Лезвие Страсти

Павел вскрикнул:

– Господи, Нина! А дети… где твои братья и сестры?

– Архип и Харитоша с девочками со страху побежали, а немцы стали гоняться за ними по двору, как за курами и… всех… – Вениамин не выдержал и заплакал.

По щекам потрясенного отца тоже потекли слезы. Венька сел рядом с отцом, они обнялись, и сын закончил рассказ:

– Когда я пришел, они все лежали вдоль забора, около калитки, и смотрели в небо… я их похоронил там, на кладбище… соседи помогли. Уже десять дней прошло…

Павел сидел, тупо покачивая головой:

– Господи, бедный мой Веня… ой лихо, ой беда… Нина, детки… – Вдруг он остановился. – Веня, а почему ты здесь? Почему не дома и почему ты в крови?

Он попытался осторожно оттереть кровь с головы сына. Венька только морщился от боли и, уклоняясь от рук отца, вертел головой:

– Это немцы меня винтовкой по голове… папа, а соседку нашу – Ульянку, они… повесили… там…

Вдруг во дворе послышалась немецкая речь. Павел сразу схватился за винтовку, Венька потянулся было за топором, но отец сказал:

– Нет, сыня, с этой нечистью я сам… жди меня здесь…

Павел крадучись вышел из сарая. Венька весь напрягся в тревожном ожидании. Он прилип к щели в сарае. Вдруг раздались два выстрела, и вслед за ними – еще один. Венька рванул из сарая.

Немец—мародер Курт был в каске и валялся за оградой двора с тюком за плечами, уткнувшись лицом в землю. На земле лежал раненый отец, а недалеко от него – другой немец—мародер, Хельмут.

Венька бросился к отцу:

– Папа, тебя ранили? Тебе больно? Куда, папа, куда?

Павел открыл глаза, хотел что—то сказать, но в горле у него что—то забулькало, и он только прохрипел:

– О—бид—но…

Венька схватил винтовку отца и бросился было к немцам, но Павел жестом руки остановил сына.

– Сядь и послушай меня… Сыня, когда ты был малышом, ты боялся чудовищ – глиняного Голема… огнедышащего дракона, но ты уже вырос… и ты должен знать, что самое страшное чудовище на земле – это… че—ло—век…

Павел тяжело дышал, лицо покрылось крупными каплями пота, но отец, желая уберечь сына от беды, продолжил:

– Жадный и завистливый че—ло—век… вот его—то и надо бояться, сыня… че—ло—ве—ка. – Он закрыл глаза, его дыхание стало прерывистым.

Венька снял свое пальто, свернул и подложил под голову отцу.

– Папа, тебе больно? Где? Я отомщу этим гадам! Ты только не умирай… папа… не умирай…

– Запомни, сыня, самое страшное чудовище на земле – это жадный и завистливый че—ло—век… Моя бабушка говорила: «Хорошо, что между глазами есть нос, иначе правый глаз сожрал бы левый, из зависти и жадности…» Запомни: зависть и жадность – это самые страшные пороки людей… – Павел задыхался, речь его стала похожа на бормотание, Венька не отходил от него, не зная, как и чем помочь. Наконец Павел смог выговорить:

– Никогда не забывай, что человек, в сущности своей – зверь… и пока есть глаза, зубы, желание, человек будет жаден и завистлив…

– А война, папа? Война тоже… из—за жадности и зависти? Папа, война тоже? – спрашивал Венька, теребя отца. Но Павел молчал… и глаза его, не мигая, смотрели в небо. Венька тоже посмотрел на небо: звезды были высоко. Он прошептал:

– Я отомщу, папа… я отомщу за всех… за все… клянусь тебе… я отомщу… папа, я отомщу…

Вдруг откуда—то с неба словно опустились слова отца:

– Запомни, сыня, самое страшное чудовище на земле – это человек.

Слезы сами катились из его глаз. Вдруг «убитый» Хельмут застонал и попросил пить. Веня поначалу испугался, схватил винтовку отца и даже отошел, а потом вдруг подошел и… со всего размаха ударил немца прикладом по голове. Потом еще раз… и еще. Немец уже умолк, а Венька все никак не мог успокоиться, он плакал, что—то орал и снова остервенело бил мародера прикладом по голове…

Успокоения не было, тревога нарастала. Мир рухнул… Огромный мир с бездонным небом, в котором жил Венька, одномоментно рухнул, утащив за собой все, что было дорого и важно. Веньку больше ничто – и никто – ни с чем не связывало на этой земле. Теперь месть и только месть придавала Веньке силы жить. Он потерял всех, кого любил и кто был ему дорог…

Венька решил уйти на фронт. Слова отца «Родину надо защищать» стали для него главными на всю оставшуюся жизнь. Он ощущал это слово всем своим существом, но хотел понять – что это?

А в отдельном кабинете пивной «Король Фридрих Второй» Краузе продолжает разговор с Эшингером:

– Да, герр генерал, я счастлив, что теперь среди истинных арийцев, слышу родную речь и полной грудью вдыхаю родной воздух. Мне тут случайно под руку попали стихи… Я, правда, не знаю, кто их автор, но, разрешите, я прочту Вам эти стихи…

Фридрих, закатив глаза вверх, начинает нараспев читать:

Фридрих заканчивает и, как бы стесняясь «магии» стихов, говорит:

– Герр генерал, в этих строках так много экспрессии… силы, настоящего неме… гм… так много арийского…

Эшингер бросает многозначительный взгляд на Рихтера, на Лерманна… а затем спрашивает Фридриха:

– Скажите мне, молодой человек, только искренне… вы хотите служить возрождению былого величия Германии?

– Всем сердцем, герр генерал, я почту за честь… я уже поступил на учебу в университет, я наверстаю все, что упущено и… обрету в себе истинного нем… истинного арийца. Для меня выше этого ничего нет… Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой, – отвечает, чуть улыбаясь, Фридрих, он интуитивно чувствует, что генерал Эшингер верит ему.

Эшингер бросает мимолетный взгляд на Лерманна, опять внимательно смотрит на Фридриха и говорит:

– Мне нравится ваш ответ. Мы еще не раз увидимся и… поговорим. До встречи мой юный друг.

Эшингер и Лерманн прощаются с ними и выходят.

Рихтер и Фридрих идут в зал к офицерам. Вдруг Рихтер останавливается и многозначительно жмет руку Фридриху:

– Я рад за тебя, друг мой, все мы ищем свой путь… И это здорово, что ты поступил в университет. Ты найдешь свой путь… мы все тебе поможем. – Рихтер обнимает Фридриха, а затем поворачивается к офицерам и кричит: – Господа, выходим, пора отправляться…

Офицеры одеваются и выходят на улицу.

Москва. В отделе аналитики ИНО ОГПУ открывается дверь, входит радист и передает секретарю конверт – это шифровка. Секретарь регистрирует конверт и передает далее. И вот наконец донесение расшифровано и передано адресату: «ПИЛОТ – ШТУРМАНУ: Фриц Курт[11] – резидент „Вольф“, с ним 8 кротов, на 6 мехзаводе в Ленинграде». Иконин улыбается и идет к начальству.

Берлин. Посольство Коста—Рики. В зале – дипломатические работники, кавалеры с дамами. Рихтер, Фридрих, офицеры собрались у стойки буфета. Они весело пьют шампанское, беседуют, балагурят. Около Фридриха оглушительно хлопает пробка от шампанского.

Это напоминает Фридриху декабрь 1916 года, окопы.

Раннее утро, над землей – легкий туман. Позиции русских и немцев разделяет узкая полоска нейтральной земли. Где—то вдалеке, за окопами русских солдат, раздается взрыв. В окопе – унтер, двое солдат и рядовой Вениамин Морозов с винтовкой. Из тумана выходят два немецких солдата с белым флагом. Они несут деревянный ящик. Венька вскидывает винтовку – один из немцев падает.

Унтер, оглядывая окопы, закричал недовольным голосом:

– Кто стрелял? Морозов, опять ты?!

– Так точно, Ваше благородие! Немцы – наши враги…

– А белый флаг ты не видишь, Морозов, а? Холера тебя забери… «немцы – наши враги», – передразнил унтер.

Вениамин знал: унтер ждет парламентеров – они приносят сигареты и выпивку. Это было хорошо и для солдат, и для унтера. Но когда пьяные солдаты начинали брататься, унтера за это наказывали – это уже было плохо для всех. Унтер становился люто неуправляемым, и попадало всем, без разбора.

– Ваше благородие, мы царю—батюшке присягали немцев убивать, – не сдавался Венька.

– Ах, ты… сукин сын, он же к нам с белым флагом шел! Зенки у тебя повылазили, что ли?! «Присягал» он… – проворчал недовольный унтер и погрозил Веньке уже кулаком. – Смотри, накажу… Ты ж не слепой? Немец—то с белым флагом шел… «Присягал» он… Ты дурака не валяй…

Из траншеи видно – опять идут парламентеры с белым флагом и ящиком. Морозов снова прицелился. Унтер грубо его схватил, оттолкнул от бруствера и, еле сдерживая свой гнев, сказал:

– Ну, будя, Морозов! Будя… ты у нас хто, писарь? Вот иди и пиши. Все! Уймись! Иди, чтоб я тебя не видел… тут.

Венька отошел в сторону. Немцы подошли к окопу, поставили ящик на землю. Унтер и солдат с бабьим лицом по фамилии Зайцев подошли и заглянули: в ящике – бутылки со спиртным. Немцы говорили что—то непонятное. Но унтер, увидев радостное лицо солдата Зайцева, нахмурился. А солдатик жалостно просил:

– Господи, сотвори чудо! Дай хоть разик попробовать заморского вина!

Немцы достали из ящика бутылки с вином, со шнапсом, папиросы, сигареты и стали что—то говорить. Солдат Зайцев толкнул Веньку в бок и задвигал бровями:

– Чего они говорят—то? Ты ж понимаешь… ну так переведи обчеству… не молчи…

Венька принялся переводить:

– Говорят, что надо прекращать войну, что все люди братья, что надо расходиться по домам, что надо хлеб сажать… ну все как в прокламациях… им тоже, видать, надоела эта война.

Немцы стали раздавать вино, шнапс и папиросы, каждый раз приговаривая «битте». Солдаты тоже не молчали, они разбирали подарки и комментировали Венькин перевод:

– Правильно немцы говорят…

– Хватит вшу кормить…

– Плесни мне поболе, не жалей, не свое…

– Пора по домам, бабы ждуть!

– От человек, тебе бы только бабу…

– Ну, не мужика же, я ж не басурман какой… я ж православный… нам содом ни к чему…

– Хватит болтать… наливай, раз православный…

Немцы раздали подарки, послышалось дружное «Ура!». Началось так называемое «братание». Немецкий солдат Лерманн, увидев, как лихо Венька общается с немцами, подошел и протянул ему руку.

– Здравствуйте. Вы хорошо говорите на немецком. Вы, наверное, дворянин? А почему – рядовой? Вас разжаловали? – спросил он на немецком.

Венька удивленно посмотрел на немца и улыбнулся:

– Нет, я не дворянин, я полковой писарь…

Они пожали друг другу руки.

– А я – член «Союза Спартака»[12], – сказал немец.

– Вот это да… так Вы – коммунист? – удивился Морозов.

– Да, камрад, я – коммунист… а Вы?

Разговаривая, они отошли в сторонку.

Берлин, зал приемов посольства Коста—Рики. Английский посол в Германии сэр Рональд Линдсэй[13], Лотар Эшингер, Рихтер Кёниг, Фридрих Краузе и другие участники встречи продолжают беседу.

– Великобритания уверена, все разногласия по военной составляющей Германии устранены, и вопросов нет, друзья мои, – торжественно произносит сэр Линдсэй.

– Тем не менее, Англия выступила против подписания торгового договора между Германией и Советами, – говорит Эшингер.

Линдсэй легонько хлопает генерала по плечу:

– Да, сэр… но 16 сентября 1928 года было совместное заявление Антанты и Германии о необходимости нового плана и графика репараций… и поэтому Великобритания как вечный арбитр и вечный…

Неожиданно в разговор вмешивается Рихтер:

– И вечный враг России… Англия мечтает, вот уже пятьсот лет, о ее полном уничтожении чужими руками, например, нашими… Я прав, сэр? – подобострастно улыбаясь, спрашивает он. Но Линдсэй уже вспылил:

– Что Вы себе позволяете? Кто Вы такой? Кто Вам дал право так со мной разговаривать? Черт—те что!

Возмущенный, Линдсэй резко встает. Рихтер пытается смягчить его гнев:

– Простите, сэр, я солдат… и называю вещи своими именами. И, заметьте, сэр, я не вижу ничего плохого в… полном уничтожении России…

Эшингер тут же подхватывает:

– Мы все не против… Да, мы все разделяем Вашу точку зрения, сэр.

– Мою «точку зрения»? Ну, знаете ли… мне пора…

Линдсэй резко встает и направляется к выходу. Эшингер и Рихтер идут за ним, но Линдсэй не возвращается. Эшингер, недовольный поведением Рихтера, говорит:

– Рихтер, пора бы Вам научиться произносить то, что люди хотят от Вас услышать. Война закончилась. Они наши союзники и… дают нам деньги…

Эшингер и Рихтер выходят к веселящимся офицерам на улицу, где то и дело слышится: «Prosit Neujahr» или «Prost Neujahr»[14].

Генштаб Германии. Начальник управления сухопутных войск Веймарской Республики генерал Ханс фон Сект[15] проводит совещание.

– Германия и Россия проиграли войну, каждая по—своему, хотя мы были по разные стороны фронта. Но сейчас, как вы знаете, Германия активно помогает СССР строить заводы и восстанавливать промышленность.

Среди участников совещания слышен ропот недовольства. Сект чуть улыбается уголками губ и продолжает доклад:

– Взамен этого… Германия на территории СССР создает учебные центры по подготовке своих военных кадров. Там, в России, мы обучаем наших танкистов, летчиков, военных химиков и специалистов необходимым нам военным профессиям. Вы знаете, что по Версальскому договору нам запрещено иметь свою армию, но мы нашли форму…

Его перебивает молодой полковник из первого ряда:

– Простите, господин генерал, но немца в России скрыть просто невозможно… и эта учеба может Германии выйти боком… если Англия и Франция пронюхают об этом…

Сект усмехается, обводя всех взглядом, и говорит:

– Нет, не пронюхают, у всех курсантов на руках – русские документы с русскими именами и русскими фамилиями…

В зале раздается хохот.

Берлин. Посольство Коста—Рики. Продолжение приема для ветеранов войны, устроенного послом Коста—Рики. В зале – старшие и младшие офицеры немецкой армии. Входит посол Коста—Рики Паоло Фернандес. Это бравый генерал лет шестидесяти, с ним – его жена Лаура. Офицеры с ними раскланиваются, Рихтер подводит Фридриха к послу:

– Позвольте представить Вам, Ваше превосходительство, барона Фридриха фон Краузе, он благополучно вернулся в Германию из нашей колонии в Африке, дабы обрести себя на родине и служить ей.

Посол благосклонно улыбается в ответ:

– Фернандес Паоло… я рад, весьма рад, молодой человек, Вашему стремлению служить Родине… весьма похвально.

Посол представляет Фридриху свою красавицу—жену:

– Моя супруга… Фернандес Лаура…

Тридцатилетняя красавица Лаура стреляет огненно—черными глазами по Фридриху, а посол продолжает:

– Я глубоко убежден, герр Рихтер, Ваше дело получит достойное развитие, и Германия вернет былое величие…

Лаура нарочито зевает.

– Ваше превосходительство, у нас две проблемы: первая – как покончить с кризисом, и вторая – как нам вернуть Германию в границы империи Вильгельма Первого? – высказывает послу все свои мысли и сомнения Рихтер.

– Ну, с такой—то гвардией, я думаю, у Вас, друг мой, не может быть ни больших, ни маленьких проблем… – посол, доброжелательно улыбаясь, оглядывает всех офицеров. – Я думаю, и не будет, мой юный друг…

Лаура и две дамы скучают, неподалеку от них также не знают, чем заняться, Фридрих Краузе и один из младших офицеров Антон Шнейн. Однако стоит Фридриху и Антону подойти к дамам, как Лаура оживает. Поигрывая веером, она сразу начинает кокетничать с Фридрихом. В это время раздается клич Рихтера:

– Господа, герр Паоло приглашает всех на веранду покурить сигары.

Лаура смотрит на Фридриха.

– А Вы, барон… Вы тоже курите?

Фридрих улыбается и отрицательно качает головой.

– Замечательно… а Вы танцуете, барон?

Фридрих утвердительно кивает и, щелкнув каблуками, приглашает ее на танго. Они кружатся в танце.

Антон, увидев страшненькие лица товарок Лауры, убегает на веранду к офицерам – курить. Паоло, Рихтер и несколько офицеров курят на веранде.

Пока Фридрих и Лаура танцуют, две дамы, не блистающие, очень мягко говоря, красотой, остаются без кавалеров и с завистью смотрят на Лауру. Та, прижавшись к кавалеру, вся отдается танцу.

– Ах, барон, Ваш голос, Ваши глаза, Ваш запах и… руки меня сводят с ума, – говорит она с придыханием.

Но вот танец заканчивается, и она садится за свободный столик. Фридрих приносит шампанское в бокалах. Отпив глоток, Лаура складывает веер:

– Завтра я буду в Zоо… у пруда…

Она раскрывает три секции веера, Фридрих улыбается.

Впервые Фридрих узнал, что существует «язык веера», еще в Школе разведки, на лекции. Инструктор, держа в руках книгу «Хороший тон», говорила курсантам о «языке веера»:

– Когда во времена целомудрия и скромности юные красавицы не могли заговорить с кавалером и уж тем более сказать ему о своих симпатиях… вот тогда—то веер и стал их спасением. Стоило даме пару раз поманить открытым веером кавалера к себе, и он – у ее ног… вот она уже вальсирует с ним и принимает его комплименты.

Инструктор оглядела курсантов и продолжила свой рассказ:

– Супруга князя Багратиона, княгиня Екатерина Павловна, жила в Вене в 1804 году. Устроила у себя в доме светский салон. Никто и подумать не мог, что она шпионит против Франции, а княгиня именно с помощью веера сообщила адъютанту Багратиона дату первого сражения, которую назначил Наполеон.

Инструктор раскрыла веер на створке, где была надпись, и показала курсантам. Затем взяла со стола книгу.

– В 1911 году вышла эта книга «Хороший тон» – сборник правил и советов. Здесь есть глава «Язык веера», – сказала она. – Значимость веера как изысканного предмета дам возросла, и появился так называемый «язык веера». Этот секретный код дам стали применять и использовать в разведке военные…

Курсанты подошли и стали разбирать и рассматривать лежащие на столе веера. Инструктор продолжала:

– Если приложить веер левой рукой к правой щеке, то это будет означать – «да», а вот приложить открытый веер правой рукой к левой щеке означает – «нет». Открытым веером махнуть несколько раз к себе означает – «я хочу танцевать». Ударить веером по ладони означает – «я жду ответ». Если это понятно, товарищи курсанты, перейдем к практическим занятиям…

На одной из аллей берлинского Zоо Фридрих с букетом цветов встречает Лауру, целует ей руку и вручает букет. Они беспечно гуляют по Zоо, глазея на зверей в клетках. Она говорит с ним языком веера, а Фридрих отвечает ей словами. Им хорошо, они дурачатся.

Вдруг Лаура тянет его за руку и говорит, улыбаясь, тоже словами:

– Ну, хватит ребячества, Фридрих, я сняла номер в гостинице, пойдем… это здесь, рядом.

Фридрих улыбается ей и отвечает:

– Да, Лаура, пойдем…

Фридрих и Лаура – в номере гостиницы. И опять свидание – в стиле фильмов тридцатых годов: Лаура бросается в объятья и страстно целует Фридриха, он что—то говорит ей, она ложится на диван и призывно протягивает к нему руки. Опять – объятья и поцелуи… она бежит по комнате, он догоняет ее, и они падают на диван…

Москва. В отделе аналитики ИНО ОГПУ открывается дверь, входит радист и передает секретарю конверт – это шифровка. Секретарь регистрирует конверт и передает далее. И вот наконец донесение расшифровано и передано адресату, начальнику аналитического отдела: «ПИЛОТ – ШТУРМАНУ: работаю над получением паспорта гражданина Коста—Рики».

Берлин. Номер в гостинице. Умиротворенная Лаура счастлива, она лежит и целует Фридриха:

– У меня нет слов… ты гениальный любовник, я готова на все… проси чего хочешь, – она заглядывает ему в глаза и снова начинает ласкать его.

– Лаура, дорогая, мне ничего не надо… у меня все есть… Спасибо… – говорит Фридрих.

– Жаль, что не могу положить к твоим ногам весь мир… ты достоин этого. – Она обнимает его.

Фридрих лукаво улыбается:

– Ну, весь мир мне и не надо, а вот паспорт гражданина Коста—Рики я у тебя попрошу…

Лаура от удивления аж подскакивает в кровати. Она спрашивает:

– Тебе нужен паспорт гражданина Коста—Рики? Тебе? Зачем?

– Нет, не мне… мой товарищ после контузии попал в психушку и ухитрился бежать, но без документов… – разводит руками Фридрих, – ему здесь не жить.

Лаура недоверчиво кивает:

– Я дам тебе паспорт… только поклянись, что ты со мной не… из—за паспорта…

Фридрих улыбается, поднимает правую руку и говорит:

– Клянусь, любовь моя, я не из—за паспорта с тобой… о боже, ты такая прелесть… – Он обнимает ее, но стук в дверь номера прерывает эту идиллию любви…

Фридрих накидывает халат и выглядывает в коридор.

Перед ним стоит консьержка:

– Простите меня, пожалуйста, но эти господа офицеры… – она игриво кивает на стоящих недалеко трех пьяненьких офицеров, – собирают своих однополчан—кавалеристов… и велели опросить всех мужчин… А Вы такой… бравый… вот я и решила, может быть, Вы тоже кавалерист…

Ее слова развеселили Фридриха.

– Я? Кавалерист? Нет, фрау, Вы ошиблись… я совсем не кавалерист… нет… – ответил он, смеясь.

В Мюнхенском университете встретились генерал Лотар фон Эшингер и профессор Карл Хаусхофер[16]. Они расположились в кабинете института Географии… На столе для переговоров с одной стороны на подносе стоят бокалы с пивом, лежат бутерброды, закуски, на другой находятся чертежи. Они сидят за столом друг против друга, пьют пиво и беседуют.

– Сегодня получение так называемой «свободной энергии» и возможность ее беспроводной передачи в любую точку земного шара – уже реальность, – говорит Карл Хаусхофер.

– Да, профессор, я помню все заявления и опыты Николы Теслы, – нетерпеливо отвечает Эшингер.

– Нет, речь уже идет не о работах Теслы… я говорю об уникальных медиумах «Vri—il»[17] – эти девушки с помощью телепатии смогли принять из космоса… сообщения…

– А, так Вы говорите о Летательном Аппарате, который изменяет ход времени в полете? Вы это имеете в виду? – перебивает Эшингер Хаусхофера.

– Да, эти красавицы—медиумы «Vri—il» смогли перевести на немецкий и расшифровать большую часть текста и даже объяснения к чертежам этого Летательного Аппарата…

Эшингер усмехается:

– Скажу честно… это нечто удивительно фантастическое, впрочем, как и все, что связано с «Туле»[18] и Шамбалой[19]…

Теперь усмехается Хаусхофер:

– А я не рассказывал Вам о встрече с русским ученым Барченко… в Женеве, еще в 1922 году, на конгрессе? Дело в том, что я когда—то был членом одной русской масонской ложи… – Хаусхофер поудобнее устраивается на стуле и продолжает рассказ: – А этот Барченко намекал, что чекисты уже разрабатывают экспедицию в Шамбалу, их интересуют знания и архивы Тибета.

Эшингер удивляется:

– Как – Шамбалу? Ведь русские вели свои эзотерические исследования на Кольском полуострове…

– Да—да, на Кольском они ищут так называемый «камень с Ориона»[20] – он накапливает, как они думают, и передает психическую энергию на расстоянии… – подтверждает Хаусхофер. – Но область психической энергии еще малоисследована, а, точнее, пока никому не ведома…

– Точно… где—то я читал… или кто—то говорил об опытах этого Барченко о передаче мыслей на расстоянии… о каких—то голосах Полярной звезды… – говорит Эшингер.

Хаусхофер с довольным видом кивает:

– Барченко – интересный ученый… хорошо бы хоть одним глазком глянуть на их исследования. Я попросил Гемппа – шефа Абвера[21] – помочь нам, но у них пока нет по этой тематике вообще никой информации…

Эшингер ухмыляется:

– Еще бы, у Веймарской Республики – слабая разведка, а у русских коммунистов – большой опыт конспирации и шифровки своей работы…

Тибет, Лхаса. Дацан, служба… Здесь какая—то особая атмосфера в храме. Келья ламы[22]. Далай—лама[23] и его помощник разбирают и передают человеку в одежде ламы какие—то чертежи и артефакты. Человек в одежде ламы складывает их в переметные сумки «уута», изготовленные из бычьей шкуры. Пройти по горным тропам Тибета без ууты просто невозможно. Человек в одежде ламы практически не отличается от жителей Шамбалы: у него длинные волосы, а, может быть, парик, козлиная узенькая китайская бородка, чуть раскосые глаза и полноватые чувственные губы. Говорил «лама» подбирая слова, как будто только вчера выучил их язык. Наконец Далай—лама отпустил его, махнув на прощание рукой. Но человек в одежде ламы подошел и поцеловал Далай—ламе руку, что—то вложив в нее.

Москва. Лубянка. НКВД. Кабинет комиссара госбезопасности третьего ранга Глеба Бокия[24] в Спецотделе шифрования и парапсихологических исследований. Здесь директор Института Мозга, академик Владимир Бехтерев, консультант из Ленинграда, Александр Барченко[25], руководитель специального научного центра по изучению нейроэнергетики и заместитель Бокия по научным исследованиям и другие сотрудники Спецотдела, они обсуждают текущий план работ.

– По агентурным сведениям в Германии общество «Туле» работает над темами, параллельными нашим. Они вышли на тайны Тибета еще в прошлом веке, а в 1908 году проникли в Шамбалу, об этом мне говорил Гурджиев[26], – сказал Бокий.