Причище-урочище

Глава 4

В один из жарких летних полудней, когда даже собаки лениво поглядывая из-под навеса на проходящих мимо дворов чужаков, не лаяли, а лишь глухо и без интереса рычали, на крыльце послышались робкие шаги, и в распахнутую настежь дверь, занавешенную от комарья и мух старым тюлем, кашлянув, вошла женщина.

– Ой, тётя Надя, здравствуйте! – воскликнула Варя, перебиравшая за столом смородиновые кисти, разложенные на старом полотенце, бабушка собиралась варить из них вечером желе.

– И тебе не хворать, милая, а баба Тоня-то дома? – тётя Надя переминалась с ноги на ногу.

– Дома, дома, она в огороде, смородину обирает, а я вот, видите, мою ягодки и чищу, чтобы веточки в желе не попали.

– Молодчина ты! Работай, не стану отвлекать, – похвалила её тётя Надя, – Ну а я пойду тогда, в огород.

– Ага.

Варя продолжила свою работу, сосредоточенно отделяя от веточек каждую прозрачную кислую бусину, а женщина направилась по тропке между сочной муравы к калитке, что вела в огород. Баба Тоня, подоткнув платье и передник, склонилась у куста, напевая что-то себе под нос. Рядом с нею стоял эмалированный таз, наполовину полный спелых ягод.

– О, Надежда, здравствуй! А я вот варенье варить собралась.

– Доброго денёчка, баба Тоня, – откликнулась та, – Как поживаете? Не хвораете ли?

– Слава Богу, живём, не жалуемся. А вот ты, Надя, что-то бледная, нерадостная вовсе. Случилось чего у тебя?

И вдруг Надя всхлипнула и, присев на низенькую табуретку, стоявшую под раскидистой иргой напротив бабы Тони, разрыдалась, не в силах вымолвить и слова.

– Да ты чего это, девонька? – всплеснула руками баба Тоня и подойдя к Надежде, принялась гладить её по голове.

Надежда, молодая женщина двадцати девяти лет от роду, светловолосая и ладная, работала поваром в школе, находившейся в соседнем селе, где училась и Варя, а жила здесь, в Прокопьевке, вдвоём с матерью. Надежда была поздним ребёнком у родителей, и потому отца у неё уже не было на свете, а матушка была в годах. Шёл ей восьмой десяток.

– Баба Тоня, мне и рассказать-то некому такое, – Надя вытерла глаза и огляделась, словно тут, среди яблонь и густых зарослей вишен, мог прятаться кто-то, желающий подслушать чужие секреты.

– А ты со мной поделись, правильно, что пришла, – баба Тоня уселась рядом с гостьей, – Глядишь, что и придумаем.

– Тут дело такое, – Надежда замялась, снова огляделась и перешла на шёпот, – Ко мне председатель наш пристаёт.

– Васильев? – бабушка аж подскочила, – Вот же ж старый чёрт!

Надя робко кивнула, покраснев до кончиков волос, и снова заплакала.

– Он уже давно вокруг меня крутится, – Надя шмыгнула красным носом и поправила подол платья, – То зайдёт к нам, будто бы по делу, с матушкой поговорит, а сам где-нибудь в уголочке меня и прижмёт, ущипнёт за мягкое место, и лыбится довольно. А я и крикнуть боюсь, матушка у меня строгая, скажет, поди, что я сама виновата, мол, кручусь перед ним. А я наоборот, не знаю, как и укрыться от него. То по дороге с работы меня скараулит, когда через перелесок иду. То на речке вон укараулит меня, когда воду в баню ношу. Да что говорить – повсюду, куда ни пойду, его встречаю. А он то лапать меня примется, то слова говорит бесстыдные, а в последний раз и вовсе… к груди залез, всю общупал. Тьфу ты, тошно мне!

Надя сжала со злостью кулачки.

– Еле вырвалась… Я уж от отчаяния решилась к жене его идти, да всё ей и рассказать! После обдумала – нет, не стерпит она такого, вывернет наизнанку, по всей деревне разнесёт, что я эдакая вертихвостка мужа ейного увести хочу. Как ни крути, а некому меня защитить. Ни отца у меня нет, ни брата.

– И мужа тоже нет, – добавила она, совсем засмущавшись, – Что-то не ладится у меня с личной жизнью. Видать, оставаться мне в старых девках.

– Вот ишшо, – отрезала бабушка, – Замуж ты выйдешь непременно, судьба твоя на пороге. Этой осенью уже с мужем будущим и познакомишься.

– Правда? – Надя улыбнулась.

– Да. И не нашенской то будет человек. Но хорошой. В очках! – уточнила бабушка.

– Учёный что ли какой? Так начто я такому? Я ведь только школу и окончила. Мамку свою побоялась одну тут оставить.

– А для того, чтобы человеком быть не образование нужно, кому-то и оно не поможет, ежели сердце ненавистное ко всему живому. Выучиться никогда не поздно, профессию получить, а вот стать настоящим человеком – это не каждому дано. Такому в институтах не учат. Вот что, послушай-ко, девонька, я тебе помогу с этим поганцем справиться. Ты ступай, ни об чём не тужи. Скоро он от тебя отстанет, как пить дать.

– Баб Тоня, ты что, к нему пойти хочешь? – испугалась Надя, – Не надо! Он нарочно скандал устроит, чтобы меня выставить развратницей! Ославит на всю округу. Я думала, может… Ну… про вас ведь такое говорят, будто вы умеете…

– Не трухай, девонька, уж я знаю, что делать, – хитро улыбнулась баба Тоня и поднялась с лавчонки, – Иди, и ни об чём не тужи.

Надя несмело обняла бабушку Антонину и, шепнув «Спасибо!», поспешила домой, а баба Тоня, покачав головой, вздохнув, вернулась к своей работе. Срывая кисти красной смородины и бросая их в таз, она приговаривала:

– Вот ты каков, значит, Григорий Степаныч. Ведала я, что ты с гнильцой, да чтоб вот так, девок наших сбижать… Ну, погоди, устрою я тебе весёлую жиссь. Да и Клавдии твоей урок дам. Тоже хороша. Горделивая да напыщенная, будто и не тут родилась, на земляков свысока глядит.

Баба Тоня погрозила кулаком в сторону председательского дома, и хотя стоял он отсюда в двух улицах, довольно хмыкнула, словно Васильев мог её увидеть.

– А я тиби не боюсь, – с девчачьей задоринкой бойко закончила она и, прихватив таз, да поправив подоткнутый подол, пошла в избу.

– Баба, а зачем тётя Надя приходила? – тут же, едва она переступила порог, встретила её Варя.

– Всё тебе скажи, – беззлобно проворчала бабушка, – На реку вечерком нынче пойдём. Прогуляемся.

– Там же комарьё? – протянула Варя, сморщив носишко.

– Ничего, полынь сорвём по пути, они её шибко не любят.

– А зачем нам туда? Давай просто по улице пройдёмся перед сном, – предложила девочка, – Вон, меня и так у ручья всю заели.

И она показала на свои загорелые, покусанные мошкарой ноги.

– Мы и не к самой реке-то пойдём, – бабушка вывалила ягоды на полотенце, – А к мшистому камню.

– К камню-у-у-? – Варя заинтересовалась, – Бабуся, а ты что задумала?

– Увидишь.

Варя задумалась. За большим валуном, величиной с человеческий рост, поросшим мхом и водорослями, застывшим чуть поодаль от берега, в воде, водилась дурная слава. Говаривали люди, что с незапамятных времён видели там русалок. Мол, любят они вечерами на том валуне сидеть, да прохожих высматривать. Рыбаки в том месте старались не рыбачить, бабы детей туда не пускали купаться и сами стороной валун обходили. Сколько ни старался председатель воевать с «людской темнотой и мракобесием», деревенские чтили старый уклад и дело своё знали – к тому миру не соваться без нужды. А то, что есть он, тот параллельный мир, в том и сомневаться не приходилось. Уж слишком много чудного происходило всегда вокруг, и помнили люди и рассказы стариков, и их наказ – уважать тех, кто живёт рядом с нами.

– Интересно, что это бабушке там понадобилось? – сморщила лоб Варя, – Ну да, скоро узнаю.

Глава 5

По дороге навстречу путницам пылило колхозное стадо, высоко поднимая рыжую пыль и мыча на разные лады. Коровы шли неспешно, вразвалочку, сбивая хвостами слепней, норовящих сесть на округлые их бока. Вымя каждой бурёнки, полное молока, раскачивалось в такт походке. Несли кормилицы в дом своё добро, что наели они сегодня на душистых да широких лугах, на благодатной сочной травушке.

– Антонина, далёко ли собрались на ночь глядя? – пастух попридержал лошадку, поравнявшись с Варей и её бабушкой.

– Здравствуйте, дядя Игнат! – радостно поприветствовала его девчушка.

– И тебе доброго вечерочку, милая!

– Да уж кака ночь, Игнат? Само рабочее время ишшо, – отозвалась бабушка, – Мы вот решили вас встретить, богатством поживиться.

– Это каким же? – удивился Игнат.

– Знамо каким, которое твои коровки за собою оставляют, – бабушка качнула ведром, что держала в руке, звякнул небольшой шпателёк, который она использовала вместо лопатки.

Игнат почесал было в затылке, а потом, сообразив, хохотнул:

– Да ты про…

– Про него, про него самоё, – закивала бабушка, – Ну мы пошли, пока свеженькое, собирать. Опосля я его с речной водой разведу, да помидоры стану поливать. Шибко хорошо они на таком удобреньи растут.

– Ну, Бог в помощь, – Игнат приподнял засаленную, дырявую местами кепку и откланялся.

– Бабушка, а ты нарочно ведро взяла, да? – не успел отъехать пастух, затараторила Варя, приблизив губы к бабушкиному уху, – Для тайны?

– Ну почему для тайны? И, правда, наберём лепёшек, дело в хозяйстве нужное. Да и заодно в конце дороги аккурат к камню спустимся, с пригорка. Всё по пути.

Мшистый камень встретил их звенящей тишиной. Казалось, что здесь, у самой кромки воды, подёрнутой у берега ярко-зелёной ряской, не пищит даже вездесущая мошкара, не дует ветер, лишь шелест набегающих редких волн нарушал спокойствие. Деревья обступили хороводом это место, укрыв его от непрошенных гостей и любопытных глаз. На влажном песке валялись выброшенные волнами камушки, водоросли, веточки и ракушки. Пахло свежестью реки, и каким-то очень приятным ароматом, напоминавшим то ли ландыши, то ли малиновое варенье.

– А чем это так вкусно пахнет, бабусь? – Варя повела носом, с удовольствием сглотнула, – Воздух такой… съела бы!

– А это русалочий дух, – бабушка поставила ведро и принялась осматриваться, – Хороший знак. Знать, недавно они тут были, выходили на валун погреться, да на закат полюбоваться. Небось, нас с тобой испугались, спрятались.

– Бабуль, неужто они и правда есть? Я так думаю, это сказки всё, – протянула Варя.

– Степаныч тоже так думает, – бабушка как-то ехидно ухмыльнулась, – А нам это и на руку. Пущай не верит, уж будут ему скоро и девки, и веселье, старому щукарю. Ишь ты, навострил зубы на молодку…

Баба Тоня внимательно глядя под ноги пошла вдоль берега, перешагивая через большие сухие ветви, упавшие с деревьев из-за ветра. Народ здесь не ходил, и потому берег был не расчищен.

– Бабусь, а ты что ищешь-то? – любопытство Вари достигло достигло своего апогея, – Может скажешь уже, наконец? Я б тебе пособила.

– Венок ищу, – ответствовала та, продолжая зорко высматривать, – И думаю, я йово найду нынче. По запаху чую, были тут недавно водяницы.

– А это что же – их венок? А они его сами сплели? А из каких цветов, они ведь из воды не могут выйти? – Варя запрыгала вокруг бабушки, тараторя как из пулемёта.

– Ихой, ихой, чей же ещё. Уж больно любят они венки-то плесть, украшают друг дружку, по воде пускают.

– Это как девушки в купальскую ночь?

– Верно. Только те на жениха эдак-то ворожат, а водяницы для красоты их мастерят. Они ведь украшенья разные не носят, вот и прихорашивают себя. Девицы уж они всюду девицами и остаются.

– Как же они цветы достают?

– Знамо как, как и вы с подружками, в поле идут и рвут. Они всюду ходить могут. Особливо на русальей неделе. Ну да она прошла уже теперь. Так что в деревню не сунутся. А вот на лугах любят водяницы хороводы свои водить лунными ночами.

– Ба, а это правда, что русалками становятся те девушки, кто до свадьбы утонули?

– Всяко бывает, – бабушка вздохнула, – Если тело в течении недели не найдут, так значит река своё взяла. Ещё быват, что те, кто на Троицкой неделе помер, тоже водяницами становятся. Проклятые матерями… Или же детки, коих окрестить не успели.

– И детки тоже? – Варя приоткрыла рот.

– А как же. Душа ведь у каждого есть, а уж куда она после смерти отойдёт – это заранее никто не знает. Много, Варюшка, кругом загадочного и неподвластного нашему уму. Вон сколь на земле учёных, дохторов, а хошь один из них сумел ли понять тайну жизни и смерти? Нет. Не открывается это человеку. Одни догадки только и строят люди. Да и то, вишь ли, что выдумали? Будто и нет вовсе души-то. Так, тело одно – мешок с потрохами. Помер – и с концом. Да только не так это всё, уж ты поверь своей старой бабушке.

– О, глянь-ко! Вот и он! – неожиданно воскликнула баба Тоня и подняла из воды венок, принесённый волной и приткнувшийся к какой-то коряге.

Венок на вид был самый обычный, из полевых цветов и, только лишь приглядевшись, заметила Варя, что вместе с цветами вплетены в него мелкие ракушки, да и плетён он как-то по мудрому, иначе, чем они с подружками делают. Стебельки цветов и трав переплетались в тонкую косицу, так туго связанную, что и нарочно не вытянуть было даже одной травинки из того венка.

– Русалки задом наперёд плетут венки, шиворот-навыворот, оттого так и выходит, – пояснила бабушка, поймав восхищённый внучкин взгляд, – Давай-ка, возьми его, не бойся, он тебе вреда не принесёт, а я ведро подхвачу с нашим добром.

Варя взяла венок в руки, он оказался тяжёлым и тоже пах тем же ароматом ландышей и варенья.

– На голову только не надевай, гляди, – предупредила бабушка, – Так неси.

Варя кивнула и они зашагали в обратный путь. Едва лишь они вышли из-за деревьев, окружавших запруду, на дорогу, как тут же их обдало жаром горячего воздуха, будто из печи, вмиг вернулись все звуки и облачко гудящей мошкары радостно повисло над их головами.

– Ай, гады! Сразу кусаться! – Варя шлёпнула себя по спине, – Да до чего больно!

– Ну, им тоже пропитание нужно, тоже Божьи твари, – засмеялась бабушка, – Где ж твоя полынь?

– Да я её выбросила уже, там, у валуна. Комаров не стало, я и думаю, чего её зазря за собой таскать?

– У валуна комарья никогда не бывает. Там русалочье царство. Ну, идём.

Вскоре они добрались до родной калитки. Бабушка прямиком направилась в огород и, открыв крышку с бочки, ухнула туда свежие коровьи лепёшки.

– Настоятся за ночь, – довольно заметила она.

Едва вошли в дом, как Варя вновь затараторила, засыпав бабушку вопросами. Покуда шли по деревне, она молчала, еле сдерживая себя от расспросов, понимала, что бабушка всё равно не ответит. А вот теперь можно было и разузнать всё.

– А зачем тебе русалий венок, а, бабусь?

– Степаныча уважим. Сурприз ему будет!

– Что за сюрприз? Расскажи.

– Сама скоро узнаешь. Ничего покуда не скажу. А нынче ночью надобно мне будет до председателева дома прогуляться. Одна пойду, – упредила она вопрос Вари, – Оставлю ему подарочек.

И бабушка довольно захихикала.

Глава 6

Когда тусклый свет луны озарил деревню, из дома Антонины шмыгнула невысокая юркая тень и просочилась сквозь калитку в огород. На противоположном конце его у бабы Тони имелся ещё один выход, чтобы спускаться к реке за водой для полива. Через него-то и вышла она, и направилась к дому председателя. Весь добрый люд давно спал, лишь где-то у клуба распевала песни неугомонная молодёжь, которой достаточно и пару часов прикорнуть перед рассветом, чтобы с утра продолжить работу. Среди громких голосов Антонина узнала голос Юрки, сына Степаныча. Баба Тоня довольно кивнула, и засеменила к цели. Вот и председателева изба. Добротный пятистенок встретил её неласково, высоким забором, какого в деревне ни у кого больше не было. Обособленно и закрыто стоял дом Васильевых, словно бы подчёркивая свою значимость и говоря – вы мне не ровня. Во дворе злобно залаял пёс, загремел длинной цепью.

– Ничего, ничего, Юрка-то, небось, ворота не запер, шалопай, – пробормотала Антонина, – Через тын лезть не придётся.

Она толкнула створку и та легко поддалась, а баба Тоня шагнула во двор, сжимая под мышкой что-то круглое. Пёс кинулся, было, навстречу, но она сложив три пальца в фигуру, навела их на собаку и та вмиг смолкла, прижалась брюхом к земле, заластилась.

– Так-то лучше, чего ты, Шарик, серчаешь, это ж я, баба Тоня, я тебе вот, принесла кой-чего, – она пошарила в кармане и выудила оттуда кусок хлеба с тонким пластом домашней колбасы на нём.

Пёс заурчал от нетерпения.

– На вот, ешь, а мне дай своё дело сделать, – сказала непрошеная гостья и, сунув бутерброд ему под морду, оглянулась на тёмные окна, и шустрым шагом поскакала к сараю, покуда пёс занялся угощением.

Спустя несколько минут Антонина уже вновь показалась на дворе. Проходя мимо пса, с наслаждением жующего свою добычу, она наклонилась, потрепала того за ухом:

– Вот спасибо тебе, Шарик. Хороший ты пёс, только хозявы у тебя дурные, ну да что ж поделать. Мы их малость уму-разуму поучим.

И баба Тоня теми же воротами вышла прочь и, никем не замеченная, поспешила в обратный путь.

Утро занялось над деревней сладкоголосыми трелями птиц и чистым предрассветным небом. Григорий Степаныч проснулся в добром расположении духа. Сегодня ему предстояла поездка в район, на совещание. А там, как правило, и столы всегда накроют в столовой и угостят хорошо. Вкусно поесть Васильев любил, вон и живот уже отрастил, отъелся на мирных харчах. Да и ездил он теперь повсюду на автомобиле, вон он родимый, конь его железный, у двора стоит, ГАЗ 63 модели – везде пройдёт, зверь, а не машина. Васильев распрощался с супругой, предварительно проглотив сытный завтрак. Щёлкнул по уху храпящего в своей комнате Юрку, и, крикнув, чтобы тот имел совесть и хотя бы иногда показывался в конторе, где он работает, создавал видимость, не всё же отцу за него впрягаться, вышел на крыльцо, потянулся, поправил лацканы пиджака, закурил папироску и направился к машине.

День пролетел скоро, и вот уже Григорий Степаныч, решивший все дела в городе, уставший, но довольный собою, отчитавшись о готовности к предстоящей уборочной страде и получив необходимые указания от начальства, возвращался в родной колхоз. ГАЗ-ик ехал споро, подпрыгивая на ухабах, и Степаныч напевал песню под шум мотора, предвкушая вечернюю баньку. Уж Клавдия всегда к его приезду постарается, и баньку протопит и рюмочку приготовит к ужину. Внезапно Васильев прищурился, перестал мурлыкать себе под нос и сбавил ход, а лицо его озарила плотоядная улыбка. Среди густой листвы кустарников, скрывавших берег реки от дороги, ему почудилась знакомая фигура и он притормозил.

– Точно, она, – Степаныч совсем расцвёл, узнав женский силуэт в белом платьице, фортуна сегодня была к нему благосклонна. Уже сколько времени пытается он склонить к связи Надюху, сочную да молодую девицу из их Прокопьевки. Да та всё отбивается и нос воротит.

– Тоже мне, – хмыкнул председатель, – Уже под тридцать, того гляди в старых девах останется, а всё одно – выкобенивается. Уж согласилась бы, ведь он не просто так. Он бы её за ласки щедро отблагодарил, подарочки дарил, помог бы на место получше устроиться, чтобы не шагать в соседнее село в любую непогоду в пять утра. Уж больно тянуло его к её упругим формам. Ничего он с собою не мог поделать.

За кустами хохотнули, Степаныч нахмурился – чего это, Надька не одна что ли тут, с подружками? Да и место для купания что-то странное они выбрали, тут течение сильное, а чуть поодаль запруда старая, где валун стоит, который местные стороной обходят, веря в бабкины сказки.

– У, дремучие, – поджал губы председатель и, вынув из кармана платок, обтёр пот с лица и начавшейся уже образовываться проплешины.

Оглядевшись, и убедившись, что дорога пуста, он шагнул на обочину. Да и кому тут быть в эту пору? Уже смеркается, деревенские по домам сидят, кто-то последние дела доделывает, да спать готовится. Вон, уже бледная луна повисла над ветлами. Васильев прокрался к кустам, воровато выглянул и обомлел. Прямо перед ним стояла девушка, лицом она обращена была к реке. Светлые длинные волосы спадали на спину, прикрывая то место, в которое вперились жадные председателевы глаза, а сердце в его груди застучало, что движок его ГАЗа на ухабах. Девица уже была совершенно нагая. Он скосил взгляд – подружек не видать, кто же хихикал? Да и пёс с ними. Главное, вот… Надюха… Вся, как есть перед ним – в девичьей своей красе. Уж теперь-то никуда не убежит. Как он неожиданно из кустов-то выпрыгнет, так она растеряется, сразу не сообразит, а он за это время успеет припугнуть. А там… От деревни далеко, даже и кричать станет – никто не услышит. От предвкушения близких утех у председателя заныло в животе и помутилось в глазах. Да так, что на миг ему почудилось, что Надюха обернулась к нему, и сама (вот бесстыжая) пальцем его игриво поманила.