Лезвие Страсти

Вячеслав Давыдов

ЛЕЗВИЕ СТРАСТИ

От редактора

Текст книги является фантастическим художественным произведением. Сюжет книги и главные герои – вымышлены.

Исторические периоды, личности или события, названия географических и других реально существующих объектов взяты автором исключительно для придания тексту исторической окраски и дополнительной художественной убедительности.

В книге используется информация из Википедии: https://ru.wikipedia.org/wiki.

Лезвие страсти

Родине моей, России – посвящается

На закате летнего дня, с грохотом, в клубах пара и дыма по железнодорожному пути несется на бешеной скорости паровоз. Мелькают колеса, рельсы, вагоны, состав. Все летит, меняя цвета вагонов из светлых в темно—серые, зеленые и коричневые… В вагонах светятся окна, видны пассажиры.

Молодой человек лет двадцати пяти, голубоглазый блондин ростом около ста восьмидесяти пяти сантиметров, хорошо сложенный, подстриженный под «полубокс», в строгом деловом костюме по моде Германии середины двадцатых годов прошлого века, проходит в вагон—ресторан – это Фридрих.

По вагону то и дело носятся официанты с подносами на руках, чудом не задевая клиентов в узком проходе. Фридрих садится за свободный столик, осматривается. Рядом за соседним столиком ужинает семья: муж, жена и дети – мальчик и девочка. Им весело… они едят, общаются, смеются. У Фридриха тоже хорошее настроение, он тихо мурлычет себе под нос приятный, светлый мотив и вспоминает свою семью и детство.

На русской печке спят дети. Мальчик лет тринадцати, это Венька, лежит у края. Рядом с ним – младшие братья Архип и Харитон, ближе к стенке – сестрички Надя и Валя. Венька открывает глаза и смотрит в окно.

Во дворе его отец, Павел, в исподнем – белой рубахе и кальсонах – режет цветы с клумбы. И при этом напевает мотив «Барыни», очень смешно пританцовывая. Павел настолько проникся музыкой и танцем, что выделывает босыми ногами самые невероятные «кренделя» и смешные «па». Венька улыбается, закрывает глаза и пытается опять заснуть… но чуть слышно скрипит дверь и в сенях появляется огромный букет полевых цветов – его несет Павел. Осторожно, стараясь не разбудить спящих на печке детей, он пробирается на цыпочках через комнату за ширму. Его жена Нина, приподняв край одеяла, раскрывает мужу объятия. Видны миловидное лицо, по—девичьи упругая грудь и красивая нога. Павел ныряет в кровать, осыпая жену цветами и поцелуями. Цветы везде – на одеяле, под одеялом и на полу…

Дети уже не спят. Первой проснулась маленькая Валя – ей три годика, и она еще не выговаривает букву «р». Девочка оседлала Веньку и будит его, открывая своим маленьким пальчиком веко брата. Венька делает вид, что спит, но Валя упрямо пытается открыть ему глаза.

– Плосыпайся… ну плосыпайся сколее, Венька… я уже плоснулась, давай иглать… как вчела, ну Венька, давай, я буду лисичка, а ты доблый медметь, – говорит Валя с хитринкой в глазах.

Архип и Харитоша пытаются бороться, как силачи в цирке. Надя тоже проснулась и завозилась на печке, разнимая братьев… те стали кидаться подушками, смеяться и даже ссориться – началось обычное семейное утро Морозовых.

Нина на кухне готовит завтрак. Закипает вода в кастрюле с яйцами, варятся вареники. Дети, причесанные и аккуратно одетые, чинно сидят за столом. На столе – горшок с горячей кашей, полное блюдо блинчиков, крынка молока, сметана, сливки, хлеб, мед, рыба и мясо холодного и горячего копчения, сливочное масло. Мать детям наливает в кружки молочка, в тарелочки кладет кашу, вареники и блинчики. Дети ждут отца.

Входит Павел Морозов, благословляет хлеб насущный и садится за стол. Семья начинает завтракать. Нина чистит малышам вареные яйца, подкладывает блинчики и вареники, доливает в кружки молоко. Дети завтракают… они угощают друг друга кусочками рыбы или мяса, стараясь показать соседу по столу, как это вкусно – жмурясь от удовольствия, говоря «м—м–м» и качая головой из стороны в сторону. После завтрака Павел подходит к жене, обнимает и что—то шепчет ей на ушко. Нина улыбается: «Иди—иди уже, а то опоздаешь». Отец, чмокнув по очереди малышей в щечки, уходит.

Западная Двина легко несет тяжелые свинцовые воды мимо города Велиж[1]. Гудит проходящий буксир, из трубы валит дым. Буксир тянет за собой плоты из бревен. Новый день уже вступил в свои права. По реке ходят пароходики и баржи, а вдоль берега – лодки, на них перевозят какие—то мелкие грузы. По берегу приказчики носятся от лодки к лодке, они ведут учет прихода и расхода товаров.

Здесь же на берегу, на полянке, трое мальчишек играют в кости – «бабки». Вокруг расселись ребята от семи до десяти лет – это зрители. Мальчишки играют азартно – толкаются, кричат, суетятся. Подходит Венька Морозов и вступает в игру. Он бросает кости… сразу видно, что Венька – самый ловкий и удачливый игрок. Он три кона подряд выигрывает и хочет забрать свой выигрыш. Мальчишки расстроены. Самого длинного зовут Болек – он поляк и вечный оппонент Веньки, он первым кидается к нему и кричит:

– Ты че, Венька? Ты куда тащишь мои бабки… че ты люздишь? Отдавай мои бабки обратно, ишь, захапал… люзда!

Венька прижимает выигрыш к груди и двигается навстречу Болеку. Несправедливость всегда коробила Веньку, и этим мальчишки довольно часто пользовались, заводя его на драку. Венька возмущенно в ответ кричит:

– Это кто люздит, ты чего? Я играю честно, вон, спроси ребят…

Он кивает в сторону мальчишек, но те смотрят на Болека и молчат, словно ждут его команды. Один из них – невысокий латыш Янек, а другой – эстонец Вяйно, белобрысый хлюпик, который постоянно оглядывается на Болека, как бы ища защиты.

– Болек, если ты хочешь отыграться, давай… – говорит Венька, – я не против… отыгрывайся.

Но Болек не хочет отыгрываться, он хочет просто забрать свои «бабки» и, понимая, что не прав, кричит и петушится, нагнетая нервозность и тревогу. Так он надеется вернуть проигрыш без драки. Мальчишки знают, что Венька в драке сильнее Болека. Но Болек продолжает кричать:

– Отдавай мои «бабки», люздапер… Ишь, захапал чужое… Люздапер!

Венька страшно разозлился.

– Что? Ну—ка повтори, что ты сказал? Кто люздапер, я люздапер? Ну, щас посмотрим, кто из нас люзда…

И Венька бросается на Болека. Начинается драка. Кости рассыпаются по земле. Венька и Болек дерутся. Венька с первого удара разбивает Болеку нос. Вяйно и Янек, ловят момент, чтобы напасть на Веньку из—за спины. Наконец они хватают его за ноги. Втроем валят на землю. Остальные ребята смотрят, но не вмешиваются. А Болек уже наседает на Веньку и, заламывая ему руки, победно кричит:

– Ты еще пожалеешь, что слюздил… Мы научим тебя играть честно…

Но Венька неожиданно вырывается, ловко встает и бьет Болека по лицу. Тот, падая, цепляется за край рубахи и… надрывает его. Венька, утерев кровь на губе, рычит:

– Ух ты, гад, рубаху рвать?! Ну, погоди…

У Болека под глазом зарделся фингал. Мальчишки опять кружатся вокруг Веньки в надежде еще раз свалить его. Вдруг Болек повел себя странно: словно испугавшись чего—то или увидев кого—то в небе, начинает суетиться и отходить, озираясь. Мальчишки, не понимая, что с ним происходит, переглядываются.

И тут, как будто с небес, раздается звонкий, девичий голос:

– А ну—ка, геть отсюда… ишь чего надумали – трое на одного… ишь какие храбрецы…

Это Ульянка, соседка Болека, ей – четырнадцать. Ребята стали испуганно озираться по сторонам, они ищут ее, но солнце слепит им глаза. А она стоит на взгорке с большой суковатой палкой в руке. Пацаны переглядываются, решая, как быть, но Ульянка, грозно подняв палку, уже идет на них:

– Вот я щас и проверю, кто из вас похрабрее—то будет… вот щас я проверю…

Ребят как ветром сдуло. Ульянка вышла на полянку – стройная, голубоглазая, светловолосая и очень красивая. Венька смущается от такой «защиты» и принимается собирать свои «бабки». Ульяна подходит к нему, смотрит на рваный подол рубахи и укоризненно говорит:

– Ну вот, опять подрался… да не связывайся ты с ними, сколько раз говорить тебе, Венька, они даже читать не умеют, а ты… равняешься с ними… – Строго покачивая головой, Ульянка снимает косынку и осторожно вытирает ему кровь на губе. – Ну, пойми ты… они тебе не пара…

Венька еще не остыл после драки, ему неловко, что Ульяна вмешалась в драку – он горячится и оправдывается:

– Они хотели обманом отнять мой выигрыш, это нечестно, несправедливо…

Но, увидев расстроенное лицо Ульянки, замолкает. Она трогает ссадину на его плече, рваный подол рубахи.

– Эх ты, борец за справедливость… рубаху порвал, губу разбил в кровь… Венька, ты ж грамотный… в гимназии учишься… Губа не болит? – Она осторожно трогает ушибленное место. Веня мотает головой.

– И совсем мне не больно… вечно ты, Ульянка… лезешь, куда не надо, – нарочито грубо отвечает ей мальчуган, желая казаться взрослее, но девочка увещевает его:

– Ладно, ладно, пойдем… умоешься, я прореху зашью… нехорошо это… в рваной рубахе ходить…

Венька, щурясь от солнца, идет за Ульянкой и вдруг… делает для себя открытие – он видит длинные, красивые ноги, тонкую талию и прямую спину девушки. Она тоже смотрит в его сторону, и Вениамин отмечает гордо посаженную голову, красивое лицо, сине—голубые глаза, большие и ласковые, выступающую из—под кофточки грудь. Тут с ним что—то происходит – все меняется вокруг… в ушах звучит совсем другая, новая, музыка… потом все начинает кружиться, а в голове шумит так, что Венька даже останавливается.

Увидев замершего друга, Ульянка задорно кричит:

– Э—ге—гей, Венька… не спи, давай догоняй!..

В этот миг ему кажется, что Ульянка не идет, а несет себя… В голове бедного Веньки все спуталось, и он все никак не может понять, что с ним происходит. А она продолжает ему что—то кричать… Но Венька, не то что бежать, даже сдвинуться с места не может. Это новое состояние его тела оказалось непонятно неожиданным. Ходить стало совершенно невозможно и неудобно, и мальчуган смутился. Ульянка, увидев, что он отстает, снова кричит:

– Венька! Догоняй! – И бежит навстречу солнцу. Ее стройная фигурка в солнечном просвете кажется эфемерной. Венька кинулся было ее догонять, но… не может бежать, что—то мешает ему и… он чувствует… это «что—то»…

Вагон тряхнуло…

Фридрих словно очнулся от воспоминаний и огляделся. Все было как в сказке – ему кажется, поезд летит. Колеса, рельсы, светящиеся окна вагонов, сидящие в поезде пассажиры – все это грохочет и мчит его на большой скорости навстречу судьбе, новой и полной загадок.

Темные вагоны сменяет светлый вагон—ресторан, где за отдельным столиком Фридрих просматривает меню, а за соседним – мальчик, энергично жестикулируя, рассказывает что—то своим родителям.

Фридрих опять вспоминает свою семью… в ушах звучит музыка…

Он видит, как уже пару лет спустя они с отцом идут по улицам Велижа к типографии, по мощеной Соборной площади на Соборную улицу, мимо костела Святого Петра и Павла[2], Первой Смоленской улицы… идут и разговаривают. А на площади висят огромные портреты царей и всех членов царской семьи – Россия празднует трехсотлетие дома Романовых. Работают лотошники, шарманщики, карусели, цирк Шапито. Звуки гульбы, песен, танцев и драк вырываются из трактиров волнами прямо на улицу. Венька с удивлением глазеет по сторонам.

Отец шутит:

– Веселее, Вениамин, шагай… Веселее, тебя ждут великие дела, а ты… заснул. Давай—давай, сыня…

Отец и сын перешли на другую сторону улицы и вошли в дверь с надписью «Типография». Это была типография дяди Мити – брата Венькиного отца. Дядя Митя говорил, что их род якобы шел от бояр Морозовых, и на стену типографии повесил плакат—родословную, нарисованный художником, который работал у него. Павел пошел в конторку к Мите, а Венька остановился посмотреть работу станков – как печатается газета. Он подошел к стопке свежих газет, увидел статью «Хроника одного убийства», а под ней – фото с надписью: «Адвокат Плевако[3] в зале суда». Венька прочел статью и пошел к дяде Мите поздороваться. Тот обнял его, а Павел сказал:

– Димитрий, а Веньке—то скоро шестнадцать, пора бы ему и делом заняться, а?

Дядя ласково потрепал Веньку по шевелюре и улыбнулся.

– Согласен, пора, а вот что мы умеем делать, а? Венька, что мы уже можем? – спросил дядя Митя.

Венька молчал. Ответил Павел:

– Он силен в математике, у него отличные немецкий, польский, английский, литовский и французский. Вениамин хорошо знает географию, историю, у него феноменальная память и тяга к…

– Ого, да он полиглот, – перебил Митя брата. Он приподнял Веньке подбородок и заглянул в глаза: – Все это хорошо, мой мальчик, но кем ты сам хочешь стать?

– Я хочу стать адвокатом, как Плевако. – Венька показал фото в газете, отец и дядя рассмеялись.

– «Адвокатом»? Да ты хоть знаешь, кто это такой – адвокат, и как можно им стать? – спросил, улыбаясь, дядя Митя.

– Конечно! Я буду, как Плевако, защищать справедливость, я поеду в Москву… поступлю в университет, отучусь… и стану адвокатом…

Митя ласково потрепал шевелюру племянника, взял его за руку, заглянул в глаза:

– Адвокатом, как Плевако? Это очень хорошо, очень, мой мальчик, но это будет не завтра, а работать ты начнешь уже завтра, и… помощником моего бухгалтера.

И он указал на конторку в углу типографии. Димитрий, улыбаясь, обернулся к Павлу:

– Молодец Венька, а? Защищать справедливость, каково? Да, адвокатом… такие адвокаты мне самому нужны… город растет, работы много, а у нас с Ириной все еще нет детей… – у Димитрия на лице застыла грустная улыбка.

Павел стал успокаивать брата:

– Будут, Митя, будут… Бог даст. Вы еще молоды, брат. Господь сказал: «Плодитесь и размножайтесь». Все еще у тебя будет, Митя… все еще впереди – и дети, и счастье. Мир так устроен… Человек живет ради будущего, а будущее – это дети…

Воспоминания Фридриха прерывает немец среднего роста в клетчатом пиджаке, коротких брюках—шортах. На его икрах – гетры, на правом мизинце – перстень, в левой руке – портфель. Широко улыбаясь, на плохом русском он спрашивает:

– Сдесь слопо́тно? – и показывает на свободное место рядом с Фридрихом.

Тот улыбается, делает приглашающий жест, и на его мизинце тоже сверкает необычный перстень.

Немец снова спрашивает:

– Еще жена и дочь, Вы нет восражать?

Фридрих отвечает ему на немецком:

– Простите, господин, я в России всего неделю и еще даже не выходил из поезда. Я немец и не знаю русского языка, но, прошу Вас, располагайтесь…

Попутчик сразу оживляется, садится рядом:

– О-о весьма рад, я тоже немец, инженер, Рихтер Кёниг. Я три года работал на Урале, строил и налаживал завод для России, теперь еду домой.

– Очень приятно, – говорит Фридрих, – я барон Фридрих фон Краузе, лингвист, увлекаюсь путешествиями.

Рихтер уже более доверительно обращается к Фридриху:

– Вы знаете, будь у Германии хотя бы треть природных богатств России, мы, немцы, были бы хозяевами мира…

Фридрих пожимает плечами, и Рихтер, видя это, меняет тему разговора:

– Простите, барон, а Вы какими судьбами в России?

– Проездом… я еду из Китая в Германию, просто через Россию… и ближе, и дешевле, – улыбается Фридрих.

– Ах, вот как… домой, к семье? – тоже улыбается Рихтер.

Фридрих меняется в лице и говорит:

– К сожалению, у меня нет семьи… я родился и вырос в Африке…

Рихтер удивляется, а Фридрих продолжает:

– Да—да, на земле дикого племени гереро[4]… в деревне Пуррос – это немецкая колония…. Мой отец, барон Эбнер фон Краузе, был главным подрядчиком, он строил там железную дорогу…

– Вы сказали – в Африке? – переспрашивает Рихтер Кёниг. – Ну прямо как в романах Фенимора Купера… Боже мой, на земле дикого племени гереро… какая романтика…

Фридрих криво усмехается:

– Да, это было бы весьма романтично, если бы не было так грустно. В 1904 году эти дикари подняли восстание…

Рихтер подхватил:

– Да—да, я что—то слышал… в наших колониях были большие беспорядки…

– Это мягко сказано – беспорядки… Эти дикари сожгли всю колонию, убили отца и мать… там все погибли… вся колония, – голос изменил Фридриху, он отвернулся.

– Я не знал, герр барон, простите, я не хотел… и примите мои соболезнования, – принялся извиняться Рихтер.

Фридрих благодарно кивает Рихтеру, но тот не унимается и продолжает свои расспросы:

– Но, простите, барон, мое любопытство, а сколько же Вам было лет? И как Вы…

Фридрих перебивает его:

– Ах, вот Вы о чем?.. Меня спасла няня. Мне было пять с половиной лет… в тот день мы пошли гулять, а сын няни остался в моей комнате. Но эти разъяренные дикари даже не стали разбирать, кто чей сын. Так моя няня потеряла сына…

Рихтер цокает языком и, покачивая головой, восклицает:

– Да что Вы говорите? Бедная женщина… какая трагедия.

Фридрих пожимает плечами:

– Да—да… трагедия… меня просто спасло чудо, а чемоданчик с документами – и еще вот этот перстень… – Фридрих показывает Рихтеру кольцо на мизинце, – спасла моя няня, она была добрая, она убежала со мной на побережье, подальше от этих гереро… Нас приютили в одном немецком монастыре, я учился в немецкой церковной школе… там было хорошо. Там я прожил шестнадцать более—менее спокойных лет…

Фридрих помолчал и снова принялся вспоминать:

– В монастыре была огромная библиотека и… я остался там… учился в школе, потом работал учителем. Настоятель монастыря, преподобный отец Грюневальд как наставник занялся со мной исследованиями старонемецкого языка. А год назад моя няня умерла, ну а потом и пастор… судьба забросила меня в Индию, затем – в Китай. Теперь я еду в Германию, по совету покойного пастора, на родину моих предков…

– У Вас есть родственники в Германии? – спрашивает Рихтер.

– Да… точнее, может быть, и есть, я еще не знаю…

– Да, герр барон, Вам не позавидуешь, – в очередной раз удивляется Рихтер. – Так Вы что… впервые едете в Германию?

– Да, впервые… не знаю, как встретит меня родина… что уготовила мне судьба… не знаю, – говорит Фридрих.

К столу подходят женщина лет тридцати пяти—тридцати шести и девушка лет семнадцати.

Рихтер встает:

– Барон, позвольте Вам представить: моя супруга – фрау Гризельда Кёниг…

Фридрих тоже встает и вежливо целует руку Гризельде:

– Весьма рад знакомству, фрау Кёниг…

Рихтер приобнимает дочь и говорит:

– А это моя гордость, моя радость – дочь Лорхен…

Фридрих целует руку девушки:

– Фрейлейн Лорхен, примите мое почтение…

– А это барон фон Краузе, – теперь представляет его Рихтер. – Из Африки через Индию, Китай и Россию он едет впервые на родину, в Германию.

– Из Африки? Боже мой, наверное, там жутко интересно: слоны, львы, тигры… я никогда не была в Африке!

Гризельда смотрит на мужа, тот хитро улыбается.

– Все еще впереди, моя дорогая – и слоны, и львы, и тигры… все еще впереди… – отвечает ей Рихтер, смеясь.

Наконец все начинают рассаживаться.

Подходит официант, подает меню и расставляет приборы. Дамы выбирают блюда. Рихтер бросает взгляд на Фридриха, и тот одобрительным жестом приглашает его сделать заказ по своему усмотрению.

– Так… дамам – белое вино, рыбу и птицу. А нам… нам водки, да… и закуску по—русски – черный хлеб, кильку, картошку, сало, соленые огурцы, свежие овощи и мясо по—строгановски, да… квашеной капусты, ну и икры… да—да, икры… Фридрих, Вам понравится. Или хотите что—нибудь экзотическое? – спрашивает Рихтер.

– Нет—нет, спасибо, я и сам хотел заказать что—нибудь из национальной русской кухни. Ехать по России от Тихого океана до Бреста целую неделю и не отведать ее еды было бы странно, не правда ли? – спрашивает Фридрих. Старшие пожимают плечами, а юная Лорхен, очень любопытная по натуре, хочет узнать совсем о другом:

– Скажите, барон, а негры, ну в чем они ходят… в набедренных повязках? Или, я слышала, они ходят даже… голыми? – И она округляет свои и без того большие глаза.

– О, по—разному, фройляйн, – Фридрих улыбается уголками губ, – в диких племенах они ходят голышом, а есть и такие племена, где у мужчин вместо, простите, нижнего белья есть… спереди… такая трубка—чехол, прикрепленная снизу к животу, а сверху – к поясу…

– Ой, какая прелесть! – хлопает в ладоши Гризельда, но мгновение спустя сильно смущается. – Ой, простите, я хотела сказать, какой ужас!

Фридрих и Рихтер смеются.

Официант тем временем начинает расставлять на столе еду и напитки, наливать в рюмки вино, водку. Дамы пьют вино, мужчины – водку.

Поднимая рюмку, Рихтер говорит: «Prost!», а Фридрих: «Zum wohl!»[5]. Все дружно принимаются за ужин. Рихтер ухаживает за женой, а Фридрих – за Лорхен.

Рихтер еще несколько раз произносит: «Prost!», а Фридрих отвечает: «Zum wohl!».

Они весело беседуют, выпивают и закусывают.

– Герр барон, скажите правду, а китайцы едят лягушек? – преодолевая стеснение, опять задает вопрос Лорхен.

– Да, китайцы делают много разных блюд из мяса задних лапок лягушек, есть даже очень вкусные блюда. Иногда пробуешь – и поверить трудно, что это лягушатина. Лично мне нравится нежное фрикасе из лапок…

Лорхен передергивает, и она морщит свое личико.

Официант приносит десерт и кофе. Рихтер достает из кармана кожаный портсигар и протягивает Фридриху:

– Кури́те, барон…

– Спасибо, герр Кёниг, но я не курю.

Рихтер с удовольствием обрезает маленькой гильотинкой кончик сигары и макает его в коньяк, а сухой конец начинает поджигать. Прежде чем положить сигару в рот, Рихтер убеждается, что ее головка полностью разгорелась равномерным оранжевым диском.

Фридрих достает из кармана деревянный амулетик и протягивает его Лорхен:

– Это амулет африканского племени Шона, фройляйн Лорхен. Дикари говорят, он приносит удачу…

Лорхен надевает амулет и начинает красоваться перед Рихтером и Гризельдой, украдкой поглядывая на Фридриха.

– Папа, посмотрите, какая прелесть! Мне очень нравится. Спасибо Вам, герр Краузе.

– И, заметь, ни у кого такого амулета нет, – говорит с восторгом Гризельда…

Но вот ужин окончен. Подходит официант, и Рихтер с Фридрихом рассчитываются по—немецки – каждый за себя.

– Благодарю за подарок дочери, герр Краузе. Если Вам в Берлине будет нужна моя помощь, не стесняйтесь – немец всегда поможет немцу. – Рихтер встает и смотрит в окно вагона—ресторана. – О, уже стемнело…

Рихтер протягивает Фридриху руку для прощания, Фридрих пожимает руку Рихтеру:

– Спасибо за прекрасный вечер, господа… Я рад нашей встрече и знакомству с вами.

– Да—да, доброй ночи, герр Фридрих…

Утром на берлинском вокзале Анхальтер Банхофф перед прибытием поезда на перроне царит обычная суета. Наконец поезд останавливается. Рихтер, его жена и дочь выходят из вагона, следом – Фридрих. У обоих мужчин на голове – цилиндры, оба – в белых перчатках. Носильщик по указанию Рихтера грузит вещи на тачку. Повернувшись к Фридриху, Рихтер говорит:

– Герр барон, по вторникам и пятницам я бываю в пивной «Король Фридрих Второй» на Вильгельмштрассе. Приходите, я познакомлю Вас с моими друзьями, они будут рады…

– Спасибо, герр Рихтер, спасибо, непременно буду…

Кёниги уходят вслед за носильщиком.

Перрон пустеет. Встречающие и провожающие расходятся. Фридрих осматривается, наклоняется, берёт свой багаж, но в этот момент его палец прикусывает появившаяся откуда—то маленькая собачка, а сзади звучит приятный женский голосок: «Микки! Микки!». Следом за собачкой подбегает молодая привлекательная женщина, хватает ее на руки и начинает нарочито строго ругать песика:

– Микки, как ты мог?! Простите нас, добрый господин, он не сильно укусил Вас? Простите нас… ах ты, негодник, ты будешь наказан, безобразник…

Незнакомка обладает красивой фигурой, на вид ей лет двадцать пять. Не выше среднего роста, с приятным личиком и высоким бюстом, она показалось Фридриху обаятельной, очень игривой и кокетливой.

– Ну что вы, не надо его так ругать… маленький… он даже перчатку не прокусил. – Фридрих гладит собачку, та принимается вилять хвостиком. – Прелестный песик!

Он делает вид, что ему очень нравится собачонка.

– Как, Вы сказали, его зовут?

– Это померанский шпиц – Микки, – отвечает хозяйка.

Глядя ей в глаза, Фридрих игриво произносит:

– Микки… отлично, давай знакомиться, Микки. Меня зовут Фридрих… – Он жмет собачке лапку.

Незнакомка принимает его игру: