Думы потаённые

Корректор Надежда Чебан

Корректор Светлана Малышева

Фотограф Павел Попов

© Галина Вольская, 2022

© Павел Попов, фотографии, 2022

ISBN 978-5-0056-0899-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я – физик

Слово «физика» слышу с детства, отец преподаёт физику в школе. Помню, как совсем маленькая оказалась в его школьном кабинете и заворожено смотрела на большие полупрозрачные диски с наклеенными полосками – покрутишь их, и между двумя блестящими шариками проскакивает искра. Жду с нетерпением, когда этот предмет появится в школьном расписании, а первой моей отметкой по физике становится «двойка». Ну кто же знал, что введение в учебнике тоже нужно учить, да ещё спросят именно меня!

Потом уроки Давиденко. Он входит, кладёт журнал на стол, обводит взглядом класс, произносит медленно: «Рас-ска-зать…» И все замирают в ожидании. Здесь нельзя успокаиваться потому, что спросили вчера, и сегодня наверняка не спросят. Спросить могут любого, в течение урока поднимается весь класс. А в конце четверти ученики, претендующие на отличную отметку должны отвечать по всему пройденному материалу и не только на вопросы учителя, вопросы задают и ученики. Я стою перед классом каждую четверть.

В последних классах уроки ведет Фохлер. Он директор школы, иногда его куда-то вызывают, его уроки отменяются, но потом он наверстывает всё, прихватывает любые «окна». На выпускном экзамене я отвечаю у доски, и ехидная «Шпулька» задает вопрос, которого явно нет в школьном курсе. Я теряюсь, не отвечаю, выхожу с ощущением провала, но при объявлении результатов всё-таки «пять» – пощадили.

Больше физики я люблю литературу, но поступать на филологический факультет не решаюсь. После него придется, скорее всего, работать учителем в школе, этого я не хочу.

Труднее всего при подготовке к вступительным экзаменам на физический факультет было заставить себя отказаться от чтения книг, без книг я не могла прожить и дня, читала всё время. Зубрю математические формулы, а в голову лезет:

Экзамен по математике я «заваливаю» В условии задачи по алгебре о велосипедисте и пешеходе, вышедших из одного пункта в другой нет слова «одновременно». Кто-то ведь даже спрашивает, преподаватель отвечает, что хотя и не должен уточнять, но подтверждает – одновременно. Я не верю – запутывают! Задача тогда получается слишком простой, не может быть, чтобы такая была в университете. Решаю кучу вариантов, всё взаимно уничтожается, ответа нет, а на другие задачи уже не остается времени. Пишу: «При данных условиях задача определенного решения не имеет». А на другой день, не дожидаясь объявления результатов, забираю документы и уезжаю домой.

Стыдно, больно, первый щелчок по моему самолюбию, но поступать в другой институт, где объявлен дополнительный набор, отказываюсь: «Где провалилась, туда и поступлю!»

Год работаю лаборанткой физического кабинета в школе у отца, затем снова сдаю вступительные экзамены. На этот раз задача по алгебре достаточна сложна, сомнений не вызывает, но в задаче по геометрии допускаю досадную ошибку – при всех правильных рассуждениях и решении на чертеже у меня получается два перпендикуляра из одной точки. Отец говорит: «Двойку тебе много поставить за это!» и уезжает. Я готовлюсь к следующему экзамену, а отец возвращается на другой день: дома его пристыдили, отругали за то, что расстроил меня и уехал. А результаты экзамена по письменной математике я могу увидеть только в экзаменационном листе при сдаче устной математики. Если не «двойка», списки получивших неудовлетворительные отметки вывешивают на другой день, меня в этих списках нет.

Устный экзамен сдаю на «отлично», с удовлетворением вижу в экзаменационном листе «четвёрку» по письменному экзамену, следующий экзамен физика. Стою перед корпусом рядом с отцом, ожидая своей очереди, вызывают по фамилиям. Нервно подшучиваю: «Туда все заходят, а обратно никто не возвращается!». Стоящий рядом молодой человек внимательно смотрит на меня:

– Волнуетесь?

– Конечно!

– А как сдана математика?

– «Четыре» и «пять».

Он исчезает на какое-то время в корпусе, возвращается, подходит ко мне: «Идите и ничего не бойтесь». Я не придаю значения его словам – успокаивает. А вскоре меня вызывают. Я беру билет, начинаю решать задачу – одно условие лишнее, никак не используется, такого не должно быть. Называют мою фамилию. «Я ещё не готова!» Поднимаю голову: в дверях стоит новый знакомый, отчаянно машет рукой, показывая на вызвавшего меня преподавателя. Иду отвечать, путаюсь в теории, бормочу про лишнее условие. «Оно здесь и не нужно». Преподаватель берёт мой экзаменационный лист, пишет «отлично», я выхожу за дверь, ошарашенная. Парень разговаривает с моим отцом, оборачивается ко мне: «Ну как, все нормально?» Отец зовёт его пообедать с нами, но он отказывается, уходит.

Уже за столиком в столовой отец насмешливо осматривает меня: «С чего это он тебе помог? Наверно потому, что ты такая лохматая!» У меня длинные каштановые волосы распущены по плечам.

Но нужно сдать еще два непрофилирующих экзамена – сочинение и химию. На сочинении выезжаю на любимой свободной теме, а на химии вдруг наглею. Никогда не любила её в школе, готовила по краткому учебнику Хомченко только в дни, данные для подготовки. Запнулась при ответе на билет и вдруг услышала:

– Ну вот, хотела вам «отлично» поставить, придётся «хорошо».

– Спросите ещё!

А ведь шла с надеждой хотя бы на «троечку», этого достаточно. Преподавательница берёт мой экзаменационный билет: «Девушка, я не должна говорить, но у вас и так уже проходной балл, вы поступите». Ухожу, пристыженная.

Наконец-то я студентка! Срезаю свои длинные волосы (они отрастут снова только к третьему курсу), делаю короткую стрижку, готовлюсь к серьёзным занятиям.

Кстати, парня, помогшего мне на экзаменах, видела только раз, он работал лаборантом на одной из кафедр. А преподаватель, которому я сдавала физику, вёл у нас на первом курсе физический практикум. Физику стали читать только во втором семестре, сначала сплошная математика. Математический анализ дается мне с трудом – слишком все искусственно, наверно, такими методами можно доказать что угодно, аналитическая геометрия нравится больше.

Требования к студентам высокие, ответ на билет является лишь началом разговора, дальше могут предложить доказать полностью любую теорему и решить любую задачу. На экзамене по аналитической геометрии в конце второго курса я сижу перед экзаменатором два часа, доказывая теоремы одну за другой. Начинаю решать задачу, слышу: «Вы решите её таким методом, но очень нескоро», получаю «хорошо», выхожу, иду в столовую. Стою в очереди, но почему-то вдруг оказываюсь сидящей на стуле, рядом парень, сердито выговаривающий: «Вы же могли голову разбить!». Потеряла сознание и упала бы, если бы он не успел меня удержать.

Не могу отказаться от чтения художественной литературы. Увлекаюсь Роменом Ролланом, огромное впечатление на меня производит его «Очарованная душа». Открываю для себя Горького. Но не того официального, который «Мать» и «Буревестник», а его пьесы, «Человек», «Часы». Томик Евтушенко удается получить всего на несколько часов в читальном зале, торопливо переписываю любимые стихотворения.

В эти годы ведутся модные дискуссии о физиках и лириках, противопоставляется одно другому, я пытаюсь совместить.

Решаю задачу у доски на семинаре по оптике и вдруг замираю, останавливаюсь. Наш удивительный Никольский, оценивающий студентов по своей десятибалльной системе, внимательно смотрит на меня: «Вы могли бы учиться на „отлично“, не пойму что вам мешает. Недостаточная трудоспособность? Недостаточно любви к физике?». Скорее всего, и то, и другое.

Моя влюблённость на третьем курсе. Володя кладет мне руки на плечи: «Физик! Электронщик! Женись на такой! Уходишь в экспедицию – пачки писем, а их будут пачки, потому что почта работает нерегулярно. Приходишь из экспедиции – куча сплетен». Молчу. Ну и не женись! Подумаешь! Откуда, кстати, такие представления и не у него одного, что физики – это рестораны, поклонники. В сессию, особенно летнюю, когда из других общежитий доносится музыка, встречаются гуляющие парочки, мы сидим над конспектами и учебниками, как проклятые. Легко учиться разве что в группе педагогов, но их всего двадцать пять человек из более трёхсот студентов на курсе.

Кто же знал, что будет так больно, когда он внезапно женится на другой! Сижу над конспектами, а перед глазами его лицо: волнистые волосы, бакенбарды на висках, ямочка на подбородке. В читальном зале шумно, поднимаю недовольный взгляд, Володя в дверях как будто спотыкается об этот взгляд, торопливо уходит. А после каникул эта его поспешная женитьба: «Так вот, Ниночка (она), это Галка (я) … Так получилось… Прости меня!..» Подхожу к общежитию, а взгляд невольно поднимается к окнам его комнаты. Тёмные, опять тёмные, он с ней.

Стою на каком-то общем профсоюзном собрании в огромном зале химического военного училища, чувствую спиной взгляд с балкона. Оборачиваюсь – Володя. Смотрю на него издалека в раздевалке, его постоянно заслоняют, а меня начинает трясти противной мелкой дрожью.

Через год он начинает разводиться, она изменяет, да и не любила, похоже. Возможно, и беременность была не от него, воспользовалась его «порядочностью», чтобы прикрыться. Её из лыжной секции выгнали за разврат, Володя об этом не знал. Он начинает мне звонить, приходит. Я и простить не могу, и забыть не могу. Мучаюсь, не верю ему, встревожились родители, начались нелады с учебой, ссорюсь с соседками по комнате в общежитии.

Начинается аритмия, вегето-сосудистая дистония. К одному экзамену готовлюсь лёжа, один сдаю после сессии, из-за этого «хвоста» начинаю отставать по радиофизическому практикуму. Хохлов ко мне особенно въедлив, замечает в огромной лаборатории:

– Почему опоздали, Попова?

– Троллейбуса не было!

Ещё хуже становится, когда он начинает жалеть:

– Только не надо опускать крылья!

Не выдерживаю, вскакиваю из-за стола, выбегаю, слёзы текут ручьем. С трудом дотягиваю почти до летней сессии. Потом два месяца в больнице и академический отпуск.

Оканчиваю университет, уезжаю по распределению в город Ковров. Здесь начинаю работать сначала в теоретической группе, потом меня переводят в другую лабораторию. Пытаюсь ездить в командировки, как большинство сотрудников лаборатории, но в сборочном цехе от постоянного шума у меня кружится голова, темнеет в глазах. Снова возвращаюсь в теоретическую группу к Вадиму Борисовичу. Он предлагает начать программировать, как его жена, для женщины это больше подходит. Начинаю программировать, и это становится моей специальностью на всю жизнь.

В профессии программиста, кстати, много творческого, как и в литературе. Но любовь к литературе у меня навсегда, жалею, что мои сыновья мало читают.

Стройотряд

Мне не вернуть утраченную часть своих дневников, но память вновь и вновь возвращает меня в прошлое. Вспоминаю студенческие годы и стройотряд, в котором я была один раз после третьего курса.

С первого по третий курс студенты университета должны были отрабатывать летом трудовой семестр. Могли работать на ремонте общежития, в самом университете, спортивный лагерь засчитывался тоже как трудовой семестр. Попасть в строительный отряд было престижно, туда брали не всех. Обязательно нужно, чтобы всё было в порядке с учебой, никаких «хвостов», лентяев не брали. Командиры отрядов, которые отправлялись в Сибирь, сами подбирали себе работников. У них была возможность хорошо заработать, но работали они много, с полной отдачей, «от темна до темна».

Наш отряд формировался для работы в Саратовской области, на строительство элеватора. Записывалась я в этот отряд в одиночку, после того, как перестала заниматься в секции лёгкой атлетики и, соответственно, ездить в спортивный лагерь. Девушки с нашего курса там были, но из других групп, также было много студентов второго курса. Большинство записавшихся в отряд занимались в туристической секции, знали друг друга по походам.

С учёбой у меня было всё в порядке, один экзамен я сдала досрочно, но несколько расстроила неожиданная «тройка» по методам математической физики. Предмет я знала, билет попался понятный. Подвела, возможно, моя фотографическая память. Порой я запоминала конспекты так, как будто вижу их перед глазами, со всеми рисунками, схемами. Так и записываю на листочке, готовясь к ответу. А преподаватели, увидев такую подробную запись, вероятно, решают, что я пользовалась шпаргалками. Тем более, что исторические даты, фамилии и лица людей я запоминаю плохо, мне надо много раз увидеть человека, чтобы я стала его узнавать. Отвечали мы вместе с парнем из нашей группы, но ему разрешалось подумать над ответами на дополнительные вопросы, у меня преподаватель требовал немедленного ответа, а потом вдруг взял мою зачётку и написал в ней «удовлетворительно». Спорить я не стала, удивлённо посмотрела на преподавателя и вышла из аудитории.

На следующий день этот экзамен сдавала другая группа, в которой училась девушка, также записавшаяся в наш стройотряд. Мне нужно было уточнить у неё время следующего сбора, я ждала её у окна возле аудитории. Преподаватель вышел, внимательно посмотрел на меня, ушел. Потом вышел ещё раз:

– Ваша фамилия Попова?

– Да.

– А что вы хотите?

– Ничего, я просто жду девушку.

Он помолчал некоторое время.

– Мне показалось, что я был несправедлив к вам вчера. Тем более вы ушли с таким видом. Хотите исправить отметку? Если вы ответите сейчас, я зачеркну и напишу другую отметку в зачётке.

Неожиданное предложение, от предмета я уже отключилась, «сдала обратно». Но что я теряю? «Тройка» уже есть, хуже не будет. Я согласилась.

Преподаватель предложил мне ответить на тот же билет, что и вчера, но выслушивал терпеливо, иногда подправлял. Потом взял мою зачётку, зачеркнул «удовлетворительно», написал сверху «хорошо».

Приехал наш стройотряд в село Романовку, разместили нас в школе-интернате. Командир и комиссар отряда были не студентами, как в других отрядах, а работниками одной из кафедр университета. Окончили аспирантуру, но диссертацию по каким-то причинам не защитили, остались работать просто инженерами. Они были чем-то похожи друг на друга, невысокие, полноватые, с пухлыми деловыми портфелями в руках. Поселились они в том же интернате, но отдельно от студентов, взяли на себя только управленческие функции, то есть непосредственно на стройке с нами не работали.

В первый день нас выстроили на линейке и предложили выбрать специальности: бетонщик, арматурщик, штукатур. Мы не очень представляли будущую работу, большинство девушек записались в штукатуры, я попала в арматурщики. Нам выдали рабочую одежду, инструменты. Инструментами арматурщиков оказались кусачки. Мы должны были связывать алюминиевой проволокой вертикальную и горизонтальную арматуру, перекусывать проволоку кусачками.

Элеватор представлял собой ряд круглых бетонных башен, довольно высоких в завершённом виде. Наверху каждой башни деревянная площадка, с которой ведутся работы по установке арматуры, бетонированию. Эта площадка поднимается всё выше, а получающиеся застывшие бетонные стенки штукатурятся внутри и снаружи. Бетонщики и штукатуры работают только днём, а арматурщики должны работать и ночью. Бетон застывает постепенно, площадку непрерывно поднимают домкратами, арматура опускается, надо успевать её надвязывать. Вертикальная арматура представляет собой короткие, толстые, витые, металлические прутья, горизонтальная – прутья гораздо длиннее. Те и другие навалены кучами на площадках, их надо вытаскивать, привязывать на определенном расстоянии. Каждый рабочий выполняет всю работу полностью. Нашим девушкам тяжело вытаскивать из спутанной кучи горизонтальную арматуру, протаскивать её под домкратами. Мы работаем бригадами – три девушки и один парень. Ребята протаскивают нам арматуру, мы привязываем её проволокой. Ночью, особенно к утру, спать хочется всё сильнее, но ночью легче, чем днём под открытым солнцем. Я плохо переношу жару, у меня темнеет в глазах. В нашей бригаде Наташа, Вера, Валера и я. Валера красивый – темноволосый, синеглазый. Роста только невысокого, но дочка одной из рабочих не сводит с него глаз. Мы подкалываем:

– Валера, подари Кате фотографию, а то она работать не может, любуется на тебя.

– Отстаньте, ехидины!

Ночью Валера быстро протягивает нам партию горизонтальной арматуры и, пока мы её привязываем, засыпает. Но партия заканчивается, надо протягивать новую, я пытаюсь его разбудить:

– Валера, вставай!

– Сейчас, сейчас, ещё чуть-чуть.

Мне жалко его будить, предлагаю это сделать Наташе. Она сердито выговаривает мне, решительно направляется к Валере, но и её решительность куда-то испаряется:

– Валера, ну, Валера!

Приходит следующая смена, ругает нас за слишком короткие концы вертикальной арматуры, могли бы побольше наставить. Точно также ругаем мы предыдущую смену.

Обедать нас возят в столовую на грузовике, по дороге мы громко распеваем песни. Особенно весело звучит разухабистая:

В свободное время днём мы бегаем купаться на небольшую речушку. Заглядываем в книжный магазин, здесь можно купить неплохие книги, которые в наших магазинах не найдешь. По вечерам собираемся в саду у костра, поём песни под гитару. Петь и слушать песни я люблю, но когда начинаются танцы, встаю и ухожу. Хорошие ребята в отряде, но перед глазами всё ещё лицо того, с кем я рассталась, но не могу забыть. Мне мог бы понравиться Петр, но он неразлучен с Леной, они всюду вдвоём. У Лены красивый голос, она знает много туристских песен. Мы часто просим её спеть, спрашиваем, какая песня у неё самая любимая.

– Её я пою только иногда в походах, под настроение у костра.

Но один раз мы её уговариваем, она поёт:

А мне больше других нравится песня:

Есть в отряде ещё одна неразлучная пара, остальные симпатии мимолётны, кратковременны.

Распределением заработка в конце работы остаются довольны не все, ворчат на командира и комиссара, но смиряются.

Устраиваем дружный прощальный вечер. Поём на мотив песни Городницкого:

С троими из девушек младше меня курсом мне пришлось позднее жить в одной комнате общежития. Стройотряд мы вспоминали с большим теплом. Две девушки работали там «штукатурками», как мы их шутя называли. Бойкая, шустрая, зеленоглазая хохотушка Аля была также арматурщицей. Глаза у неё большие, зелёные, а волосы тёмные, она сразу привлекает к себе внимание. Где она и что с ней и её родными сейчас? Аля из Донецка.

На память об отряде у меня осталась книга Маргариты Алигер, подаренная мне товарищами на день рождения. Её украшает надпись:

Хотели, говорят, написать «на века», да засомневались.

Зелёные острова

Майские дни выдались на удивление теплые. Домой на праздники я не уехала, а Нина предложила присоединиться к их компании, провести день за Волгой, на Зелёных островах.

Нина поселилась в нашей комнате совсем недавно, до этого мы жили вдвоём с Галей. Они обе учились на пятом курсе, я на первом. Галя была замужем, ждала ребёнка, ей было точно не до таких поездок, ну а мне почему бы не съездить, я с радостью согласилась. Жили мы в общежитии университета, расположенном в Студенческом городке. Университет в центре, возле вокзала, а общежитие на окраине, не меньше десяти минут на автобусе. Только в автобус ещё надо попасть. Общежитий много, студентов, соответственно, тоже, а вот автобусов явно не хватает. Ходит один двенадцатый от студгородка до площади Революции. Одиннадцатый-а – экспресс идёт от шестого квартала, подходит уже основательно набитый, часто совсем не останавливается, а если остановится, попасть в него очень сложно. Общежития не только университета, здесь же живут студенты юридического института, сельскохозяйственного, какого-то техникума, уже не помню какого, занятия у всех начинаются примерно в одно и то же время. Каждое утро начинается со штурма. Здесь главное в струю попасть, тогда можно почти не двигаться – внесут и поставят. Ну а не попал – извини, опоздание обеспечено. Хорошо если первая пара лекция, не страшно пропустить, подруги, если видят, что кто-то отсутствует, подложат в тетрадь копирку и напишут в двух экземплярах. Сложнее, если это физический практикум. За семестр надо выполнить определенное количество работ, а в каждой работе надо сначала отчитаться по теории, получить разрешение преподавателя на выполнение, выполнить, оформить полученные результаты и отчитаться за каждый график (почему он возрастает или убывает), сделать и обосновать все выводы. То есть времени в обрез, и никто тебе дополнительное время выделять не собирается.

Набралось человек восемь. Переехали Волгу, расположились в живописном уголке. Загорали, играли в волейбол, бадминтон. Даже купаться пробовали. В Волге никто не решился, а вот искупаться в небольших, слегка прогретых озерцах были желающие. Ну не до плавания, забежать, окунуться в обжигающе холодную воду и выскочить. Зато как освежает! Я даже слегка задремала в тени кустарника, один из ребят сфотографировал меня, лежащую в купальнике, фотографию потом подарил. Отдохнули хорошо, пора было собираться домой. Подошли к пристани и ужаснулись. Катер по расписанию ходит где-то раз в час, сюда люди приезжали постепенно, а собрались назад все разом. Пристань и берег перед пристанью заполнены людьми. Всем не уместиться никаким образом, а катер, если не последний, то предпоследний точно.

К пристани подходил катер, толпа бросалась ему навстречу, тонкие деревянные перила начинали угрожающе трещать, и катер отходил. Так он приближался несколько раз, потом всё-таки причалил. Что тут началось! Лезли, кто как мог, толкались, давили друг друга, кто-то кричал, плакал. Мы были молодые, сильные, закалённые в автобусных сражениях, воспринимали всё это как веселую игру, всей нашей компании удалось пробиться на катер. Сидели, смеялись, перешучивались, ощущали себя победителями. Сходили на берег в Саратове гордые и довольные, стояли на набережной, не хотелось расходиться.

А потом к небольшому прогулочному причалу подошел двухпалубный пароход (специально сняли с пассажирской линии, чтобы перевезти людей), и на берег стали сходить те, кого мы «победили». Бледные, уставшие (это после отдыха-то!), с маленькими детьми. Не знаю как другим, но мне уже не хотелось смеяться и торжествовать. Лица этих людей не раз вспоминались мне в определенные моменты жизни.

О сокровенном

Я уже признавалась в своей любви к писателю Максиму Горькому, только не к его наиболее известным «Мать», «Песня о буревестнике». Хотя и эти произведения, несомненно, великие. Их боятся те, кто сумел нагло присвоить себе все завоевания революции и социализма, и продолжают набивать свои карманы, обирая миллионы людей. Это была утопия, но она была. Ее не забыть, не вычеркнуть. Ради нее погибло столько честных и чистых людей. Остались подлецы, но это не значит, что только они будут всегда. Может быть, не получилось потому, что начали с материальной базы, а не с людей и уничтожили церкви. Души людей важнее всего.

Но был еще один любимый писатель. Блестящий, светлый романтик француз Ромен Роллан. Он поверил в 1936 году в нашу революцию, но предупредил:

«Никогда не удовлетворяйтесь победой нынешнего дня! И особенно не почивайте на достигнутых успехах! Нельзя победить один раз навсегда, надо побеждать каждый день. Надо каждое утро начинать сначала или продолжать битву, начатую накануне. Жизнь человечества никогда не останавливается. Тот, кто останавливается, скоро остается позади. Надо идти вперед, всегда идти вперед, надо всегда одерживать все больше и больше побед заблуждением, над несправедливостью, над смертью».