Записки женщины нелёгкого поведения

С Костей я познакомилась, когда совсем уже поставила крест на так называемой личной жизни. То есть плюнула на поиски кандидата в партнёры «на весь остаток жизни» или даже на некоторое ограниченное время. Смирилась и с тем, что ребёночка мне уже не родить. И книжки типа «Дневник Бриджит Джонс» читать бросила – ведь мне уже было так сильно за тридцать, что аж стукнуло сорок. И решила я проводить больше времени в экскурсиях, путешествиях и прочих культурных развлечениях. Вот тут-то, на первой же экскурсии по Золотому Кольцу и попался мне Костик.

Это сейчас я уже вижу, что внешность у него заурядная, всем культурным развлечениям он предпочитает просмотр футбольных матчей с первого ряда перед телевизором, а лучшей книгой всех времен и народов считает «Автобиографию» Пеле. Но тогда он казался мне мечтой всякой женщины от тридцати лет и старше.

Больше всего я тогда боялась ему не понравиться, даже начала учиться кокетничать. Ну, из этого ничего не вышло: неспособная оказалась. Тем не менее, Кот так крепко ко мне прилип, что не отклеился и после поездки. Работал он в то время таксистом, каковая должность имела два серьёзных достоинства: финансовое благополучие и ограниченную возможность употребления крепких напитков. Первое казалось мне очень важным для семейной жизни. Сама я в те годы зарабатывала слишком скромно, чтобы об этом вспоминать. А второе преимущество до моего сознания элементарно не доходило, так как мамин муж и мой папа пил так мало, что я этого совсем не замечала.

Буду до конца справедлива к Коту: руки у него росли из правильного места. С самого первого дня знакомства с ним я напрочь забыла, кто такие электрики, сантехники и прочие специалисты. Других слов для этих умельцев я просто не знаю. Папа мой сроду отвертки в руках не держал, так что мы с мамой немного умели забивать гвозди и менять лампочки в люстре.

Но это все выяснилось потом, а тем первым летом тёплые и тихие вечера в Суздале очень располагали к романтическим прогулкам под луной с поцелуями и объятиями. Тем более что в нашей туристической группе я была единственной женщиной моложе сорока пяти, хотя и ненамного. К тому же без детишек, что тоже было важно в глазах мужчины. На продолжение отношений после возвращения из поездки я не особенно рассчитывала. Кто ж знал, что, вернувшись в родной город, Кот решит переселиться ко мне. «И вообще мне отсюда до работы ближе», – аргумент очень серьёзный.

По собственной инициативе он пришёл знакомиться с моими родителями. Пожал папе руку, вручил маме розочку и торт. Тем же вечером и возник разговор о браке. И кто завёл его – не догадаетесь! – я, хоть и немного помявшись.

– Да ладно, Натусь, не до того сейчас. Дел по осени много.

Может, ему было просто лень. Но я не исключала вероятности того, что готовит себе пути к отступлению.

Врать я совсем не умею – вот беда. Но говорить правду у меня получатся ещё хуже. Когда вру, мне изредка верят. От правдивых излияний меня начинают жалеть, если даже поверят. Потому я всегда думаю, как бы это сказать что-то правдиво нейтральное. Или соврать правдоподобно. Вот и не смогла объяснить Коту честно, почему захотела быть замужней бабой. И ведь это просто как яма на дороге: надоело, что все знакомые регулярно подыскивают мне самых изысканных кретинов в женихи. Из тех, кого никто не взял и никогда уже не возьмёт по причине полной муженепригодности.

Что я могла ещё сказать? На службе в институте у меня сплошная стародёжь, по сравнению с которой даже я – девушка. И вся эта публика настойчиво сватает мне всех бесхозных пьяниц и стариков. Для меня был важен, в конце концов, не сам Кот, а простой положительный мужик в доме. Законный, разумеется.

И насчет ремонта я его зря попрекала: сама же не давала привести квартиру в порядок. Поругались мы тогда так сильно, что от злости меня даже затошнило… Это потом оказалось, что из-за беременности, а злость тут мало при чём. Я-то наивно полагала, что в моём преклонном возрасте такие вещи совсем не случаются.

В результате новых переживаний беременной женщины мне с новой силой захотелось замуж.

– …И про ребёнка будут говорить, что он из неполной семьи!

– Счас это уже не имеет никакого сенса. Таких – навалом. Если ты очень хочешь, я даже пару раз на родительские собрания схожу. Когда школа замаячит.

Ха! Храбрый какой, обещать на ту осень лет через восемь!

Я продолжила атаку:

– Не хочу регистрировать малыша как мать-одиночка.

– И где тут проблема? Бери мой паспорт и дуй с ЗАГС. Сейчас все так делают, – порекомендовал Кот, не отрывая глаз от телевизора. – Сама что ли не понимаешь: чемпионат мира же.

Последняя надежда на законный брак растаяла.

***

Новое мое положение на время отодвинуло все другие проблемы. Тем более, что на работу ходить нужно было с прежней силой. И давалось это совсем нелегко.

– Просто удивительно, что у вас в вашем возрасте не наблюдается никаких патологий, – заявила мне врач-гинеколог, обиженно поджав губы. – У молодых женщин, знаете ли, сплошные патологии, а вы в это время…

Мне стало мучительно стыдно за полное и наглое отсутствие патологий. Но что я могла с этим поделать?

Так я и родила Сашку без положенных отклонений. Но оказалось, что все проблемы и неприятности у женщины наступают непосредственно после роддома. Не успела я научиться кормить и одевать своего маленького, как он начал чихать. Побежала к врачу, оказалось – не очень опасно. Преодолели насморк, появился диатез… Где-то рядом ошивался Кот, но я про него и думать забыла.

***

Когда Сашке исполнилось пять лет, стало чуть легче. К тому времени Кот переквалифицировался в «челноки» и возил туда-сюда детали для компьютеров. Наверное, и деньги зарабатывал приличные: вместо игрушек стал покупать Сашке компьютерные игры. Он всё не уходил от нас, несмотря на свой незаконный статус.

Меня мучили страхи и кошмарные сновидения. Я боялась, что Сашка вырастет хулиганом и двоечником. Что я не смогу выучить его даже в средней школе по причине своей ранней инвалидности из-за какой-нибудь новой, неизвестной науке болезни. Или меня выгонят с работы, а Сашке придётся вместо меня зарабатывать тяжёлым малолетним трудом, так как пенсию по безработице у нас не дают. Или – вот ужас! – я не доживу до его совершеннолетия из-за какого-нибудь несчастного случая. На фоне этих кошмаров желание выйти замуж исчезло без следа. Зато теперь оно появилось у Костика. Я имею в виду – жениться. Он так мне прямо и сказал без всякой подготовки, мол, ребёнок у нас общий, кормить его папаша не отказывается. Давай, говорит, на основе этого поженимся. Я решительно Костику отказала, и он от огорчения впал в запой.

Такова она, жизнь! Пережить одинокую юность, промучиться одной в годы расцвета – и вот награда! В пристойные перезрелые годы я получила это нечто, валяющееся на старой тахте в дальнем углу квартиры, неумытое, непричёсанное, изредка открывающее мутные глаза, чтобы поискать очередную припрятанную полбутылку. Хоть бы мама с папой не заявились в гости. Они у меня старенькие – могут не выдержать.

И какой пример сыну, спрашивается? Хорошо, что я с ним в свое время не расписалась. С Котом, конечно, а не с ребёнком. Не по моей, правда, вине. Впрочем, один хрен, хоть с документом, хоть без него – не выкинуть же человека. Некуда, да и тяжело тащить на улицу будет. Сашка пару раз шмыгнул туда-сюда с кружкой воды. Пожалел подлеца. Вот с этого всё и начинается.

Пришла соседка Нинка, поглядела – махнула рукой.

– И ты ещё переживаешь! Твой хоть посуду не бьёт и матом не вопит. А я после запоя каждый раз новые чашки покупаю.

– Зачем же ты его терпишь?! – возмутилась я.

– Куда деваться, другого-то нет, – спокойно ответила Нинка, прихлёбывая чай.

Эти пять дней показались мне адским месяцем, а то и полгодом. Потом Кот, наверное, проголодался. Или припрятанные запасы алкоголя вышли.

– Нат, пожевать бы чего-нибудь, – словно в подтверждение моих мыслей заныл Кот.

– Пьяница! – завизжала я неожиданно для себя самой. – Алкоголик, дармоед!

– Мам, ну успокойся ты, – негромко попросил Сашка, дёргая меня за руку. – Он же просто поесть что-нибудь хочет. Я ему бутерброд сделаю, а ты себе сиди с телевизором.

Снова неожиданно зашла Нинка. И опять принялась меня успокаивать:

– Да не переживай ты так, Натусь. У тебя Кот хотя бы с руками, а мой-то только с головой. Так руки от пьянки не сразу портятся. А с мозгами намного хуже.

***

Так часто я переживала, что стану иждивенкой на шее у Сашки, и, видимо, вслух, что бедный ребёнок уже в первом классе взял вознаграждение со старушки-соседки за замену электрической розетки. В размере десяти рублей. Вознаграждение, то есть. Меня начал сильно волновать моральный облик родного сына. О том, что его могло ударить током, я беспокоилась гораздо меньше. Как-никак он сын Кота, а того электричеством не убьёшь.

Жил Кот по-прежнему с нами. Но я уже совсем не хотела быть ничьей женой, а уж тем более такого периодического пьяницы. Но и выгнать его было как-то жаль. К тому же он всё время играл с Сашкой во всякую технику, пока я давала уроки чужим детям за деньги. Ещё Кот научился готовить, ведь у меня не было времени на возню у плиты: за репетиторство хорошо платили.

Так и жили – ни хорошо, ни плохо. И вдруг случилась катастрофа: у Кота совсем рухнула работа. Вернулся он однажды домой, не стал даже ужинать, а заперся в маленькой комнате. Три часа оттуда не доносилось ни звука, хотя мы и стучали и кричали. А потом дверь открылась, явив нам пьяного в лоскутья Кота. Я так рассвирепела, что даже Сашка струхнул и ретировался.

– Собирай свои поганые шмотки и выметайся отсюда! – прорычала я и шваркнула об пол старой металлической вазой-цветочницей. – И чтоб я тебя больше не видела!

Кот с трудом сфокусировал на мне взгляд, но что-то, видимо, до него дошло. Он поднялся и медленными неуверенными шажками поплёлся в прихожую. Дверь за ним захлопнулась, а я начала запоздало жалеть изгнанника. Не сильно, но усовестилась: дождь на дворе, он простудится и придёт ко мне лечиться. Хорошо ещё, если аспирином.

Не было его ровно сутки. Всё это время Сашка со мной не разговаривал. Дождь по-прежнему лил, когда вернулся промокший до нитки, растрёпанный, но абсолютно трезвый Кот. К груди он бережно прижимал промокшего и дрожащего бродячего кота.

– Вот, – сказал он, опуская зверёныша на пол, – Васька это. Какая-то сволочь выгнала беднягу на холод.

– Это ещё что за зверь? – завопила я.

Кот был облезлый, худой и страшненький, но очень трогательный вместе с тем. Он жался к ноге Кота большого и снизу застенчиво заглядывал ему в глаза.

– Не бойся, Вась, она не тронет. Натка не злая, она только вид делает, – разъяснил Кот то ли облезлому Ваське, то ли мне.

Так и живем до сих пор вчетвером: я – самостоятельная баба и мать-одиночка, сын Сашка, Кот-отец и кот Васька.