прямо рядом с моим лицом:

– Первая служба состоится в три часа утра. А спать мы отправимся в десять вечера, после вечернего богослужения. С того момента и до утренней службы нам надлежит хранить молчание. Не нарушай правила, иначе тебе снова придётся искупать свои грехи в одиночестве, наедине с Богом, в тёмной келье подвала.

От мысли о возвращении в ту мрачную комнату по спине пробежал холодок. Я покорно склонила голову и, дождавшись, пока настоятельница отойдёт, отправилась в след за другими монахинями на ужин.