Брак, Любовь и курочка Ряба. Учебник для 111 класса

ОТ АВТОРА

У меня за плечами два брака.

В одном – я наивная, старательная жена при безответственном шалопае, в другом – «стреляный воробей» при умном, понимающем, терпеливом муже.

Если докрутить эти образы до максимума, то получится два классических варианта: «образцовая жена никудышного мужа» и «стервозная жена идеального мужа».

Они легко укладываются в известную психологическую схему, в которой в первом случае есть «Другой», но отсутствует «Я», и во втором – есть «Я», но нет «Другого».

Две крайности. Две стратегии. Два разных взгляда на брак.

Возможно ли из этих крайних точек выйти на середину и стать обычной женой нормального мужа, где есть «Я» и есть «Другой», и мы вместе решаем, как нам лучше?

Желанием найти середину и продиктована эта книга.

Мои наработки практического психолога с двадцатилетним стажем, собственный опыт двух замужеств и насмотренность внутреннего драматурга – отличное подспорье в подобном стремлении.

С таким багажом мне проще увидеть, какие типичные ошибки пометить красными восклицательными знаками и на какой развилке включить тревожную сирену.

Влюблённость. Страсть. Зависимость. Любовь. В чем разница?

На чем держатся счастливые и несчастные браки?

Как становятся стервозными женами и при чем здесь идеальные мужья?

Как не стать чьей-то привычкой, резиновой куклой, жертвой?

Ответы на эти и другие непростые вопросы рождаются в ходе живого диалога.

На сцене две контрастные героини – «Идеальная супруга» и «Стервозная жена» – затевают спор о любви и браке, вовлекая читателя в разговор о главном.

Сквозь повышенную громкость, истерики, подколки звучит тихая просьба остановиться, продышаться, услышать друг друга, почувствовать, поговорить, понять.

Тропинка от шаблонных представлений о браке до глубоких рассуждений о любви, творчестве, смерти, и до осторожных мыслей о Боге, петляет через колючие протесты и тихое принятие.

И неважно, где звучит этот яркий, живой диалог: в голове одной женщины или прилюдно на большой сцене, главное – он заставляет замедлиться и задуматься.

Тем более что спор за спинами идеальных и скверных мужей наполнен душевной простотой, глубиной, пронзительными исповедями и легким, житейским юмором.

Книга написана на одном дыхание. Смею надеяться, что такой же легкой станет она и для прочтения. Ведь личный и профессиональный опыт в ней упакован не в скучную методичку, а завернут в шуршащую художественную обертку: театральную пьесу и короткие зарисовки.

Насыщенный диалог, простая, понятная рифма, яркие примеры и метафоры— основное наполнение книги.

А для любителей практики – полезные упражнения, выполнение которых поможет разобраться с хаосом в голове и и подсветить собственные ошибки.

Оглавление пьесы открывает мистический повтор цифры 8. Книга будто специально выстроилась по схеме 8 × 8 × 8 × 8 × 8

Восемь глав.

Восемь скрытых причин для истерик и развода.

Восемь видов любовного суррогата.

Восемь условий счастливого брака.

Восемь формул успешных отношений.

Дополняет диалог противоположных персонажей вторая часть книги – «Эхо ускользающих шагов».

В коротких пронзительных историях – трогательное тепло и особенная магия. Смешные и грустные, все они скреплены одним клеем – сожалением о запоздалой ясности и нежности.

В книге «Брак, любовь и Курочка Ряба» нет пошаговой инструкции, как вновь влюбиться в собственного мужа (жену). Есть приглашение к вдумчивому разговору об этом и предложение исследовать самую популярную и загадочную тему: любовь в браке.

А еще есть зависть к тем, кто после прочтения захочет нырнуть под бочок к «разлюбленному(ной)» с желанием что-то изменить. По крайней мере, попробовать.

Ведь только пока мы живы, возможно ВСЁ.

Эта книга про важную встречу с Другим, которая невозможна без знакомства с Собой. И здесь может быть полезна моя первая книга: «Три стадии мороженого. Невероятные истории из практики психолога». Книга о том, как важно научиться ладить с собой, прежде чем начинать строить здоровые партнерские отношения.

И это не работа по изменению партнера, а процесс подпиливания собственных сучков, которые царапают и ранят другого.

Что происходит внутри, когда вопросы без ответов заваливают тебя бесконечным снегопадом и перекрывают выход?

Как быть, если без спора не найти истину? А не побывав в крайностях, не выйти на середину?

Самое правильное – дать время такому «снегопаду», затеять спор и побывать в этих крайностях.

Я приглашаю вас в дом, засыпанный со всех сторон вопросами.

Дом, из которого предстоит найти выход.

Книга полезна тем, у кого на свадебном торте больше одной свечи.

Тем, кто подошел к черте с отметкой «Развод».

Тем, кто только выбирает платье в свадебном каталоге.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Хрупкая трехлетняя девочка с огромными зелеными глазами фарфоровой статуэткой сидит на высоком стуле перед квадратной дыркой в стене. По ту сторону на большом экране плывут титры. Она с радостью узнает знакомые буквы. Трогательно-покорно-аккуратно сложив маленькие ручки на коленочках, она готовится к этому недетскому испытанию.

Как обычно.

Как обычно, родители ушли, оставив ее на старшую сестру.

Как обычно, та убежала играть с мальчишками, подбросив ее в будку местного кинотеатра.

Как обычно, Сережа, красивый, молодой киномеханик с огромными мягкими руками, бережно усадил ее на этот ужасный, раскрученный до предела, скользкий стул.

Все счастливы: ребенок занят и под присмотром. Все, кроме маленькой девочки, готовой к терпеливо-вынужденному просмотру полуторачасового взрослого фильма.

Все как обычно.

В зале медленно гаснет свет…

Начинается непонятное ей «КИНО».

Спустя много лет я не раз пыталась найти ответ на вопрос: почему не орала тогда во всю глотку, не вопила, как все нормальные дети, требуя снять меня с этого стула? Откуда это смирение, покорность и спокойствие? Неужели киношная будка со стулом была самым безопасным местом для меня в том огромном непонятном мире?

Стул без спинки на тонкой винтовой ножке высоко над залом.

Стул, с которого мне никогда не слезть самой…

Лишь однажды, когда во взрослой жизни очередной фильм неожиданно прервался на самом интересном месте. И захваченные сюжетом зрители в зале свистели и топали, требуя продолжения. Именно в тот момент, когда менялась бобина с лентой, я вдруг затылком почувствовала огромные детские глаза в квадратной дырке за спиной, которые спокойно смотрели на чистый белый экран…

И я подумала тогда: а ведь она единственная в том зале знала, что будет дальше и чем закончится фильм. Может быть, это придавало ей силы?

Но главное, та девочка точно знала, что в конце фильма появятся большие, сильные мужские руки, которые бережно снимут ее со стула. На мгновение нежно прижмут к груди ее маленькое хрупкое тельце.

И, может быть, именно ради этого она готова была еще миллион раз смотреть фильм про бестолковую, странную женщину в старой вытянутой кофте…

ЧАСТЬ I
БРАК, ЛЮБОВЬ И КУРОЧКА РЯБА

Действующие лица:

Надежда Пудра – образцовая жена никудышного мужа, дама зрелого возраста, домохозяйка.

Ольга Звонарева – бывшая стервозная жена идеального мужа, работающая пенсионерка.

Графоман – танцующий резиновый аэрочеловечек.

Снег – просто снег.

1. ПРЯМАЯ СВЯЗЬ

Две женские фигуры отдельно друг от друга свернулись калачиком на полу в потоке белого света. Над каждой из них через дырку в потолке сыпется снег.

СНЕГ (мужской голос). Человек часто похож на медведя, уснувшего в берлоге под собственные колыбельные про придуманном счастье. И готов разорвать любого, кто осмелится его разбудить.

Фигуры распрямляются, встают в полный рост. Усиленный свет раздвигает темноту вокруг и делит сцену на два пространства. В одном – дом Надежды: стул, чемодан, кресло, швабра, уютный абажур. Но поток света направлен не на них, а на четыре фотографии на стене в одной большой рамке: малыш, школьник, юноша, мужчина.

НАДЕЖДА (в верхней одежде). Та-а-ак… Газ выключила. Воду перекрыла. Электричество проверила. Паспорт. Деньги. Сотовый. Таблетки. Кажется, все. Ничего не забыла.

Ах да! Присесть на дорожку. Стул? Вот он. Да, и помолчать.

Надежда финальным взглядом скользит по комнате и с чемоданом в руках подходит к входной двери. Пытается открыть, дверь не поддается. Еще несколько попыток не увенчаются успехом. Надежда нервно звонит по телефону.

НАДЕЖДА. Алло! Служба спасения?

Контора службы спасения. Письменный стол с советским телефоном, стул, шведская стенка, боксерская груша. Свет от обычной лампочки под потолком на кривом проводе. Звонит телефон.

ОЛЬГА (устало). Служба спасения. Слушаю.

НАДЕЖДА (истерично). Девушка! Милая! У меня замок сломался. Дверь не открывается. Каштановая, 7. Приезжайте! Срочно приезжайте!

ОЛЬГА (нехотя). Ага, у всех сломался. В окно гляньте. Снегопад. Весь поселок завалило. И двери, и окна по самое не хочу.

НАДЕЖДА. Так откопайте же меня! У меня билет. У меня самолет. У меня семья сына рушится. Внуков любимых забирают…

ОЛЬГА (раздраженно). Женщина, я вам по-русски объясняю: снег, водителей нет, машин мало, всех засыпало, ждите.

НАДЕЖДА. Но как же так-то? Надо найти. Надо откопать. Так неправильно. Я буду жаловаться.

ОЛЬГА. На здоровье.

Надежда в растерянности стоит посреди комнаты. Трясет сотовым телефоном. Машет им из стороны в сторону, пытается поймать связь. Поворачивается к фотографиям на стене.

НАДЕЖДА. Борюсечка, солнышко, может быть, голосовая почта долетит до тебя?! У нас тут такое! Сы́нонька, как же так-то? Борюсик! Меня тут заперли. Представляешь? И не выпускают. Снегопад тут у нас.

А вещи вот все тут. И подарки. И я… Я ведь все придумала, как брак твой спасти. Как же так-то, Борюсечка?! Что делать-то, ума не приложу. Ведь у меня билет.

А там самолет. А они говорят, ждите. Представляешь, ждите, говорят! Борюсик, солнышко, ты держись, я что-нибудь придумаю…

ОЛЬГА. Слушай, ты, швабра горластая… Заткнись уже, без тебя тошно.

НАДЕЖДА (ошарашено). Вы кто?!

ОЛЬГА. Оператор я. Служба спасения. Та, кого ты стращала две минуты назад. Мы теперь с тобой связаны. Одной цепью.

НАДЕЖДА. Как же так-то? Оператор? Спасение! Так спасайте! Чего ж не спасаете?

ОЛЬГА. Я без связи теперь. Кабель наш снегом придавало. На последнем соединении. Не выдернуть, не разорвать. Ты одна на проводе у меня висишь, как мышь полудохлая. Не отключить тебя, блин, хоть вой. И мне теперь всю эту хрень слушать придется?

НАДЕЖДА. Ой, как же так получилось? Разве ж такое возможно?

ОЛЬГА. У Бога все возможно. Соединил вот нас, и теперь выкручивайся как хочешь.

НАДЕЖДА. Хорошо! Какая-никакая, а живая душа. Хоть и грубая очень.

ОЛЬГА. Какая есть. В мусорном ведре все равны. Радуйся такому.

Надежда снимает верхнюю одежду, бросает на стул.

НАДЕЖДА. Как же мне не вопить, как вы говорите, когда Борюсик мой страдает. А я здесь.

ОЛЬГА. Борюсик твой – мудак, дерьмо и вонь из ста подвалов.

НАДЕЖДА. Что же вы такое говорите-то! Вы ж его не знаете совсем.

ОЛЬГА. А кем еще может получиться мужик, которого зовут Борюсик?!

НАДЕЖДА. Это ж я любя. Борюсечка мой лучше всех! Борюсик, солнышко!

ОЛЬГА. Какой Борюсик? Какой блевусик? Какой вообще сюсюсик? Мужику, небось, под сороковник, а он у нее все еще Борюсик.

НАДЕЖДА. Что же вы так сердитесь?

ОЛЬГА. Откуда ты раскопала такое идиотское имя? Ты сама бы жила с мужиком с таким именем?

НАДЕЖДА. Это от любви.

ОЛЬГА. От какой любви?! Хочешь сделать из мужика калошу никчемную, называй его каждый день Борюсиком.

НАДЕЖДА. Какая вы, право, грубая женщина. Послал же Бог.

ОЛЬГА. Еще и спасать его летит. Как дитятко малолетнее. Нет, это мужик или сопля зеленая? Борюсик! Два пальца в рот!

НАДЕЖДА. Мальчик мой страдает. Жена от него уходит. Внуков хочет забрать. Нам и так тяжело. А тут еще вы.

ОЛЬГА. Жена от него лыжи навострила? И правильно делает. Я ее понимаю.

Решение принять, по столу кулаком стукнуть, в койке отжарить по-мужски – разве возможно все это в пижамке с розовым зайчиком и именем Борюсик?

НАДЕЖДА. Он не стучит по столу. Он у меня воспитанный, хороший мальчик. Он вообще…

ОЛЬГА. Вот ты сейчас летишь. Что ты хочешь им сказать, спасительница?

НАДЕЖДА. Ну-у-у, что так нельзя делать. Это некрасиво, неправильно. У вас дети, скажу. Я не разрешаю.

ОЛЬГА. А кто ты такая, чтобы что-то разрешать или запрещать в чужой семье? Кто тебя будет слушать? Ты что о себе возомнила? Там жена все решает. И это правильно. Твой сы́нонька там не имеет права голоса. По одной простой причине, что он не Борис – стальной кулак, а мальчик для битья с тошнотворной кличкой Борюсик. Егусик, барабусик, трампампусик, твою мать… Тьфу!

НАДЕЖДА. Как много плохих слов вы знаете. Как вы с этим живете?

ОЛЬГА. Разве это плохие слова? Вот ЗАГС, брак, клетка – вот это плохие слова.

В коридоре между пространствами двух героинь появляется танцующий надувной аэрочеловечек. Таких используют для рекламы бренда или в качестве зазывалы. Он склоняется то в одну, то в другую сторону, будто наблюдает и подслушивает.

ГРАФОМАН.

в грудной клетке сердце билось

и ответа не находилось

почему место жительства сердца – клетка?

а двух плененных сердец – брак?!

НАДЕЖДА и ОЛЬГА (хором). Кто здесь?!

ГРАФОМАН. Уважаемые дамы! Разрешите представиться: Графоман. Я стал невольным свидетелем вашего интересного разговора. И хотел бы присоединиться. Я тут иногда графоманю. Исключительно для себя, не беспокойтесь. Я вам не помешаю. Обожаю споры умных, интеллигентных женщин. Позволите?!

ОЛЬГА. Да на здоровье! Жалко, что ли? Присутствуй! Марай бумагу, коль приспичило и невтерпеж. Я – Ольга, если что. Обращайся!

НАДЕЖДА. Очень приятно. Я – Надежда. Хотя это немного странно.

ГРАФОМАН. Благодарю вас, о, нежнейшая Ольга и распрекраснейшая Надежда.

ОЛЬГА. Хотя мужик, называющий себя графом, больше похож на надувную резиновую куклу.

НАДЕЖДА. А вы умеете видеть сквозь стены?

ОЛЬГА. Конечно. Могу и тебя описать не глядя.

НАДЕЖДА. Будьте так любезны. Даже интересно.

2. ОДНА ТЕТЕНЬКА ЖИЛА-БЫЛА…

Надежда подходит к зеркалу. Разглядывает себя. Ольга в высоких сапогах-ботфортах на каблуке и короткой юбке стоит у шведской стенки. Неуклюжие упражнения у перекладин дополняют ее эмоциональную речь.

ОЛЬГА. Есть женщины, которых язык не поворачивается назвать женщиной. Вот «тетенька» для них – самое то. Мне кажется, ты классическая тетенька. Стоишь сейчас, как елка прошлогодняя, посередине комнаты, и выбросить жалко, и оставить тошно.

Черная юбочка в складочку, мешковатый пиНжачок цвета осенней грязи. Не удивлюсь, если еще кримпленовый. С хилой гулькой на голове. Руки с обглоданными ногтями, не знающие маникюра. Все лицо от страданий стекает вниз, не догнать уже.

Муж есть, но так, для порядка: чтоб был, чтобы как у всех. Не для радости, а для того, чтобы руки было чем занять. Готовить, стирать, убирать, ублажать.

ОЛЬГА. Волнуешься все. Суетишься. Готова делать что угодно за нежный взгляд, доброе слово, за похвалу и одобрение. Виляешь хвостом перед вечно недовольным хозяином.

И терпишь, терпишь, терпишь. Его загулы терпишь, невнимание, грубость, измены. Чего ты там еще терпишь, отказавшись от себя и от собственной жизни?

Он ноги о тебя вытирает, а ты входишь в положение, прощаешь. Поревешь в подушку, наденешь дежурную улыбку и вперед, навстречу светлому будущему.

НАДЕЖДА (подходя ближе к зеркалу). Неужели это все видно уже даже по телефону?!

(Ольге) Все пункты мимо, дорогая ясновидящая. Разве что только один: я и правда долго могу терпеть.

ОЛЬГА. Лицом к лицу лица не увидать. Все настоящее видно на расстоянии.

Надежда стоит у зеркала. Ольга подходит к стене-занавеске

ОЛЬГА. Эй, алло, ты где? Алло! Куда пропала? Ал-л-л-о-о-о! Обиделась, что ли?

НАДЕЖДА. Да нет, все хорошо. Все нормально.

ОЛЬГА (раздраженно). Вот что хорошо? Что нормально? Я ее тут чихвощу из души в душу, а ей все нормально. Как в сказке про Морозку. Дедуся добрый прибавляет минуса в холодильнике и интересуется нежно: «Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?»

НАДЕЖДА. Да, хорошая сказка.

ОЛЬГА. И дураку ж понятно, что коленки уже друг о дружку звенят. А Настенька приторным голоском: «Тепло, Морозушко, тепло, батюшка».

НАДЕЖДА. Да, милая девушка Настенька.

ОЛЬГА (со злостью). Да что ж такое-то, два пальца в рот! И дождалась Настенька слов неслыханных: «Хорошая ты девица, не перечливая. На вот шубу мою, лапушка!»

НАДЕЖДА. Как хорошо вы ее пересказали.

ОЛЬГА. Любимая сказка небось в детстве у тебя была? Ждешь шубу-то, поди, до сих пор? Думаешь, если никому не перечить, то счастье тебе привалит полную телегу?

НАДЕЖДА. Я не умею разговаривать с грубыми людьми.

ОЛЬГА. Да пора бы уже научиться. Не девочка, небось? Таких, как я, кругом пруд пруди.

НАДЕЖДА. Мне проще промолчать, чем связываться.

ОЛЬГА. Звучит очень свысока. Таких, как я, надо уметь ставить на место. Сама не умеешь и сына своего не научила. Вот и достался он такой же стерве, как я.

НАДЕЖДА. Стервам всегда хорошие мужчины достаются. Закон подлости.

ОЛЬГА. Хотя ведь не факт, что такие, как ты, лучше. Опыт показывает, что мух в варенье тонет больше, чем в уксусе.

НАДЕЖДА. Не проверяла.

ОЛЬГА. Мне вот такие, как ты, тридцать лет в спину шипели: «Какой хороший мужик, а такой мегере достался. Бедный он, бедный». А мне и самой его жалко было. Царствие небесное.

НАДЕЖДА (громче). Так ведь оно так и есть.

ОЛЬГА. Поэтому я на стороне твоей невестки, а не сына. И у меня другие любимые сказки были.

НАДЕЖДА (резко меняя тон). Какие, интересно? Ты, верно, в «Курочке Рябе» все яйца перебила? И особенное, которое тебе судьба снесла. Всю жизнь его долбила. А как упало и разбилось, то слезы горькие льешь. Льешь-льешь, я вижу. Не удержала яичко-то в руках. Вот оно и разбилось.

ОЛЬГА (смущенно, почти заикаясь). Но… курочка мне еще одно обещала снести. Так и сказала: не плачь, говорит, бабка, снесу тебе яичко не золотое, а простое…

НАДЕЖДА. Ну-ну, жди-жди!

ОЛЬГА (оправившись). Вот можешь же, когда тебя разозлят. Значит, еще не все потеряно.

НАДЕЖДА. Настеньку в «Морозко» и правда люблю. Только она не умеет злиться, а я умею. И даже иногда могу сдачи дать. Хотя терпеть действительно могу долго.

ОЛЬГА. Вот это по-нашему!

НАДЕЖДА. Тогда и я буду взаимно любезна. Скорей всего…

Надежда берет в руки швабру и начинает интенсивно протирать полы. Ольга встает перед зеркалом. Разглядывает себя.

НАДЕЖДА. Ты похожа на тех женщин, которые в шестьдесят хотят выглядеть на тридцать. Яркие губы, щеки, ногти. Наверняка блондинка крашеная. Любишь щегольнуть в коротких юбках и на каблуках. А главное – тебе кажется, что все это очень красиво, идет тебе и делает тебя моложе. И что во всем этом ужасе ты неотразима. Так и вижу тебя в трикотажном коротком платье в обтяжку, цвета майской сырости, в высоких сапогах за колено и на каблуке.

ОЛЬГА (подойдя вплотную к зеркалу). Как там в «Служебном романе»? «Хорошие сапоги! Надо брать!»

НАДЕЖДА. У таких, как ты, нет ничего святого: ни сочувствия, ни сострадания, ни любви. К своим целям вы готовы идти по головам, даже если это головы тех, кто вас любит. Мужей было штук пять, не меньше. И последний так долго мучился с тобой, что сбежал в мир иной. Потому что в любом другом месте на земле ты бы его достала.

ОЛЬГА. Браво! Почти все угадала. Только не пять мужей, а всего два. С последним прожили больше тридцати лет, царствие небесное.

НАДЕЖДА (решительно). И да, ты и правда настоящая стерва!

Две женщины, стоя напротив друг друга, дырявят свою прозрачную стенку-занавеску и подглядывают в образовавшуюся щелку.

ГРАФОМАН.

два взгляда встретились в одной замочной скважине

едва смущение свое преодолев

друг друга закидали злыми штампами

в привычном зеркале себя не разглядев…

3. КЛЕТКА, БРАК И ДРУГИЕ ПЛОХИЕ СЛОВА

ОЛЬГА. Послушай, детка. Классическая стерва – это «тургеневская барышня», которая выжила после жесткого нокаута. Ты знала об этом? И мне известны все трюки такой «Настеньки», как ты. И потребность каждого в перчинке известна.

НАДЕЖДА. Но острый соус не станешь есть каждый день. Даже если ты любитель острого.

ОЛЬГА. Манную кашу тем более.

НАДЕЖДА. Странно, что есть те, которые любят таких ужасных женщин, как ты.

ОЛЬГА. И среди них твой сын, догоняешь?!

НАДЕЖДА. Это моя боль.

ОЛЬГА. Похоже, в твоем анализе моего портрета я зачислена в ранг отрицательных героинь?

НАДЕЖДА. Разве это не так?

ОЛЬГА. Всегда в детстве удивлялась, почему Настенька, которая притворяется и врет, что ей тепло, – положительная героиня, а сестрица ее краснощекая, которая честно признается, что ей холодно, – отрицательная.

НАДЕЖДА. В браке каждый сам выбирает, что ему по вкусу. Хотя выбор моего сына меня и правда очень удивляет. Я приучала его к здоровой еде.

ОЛЬГА. На вкус и цвет все фломастеры разные.

НАДЕЖДА. Но брак…

ОЛЬГА (горячо). Брак, брак, брак… Как так все устроено, что все девочки чуть ли не с пяти лет начинают мечтать о свадьбе. Как будто свадьба – это то главное, с чего запускается настоящая жизнь. Никто не учит девочек, что там дальше – после свадьбы. Все начинается и заканчивается ей. И у этого нет продолжения. Дальше тупик. Любой брак – это пластинка с дефектом на третьей дорожке, о который иголка спотыкается и отскакивает назад.

НАДЕЖДА. Ты против брака, что ли, против свадьбы?

ОЛЬГА (с издевкой). А ты за? Ах да! я забыла, ты же у нас «Настенька». Прям так и вижу твой дрожащий подбородок от долгожданных слов тетеньки в ЗАГСе: «Объявляю вас мужем и женой. Живите долго и счастливо». Представляешь? Объявляет она?!

НАДЕЖДА. А ты сама не радовалась, что ли?

ОЛЬГА. Чему радоваться-то? Я завела мужа, потому что некому было гвоздь забить. А он меня, чтоб борщи варила. Я же без розовых очков в ЗАГСе стояла.

НАДЕЖДА. Ну, про борщи ты явно загнула.

ОЛЬГА. Могу посоревноваться, если что.

ГРАФОМАН.

она завела его, потому что

некому было забить гвоздь

он завел ее, потому что

кушать хотелось всерьез

они заведенными были

а думали, что семья…

вот и я…

завела его, потому что…

ГОЛОСА ИЗ ЗАЛА.

И я…

И я…

И я…

завела его…

ОЛЬГА. Послушай! Но вот этот брак. Он вообще зачем? Если никто не может быть в нем счастлив?

НАДЕЖДА. Мы все посланы друг для друга. Правда непонятно для чего. Может быть, чтобы измениться, я не знаю, стать лучше? Научиться чему-то?

ОЛЬГА. Не посланы, а внедрены. Иногда насильно и под дулом пистолета. Мы как агенты службы разведки: каждый заслан к другому с тайным заданием – вывести его из себя во что бы то ни стало.

НАДЕЖДА. А зачем?

ОЛЬГА. А как еще Богу узнать нашу настоящую сущность под общим маскарадом вранья и притворства? Вот мы и стараемся. Бонусы хорошие, похоже, за это начисляют.

НАДЕЖДА. И для этого придумали брак?

ОЛЬГА. Как в народе говорят: хорошее дело браком не назовешь.

Ольга и Надежда молча сидят, каждая на своем месте.

ГРАФОМАН.

«заклю́чен брак!» —

волшебные слова

теперь мы – заключенные?!?!

нет… что-то здесь не так…

ОЛЬГА. Да уж. Клетка. Брак. Заключенные. Заведенные. Скука. Рутина. Пыль. Ритуал. Ни одного приятного слова.

ГРАФОМАН. Ритуал спасает. Многим бывает достаточно ритуальной жизни по шаблону.

Ритуал заменяет живые эмоции. Так проще. Шаблон вместо спонтанности. Притворство вместо искренности. Контроль вместо близости. Каждый занят тем, чтобы пропихнуть, простите, продвинуть наверх свои желания, сделать их целью брака.

ОЛЬГА. Это точно. Мужчина в униформе «муж» превращается из живого нормального мужика в механизм, который по рефлексу Павлова Восьмого марта строевым шагом марширует домой с букетом тюльпанов. Чтобы в своем внутреннем блокноте поставить галочку напротив строчки «внимательный муж» и выдохнуть до следующего года.

НАДЕЖДА. Ну хоть Восьмого марта, и на том спасибо.

ОЛЬГА. Такое чувство, что «брачный костюм», который выдают мужчинам в ЗАГСе, он как будто всегда на пару размеров меньше. И жмет сильно. Причем в самых проблемных местах. Напрочь пережимает сердечную мышцу, нимбом стягивает головные извилины, защемляет что-то в штанах, но зато сильно расслабляет желудок.

И… ни-ка-кой тебе гарантии.

ГРАФОМАН.

на земле есть одна гарантия

эта гарантия – смерть

все остальное —

сплошная романтика

с веселым названием «Бзд*ть»!

НАДЕЖДА. Грустно все это. (пауза.) А что там с машинами? Ничего не слышно?

ОЛЬГА. Тихо все. Я закрыта так же, как и ты. Ну вот чего ты туда рвешься?

НАДЕЖДА (со страдальческим вздохом). Думаю все время, как сыну помочь.

ГРАФОМАН.

Одна тетенька была такой хорошей мамой, что на сорокалетие ребенка пуповину уже бензопила не брала.

ОЛЬГА. Да уж! Бог даже бурю организовал, чтобы ты дома сидела. А тебе и это не указ. Что ты там забыла? Что такого важного ты должна сделать в чужом доме?

НАДЕЖДА. Я с невесткой хотела поговорить. Рассказать, как она обижает моего сына. Сказать, что так нельзя делать.

ОЛЬГА (кривляясь). А она обнимет тебя радостно: «Спасибо, мамо! Вот пока тебя не было, я не знала, что делать, а теперь знаю, и сегодня же мы заживем с твоим сыночком долго и счастливо». Тебе самой не смешно?

НАДЕЖДА. Не путай меня. Главное, я узнать хочу, почему она так с ним поступает? Поговорить нам надо.

ОЛЬГА. А ты со мной поговори. У меня опыта побольше. Объясню, почему от такого бриллиантового мужика его жена удирать собирается.

НАДЕЖДА. Боюсь, от тебя я ничего полезного не услышу, только гадость какую-нибудь.

ОЛЬГА. А у тебя выбора нет. Либо в своих соплях бултыхаться, либо по-новому взглянуть на привычное.

НАДЕЖДА. На какое привычное? Не всем достаются такие идеальные мужики. А только тем, которые с жиру бесятся. Хорошие женщины мучаются с грубыми, самовлюбленными эгоистами.

ОЛЬГА. Ты сейчас это так сказала, как будто я виновата, что твой мужик – козел. Каждый соответствует тому, что имеет. И то, что имеет, соответствует ему. Не я его для тебя выбрала. Ты сама подсуетилась. Паук по потолку за мухой не бегает. Она сама летит в его злобные сети.

Ответь по-честному сама себе. Когда бы муж твой был без недостатков, женился он бы на тебе?!

Молчишь? То-то…

Так что выбора у тебя нет. Кто тебе еще правду в глаза скажет?

НАДЕЖДА. Выбора и правда нет. Замолчать сейчас еще страшнее.

ОЛЬГА. Вот для начала – совсем банальное. Никто ему глаза не завязывал и на аркане в ЗАГС не тащил. Сам выбрал, пусть сам и расхлебывает.

НАДЕЖДА. Но жена его раньше такой не была.

ОЛЬГА. А если не была, значит, твой сы́нонька тоже приложил к этому руку?!

НАДЕЖДА. Но как же так-то?! Разве же он что плохого делал?

ОЛЬГА. Вот с этим и давай разберемся.

НАДЕЖДА (тяжело вздыхая). Охо-хо-хо-хо. Куда же мне от тебя деться?

ГРАФОМАН.

брак – неудобные туфли

что давят тебе на мозоль

про которую ты б не узнала

оставаясь босой…