Князь Иван Шуйский. Воевода Ивана Грозного

© Володихин Д.М., 2020

© «Центрполиграф», 2020

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2020

Эпоха неистовых честолюбцев

Князь Иван Петрович Шуйский вошел в анналы русской истории одной-единственной великой победой. Он отстоял Псков, осажденный армией польского короля Стефана Батория.

Да, эта победа была очень нужна России. Да, она в трудное время ободрила русское воинство, павшее духом после нескольких лет тяжелых поражений. Да, под стенами Пскова было предотвращено вторжение польских орд в центральные районы Московского государства. Но при всем том не надо забывать, что прежде псковской победы и после нее Иван Петрович отдал немало сил службе московским государям. Множество походов и боев, в которых он принял участие, сделали его одним из опытнейших военачальников того времени. Его судьба – просторное окно, за которым открывается превосходный вид на двадцатилетнее титаническое противоборство России с западными соседями и воинственным Крымом. Биография Шуйского до отказа наполнена звоном мечей, воинскими кличами и пушечным громом.

Иван Петрович был родовитым аристократом. Вельможей. Крупным государственным деятелем.

А что нынче знает образованный русский человек об аристократах времен Московского царства? Чаще всего ум его пленен экзотическим образом «мультяшных» бояр, какими их рисовали в советское время: жирные старцы с бородами до колена и горлатными шапками на головах. Неподвижно сидят они, брады уставя, спорят о знатности родов да плетут интриги. Ни слова мудрого, ни решительного действия, ни благородного поступка…

Стоит ли говорить, насколько образ этот смехотворен?

И не столь уж важно, какие идеологические цели вызвали его появление в СССР. Гораздо важнее другое: почему до сих пор многие интуитивно доверяют ему?

Думается, дело в том, что этот размалеванный «плакат для народа» закрывает колоссальную брешь в массовом сознании. Истинных вельмож допетровской Руси не знают, не понимают и даже не чувствуют естественного родства с ними. Как будто они – часть чужой, исчезнувшей без следа, затонувшей какой-то цивилизации!

Генералов, реформаторов, министров императорской России более или менее помнят. А если не помнят, то хотя бы живо интересуются мифами, возникшими вокруг их имен. Вот Меншиков. Вот Столыпин. Вот Горчаков. Вот Аракчеев. Вот Потемкин… А уж о Суворове, Кутузове, Ушакове, Скобелеве и говорить нечего – они вошли во всякий учебник, их образы растиражированы в литературе, живописи и кино.

Неужели при Иване Великом, Иване Грозном, Борисе Годунове, при первых Романовых не было столь же значительных личностей? Вот Пожарский… И что же – пустыня личностей вокруг Пожарского на пространстве в столетие до и после его героической судьбы? Отчего, когда принимаются говорить о XVI в., поминают святых, книжников и, конечно, государей, а вот сонм недюжинных персон, стоявших у подножия трона, как будто закрыт густым туманом, и не видно лиц, не слышно слов, не разобрать действий?!

Грозненская эпоха – пятьдесят лет! – не один государь Иван Васильевич. Победы его и поражения, блеск его ратей и темень опричнины – результат коллективного действия русской политической элиты. Великое государственное строительство, происходившее в России, совершалось усилиями десятков значительных государственных мужей. Войны того времени, охватившие громадное пространство, выдвигали на театры боевых действий сотни видных военачальников.

Немота величественной эпохи – ложная. Вслушаться в нее, всмотреться в нее, и в неясном гуле голосов различимы станут реплики поистине выдающихся деятелей. Были тогда и свои Потемкины, и Столыпины, и Суворовы. Умные реформаторы, искусные дипломаты, блистательные полководцы. Умели глыбищи сворачивать с исторического пути России…

Князь Иван Петрович Шуйский – один из этих людей. Жизнь его, жизнь аристократа, вельможи, воеводы, позволяет понять, как строились биографии других выдающихся царедворцев и столпов Русской державы.

Глава 1. Род полководцев и правителей

По роду своему князь Иван принадлежал аристократической верхушке старомосковского общества. К тем же «сливкам» русской титулованной знати, что и князья Ростовские, Мстиславские, Микулинские или Воротынские – величайшие роды Московского царства.

Князья Шуйские были Рюриковичами. Они происходили от ветви, соседствующей с тою, из которой выросло древо Московского правящего дома. Кое в чем они оказались даже выше, нежели государи, которым служил их род. Корнями родословие Шуйских уходило к великому князю Владимирскому Андрею Ярославичу. Он приходился младшим братом великому князю Александру Ярославичу, прозванному Невским (а именно от Александра Невского произошел Московский княжеский дом). Но на великокняжеский стол во Владимире князь Андрей попал раньше старшего брата – в 1248 г. – и правил до 1252 г., когда на его месте оказался Александр Ярославич.

Происходя от одного корня с великими князьями Московскими, Шуйские, в случае смерти всех представителей правящей династии, имели право занять трон. Иными словами, играли роль «принцев крови». При сколько-нибудь серьезном династическом кризисе их присутствие следовало брать в расчет как очень серьезный фактор. После смерти царя Федора Ивановича в 1598 г. они оказались в числе главных претендентов на царский венец и активно боролись за него на протяжении Смуты.

Две основные линии Шуйских восходят к Василию Кирдяпе и его брату Семену. Они приходились сыновьями од ному из величайших политиков Северо-Восточной Руси XIV столетия, великому князю Дмитрию Константиновичу Суздальско-Нижегородскому[1]. Дмитрий Константинович дважды ненадолго занимал владимирский великокняжеский престол и был серьезным соперником Москвы. А само Суздальско-Нижегородское княжество являлось весьма обширным по территории и густо населенным государственным образованием. Оно обладало правом непосредственных сношений с Ордой. В 1347 г. возникла самостоятельная Суздальская епископия. Вторая столица княжества – Нижний Новгород, молодой и быстро развивающийся центр, – стал опорным пунктом для экспансии на восток. Там появился каменный кремль, несколько каменных храмов, велось собственное летописание. «Нижний Новгород стал вторым по богатству русским городом после Москвы. В нем поселились ремесленники таких сложных по тому времени профессий, как литейщики колоколов, золотильщики по меди, архитекторы и каменщики. Нижний вел обширную торговлю с Востоком…»[2]. В состав княжения также входил заметный удел с центром в Городце и некоторые другие земли. В 1367 г. местные князья общими силами разгромили орду татарского хана Булат-Темира, вторгшегося на их земли[3]. Эта битва – славное предворение общерусской победы на поле Куликовом. Да и разгром Мамая на Непрядве осуществился с участием суздальской рати. Десятки суздальских бояр сложили головы в Куликовском сражении.

Погубили же сильную державу Суздальско-Нижегородскую нападения татар, да еще распри между Дмитрием Константиновичем и его дерзким, авантюристичным братом Борисом. В этих распрях приняли участие их дети, вооруженная борьба затянулась на многие годы. Результатом стало подчинение княжества Москве, свершившееся в 1390-х гг., при великом князе Василии Дмитриевиче. Полстолетия расцветало это государство, прежде чем стало частью Московской Руси. На протяжении краткого периода, всего несколько лет, у Нижнего Новгорода был реальный шанс оказаться в фокусе политической централизации Руси и… заменить собою Москву как столицу будущей России. Но к рубежу XIV–XV столетий об этом шансе и помина не осталось.

Держава распалась.

Некоторые признаки самостоятельности сохранили Суздаль и Городец. Там по-прежнему сидели князья из того же старинного рода, постепенно уступавшего свои политические права Москве.

Во второй четверти XV столетия разразилась большая внутренняя война между представителями Московского княжеского дома. Воспользовавшись ею, правнуки великого князя Суздальско-Нижегородского Дмитрия Константиновича Василий и Федор на время восстановили особое великое княжество в составе Суздаля, Нижнего, Вятки и Городца на правах полной независимости от Москвы[4]. Они поставили на Дмитрия Шемяку, добившегося великого княжения на Москве. Если бы он победил, то в центре Руси появилось бы новое могучее государство, корнями уходящее в XIV в. Но после того, как Дмитрий Шемяка потерпел поражение и возобладал его неприятель великий князь Василий II, проект суздальско-нижегородских князей рухнул. Всякий их «суверенитет» скоро сошел на нет. С начала 1460-х гг. коренной их вотчиной Суздалем безраздельно владеет старший сын и наследник Василия II – Иван III. Город просто переходит от одного московского государя к другому по наследству. Иван III раздает жалованные грамоты на села в Суздальском уезде, нимало не стесняясь прежних прав местных князей владеть этой землею. Его сын и внук подтверждают пожалования[5].

Таким образом, еще в середине XV в. предки Шуйских сохраняли положение самостоятельных правителей. Затем большинство их попало в полную зависимость от Москвы, став «служилыми князьями», но все еще «ставились» московскими великими князьями на управление старинными родовыми землями – Суздалем, Нижним Новгородом, Городцом. Там у них сохранились огромные вотчины.

Впрочем, некоторые представители рода сохранили значительную самостоятельность от великих князей Московских. В 50–70-х гг. XV столетия князь Василий Васильевич Гребенка-Шуйский помимо воли московских государей и по приглашению вечевых республик княжил во Пскове и Новгороде Великом. Он даже участвовали в войнах новгородцев против Москвы. Но в целом семейство к концу XV в. перешло на службу к московским государям.

Обыкновенно родовое прозвище «Шуйские» историки связывают с городом Шуей, «тянувшей» в старину к Суздалю. Не известно, была ли Шуя когда-либо центром, где имелось собственное княжение – удельный «особый стол» в рамках княжения суздальского, но исключать этого нельзя. Не известно, когда за данным населенным пунктом утвердилось название «Шуя»: к настоящему времени самый ранний источник, где оно найдено, относится к рубежу XV–XVI столетия. Но, по всей видимости, оно закрепилось за городом гораздо раньше, и древняя связь князей Шуйских с этими местами не вызывает сомнений. Под Шуей у них были обширные вотчины, а в самом городе до середины XVII в. они владели дворами[6]. В Николо-Шартомской обители (полтора десятка километров от Шуи) существовала родовая усыпальница князей Горбатых-Шуйских. Монастырь этот уже в первой половине XV в. был весьма значительным, настоятель его носил сан архимандрита. В 1553 г. тамошние иноки сообщали в Москву, что владеют деревнями при селе Горицком по завещанию князей Дмитрия и Василия Ивановичей Горбатых-Шуйских: «…да легли… князь Дмитрей и князь Василей у Николы Чудотворца на Шартоме в их монастыре, и из старины… все их прародители у Николы Чудотворца в их монастыре кладутся»[7]. Те же Горбатые-Шуйские еще в 1535 г. владели селом Дуниловом недалеко от Шуи[8]. А «прародитель» ветви Горбатых в семействе Шуйских, князь Иван Васильевич, еще в 1449 г. получил от Василия II «…в вотчину и в удел» Городец и обширные территории в Суздальской земле, в том числе, видимо, и под Шуей[9]. Слова «в их монастыре» дают основание предполагать, что Николо-Шартомская обитель была основана кем-то из рода суздальско-нижегородских князей и могла играть для них роль семейного богомолья.

При Иване III Великом и его сыне Василии III из этого рода рекрутировались дипломаты, наместники и воеводы. Со стороны великих князей Московских им оказывалось большое доверие. В 1512 г. князь Василий Васильевич Шуйский входит в Боярскую думу с чином боярина. Более того, этот видный политик породнился с правящей династией, женившись на внучке Ивана III. Иными словами, великие амбиции потомков суздальских правителей не мешали им быть прочной опорой Московского государства.

Князья Шуйские при Иване IV имели чрезвычайно высокий статус. Да и позднее сохраняли его – вплоть до восшествия на престол государя Василия Ивановича из их рода, процарствовавшего с 1606 по 1610 г. Они всегда были у кормила важнейших политических дел. Они неизменно присутствовали в Боярской думе.

За Шуйскими в популярной исторической литературе утвердилась недобрая слава дворцовых интриганов, лукавых и себялюбивых вельмож. В них многие видели и до сих пор видят вечных зачинщиков «боярской фронды». Людей, метавшихся между стремлением ослабить русского монарха и самим захватить монарший трон.

Это мнение однобоко. Да, конечно, Шуйские просто по положению своему должны были участвовать в интригах у подножия российского трона. Там, на высоте власти, слабые и бездеятельные личности не задерживались надолго. А многолюдное могучее семейство Шуйских оставалось на высшем этаже отечественной политики в течение века! Однако следовало бы обратить внимание и на другое обстоятельство. Шуйские превосходно проявили себя в служебной деятельности. Из них выходили энергичные администраторы, искусные и отважные воеводы. Во времена Ивана Грозного, помимо князя Ивана Петровича Шуйского, в армейскую элиту Московского государства входили также князья Иван Андреевич, Иван Михайлович и Петр Иванович Шуйские, а также их ближайшие родственники князья Александр Борисович Горбатый-Шуйский, Федор Иванович и его сын Василий Федорович Скопины-Шуйские. Это была семья «командармов». На Шуйских легло тяжкое бремя постоянного участия в военных предприятиях России. Они свое высокое положение «отслужили» полностью. Убери их деятельный клан из командного состава вооруженных сил нашей страны – и сейчас же образуется громадная брешь, которую очень трудно закрыть. А в эпоху русской Смуты начала XVII в. именно из этого семейства вышел знаменитый полководец князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский.

В роду Шуйских сохранялись предания о прежних воинских достижениях, о битвах и походах, о хоругвях, победно реявших на шеломами их предков. И еще – об их полной государственной независимости, от которой середину XVI в., когда родился главный герой этой книги, отделяло всего два-три поколения…

Глава 2. Ближайшая родня

Дед князя И.П. Шуйского, Иван Васильевич, был крупным военачальником. Как полковой воевода он известен с 1502 г., и служит на разнообразных воеводских должностях до 1530-х гг. Иначе говоря, к исходу правления Василия III в руководстве русской армии он должен был считаться настоящим ветераном. В разное время Иван Васильевич наместничал в Рязани, Пскове, Смоленске, на Двине и даже в самой Москве, занимал пост углицкого дворецкого, а также – не позднее 1531 г. – заслужил боярский чин. Скончался князь Иван Васильевич 14 мая 1542 г.[10] Возможно, он успел познакомиться с внуком-младенцем… или же ушел из жизни незадолго до его рождения.

Кем был Иван Васильевич на подмостках той бурной эпохи? Самая правильная оценка – один из вельмож, один из могущественных людей… Главная фигура при дворе в относительно краткий период с конца 1538 по середину 1540 г. Именно тогда князь получил пышный, специально для него выдуманный титул «московского наместника». И далеко не первое лицо – в русской армии первой половины XVI столетия. Очень крупный администратор, он получал более значительные должности по управлению городами и областями, нежели полками и армиями.

Краткий портрет деда нашего героя будет неполон, если не упомянуть, что у него был знаменитый брат. Он-то как раз оказался в числе первых лиц того времени. О троне и помышлять не мог, но при дворе и в армии значил весьма много, а потому имел возможность ворочать судьбами страны. Итак, Василий Васильевич Шуйский, по прозвищу Немой, старший брат Ивана Васильевича. Много лет он провел в Новгороде Великом как наместник великого князя, вел переговоры с соседями, ходил в походы полковым воеводой… В 1510-х гг. Василий Васильевич обретает особое доверие своего тезки, великого князя Василия III. Теперь ему поручают уже не полки, а целые полевые соединения. Несколько раз он водил армии на Литву, и о двух его походах под Полоцк будет рассказано в следующей главе. В 1523-м он же возглавил «судовую рать» в походе к Нижнему Новгороду, а после этого несколько раз ста новился первым лицом во время оборонительных операций на «татарском фронте». Это, можно сказать, испытанный «командарм» Василия III. На протяжении нескольких лет он фактически является полководцем номер один во всей России. Рисуя положение князя В.В. Шуйского при дворе, историк А.А. Зимин обратил внимание на два показательных факта: «В.В. Шуйский считался наместником Владимира. Это было одно из наиболее значительных придворных званий. В февральском боярском приговоре 1520 г. по делу о краже он назван среди бояр первым»[11]. Опалы не миновали этого человека, но он быстро оправлялся от государевой немилости и восстанавливал высокое положение. Умер Василий Васильевич осенью 1538 г.

В семье, очевидно, его имя не раз поминали в связи с феноменальным взлетом служилой карьеры князя В.В. Шуйского. Дед героя этой книги ненадолго стал брату вровень. А вот отцу его не суждено было подняться столь же высоко. Ему… чуть-чуть не хватало. Но, надо полагать, мечтания сравняться с Василием Васильевичем посещали младшую его родню. Ивану Петровичу в последние годы жизни удастся приблизиться к уровню великого родича. Но желание управлять державой, как управляли ею недолгое время[12] дед и особенно брат деда, все-таки не осуществится, да еще и приведет к печальным последствиям.

Финал у предков и потомка будет разный: Василий Васильевич скончался в апогее славы и влияния, Иван Васильевич также сошел в могилу с великой высоты, а Иван Петрович скверно окончил свои дни, как тогда говорили, «нужной», т. е. насильственной смертью…

Отпрыск Ивана Васильевича, Петр Иванович, родился, предположительно, около 1520 г.[13] Как военачальник молодой князь появляется в источниках летом 1539 г. – на скромном посту головы в оборонительном походе русской армии под Коломну[14]. Он действовал со своим отрядом в районе Зарайска.

В период «боярского царства» при малолетстве великого князя Московского Ивана Васильевича он становится серьезной фигурой (хоть и молодой человек!). В 1542 г. его рейд из Владимира в Москву с тремя сотнями служилых людей решил судьбу противоборства между придворными партиями Шуйских и Бельских: последние потерпели поражение. Не зря в 1545 г., когда период господства Шуйских минул, на Петра Ивановича была наложена монаршая опала… Впрочем, из числа опальных он быстро выбыл. Уже в 1547 г. князь получает воеводское назначение, затем становится наместником во Псков, выполняет такие поручения царя, которые говорят об очень высокой степени доверия. Так, именно он доставил в Москву князей Глинских – родичей самого монарха по материнской линии, пытавшихся бежать за Литовский рубеж. Немудрено, что в 1550 г. Петр Иванович становится боярином, добыв, таким образом, высший чин в московской служебной иерархии. В конце 1540–1550-х гг. он сыграл ключевую роль при завоевании Казанской земли и усмирении первых мятежей против русской власти. Зимой 1547/48 г. князь возглавил передовой полк в походе против казанцев, а в 1552-м, при взятии Казани, он отвечал за боевое охранение русских позиций[15]. Затем на протяжении нескольких лет Петр Иванович являлся главным управителем всех казанских и «черемисских» дел.

В первые годы Ливонской войны он получает значение одного из ведущих полководцев на этом театре военных действий. В 1558 г. Петр Иванович командует русской армией в Ливонии, берет города, действует в высшей степени удачно. Именно он взял Юрьев, а подчиненные ему военачальники вступили в Раковор (Везенберг). За это князь и младшие воеводы удостаиваются от Ивана IV «великого жалования». Осенью 1558 г. царь принял их в Троице-Сергиевой обители. Там он «…жаловал их любовными и приветными словесы… их праведную прямую службу похваляя и жалование великое им обещая, и велел им ехати за собою в село свое в слободу Александровскую. И в слободе государь бояр и всех воевод пожаловал шубами и кубки и аргамаки и кони и доспехи давал им и землями и кормлением их довольно пожаловал, и во всем им свое великое жалование показал»[16].

Во время большого и весьма успешного похода на ливонские земли (1560) Петр Иванович является ближайшим помощником другого крупного военачальника – князя Ивана Федоровича Мстиславского. Тогда наши полки взяли Феллин (Вилиян, Вильянди) и несколько меньших крепостей, а также и взяли в плен бывшего орденского магистра В. Фюрстенберга.

При «полоцком взятии» 1563 г. Петр Иванович был вторым воеводой большого полка. Следовательно, на правах своей высокой должности он входил в состав высшего руководства победоносной армии. Затем князь был оставлен командовать гарнизоном Полоцкой крепости.

К несчастью, блестящая его карьера закончилась трагически. В 1564 г., наступая на Оршу, московские полки подверглись страшному разгрому у селения Чашники. Уставшие после трехдневного марша, не выставившие дозоров, русские полки получили неожиданный удар от литовцев в лесных теснинах. Передовые силы русских, не успев надеть доспехи и завершить боевое построение, оказались разбиты. Пало порядка наших 700 дворян, князья С.Д. и Ф.Д. Палецкие. Петр Иванович был тогда главнокомандующим. Поражение бросило тень на его имя: князь П.И. Шуйский, сбитый с коня, «…з дела пеш утек и пришел в литовскую деревню; и тут мужики его ограбя и в воду посадили»[17]… Однако это бесчестие никак не лишает князя славы всех предыдущих его побед. Даже торжествующие победители понимали это: убийц Петра Ивановича казнили, а тело его с честью похоронили в Вильно, близ погребения Елены Ивановны – жены короля Александра Ягеллона и дочери великого князя Ивана III[18]. Литва и Ливония помнили его как умелого и энергичного полководца.

Ивану Петровичу было у кого поучиться воинскому искусству: ближайшая родня всю жизнь воевала и управляла людьми. Конечно, роль главного «преподавателя по тактике» сыграл отец князя Ивана. Старшие представители этой ветви Шуйских вряд ли успели вложить сколько-нибудь обширные знания в голову маленького мальчика. Но отца-то его натаскивали в воеводском деле именно они. А от Петра Ивановича к отроку могло перейти много полезного, помимо славных преданий о великих предках.

В XVI в. не существовало каких-либо военных училищ. Ни средних, ни высших. Подавно, и речи не шло о создании какой-нибудь академии Генштаба. Главной школой полководца оказывалась его собственная семья. Чем выше стояли родственники в военной иерархии, тем больше он мог получить от них тактического и стратегического опыта с верхних эшелонов командования. Они обороняли крепости – значит, и он мог узнать от них, как надо оборонять крепости. Они били врага в чистом поле – так и ему доставались знания о том, как бить врага в чистом поле. Они брали штурмом города – следовательно, и он обретал полезные сведения о том, каково быть «градоемцем». С этой точки зрения, род Шуйских представлял собой лучшую «академию Генштаба» изо всех возможных в России того времени.

И еще одно: в отношении литовцев у него появился личный счет. В ту пору физическое уничтожение служилого аристократа, тем более «командарма», выходило далеко за пределы нормы в ходе боевых действий. Таких людей отдавали за выкуп, меняли на других знатных пленников, возвращали домой по условиям мирного договора… только не губили. А Петра Ивановича жестоко убили, и это должно было вызвать мысли о мести у его сына. Конечно, почести, оказанные литовцами телу П.И. Шуйского, и казнь его убийц могли бы смягчить сердце Ивана Петровича. Но это благородство победителей было перечеркнуто тем, что Ивану Петровичу и его брату Никите впоследствии не позволили забрать прах родителя на родину[19].

Дата и год рождения самого князя Ивана Петровича Шуйского неизвестны. Их можно приблизительно установить по свидетельствам «Дворовой тетради», «Тысячной книги», а также данных воинского делопроизводства того времени о первых его служебных назначениях.

Осенью 1550 г. вышел указ о пожаловании поместьями под Москвой 1078 служилых людей. Князь должен был по роду и положению своему туда попасть, если бы подходил по возрасту, а служить тогда начинали лет с пятнадцати; но его имени нет в «Тысячной книге» – списке этих помещиков. Следовательно, он родился не ранее 1536 г. Список людей, имевших служебное отношение к Государеву двору – «Дворовая тетрадь», – составлен был, скорее всего, в 1551 или 1552 г. и оставался действующим документом, куда заносили новые имена на протяжении 1550-х гг. Иван Петрович в нем числится как дворовый сын боярский по Суздалю. Первые его службы известны по 1562 г. Это может свидетельствовать о том, что родился он, скорее всего, где-то между 1536 и 1545 гг. Скорее всего, в первой половине 1540-х: на должность, полученную им в 1562-м, ставили, как правило, людей молодых, занять ее в 25 или 26 лет – поздновато. Точнее определить трудно: даже у тех, кто были в XVI столетии крупнейшими фигурами в русской политике или военном деле, даты рождения в большинстве случаев неизвестны.