В кривом зеркале (25 июня 1909 г.)

Возвращение Н. А. Хомякова из лондонской поездки сразу подняло дух населения. Председателя думы окружил немедленно рой корреспондентов.

Николай Алексеевич стал настоящим инглишмэном. На нем светлый клетчатый костюм, мягкая кепка, в глазу монокль, в углу рта висит короткая трубка.

Говорит он коротко, веско, глотая согласные и растягивая истинно русское «а» в истинно английское «э»: произносит уже не «дума», а «думэ», не «участок», а «учэсток».

– Yes, – ответил он на вопрос корреспондентов, осведомившихся понравилась ли ему Англия, – о, yes. Страна замечательная. Знаете ли, Англия существует уже несколько столетий. Я был прямо поражен. И люди там удивительные – превосходнейшие, веками выкованные, воспитанные.

– Это поразительно! – в один голос удивились корреспонденты.

– Yes, – с довольным видом произнес Николай Алексеевич, утопая в клубах дыма. – Чем я особенно доволен, господа, так это тем, что наш визит окончательно развеял легенду о желании России присоединить часть английской территории к Петербургской губернии. Англичане очень этого боялись.

– Неужели? – воскликнули корреспонденты. – Разве был такой план?

– Говоря по секрету, Дубровин с Булацелем[1], кажется, носились с этими планами. Предполагалось даже, что Дубровин будет лондонским лорд-мэром по назначению, а Булацель – лондонским исправником.

– ?!?!

– Впрочем, англичане – потешный народ! Они, например, пресерьезно спрашивали меня, правда ли, что по улицам Москвы спокойно ходят медведи?

– Хе, хе, хе, – разразились корреспонденты.

– Или, что у нас можно без суда посадить в тюрьму или выслать…

– Хе, хе, хе, – усмехнулись корреспонденты, робко переглянувшись.

– Или, что у нас печать несвободно говорит, что найдет нужным…

Корреспонденты молча посмотрели друг на друга.

– Хи, хи, хи, – затрясся от смеха Николай Алексеевич, – препотешный народ. Боятся в Россию ездить. Паспортов боятся, жандармов боятся, тюрем боятся, – всего у нас боятся. Чудаки!

– Хе, хе, хе, – робко поддержали корреспонденты.

– Но все-таки хороший народ, – опять серьезно заговорил Николай Алексеевич. – Есть смельчаки, что по нескольку раз в России бывали, и те быстро русеют. Так, я встретил самого доподлинного англичанина, который иначе не позволяет себя называть, как Василий Васильевич…

– Ну, Василий Васильевич?!

– Да, да, Василий Васильевич! Так все его и называют. Дома у него самовар целый день кипит и монопольку к столу подают.

– Удивительно!

– Зато и наоборот бывает. Встретил я самого что ни на есть русского, Козловского мужика. Недавно он продовольственную ссуду получил, а теперь у него полмиллиона…

– Ну, это у нас часто случается, – заметил кто-то из корреспондентов.

Николай Алексеевич с неудовольствием посмотрел на невоспитанного молодого человека и продолжал:

– Да-с, битой птицей торгует. Так сыновья его лучше Бальфурл[2] по-английски говорят. Вы можете мне поверить, я сам знаток языка, – прибавил он. – И, представьте себе, – один сын называется Гарри, а другой Джон. А ведь в свое время окрещены были Гаврилой да Иваном! Вот он молодец-то, русский народ!

– Да-с, уж это верно-с, одно слово: русский народ.

Беседа несколько затянулась. Около пяти часов вошел фрачный лакей и торжественно заявил:

– Милорд, леди ждет вас. – Корреспонденты почтительно удалились.

1

Булсуель – активный деятель черносотенного «Союза русского народа».

2

Бальфур, Артур Джемс (1848-1930) – английский государственный деятель, один из лидеров консерваторов в парламенте в 1891-1911 гг.