Тень в Зеркале

Часть 1: Лицо Следователя

Пролог

Тишина в кабинете была особого свойства. Она не была пустой или безжизненной; она была густой, вязкой, словно насыщенной взвесью из пыли и застывшего времени. Ее нарушал лишь мерный, навязчивый тик старинных напольных часов в углу, отбивающий секунды, которых для хозяина кабинета уже не существовало.

Доктор Виктор Орлов сидел в своем кожаном кресле, откинув голову на высокую спинку. Его поза могла показаться расслабленной, позой человека, задремавшего после тяжелого дня, если бы не неестественный разворот головы и не широко открытые, остекленевшие глаза, уставившиеся в потолок с замысловатой лепниной. В них застыло не удивление и даже не страх, а нечто более глубокое и жуткое – безмолвное понимание, последняя мысль, навеки отпечатавшаяся на сетчатке.

Свет от массивной бронзовой лампы на столе падал под острым углом, выхватывая из полумрака морщинистый лоб, седые щетинистые виски и темное, почти черное пятно на белоснежной рубашке, аккурат под левой ключицей. Рука безвольно свесилась с подлокотника, пальцы почти касались пола, где валялся осколок хрустального пепельницы.

Но главным, доминирующим элементом в этой мрачной композиции были зеркала.

Они стояли повсюду. Большие овальные в резных золоченых рамах, маленькие круглые на мраморных подставках, строгие прямоугольные в темном дереве. Они были расставлены на ковре полукругом перед креслом, на книжных полках, на маленьком столике для кофе. Каждое было повернуто так, чтобы ловить отражение доктора. И в каждом из них, под разными углами, застыло его бледное, безжизненное лицо. Десятки Викторов Орловых смотрели в одну точку, создавая клаустрофобический, сюрреалистичный атлас смерти. Это не было похоже на беспорядок или хаотичный поиск; это был тщательно выверенный, почти сакральный ритуал. Свет от лампы множился в стеклянных поверхностях, дробился, создавая призрачные блики, которые колыхались на стенах, заставленных книгами, при каждом движении воздуха от сквозняка.

Воздух пах старыми фолиантами, дорогим коньяком и едва уловимой, но неотвратимой металлической нотой крови, смешанной с ароматом лаванды.

Взгляд невидимого наблюдателя скользил по комнате, выхватывая детали: приоткрытую дверцу шкафа с аккуратными папками, на одной из которых золотом было вытеснено «Э.С.»; недопитый бокал коньяка на столе; тонкую серебряную цепочку, валявшуюся рядом с осколками пепельницы.

И тогда этот скользящий взгляд упал на одно из зеркал, самое большое, висевшее на стене напротив доктора. В нем, как в театре марионеток, отражалась вся сцена: и кресло с его вечным теперь постояльцем, и тикающие часы, и другие зеркала, уходящие в бесконечную перспективу.

Но было кое-что еще.

На самом краю отражения, в его темном, почти неосвещенном секторе, где сходились тени от высокого книжного стеллажа, мелькнуло движение. Неясное, едва заметное. Просто пятно более глубокой тьмы, которое на мгновение сдвинулось, изменило форму. Оно было там лишь долю секунды – не человек, не силуэт, а скорее сгусток мрака, наделенный зыбкими очертаниями. И тут же исчезло, растворившись в общем фоне.

В кабинете снова осталась только тишина, нарушаемая тиканьем часов. Десятки пар глаз из зеркальных глубин продолжали безучастно взирать на своего хозяина. Но в воздухе повисло новое, леденящее душу ощущение – ощущение присутствия. Присутствия того, кто все еще был здесь, притаившись за границами прямого зрения, наблюдая за своим произведением. Того, чье отражение лишь на миг выдало его, прежде чем снова спрятаться в лабиринте стекла и тени.

Глава 1. Разбитое зеркало

Сирена, отрывистая и тревожная, стихла где-то внизу, у подножия элитного жилого дома, словно проглоченная его стерильным, подчеркнуто благополучным фасадом. Войдя в подъезд, пахнущий морозным воздухом и дорогим парфюмом, Ирина Сомова на мгновение закрыла глаза, отсекая внешний шум. Так боксер входит в ринг – собранно, с холодной концентрацией. Она вдохнула, выдохнула, и когда ее веки поднялись, в глазах не осталось ничего, кроме острого, сканирующего внимания.

Лифт поднялся на последний этаж беззвучно, словно его тоже купили за немалые деньги. Дверь в квартиру №14 была приоткрыта. Возле нее стоял бледный, как полотно, участковый и два опера, старающихся не смотреть внутрь. Молодой следователь, Коляшин, только что получивший повышение, переминался с ноги на ногу, сжимая планшет. Увидев Ирину, он выдохнул с облегчением.

«Ирина Викторовна, слава богу. Там… там такое…»

«“Слава богу” – это не протокольный термин, Евгений Олегович,» – отрезала Ирина, не глядя на него, натягивая латексные перчатки. Ее голос был ровным, без металла, но и без тепла. Инструмент. «Кто первый на месте?»

«Участковый. Вызов анонимный, с домашнего телефона покойного. Говорил мужчина, коротко: “В квартире Орлова труп” и бросил трубку.»

Ирина кивнула и переступила порог. И остановилась, как вкопанная.

Первым накатил запах. Сладковатый, тяжелый, уже знакомый ей по десяткам других дел – запах смерти, еще не успевшей перейти в стадию разложения, но уже безвозвратно впущенной в пространство. Но под ним витал другой, более тонкий – лавандовый полироль, старый переплетенный кожа и дорогой коньяк. Запах жизни, которая еще не поняла, что ее здесь больше нет.

И тогда ее взгляд скользнул по интерьеру, и воздух словно вытянулся из легких.

Кабинет был просторным, богатым, но не вычурным. Книги от пола до потолка, темное дерево, кожа. И зеркала. Десятки зеркал. Они стояли, висели, лежали на поверхностях, создавая сюрреалистичный, клаустрофобический лабиринт. Большие и маленькие, в золоченых и строгих рамах, они были расставлены с пугающей, почти математической точностью, образуя некий странный фокус вокруг высокого кожаного кресла.

В кресле, откинувшись назад, сидел он. Доктор Виктор Орлов. Седая щетина на щеках, полуоткрытый рот, широко распахнутые глаза, уставленные в потолок. Взгляд остекленевший, но в нем, как показалось Ирине, застыло не ужас, а какое-то ошеломленное понимание. Темное пятно на его белой рубашке, под левой ключицей, говорило о причине смерти куда красноречивее любых слов.

Но самое жуткое было в отражениях. Во всех этих зеркалах, под разными углами, сидели десятки мертвых Орловых. Они смотрели на нее со всех сторон, множились, уходя в призрачную перспективу. Свет от массивной настольной лампы дробился в стекле, создавая движущиеся блики, которые плясали по стенам, и на миг Ирине померещилось, что в глубине какого-то из отражений мелькнула тень.

«Господи…» – прошептал за ее спиной Коляшин. – «Что это? Ритуал какой-то?»

Ирина не ответила. Она медленно, как хищник, начала двигаться по периметру, стараясь не попадать в поле зрения зеркал. Ее мозг, отточенный годами работы, уже анализировал, отсекая эмоции. Поза жертвы. Отсутствие признаков борьбы. Удар точный, вероятно, ножом, с близкого расстояния. Знакомый? Доверял настолько, чтобы подпустить близко? Или удар был так неожидан, что жертва не успела среагировать?

Ее нога наткнулась на что-то хрустящее. Она наклонилась. Осколки. Не стекла, а хрусталя. Маленькая изящная пепельница была разбита вдребезги. Рядом валялась тонкая серебряная цепочка без кулона.

«Сними это,» – тихо сказала она Коляшину, указывая на цепочку. – «И все осколки. Аккуратно.»

Она выпрямилась и невольно встретила свой собственный взгляд в одном из зеркал, стоявших на полу. Отражение было бледным, с темными кругами под глазами, с напряженными складками у губ. Знакомое лицо, но сегодня оно казалось ей чужим, отстраненным, как маска.

Не мой день, – мелькнула у нее короткая, обрывочная мысль, и она тут же отогнала ее, как назойливую муху.

«Ищем все, что не зеркало,» – скомандовала она, обращаясь к операм. – «Блокноты, записи, компьютеры, телефоны. Особое внимание на папки с инициалами пациентов. И… – она обвела комнату взглядом, – найдите того, кто все это расставил. Никто не уходит. В этой квартире есть еще кто-то.»

Ее слова повисли в густой, наполненной смертью тишине. И в этот момент тиканье старинных напольных часов в углу прозвучало особенно громко, словно отсчитывая секунды до того, как чья-то тень снова шевельнется в глубине стеклянного лабиринта, на этот раз – наяву.

Глава 2. Пациенты доктора Орлова

Дождь за окном превратился в монотонную барабанную дробь, отбивающую такт допросу. Орловский особняк, запертый на все замки и опечатанный полицией, теперь служил временным оперативным штабом. Четыре человека сидели в гостиной, настолько просторной и безличной, что она напоминала холл дорогой клиники. Их отвели сюда сразу после обнаружения тела – «для сохранения следственной цепочки», как формально объявила Ирина. На самом деле, она хотела держать их в поле зрения.

Ирина стояла у камина, в котором никогда не разводили огонь, и изучала их. Не спеша, методично, как сканер, считывающий информацию. Она приказала рассадить их по разным углам, чтобы исключить невербальный обмен. Теперь они напоминали экспонаты в музее странных судеб.

Первый. Александр Волков. Мужчина лет сорока пяти, с телом боксера и глазами загнанного зверя. Он сидел, сгорбившись, на краю стула, пальцы судорожно вцепились в колени. Его взгляд беспрестанно метался по комнате, выискивая несуществующие камеры, подслушивающие устройства, угрозы. Когда в соседней комнате упал какой-то предмет, он вздрогнул всем телом, словно от удара током. Параноик, – мгновенно диагностировала Ирина. Классический случай. Орлов явно работал с его манией преследования.

Вторая. Лидия Черткова. Худая, почти прозрачная женщина с волосами цвета пакли и огромными, невидящими глазами. Она не смотрела на Ирину, а скорее смотрела сквозь нее, ее внимание было поглощено узором на персидском ковре. Пальцы ее перебирали край платья, и она тихо, нараспев, что-то бормотала себе под нос. Ирина смогла разобрать лишь обрывки: «…она не хотела выходить… она боялась его… а Он сказал…» Диссоциативное расстройство, – мысленно констатировала Ирина. Разговор о себе в третьем лице. Возможно, множественные личности. Опасная и непредсказуемая.

Третий. Сергей Поляков. Молодой человек, слишком красивый, чтобы это не быть его главным проектом. Идеальная стрижка, дорогой, но не кричащий кашне, пальцы с ухоженными ногтями. Он сидел расслабленно, откинувшись на спинку кресла, и его взгляд, томный и немного скучающий, скользил по окружающим с легким презрением. Время от времени он ловил свое отражение в темном экране выключенного телевизора и поправлял прядь волос. Нарцисс. Патологическая самовлюбленность. Видел в Орлове не врача, а соперника, отца-конкурента за внимание к собственной персоне.

Четвертый. Олег Степанов. Самый старший из них, полный, лысеющий мужчина. Он был бледен и покрыт липкой испариной. Его дыхание было частым, поверхностным. Он сидел ближе всех к двери, но при этом вжался в кресло, как будто боялся, что пространство комнаты вот-вот поглотит его. Когда Ирина вошла, он инстинктивно отшатнулся, словно от удара. Агорафоб. Паническая боязнь открытых пространств, скопления людей. Убийство в запертом кабинете – его личный ад, материализовавшийся.

«Начнем с вас, господин Волков,» – голос Ирины прозвучал в тишине комнаты резко, как выстрел. Все вздрогнули, кроме Сергея.

Александр поднял на нее воспаленный взгляд. «Я ничего не знаю. Я пришел на сеанс. Он должен был помочь. А там… там это.» Он мотнул головой в сторону кабинета. «Вы понимаете? Он был частью этого! Частью системы! Они следят за мной через него! А теперь убили, чтобы я молчал!»

«Кто «они»?» – спокойно спросила Ирина, делая пометку в блокноте.

«Не знаю! Но они везде!» – его голос сорвался на крик. – «В вашей полиции тоже есть их люди! Вы все куплены!»

Ирина не реагировала на истерику. «Что вы делали в момент убийства?»

«Сидел в комнате для ожидания! Читал журнал! Там были… неправильные статьи. Они были обо мне. Я все понял и сидел тихо.»

Алиби, которое невозможно проверить, потому что он был один, – подумала Ирина. И идеальный мотив – параноидальная вера в то, что врач против него.

Она перевела взгляд на Лидию. «Лидия Петровна?»

Женщина медленно подняла на нее глаза. Взгляд был пустым, как высохшее озеро. «Лидия не здесь» – тихо и отчетливо сказала она. – «Она ушла, когда стало страшно. Сейчас я. А я ничего не видела. Мы никого не пускали внутрь.»

Ирина почувствовал легкий холодок по спине. «Мы?»

«Мы. Я и ОН. Он сильнее. Он мог бы не пустить, но… он тоже испугался. Доктор хотел нас запереть. Навсегда.»

Ирина переглянулась с Коляшиным, который стоял у двери, стараясь не проявлять эмоций. «ОН». Второй. Возможно, агрессивный.

Сергей Поляков фыркнул. «Прекрасный психодраматический кружок, не находите, товарищ следователь?» – его голос был сладким, язвительным. – «Виктор Андреевич обожал своих уродцев. Коллекционировал нас, как бабочек. Но он забывал, что даже бабочка может укусить, если ее прижать к стене.»

«Он вас «прижимал к стене»?»

«Метафора, дорогая, всего лишь метафора,» – он изящно отвел рукой. – «Он пытался лезть в душу с грязными сапогами. Указывал, что мое восприятие себя «неадекватно». Завидовал, конечно. Старость – она такая беспощадная к тем, кто не умеет за собой следить.» Сергей демонстративно посмотрел на свое отражение. «Я был в ванной комнате. Поправлял волосы. Ужасная влажность сегодня, просто кошмар для укладки.»

Ирина игнорировала его позерство. «Олег Михайлович?»

Полный мужчина вздрогнул так, что кресло под ним заскрипело. «Я… я сидел тут же. В этой комнате. Я никуда не хожу. Мне плохо в больших пространствах. Я слышал… мне послышался крик. Или стон. Я не уверен. Я зажал уши и ждал, когда все закончится.» Он говорил захлебываясь, его глаза умоляли о пощаде. Самый безобидный. Или самый искусный актер.

Ирина закончила краткие допросы и вышла в коридор, давая указания Коляшину: «Никого не отпускать. Проверить их алиби на месте. Опросить персонал, были ли еще посетители. И найти историю болезни на пятого пациента. Инициалы «Э.С.». Он – наш призрак. И, возможно, наш убийца.»

Она обернулась и еще раз бросила взгляд на четверых, запертых в роскошной гостиной. Четыре сломанных мира. Четыре потенциальных убийцы. Каждый со своей правдой, каждый со своей тьмой. И где-то между ними, в зеркальном лабиринте прошлого доктора Орлова, скрывался пятый. Тот, чье отражение еще предстояло поймать.

Глава 3. Первая трещина

Кабинет Орлова, лишенный своего хозяина и зеркал, которые увезли на экспертизу, выглядел сиротливо и обезображено. На ковре остались пыльные прямоугольники и круги, словно ожоги от невидимого огня. Воздух, хоть и проветренный, все еще хранил сладковатый шлейф разложения, смешанный с запахом пыли, поднятой при обыске.

Ирина осталась в комнате одна. Она стояла посреди этого хаоса, чувствуя, как тиканье напольных часов отдается в висках назойливой болью. Шум дождя за окном превратился в ровный гул, белый шум, который должен был успокаивать, но на котором, как на темной воде, всплывали обрывки ее собственных мыслей. Беспорядочных, тревожных.

…темнота, и холодный паркет под босыми ногами…

…чужой голос, приглушенный, говорит: "ты должна понять…"

…ощущение падения, бесконечного, в черную бездну…

Она резко тряхнула головой, прогоняя наваждение. «Не выспалась, – сурово прошептала она себе. – Соберись, Сомова».

Ее взгляд упал на массивный письменный стол. Все ящики были выдвинуты, содержимое аккуратно разложено по прозрачным пакетам. Но ее внимание привлекла не опись, а сам стол. Вернее, его боковая панель. Один из ящиков заедал, и техники его вскрыли. В образовавшейся щели, между задней стенкой и днищем соседнего ящика, виднелся уголок темно-коричневой кожи.

Сердце Ирины учащенно забилось. Она надела перчатку и, аккуратно просунув пальцы, извлекла предмет. Это был небольшой блокнот, не фирменный ежедневник, а простой, с потрепанной кожаной обложкой, без каких-либо опознавательных знаков. Личный дневник. Спрятанный.

Она медленно перелистнула страницы. Почерк Орлова был убористым, угловатым, порой переходящим в неразборчивые каракули. Это были не заметки о приемах, а поток сознания, наблюдения, выходящие за рамки профессиональных.

*«12 октября. Л. снова утверждает, что "Он" выходит на первый план. Говорит, что "Он" ненавидит меня. Не личность, а метод. Опасаюсь, мы имеем дело не с диссоциацией, а с чем-то более глубоким. Эго-состояние?

«3 ноября. С. продолжает зеркалить мои жесты. Отчаянная попытка слиться с авторитетной фигурой. Но за этим скрывается пустота, холодная, как лед. Боюсь, его нарциссизм – лишь щит от абсолютного самоотрицания.»

«15 ноября. А. принес "улику" – фотографию, где тень от фонаря, по его мнению, складывается в число 13. Его паранойя кристаллизуется. Становится опасной. Для него? Или для меня?»

Ирина листала дальше, ища хоть что-то, что выходило бы за рамки этой четверки. И нашла.

«30 ноября. Сеанс с Э.С. Прорыв? Или катастрофа? Мы подошли к самому краю. К моменту инцидента с И.С. Он почти все вспомнил. Боль была невыносимой. Для нас обоих. Сегодня он смотрел на меня, и в его глазах была не ярость, а бездонная скорбь. Спросил: "Что вы со мной сделали?" А потом добавил: "Что я с ней сделал?" Проекция рушится. Скоро он увидит свое истинное отражение. И я не знаю, что будет тогда.»

Ирина замерла. Э.С. Инцидент с И.С. Инициалы бились о ее сознание, как молоток. Она чувствовала, как по спине бегут мурашки. Кто эта И.С.? И почему эта аббревиатура вызывала у нее смутное, тревожное чувство, похожее на дежавю?

Она отложила блокнот и подошла к окну. За стеклом раскинулся ночной город, усыпанный огнями, безразличный к маленьким трагедиям в его каменных сотах. Она увидела свое отражение в темном стекле – усталое лицо женщины, несущей на себе груз чужих секретов и собственной усталости.

И вдруг, отражение дрогнуло.

Не она. Не ее движение. Это было что-то позади. В глубине комнаты, в дверном проеме. Быстрая, скользящая тень. Мелькнула и исчезла.

Ирина резко обернулась, сердце заколотилось где-то в горле.

– Кто здесь?

Тишина. Лишь тиканье часов и гул дождя. Коридор за дверью был пуст.

«Показалось, – убеждала она себя, медленно поворачиваясь обратно к окну. – Нервы. Усталость.»

Но когда она снова посмотрела на свое отражение в стекле, ей показалось, что его выражение изменилось. В уголках губ затаилась чужая улыбка. Холодная, незнакомая.

Она с силой провела рукой по лицу, стирая этот образ. Ей нужно было проверить архив. Найти все дела, связанные с инициалами И.С. Этот призрак из записей Орлова не давал ей покоя. Он был ключом. Она чувствовала это костями.

Но чтобы повернуть этот ключ, ей требовалось преодолеть странное, иррациональное сопротивление, тяжелым камнем лежавшее на душе. Словно какая-то часть ее сама не хотела знать правду.

Глава 4. Улика из прошлого

Архив городского управления полиции пах временем. Не тем романтичным запахом старых книг, что витал в кабинете Орлова, а затхлым, пыльным духом подвалов, спрессованных судеб и забытых протоколов. Флуоресцентные лампы мерцали, отбрасывая резкие тени на бесконечные стеллажи с папками. Здесь хранилась история городского безумия, преступлений и трагедий, аккуратно подшитая и расставленная по полкам.

Ирина шла по центральному проходу, ее шаги гулко отдавались в звенящей тишине. Она чувствовала себя чужестранкой в этом царстве бумаг, нарушителем покоя. Мысль о блокноте Орлова и таинственных инициалах «И.С.» не давала ей покоя всю ночь, превращая сон в беспокойное метание между кошмарами и явью.

«Сомова? Редкий гость,» – хриплый голос прозвучал из-за стойки регистрации. Из-под нее появилась седая голова в толстых очках – хранитель этих катакомб, Аркадий Семеныч. Он работал здесь, кажется, с момента постройки здания.

«Аркадий Семеныч, мне нужно дело годичной давности. Возможно, два,» – Ирина постаралась сделать голос ровным, деловым. – «Все, что связано с инициалами И.С. Ищу возможную связь с текущим делом об убийстве Орлова.»

Старик поднял на нее свои блеклые, увеличенные линзами глаза. В них мелькнуло что-то – удивление? Испуг? – и тут же погасло.

«И.С.? Год назад?» – он пробормотал, отворачиваясь к древнему компьютеру. Его пальцы с толстыми, искривленными суставами неуверенно застучали по клавиатуре. – «Было… было такое дело. Громкое. Очень громкое.»

Ирина почувствовала, как у нее похолодели пальцы. «Громкое? Что за дело?»

Аркадий Семеныч не ответил, уставившись в монитор. Потом тяжело вздохнул и поднялся.

«Следуйте за мной. Бумажная копия. Оцифровывать не стали… по просьбе семьи.»

Он повел ее вглубь архива, в самый дальний угол, где папки были особенно толстыми, а пыль лежала нетронутым слоем. Он потянул за торчащую металлическую ручку, и тяжелая полка с скрежетом отъехала в сторону. За ней находились стеллажи с делами, помеченными красными метками – «Засекречено» или «Особый учет».

Старик, кряхтя, достал с верхней полки объемистую папку. На серой картонной обложке было аккуратно выведено черной тушью: «Дело № 347-Б. Инцидент с И.С.».

Ирина взяла папку. Она была тяжелой, не только физически, но и метафизически. Гнетущее предчувствие сдавило ей грудь.

«Можете работать в четвертой кабине,» – кивнул Аркадий Семеныч и удалился, его шаги быстро затихли в лабиринте стеллажей.

Ирина села за маленький стол в глухой, звуконепроницаемой кабине. Лампочка под зеленым абажуром бросала на стол желтоватый, неестественный свет. Она медленно, почти нерешительно, открыла папку.

На самой первой странице лежала фотография. Черно-белая, криминалистическая. На ней была запечатлена молодая женщина. Темные волосы, разметавшиеся по полу, правильные, тонкие черты лица. Глаза закрыты. Она была мертва. Рядом на паркете валялся пистолет.

Ирина замерла. Дыхание перехватило. Она знала это лицо. Она видела его каждый день в зеркале. Это было ее лицо.

Нет. Не может быть.

Она судорожно схватила первый лист – справку о смерти.

«Сомова Ирина Викторовна, следователь отдела по расследованию особо тяжких преступлений. Дата смерти: 14 декабря, прошлый год. Причина смерти: самоубийство, огнестрельное ранение в висок.»

Мир поплыл у нее перед глазами. Зеленый абажур, пыльный стол, буквы в протоколе – все смешалось в кашу. В ушах зазвенело. Она сжала виски пальцами, пытаясь остановить головокружение.

Самоубийство. Я… я мертва?

Это было невозможно. Она же здесь. Она дышит, она чувствует холодную поверхность стола под пальцами, она слышит собственное бешеное сердцебиение. Она – Ирина Сомова.

Она лихорадочно начала листать дело. Протоколы осмотра места происшествия – ее квартиры. Заключение судмедэксперта. Показания коллег. Все сходилось на одном – перспективный следователь, подававший большие надежды, не выдержав давления работы, свела счеты с жизнью. Никаких следов борьбы. Предсмертная записка? Не найдена.

И тут ее взгляд упал на фамилию в списке родственников. Ближайший родственник: муж, Сомов Эдуард Сергеевич.

Э.С.

Ледяная волна прокатилась по ее телу. Пятый пациент Орлова. Муж погибшей Ирины Сомовой. Инициалы из блокнота врача сложились в жуткую, невыносимую картину.

Она отшатнулась от стола, задев локтем папку. Листы разлетелись по полу, белым веером свидетельств ее собственной смерти. Она смотрела на разбросанные фотографии, на свое мертвое лицо, и в голове у нее что-то щелкнуло.

Воспоминание. Яркое, как вспышка.

…она стоит в дверном проеме. В руке у нее пистолет. Ее лицо искажено горем и яростью. Она кричит ему, Эдуарду: «Ты все разрушил! Ты убил ее!» Он, Эдуард, стоит на коленях, плачет, умоляет… а потом грохот. Ослепительная боль. И темнота.

Ирина вскрикнула и отшвырнула от себя фотографию. Она вжалась в спинку стула, дрожа всем телом. Это было не ее воспоминание. Это было чужое. Но чье?

Она подняла глаза и увидела свое отражение в темном окне кабины. Бледное, испуганное лицо с широко раскрытыми глазами. Лицо Ирины Сомовой.

«Совпадение,» – прошептала она, и голос ее сорвался. – «Тяжелая работа. Стресс. Это не я.»

Но слова звучали пусто, фальшиво. Правда, уродливая и не укладывающаяся в голове, начинала прорастать сквозь трещины в ее сознании, как ядовитый гриб сквозь асфальт. И первый росток был самым страшным: если Ирина Сомова мертва, то кто тогда она?