Лезвие Страсти

– А меня зовут Ивон…

– Какое красивое имя! Я могу быть Вам чем—то полезен, фрау Ивон? – учтиво интересуется Фридрих.

– Нет—нет, спасибо… меня встречает муж, спасибо…

Она осматривается, постреливая глазами в его сторону. Перрон быстро пустеет. Фридрих подтягивает ремни на чемодане и смотрит на Ивон.

– Странно, но его до сих пор нет. Может быть, что—то случилось… – говорит она, пожимая плечами.

– Если Вы позволите, я провожу Вас…

– Право, мне неудобно утруждать Вас, герр Фридрих, но оставаться здесь одной тоже не хочется, а мужа… все нет и нет… Я, пожалуй, воспользуюсь Вашей добротой…

Фридрих командует носильщику:

– Загружайте багаж дамы и везите к такси.

Ивон берет Фридриха под руку и начинает щебетать:

– Ах, какой Вы милый, спасибо, герр Фридрих. Вы в Берлин – по личным делам? Или работаете на военном поприще? Вы такой бравый… ах, право, не томите меня, Вы – офицер?

– Нет—нет. Я пишу работу по диалектам старонемецкого языка… точнее, буду писать диссертацию с научным…

– Ой, я в науках ничего не понимаю… – перебивает его Ивон, обворожительно улыбаясь и пожимая плечами.

Провожая ее до такси, Фридрих напряженно думает: «Если эта встреча – случайность, то она потащит меня в постель, а если нет – это провал легенды».

– Право, не знаю, как благодарить Вас, – говорит Ивон.

Но Фридрих решает довести интригу до логического конца и выяснить, будет угроза или польза от такого знакомства.

– Дело чести каждого немца – помочь даме. Если Вам это удобно, я готов проводить Вас до места, – отвечает он.

Его вкрадчивый голос настолько медоточив, что Ивон уже взволнована:

– Конечно… спасибо! О боже, какой у Вас волшебный голос… он обволакивает меня… о боже, я даже не знаю… Почему Вы не артист или офицер?

Фридрих садится в такси на заднее сидение рядом с женщиной и полушепотом интригующе произносит:

– У Вас очень красивое имя… разве у немцев есть такое имя – Ивон?

– Мой папа – немец, а мама – француженка, но я считаю себя немкой… – отвечает Ивон, а в глазах у нее уже вовсю пляшут бесенята. Она прижимается к Фридриху сильнее. – М—м–м, какой аромат… Что вы курите? Сигареты или папиросы? – спрашивает она, почти обнюхивая его голову, лицо, шею.

– Я не курю, это мой знакомый «обкурил» меня в поезде.

– А что курил Ваш знакомец в поезде? – произносит Ивон и сильно прижимается к Фридриху, потянув воздух носом.

– Сигару, фрау Ивон… – улыбается ее любопытству Фридрих.

Ивон неуемна и продолжает кокетничать:

– Ах, Фридрих, Вам бы очень пошла сигара, Вы такой весь… просто у меня нет слов… Ваша фигура… а Ваш голос, он просто… завораживает, нет… он околдовывает.

Фридрих кладет руку на ее талию. Реакция Ивон моментальна – она поворачивается к водителю и приказным тоном произносит:

– Шофер, заедем на Бехрен—штрассе, двадцать пять.

Затем, не отрывая глаз от Фридриха, прижимается к нему.

– Мне надо навестить мою любимую, очень старенькую тетушку. Вы не против? – Она призывно смотрит ему в глаза.

– Конечно, фрау Ивон, я… не против… наоборот, если это доставит Вам радость… почему бы и нет?

После этого Фридрих успокаивается. Легенда сработала – это не провал. Водитель останавливает машину около дома номер двадцать пять. Фридрих выходит из такси, пропуская свою спутницу вперед.

Она бросает шоферу:

– Подождите нас…

Потом берет Фридриха под руку и решительно ведет в подъезд.

Дверь открывает старушка. Фридрих собрался было уже поздороваться, но Ивон что—то быстро говорит «тете» на ушко, и та моментально исчезает.

Она заводит Фридриха в квартиру, и… начинается любовь в пристойных рамках кинофильмов 1924–1925‑х годов типа дамы с собачкой на руках – Ивон бросается к Фридриху, ее губы жарко шепчут:

– Ах, обними меня… еще… что ты делаешь со мной… о боже, какое счастье… нет, я не устою… возьми меня…

Все это действо перемежается раздеванием. И вот финал – падение в кровать и… шпиц Микки в испуге бежит от них и начинает отчаянно лаять.

Шофер такси сидит в авто и курит, поглядывая на окно. Вот, наконец, его пассажиры выходят из дома.

Ивон достает из сумочки кусочек картона:

– Это карточка торговой фирмы «Отто», а хозяин фирмы – мой муж. Это – мой домашний номер телефона. – Она показывает пальцем в карточку. – Фридрих, не заставляй меня долго ждать, а то я просто умру без тебя, обещай мне… нет, обещай. – Она твердит безостановочно: «Обещай!..».

Фридрих, улыбаясь, кивает ей и забирает из такси свой чемодан. Ивон садится в такси и уезжает.

Фридрих идет по Берлину, читая названия улиц, и наконец оказывается на перекрестке у Бранденбургских ворот[6]. Он останавливается на пешеходном переходе, ожидая зеленый сигнал светофора. Вот подъезжает Horch – большой красивый автомобиль, и вдруг… в авто он видит женщину, как две капли воды, похожую на… Ульянку. Фридриха как молнией ударило – настолько он потрясен и удивлен таким сходством. Люди вокруг спешат, но он даже не чувствует, как толкаются желающие быстрее перейти перекресток. Фридрих стоит и уговаривает себя успокоиться. Машина уже давно проехала, а лицо незнакомки, очень похожей на Ульянку, все еще стоит перед глазами. Он подходит к лотошнице, покупает мороженое и садится на скамеечку в скверике.

Наконец Фридрих успокоился, еще раз посмотрел на переход и пошел от Бранденбургских ворот в сторону Дворцовой площади по Унтер—ден—Линден. В конце улицы он вошел в подъезд дома, поднялся на пятый этаж в мансарду, подошел к квартире номер семь и подергал шнурок колокольчика. Дверь открыл мужчина лет тридцати.

– Здравствуйте! Простите, Вы к кому? – спросил он.

– Здравствуйте! Я по поручению фрау Эмили, она у Вас оставляла на реставрацию книгу «Фридрих Великий», – отвечает Фридрих, оглядывая коридорчик.

Мужчина тут же открывает дверь в комнату:

– Да—да, конечно, проходите. Простите, а Вы принесли недостающие страницы?

Фридрих, улыбаясь в ответ, кивает и говорит:

– Да, я принес четыре страницы…

– Очень хорошо! А клей? Клей, надеюсь, Вы не забыли?

На лице Фридриха появляется недоумение.

– Нет. Про клей она ничего не говорила, нет…

– Ох, фрау Эмили, как всегда, в своем репертуаре. Ну да ладно, у меня есть клей, но вам придется доплатить. Ну входите, входите… – говорит он, пропуская Фридриха.

– А много доплатить? – спрашивает Фридрих.

– Да нет… вместе с работой и моим материалом будет стоить четыре марки и сорок пфеннигов за четыре страницы.

«Правильно, – думает Фридрих. – В пароле отзывом было „четыре марки и 40 пфеннигов за четыре страницы“».

Он кивает и проходит в квартиру. Мужчина незаметно, исподволь рассматривает своего гостя. Фридрих знает, что его зовут – Генрих Мур, он сын какого—то коммуниста, живущего в Москве и работающего в Интернационале. Помогает отцу в подполье в Германии, в Берлине. И вот, в двадцать шестом году, буквально на пороге прихода фашистов, Генрих Мур становится легальным разведчиком и агентом ЧК за кордоном. Больше того, и Трилиссер[7], и его зам Вольский, когда отправляют Вениамина Морозова под именем Фридрих фон Краузе в Германию, дают ему пароль и все необходимые данные, связанные только с Муром. Генрих Мур – это его и связной, и, так сказать, ведущий по Берлину, пока Венька не ознакомится со всеми делами.

Фридрих, почувствовав на себе взгляд Мура, спрашивает:

– Что—то не так? Или у Вас есть какие—то вопросы?

– Нет—нет, что Вы, просто я предполагал, что Вы… постарше возрастом, – говорит Мур, и добавляет: – Я рад видеть Вас.

Фридрих осматривается. В квартире – современная уютная мебель. На стенах в комнате висят неплохие картины немецких художников. В кухне на плите, в турке, варится кофе. Фридрих ставит в угол чемодан, снимает плащ и аккуратно вешает его на вешалку. Мур протягивает тапочки, Фридрих снимает туфли и обувает тапочки.

– Меня зовут Генрих Мур, присаживайтесь. Я варю кофе по бабушкиному рецепту. Хотите чашечку?

Фридрих садится к столу и невольно улыбается.

– Ну, от кофе… по бабушкиному рецепту… боюсь, у меня не хватит сил отказаться…

Мур оценил шутку и подал кофе.

– Как добрались, герр барон?

– Спасибо, о-о… какой у Вас горячий кофе…

– Да, кофе надо пить горячим – так говорила моя бабушка…

Фридрих опять улыбается наставлению бабушки:

– Видимо, у Вас была замечательная бабушка… но, герр Мур, давайте, к делу: есть у Вас какая—нибудь информация?

– Да, есть… появился новый информатор, это сотрудник контрразведки тайной полиции Берлина… Похоже, он социалист, но ему не хватает денег на лечение жены. Он придет через… – Генрих смотрит на часы, – через тридцать пять минут, а пока я покажу Вам эту квартиру. Вы можете сделать ее «явкой», квартира – «чистая».

Мур подходит к шкафчику, открывает дверцу и нажимает на доску. Стенка шкафа отъезжает. Мур показывает еще на одну раздвижную стенку: за ней – глухая комнатка. Они проходят в эту комнатку, Мур продолжает рассказывать:

– Здесь – шкаф, диван, бюро, стул. В стене – сейф… – Он снова на что—то нажимает, и шкаф отъезжает, открыв вид на сейф.

Фридрих видел такие металлические ящики в госучреждениях – это был массивный, толстостенный, так называемый «засыпной», сейф с тремя личинками замков.

– Он очень тяжелый, какой—то «засыпной», что ли… – подтвердил его догадку Мур, – это тайник, и вы всегда сможете его использовать. Об этом знаем только мы вдвоем.

Он опять на что—то нажимает – лязгает железо и появляется железная дверь. Открывает эту дверь и говорит:

– Вот здесь – потайной выход. На улице есть модное кафе, его посещают известные артисты, политики, писатели и даже военные начальники.

Мур показывает вид на улицу, затем закрывает дверь и передает ключи Фридриху. Тот, покачивая головой, задумчиво говорит:

– Это хорошо, что в кафе ходят военные и генералы… у меня есть к Вам просьба… Вот Вам адрес, мне нужна полная информация об этом доме и его обитателях. – И передает ему лист с адресом.

Прочитав адрес, Мур отвечает:

– Я постараюсь… по исполнении обо всем Вам доложу.

Они возвращаются в кухню. Звонит колокольчик. Мур открывает входную дверь, в комнату входит спортивного вида невысокий, плотный человек лет сорока в штатском.

– Прошу знакомиться, – говорит Мур, – барон Фридрих фон Краузе, а это герр Вальтер Лерманн.

Лерманн приятно улыбается, даже не подав вида, что узнал Фридриха. Тот тоже ничем не показывает, что они давно знакомы. Все рассаживаются вокруг стола, Мур, улыбаясь, спрашивает:

– Мур сделал свое дело… Мур может удалиться?

– Да, Генрих, спасибо! Конечно, Вы свободны…

Мур выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.

Москва. В отделе аналитики ИНО ОГПУ[8] открывается дверь, входит радист и передает секретарю конверт – это шифровка. Секретарь регистрирует конверт и передает далее. Наконец донесение расшифровано и передано адресату – начальнику аналитического отдела: «Фрау Эмили и все ее друзья живы и здоровы, сегодня зашел ее новый родственник, мы познакомились, весьма приятный человек. ПИЛОТ».

Ивон сидит в кресле и читает газету. В комнату входит ее муж. Это высокий, стройный мужчина лет тридцати пяти с моноклем в правом глазу. Ивон вскакивает и начинает тараторить:

– Отто, почему ты меня не встретил? Я битый час одна прождала тебя на вокзале! Одна… с вещами и с Микки… – она резко осекается, увидев дикий взгляд мужа сквозь монокль.

Вдруг Отто начинает что—то быстро—быстро бормотать себе под нос, открыв рот и смешно двигая кадыком. Наконец у него прорывается голос, и он хрипит:

– Поезд с товаром потерпел крушение… товар сгорел, товара нет… я банкрот.

– Что? Товар сгорел? Как? Ты… банкрот? – вскрикивает в ужасе Ивон.

– Нас выкинут за долги… на улицу, – говорит Отто и бессильно опускается на стул, продолжая бормотать себе под нос: – Господи, что же теперь делать? Господи, помоги… укажи, что делать? Дай знак…

– Возьми себя в руки. Не забывай, ты Отто Вульф… мой муж. – Она берет его под руку и ведет в спальню. – Пойдем, приляг… все будет хорошо. Есть еще страховка. Все наладится… Мой любимый, иди ко мне, мой родной, я буду так любить тебя… так ласкать… что ты про все забудешь…

Она начинает раздевать его, но Отто вдруг, как будто очнувшись, дико смотрит на жену, вздрагивает всем телом и грубо отталкивает ее:

– Дура! Все рухнуло, товар пропал, деньги сгорели, а ты… дура, тьфу, у тебя в голове только залезть в кровать… пошла вон! – Отто в сердцах угрожающе поднимает руки—кулаки и идет на жену. Монокль падает у него из глаза и виснет на ухе, а напуганная Ивон благоразумно удаляется.

В углу большой залы пивной «Король Фридрих Второй» веселится шумная компания ветеранов войны. Во главе стола сидит Рихтер, он курит сигару и пьет коньяк.

В дверях пивной появляется Фридрих и оглядывает зал. Рихтер первым замечает его и, приветливо помахав, зовет:

– Фридрих, привет! Я как знал, что ты сегодня придешь!

Фридрих увидел Рихтера и подошел. Вся компания шумно приветствовала гостя, а Рихтер сказал:

– Господа, это барон Фридрих фон Краузе, человек удивительной судьбы. Знакомься, Фридрих, здесь собрались все мои друзья…

Рихтер каждого представляет по имени, и Фридрих, пожимая руку каждому, представляется в ответ. Наконец Рихтер останавливается около молодого парня:

– А это наш друг, журналист из Америки герр Ширер. Надеюсь, он еще напишет про нас много интересного… И как мы жили до войны, и как мы воевали, и как мы подарили врагам свою победу… Я прав, Вилли? – Рихтер хлопает по плечу журналиста.

Ширер застенчиво говорит:

– Да, сэр, я честно расскажу в моей книге о жизни немцев до войны…

Фридрих слушает и кивает, улыбаясь новым знакомым. Все это навевает Вениамину Морозову воспоминания…

На календаре – 25 июля 1914 года. Дом Морозовых. Мать и дети накрыли, как положено, на стол и ждут отца на ужин. Павел пришел возбужденно—торжественный. Он вымыл руки и сел за стол, быстро прочитал молитву. Семья села ужинать. После еды Павел торжественно встал, приобнял Нину и обвел победоносным взглядом детей, а затем увел ее за занавеску. Дети, ничего не понимая, недоуменно смотрели вслед родителям.

Тень отца на занавеске что—то прошептала на ухо тени матери, тень матери тихонько завизжала, тень отца передала тени матери что—то в пакете. Дети услышали шепот отца:

– Убери это, завтра пойдем смотреть… ты рада? Ну иди… иди и не пугай детей таким лицом…

Дети вопросительно переглянулись. Тень матери спросила:

– А на какой улице, Пашенька?

– Завтра, Ниночка, все завтра, иди, – сказал голос отца.

Тень матери заметалась по огороженному закутку, отец вышел из—за занавески, что—то напевая, и увидел Веньку:

– Вениамин, тебе уже шестнадцать, ты уже знаешь дебет и кредит. Давай, сыня, откроем свое дело. Потянешь, а?

Нина ойкнула, кинулась Павлу на грудь и разрыдалась. Малыши за компанию тоже заплакали. Павел обнял детей.

– Вот дурачье, нам счастье привалило! Мы дом купим, откроем свое дело… Заживем на радость, а вы плачете.

Венька недоуменно смотрел на родителей, на плачущих малышей, а Нина сказала:

– Это от радости, Пашенька, от радости, мы так давно мечтаем об этом.

– Ну будя, будя, никаких слез, принимаю только радость и улыбки… только радость и улыбки, – говорит Павел, успокаивая жену и детей.

В пивной «Король Фридрих Второй» гуляет компания офицеров. Рихтер Кёниг, приобняв Ширера, говорит:

– Да, герр Ширер напишет, как мы живем теперь и как хорошо будем жить после войны… Так, Уильям?

– Да, конечно, напишу, я люблю немцев… – начинает Ширер, но Рихтер берет под руку Фридриха и отводит его:

– Да, чуть не забыл, Фридрих, а ведь тебя ждет сюрприз…

Тот неподдельно удивляется и осматривается по сторонам.

– Сюрприз? Меня? Какой сюрприз? Где ждет?

– Пойдем вон в тот кабинет… иди за мной, там ждет тебя сюрприз … – повторяет Рихтер, ведя Фридриха.

Они входят в отдельный кабинет, где их встречает Лотар Эшингер, плотный мужчина, подстриженный под «полубокс» – лет сорока пяти, в штанах под колено на пуговице и в гетрах. По всему видно, что это не простой человек. Рядом с ним – Вальтер Лерманн. Рихтер представляет им Фридриха.

– Герр генерал, это барон Фридрих фон Краузе… – Затем Рихтер поворачивается к Фридриху. – Фридрих, это герой войны, легендарный генерал, барон Лотар фон Эшингер…

Фридрих и Эшингер раскланиваются и пожимают друг другу руки. Эшингер придерживает руку Фридриха, а Рихтер уже знакомит Фридриха с Лерманном.

– Позволь представить тебе, Фридрих, моего друга и соперника по шахматам Вилли Лерманна.

Фридрих знакомится с Вилли. Но Эшингер не отпускает и продолжает держать левую руку Фридриха:

– Вы приехали очень вовремя, молодой человек. Берлин гудит, все на грани перемен. Не скрою… мы проверили информацию о Вас…

Фридрих удивленно смотрит на Рихтера. Эшингер хитро улыбается:

– Ну—ну, не обижайтесь, друг мой, мы навели о Вас справки… Еще в имперской охранной группе в немецкой Юго—Западной Африке служил мой товарищ, командир роты Первого пехотного полка… Правда, теперь он генерал—лейтенант – Адриан фон Тротенберг. Участвовал в подавлении мятежа диких племен гереро. Да—да… тот самый, и мой боевой товарищ… Так вот, он знал Вашего отца… Да, а Вы уже побывали в Кесселе – в доме Ваших родителей? – говорит он не останавливаясь.

Фридрих удивленно качает головой, а генерал Эшингер, улыбаясь, продолжает:

– Я рад познакомиться с Вами. Ну-с, герр барон, а теперь скажите, как… Родина еще не разочаровала Вас?

Фридрих неподдельно удивляется:

– Что Вы, герр генерал, как можно… я так рад, что наконец на родине, в кругу своих, немцев…

Генерал сидит в большом и удобном кресле, благодушно улыбаясь и раскуривая сигару, но вдруг резко прерывает Фридриха:

– Нет, барон… нет, сейчас принято говорить: «истинных арийцев»… Да—да… истинных арийцев, – продолжает генерал доброжелательно.

Фридрих виновато улыбается:

– Да—да, герр генерал, простите, я так счастлив, что я в кругу именно истинных арийцев…

Вениамина Морозова опять захлестнули воспоминания об «истинных арийцах».

Заканчивался второй год войны. Венька в сарае прятался от немцев. Единственным его занятием было ожидание Ульянки и чтение книг. Она пришла, принесла молока и хлеба, Венька обрадовался, отложил книгу и набросился на еду. Ульянке вдруг стало жаль, что Венька, такой красивый, такой обаятельный, сидит… в сарае один… голодный… она заплакала.

Венька спросил:

– Ты чего, Ульяна? Я что—то не так сделал? Обидел тебя…

Но Ульянка вскочила и, не дав ему договорить, обняла и стала целовать его куда попало – в лицо и вдруг… в губы. Веньку как плеткой хлестанули, он тоже стал целовать ее – неумело и невпопад. В ушах зазвенела мощная, красивая музыка. Сердце его бешено колотилось, в теле было ощущение и жара, и озноба. Он даже не заметил, как они разделись. Уже голыми они так сильно прижались друг к другу, что Венька вдруг почувствовал на своем теле соски ее упругой груди и даже услышал, как бьется ее сердце. Они впервые, уже не смущаясь, поцеловались. Это был тот самый, первый, поцелуй… с которым они смело вступили в новую жизнь, лаская друг друга, забыв обо всем на свете – это был наполнивший их сердца светом совершенно неведомый, новый образ любви и блаженства тел. Губы Ульянки что—то шептали, но Венька уже ничего не понимал и не слышал, он весь растворился в Ульянке, в ее теле. Такое с Венькой случилось впервые, и это были потрясающие ощущения. Лежа с Ульянкой на топчане, он хотел, чтобы эти ощущения повторялись вновь и вновь. Только через какое—то время Венька осознал и понял, что с ними произошло… от этого на душе было радостно и светло. В душе гремела музыка любви.

Венька потянулся к Ульянке:

– Прости меня, у меня это впервые… ты не обиделась?

Ульянка стыдливо улыбнулась и сказала, опустив голову:

– Нет, я не обиделась… у меня тоже… это впервые…

Венька протянул руку, обнял и повернул Ульянку к себе:

– Я… ты не думай, Уля, я люблю тебя и женюсь на тебе…

Ульянка зарделась, ничего не сказала, только счастливо улыбнулась, но глаза ее кричали: «Я люблю, люблю и готова на все! Лишь бы вместе… лишь бы с тобой… лишь бы с тобой…»

Венька и Ульянка были до краев наполнены любовью, смотрели друг другу в глаза и молчали. Они так и уснули в объятиях друг друга, мечтая о будущем.

Солнце уже село где—то за домами на окраине города и багровый закат тоже уходил, оставляя над городом теплый вечер, переходящий в ночь…

Два немецких солдата – Хельмут лет двадцати пяти и Курт лет сорока – вошли во двор Венькиного дома, осторожно его обошли, осмотрели все углы, затем очень тихо, озираясь, вошли в сарай.

На топчане, обнявшись, голыми спали Венька и Ульяна. Курт бесшумно подошел к ребятам. Радостный оскал озарил его лицо, он отложил скатку, винтовку и вещмешок в сторону и прошептал:

– Schadenfreude[9]… Хельмут, здесь есть кое—что получше, чем старые вещи.

И, на ходу спуская штаны, бросился к Ульянке. Ребята даже пикнуть не успели, как немец оседлал ее, а Хельмут засунул в рот Веньке свернутую в кляп пилотку и скрутил ему руки ремнем.

Ульяна вскрикнула под немцем и потеряла сознание. Веня попытался вырваться, но получил удар прикладом по голове и тоже потерял сознание. Курт вдруг тяжело и громко задышал, замер, потом закатил глаза, хрюкнул пару раз и отвалился от Ульянки. Хельмут поспешил сменить Курта.

Венька, как в тумане, пытался встать и вырваться, но Курт ударом кулака по голове опять отключил его. Хельмут навалился на Ульянку… Курт одобрительно кивал в такт его движениям. Когда Хельмут закончил и отвалился, по голой ноге Ульянки стекала тоненькая струйка алой крови…

Через некоторое время весьма довольные собой, солдаты—мародеры, деловито поправляя мундиры, вышли из сарая. Курт, самодовольно оглядываясь, сказал:

– За всю войну я впервые почувствовал себя человеком.

Хельмут подхватил:

– Да—да, я тоже… человеком… себя почувствовал… настоящим человеком.

Вдруг Курт остановился и улыбнулся своим мыслям:

– А давай зайдем в дом – может быть, нам и здесь повезет, а? Может, найдем чем поживиться… у меня такая примета есть: если поперло, то этот фарт надо удержать любой ценой. И все получится…

Хельмут радостно гоготнул:

– Пойдем! Может, сегодня и вправду везучий день! И все получится.

Поддерживая друг друга, мародеры вошли в дом.

Венька с трудом разлепил глаза… огляделся… немцев не было. Дотронулся до головы – липкая кровь. Ульянки тоже рядом не было. Он оделся. Держась за стенку, Венька пошел ее искать. Вдруг он увидел – в углу сарая, на перекладине, висит голая Ульяна. Потрясенный, Венька растерялся, он не знал, что делать, и обессиленно осел на пол.

Вдруг услышал, как заскрипела калитка двора. Бросился к щели в сарае и увидел, как во двор вошел человек с ружьем. Венька весь поджался, нащупал под рукой топор и… вдруг в человеке с ружьем узнал своего отца. Его охватила безудержная радость, он отбросил топор в сторону… Чтобы не закричать от радости, зажал ладонью рот. Затем прижался к щели в стене и громко зашептал:

– Папа, папа, я здесь, папа…

Павел Морозов огляделся и зашел в сарай. К нему бросился Венька и чуть не сшиб отца с ног:

– Папочка, родной, ты жив, я так рад… папуля, ты вернулся… какое счастье… папочка…

Павел смотрел на сына счастливыми глазами:

– Веня, сыня мой, а где все? Почему ты в сарае? Где мама, где малышня? – спрашивал отец, обнимая сына.

Венька молчал, а Павел, позвякивая орденами и медалями, с гордостью сказал:

– Моя рота первой прорвала немецкие цепи… я так хотел к вам… обнять всех…

– Папа, да ты герой… столько орденов… – увидев на груди отца награды, сказал Венька.

– Венька… Сыня мой… В Россию пришла война, я должен защищать вас… маму… наш дом… Россию… – он ласково потрепал сына за плечо. – Веня, а где твои братья и сестры? Скорее пойдем к ним! Они подросли? Я так хочу обнять их… я так соскучился…

– Их нет, папа… их нет…

Павел удивленно посмотрел на Веньку.

– Как – нет?! Я так торопился… а куда они ушли и… почему ты в сарае? – Павел увидел кровь на лице и голове сына. – Почему ты в крови? Сыня, где все? Что происходит?

– Их больше нет, папа… их всех совсем нет, – куда—то в сторону сказал Венька.

Павел недоуменно огляделся.

– Что это ты говоришь? Как это – совсем нет… что это значит? Ты что, ты хочешь сказа… – наконец Павел все понял, он как—то неуклюже осел на пол… помолчал…

– Кто? – уже совсем другим голосом спросил он.

Венька судорожно сглотнул и стал рассказывать:

– Немцы… соседка рассказала… меня не было дома… пришли немцы и потребовали золото, деньги… еду, а мама сказала, что у нас нет ни золота, ни денег… а эти гады… они… застрелили ее…