Тысяча озёр, сто водопадов, гора и я
- -
- 100%
- +
Серёга машинально стёр с лица комара, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Всё вокруг вдруг показалось другим: шорохи леса стали громче, а тени между соснами – глубже и зловещее. Они с Мироном бежали по священному месту, даже не подозревая об этом. Черника, которую они давили ногами во время бега, выросла на древних захоронениях – природа, как всегда, безжалостно забывала о людских историях, создавая новую жизнь из памяти о прошлой.
– Зачем он привёз нас сюда? – шептал Мирон. – Обычаи, легенды. Вдруг он колдун и принесёт нас в жертву? Серёг, нам надо в деревню, там помогут, спасут, точно. Ты найдёшь, где лодка?
– Остров круглый, куда мы с него денемся? – философски заметил тот, ему показалось, что теперь у него болит всё тело. – Ты поцарапался, кстати, кровь на лице.
– Потом будем порезы считать, – махнул рукой Мирон. – Пошли лодку искать? Мне не по себе на этом кладбище, вдруг мертвецы меня за ноги схватят?
Сергей тут же понял, что боится того же самого.
Подростки, прячась за кустами, спустились к берегу и пошли вдоль него. К их счастью, они практически сразу вышли к лодкам.
– Можешь завести? – спросил Мирон.
Сергей прыгнул в «Ведехини» и попробовал дёрнуть шнурок. Мотор тихо побурчал и замолк.
– Нет, не смогу, да и он нас услышит. Давай в эту, рюкзаки перекидывай, вёсла бери, греби.
– Стойте! – раздался крик дядя Вити, свистнула пуля, пробив поверхность воды. – Вернитесь! Вы мне нужны-ы-ы-ы-ы!
– А если он догонит нас? – вдруг встрепенулся Мирон, неуклюже работая веслом.
– Я ключ стащил. – Его друг продемонстрировал красную цепочку, без которой мотор не заведётся.
20 июня. Время: 23:55, деревня Лейпякюля
– Вот так мы и оказались тут, – закончил рассказ Сергей.
Михаил Иванович переглянулся с женой:
– На острове были? Точно?
– Да, везде могилы, бугорки, заросшие мхом и черникой, жуть какая-то, – вздрогнул Мирон.
– Теперь вы у нас, сейчас спать отправлю вас, только помойтесь, полотенца вот, вода на улице, ночевать будете в сарае, там сено и тепло.
21 июня. Время: 02:10, деревня Лейпякюля, сарай
Сергею снилось, что он спит в сарае, а где-то внизу под полом громко орёт кошка. Её мерзкие вопли вонзались в сон и вырывали из него. Пахло дымом, казалось, где-то рядом развели огонь для гриля. Кошка верещала всё громче, запах дыма становился всё навязчивее. Он открыл глаза и закашлялся, сарай был весь в дыму, а дверь полыхала.
– Мирон, просыпайся, горим! – толкнул он друга и попытался открыть окно, которое оказалось забито снаружи щитом.
Мирон вскочил, растерянно огляделся и забегал. Дверь была объята пламенем, огонь с каждой секундой захватывал всё больше и больше помещения. Дышать было практически нечем, а кошка орала и орала где-то под полом.
– Кошка! Мне приснилось, что Стас сказал следовать за кошкой! – вдруг выдал Мирон и начал раскидывать сено на полу.
Под ним оказалось кольцо. Полыхнула старая трава, огонь подбирался к ним, подросток дёрнул люк и прыгнул в него, за ним последовал Сергей, едва не приземлившись другу на спину. Кошка, сидевшая под полом, нетерпеливо фыркнула и помчалась в сторону леса, подростки побежали за ней.
– Стоять! – раздался крик за спиной, когда они уже убежали под кроны сосен.
Пушистый хвост трёхцветной кошки нетерпеливо покачивался, потом её укутал туман, и она исчезла, а чьи-то руки дёрнули подростков за плечи, утягивая куда-то.
Выпали они на мягкий мох, при этом Мирон умудрился удариться лбом об камень.
– Они тут везде, эти камни, – пожаловался он.
Перед подростками стояла пожилая женщина в тёмном костюме с пушистым воротником и Стас, который ушёл за машиной.
– И кто же в Юханнус в лесу засыпает? – насмешливо спросила она. – У Эллы дела, Элла травы собирает, зелёный лучик солнца ловит, тут прибегает парнишка и просит помочь: друзья в лесу потерялись, машина приехала на место, а нет никого. А друзья шастают по миру мёртвых, чуть жертвами не стали. Элла не может спасать каждых дурачков. Повезло, что у парнишки дед знающим был, знала его, поэтому и помогла.
– Что значит «по миру мёртвых»? Мы на острове с дядей Витей были, а потом в деревне. Лепя-лейпя – как-то так называлась, – возразил Сергей.
– В дом идём, Элла накормит, напоит, потом расскажет. А ты отдавай коготь медведя дедовский, обещал.
Стас, вздохнув, вытащил из-под футболки шнурок, на котором красовался огромный чёрный коготь. Сняв его, он протянул Элле.
Она улыбнулась и отдала обратно:
– Верю, что друзья они тебе. Не отдавай никому коготь, бережёт он тебя, не даёт над тобой власти миру мёртвых.
21 июня. Время: 09:10, деревня Орзега, Карелия
– Я вас оставил и рванул по дороге, минут двадцать бежал и встретил Михалыча, он колесо менял, пробил где-то. Пока то, пока сё, когда мы вернулись на место, вас уже не было. – Стас почесал нос и продолжил: – Тут я вспомнил, что мне дед говорил, он шаманом был в деревне, что на Юханнус, или на Иванов день, в лесу ночевать нельзя, спать нельзя – мертвецы утащат. Мы с Михалычем рванули в ближайшую деревню, тут Элла согласилась помочь.
Женщина кивала и заваривала чай, на столе стояло огромное блюдо оладушек, рядом – банка с мёдом.
– Элле делать нечего, – сказала она, – помогает и помогает. То дождь позвать, то солнце, то дурачки к мёртвым ходят, то живые пытаются умереть. Каждый день так, каждый день.
– В общем, вы в мир мёртвых попали, если бы вы там погибли, то они бы вернулись сюда, – добавил Стас.
– Лейпякюля вымерла лет сорок назад, нет сейчас такой деревни. Элла знает их, знает. Михаил Иванович шастает там, всё сюда рвётся. Ой рвётся. Но Элла не пустит, Элла на страже. Спасибо ему скажите. – Её палец упёрся в Стаса. – Он умеет уговорить Эллу. Деду скажите спасибо. Ешьте, что смотрите? Зря пекла, что ли?
– Я не понял, мёртвые, живые. Расскажите, – попросил Мирон.
– В общем, я так понял, что сначала вас хотел убить мужик с лодкой на острове-кладбище, это Виктор-шаман, утонул он пятьдесят лет назад со своим «Ведехини». Если бы вы умерли на острове, он бы вернулся сюда. Вы сбежали и попали в деревню, где вас решили сжечь – тогда бы вся деревня вернулась. Виктор с деревней враждует, он думал, ему повезло, что вас первым нашёл.
– Элле делать нечего, Элла только и спасает, – проворчала женщина.
– Простите, а кошкой вы были? – вдруг спросил Сергей, прожёвывая нежный оладушек. Он уже весь выпачкался в мёде, но решил не вытираться салфеткой, а просто облизать руки – было очень вкусно.
– Ишь, глазастый какой. Кошку он видел, Эллу он видел. Смотрит куда-то, видит фигу, – добавила Элла.
– Не обращайте внимания, она всю ночь колдовала, чтобы вас спасти, теперь у неё отходняк, у деда так же было, пару дней никого не узнавал. А она вот так странно говорит.
В дом, постучав, вошёл водитель Михалыч.
– Ну что, мертвяки, поехали деревню смотреть? Машина на ходу, лесными тропами быстро доберёмся, Элла помочь обещала.
– Элла только и делает, что помогает, – закивала она.
21 июня. Время: 12:35, берег Машозера, Карелия
Грузовик, гремя рессорами, пылил по улице заброшенной деревни. Сорок лет пустынного существования превратили когда-то ухоженные дома в причудливые руины, где природа и человеческое наследие сплелись в странном танце. Остовы из серого соснового бруса карельской рубки «в замок» накренились под немыслимыми углами, а их стены местами покрылись зелёным мхом, похожим на старческую бороду. На месте окон зияли чёрные провалы – стёкла давно вылетели, а рамы почти истлели.
От дороги, некогда аккуратно проложенной между домами, остались лишь едва заметные просветы среди молодых берёзок и кустов ивы. Природа медленно, но уверенно отвоёвывала свои владения: трава пробивалась сквозь растрескавшиеся доски мостков, а на крышах домов, которые ещё держались, красовались целые заросли мха и даже молодые сосенки.
Баня на краю деревни сохранилась лучше других построек, её прочные стены всё ещё хранили следы резных узоров над окнами. Но и здесь время оставило свой след: потемневшие от влаги доски покосились, а железная труба печи проржавела насквозь.
На месте колодца виднелся лишь круглый провал, обложенный мхом, а рядом валялось ржавое ведро на длинной цепи. Старая лодка, когда-то красавица озера, теперь лежала перевёрнутой у берега, её днище прогнило, превратившись в причудливое кружево из древесины.
Между развалинами иногда попадались остатки деревенской жизни: ржавая пила, полуразрушенная телега, покосившийся пчелиный домик. Особенно грустными казались детские самодельные качели, всё ещё висящие на могучей сосне: верёвки почти истлели, а деревянное сиденье поросло мхом.
Сергей попытался сориентироваться и нашёл место, где стоял дом Михаила Ивановича. На месте сарая, где они спали, парило остатками дыма свежее пожарище. Элла, выскочив из машины, достала из кармана мешочек и кинула на пепелище три щепотки соли. Внезапно оно изменилось – проросшая трава и молодые деревья состарили его лет на сорок.
– Не пройдёт, не пройдёт! – пропела женщина, только её резкий голос разрушил напряжение.
Тишина здесь была особенная – не просто отсутствие звуков, а какое-то древнее безмолвие, нарушаемое лишь шорохом ветра в соснах да криком одинокой чайки над озером. Воздух пропитали запахи сырой древесины, мха и чего-то неуловимо древнего, что нельзя было ни описать, ни забыть.
Старая тропинка к озеру ещё сохраняла очертания, но её края уже начали зарастать осокой. У самого берега ещё виднелись остатки причала, а в воде отражались силуэты покосившихся строений – словно призраки былой жизни продолжали своё существование в зеркале озера.
На остатках причала гордо стояли два рюкзака, которые вчера тащили Сергей и Мирон, – своей современностью они разбивали царивший упадок.
– Забирайте вещи, грузите в кузов, – скомандовал Михалыч. – Возвращаемся в Петрозаводск!
– А как же профессор? Он тоже в лесу остался ночевать, – вдруг вспомнил Сергей.
– Ему камни ведомы, он не заблудится, путь знает, – пропела Элла. – В кино пойду сегодня, чудесные миры смотреть. Отвезёшь вечером меня в Орзегу, да?
– Конечно отвезу, – ответил Михалыч, нажав на газ и разворачиваясь, чтобы покинуть деревню.
Когда Сергей оглянулся, ему показалось, что через стекло он увидел жителей, которые махали ему и звали. Он помотал головой, видение рассеялось, а Элла кинула в него пригоршню пыли, от чего он расчихался.
Что тебе, то и мне
Рассказ – лауреат Международной премии «Диас-2025»
Mi – sinei, se i minei.
(Что тебе, то и мне.)
Вепсская поговоркаЛучи солнца, ползущего по горизонту белой ночи между соснами, щедро одаривали теплом дома посёлка, спрятавшегося в глубине вепсской земли. Здесь жили потомки древних людей со своими обычаями и обрядами, с традициями, пришедшими из далёких времён.
В доме по улице Советской стояла гнетущая тишина: глава семьи Иван Сергеевич гневался. В такие моменты его жена, тихая Ритва, старалась аккуратно готовить еду или убирать в доме, не попадаясь ему на глаза. А он, сжимая кулаки, гневно стучал ими по столу, чего делать не рекомендовала сама шаманка, уверяя, что столешница – рука бога, с которой ест не только семья, но и предки.
По улице, всё приближаясь, доносился голос гармошки. Иван Сергеевич оттолкнул кота, пытавшегося было прижаться к его ноге, и закрыл глаза. Он ненавидел этот инструмент, уже двадцать лет ненавидел.
Тогда тоже была почти ночь, белая карельская ночь, а он, наряженный в пиджак, перешитый из отцовского, с букетом ромашек и каких-то других цветочков, которые были зло сорваны на поле, шёл свататься к Аурике – рыжей красавице, дочери хозяина продуктовой лавки. Она считалась выгодной партией, да и нравилась ему, сильно нравилась, хотя даже не смотрела на сурового Ивана, когда он пригласил её на танец в клубе. Оттоптав тогда ей все ноги и получив насмешку после, он решил заполучить гордую девку.
Тогда тоже солнце ползло по горизонту, путаясь в соснах, он точно помнил, как рядом шли отец и мать, гордые: сын вырос, свататься идёт. Тут же семенила шаманка, не нынешняя, а прежняя, чтобы засвидетельствовать помолвку перед духами. Дойдя до двора Ваттоненов, отец постучал в калитку. К ним вышли родители Аурики – рыжий Юхно и Мария.
– Заходите, гости, чай попьём, – пригласили они в дом сватов.
Звук гармошки, усилившись, вошёл в резонанс со слухом Ивана, так он переживал. В голове шумело, его мутило.
Тогда его отец и мать зашли в дом, по старому обычаю коснулись печки, чтобы всё прошло удачно. Пили чай долго, шумели, в дом всё время приходили какие-то люди, шептались, советовались. Иван всё пытался выглядеть в тёмном коридоре, который был виден из гостиной, невесту, но она пряталась.
Наконец Юхно встал и заявил:
– Парень знатный у вас, помощник, в армии отслужил, рыбу ловит, в лес ходит. Но не мне решать судьбу дочери. Позовём её – сама пусть и ответит. Аурика! – рявкнул он.
В комнату вплыла она, Иван помнил до сих пор её зелёное платье, белую кожу шеи, в которую сразу захотел впиться губами, рыжие волосы, поднятые в высокую причёску, из которой выбивался якобы случайно забытый локон. Не оставалось сомнений: первая красавица на деревне.
Она поклонилась, лукаво подмигнула жениху и ответила:
– Отец, я Андрея люблю, свататься обещался, да не успел, видать. Не пойду за Ваньку, хоть режь! Утоплюсь иначе перед брачной ночью.
Вспомнив такое унижение, Иван Сергеевич схватил со стола вилку и выгнул пару зубчиков в сторону – ох и потешались над ним поселковые девки после этого. Аурика быстро выскочила замуж за счастливого Андрея-тракториста и меньше чем через год родила сына.
А его мать нашла ему тихую Ритву, которую он никогда не любил.
Гармонь всё приближалась, ближе-ближе. Это сын Аурики, рыжий Санька, шёл сватать его, Ивана Сергеевича, дочь Кенку, по-русски Ксеньку.
Мужчина зарычал и швырнул на пол испорченную вилку. Ведьма эта рыжая баба, точно ведьма. Муж её, рыбак, не вернулся однажды зимой, через шесть лет после свадьбы. Иван, выждав три года для приличия, однажды явился к ней на порог – шампанское купил дорогое и конфеты в вафельной обсыпке, умыкнув деньги из кошелька хозяйственной жены.
На пороге дома снял шапку и восхитился фигурой Аурики, её грудь стала пышнее, бёдра округлились. Тёмное платье лишь подчёркивало её красоту, пробуждая невыносимое желание ею обладать.
– Аурика, эта… люблю я тебя, сил нет. Ты три года без мужа уже живёшь. Хочешь, захаживать буду пару раз в недельку, сговоримся ежели, – тут он помялся, – денег могу подкинуть, всё полегче мальца растить.
Она снова лукаво улыбнулась и взялась за кочергу.
– Ты что делаешь, ведьма! Да как ты смеешь, я глава деревни!
– Забирай всё, что принёс, слюни подотри и беги отсюда. – У него перед лицом оказался чёрный кусок металла.
Иван решил не спорить, развернулся и выскочил из дома, прорычав матерное слово про неё, за что и получил кочергой по спине.
Взвыв, он ломанул к калитке, вдогонку получив яблоком прямо по ушибленной спине – наглец Санька сидел на дереве и караулил.
У него до сих пор иногда болела спина, хотя это было больше психологическое, да иногда ночами жену называл другим именем. Ритва терпела все выходки мужа. Потом он долго переживал, что Аурика всё расскажет бабам в деревне, но этого не произошло.
Так он и жил с ненавистью и желанием обладать недостижимой женщиной.
В калитку постучали, снова звук гармошки вызвал тот самый прилив головной боли, шум в ушах и желание расстаться с ужином.
– Открой! – рявкнул он.
Жена тенью метнулась во двор и привела гостей.
С Санькой пришла и Аурика, с той самой улыбкой на лице, которую он так хотел стереть и одновременно наслаждаться. Иван Сергеевич хотел бы, чтобы она так улыбалась ему, только ему, а не миру. Она должна смотреть на него с обожанием, стирать носки, готовить еду и отдаваться по первому слову.
Гости коснулись белой печи, поклонились. Высоченный Санька нервно переминался с ноги на ногу, не зная, куда деть руки.
– Мы свататься пришли, – голос рыжей колокольчиком разбил тишину дома.
– Свататься? – проревел Иван Сергеевич. – Не отдам!
Шаманка подняла бровь и на всякий случай погладила печь, надеясь, что домовой добавит разума хозяину.
– Сын мой Александр любит Кену, а она – его. Мы подарки принесли всей будущей родне, а тебе – мотор новый, лодочный. Санька с города привёз, с заработков.
– Мотор, говоришь? Решила купить дочь за мотор? Не отдам! Вон! – крикнул он.
Испуганный кот метнулся в коридор, попав под ноги Кены, которая белым призраком стояла там.
– Нет, говорите? – ухмыльнулся Санька той самой улыбкой, как у матери. – Тогда спросим у реки, завтра утром!
Сопровождающие ахнули: старый обычай благословления был уже забыт, к нему не прибегали лет пятьдесят.
По реке молодые пускали каравай, если он плывёт, то брак благословлён, никто не может ему противостоять, а если тонет, то жених отступится от невесты, не будет свадьбы.
– А пусть, – хихикнул Иван Сергеевич, – завтра всё и решим. В пять утра!
Когда сваты вышли, он приказал жене:
– Тесто ставь, каравай будем печь!
На берегу реки ранним утром собралось всё население посёлка: такого представления не было давно, по сравнению с привозимым изредка в дом культуры кино оно оценивалось на сто баллов против десяти баллов за фильмы.
Иван Сергеевич с Ритвой, бледной, как лепестки ромашки, стоял и ожидал сторону жениха. Те явились ровно к пяти. Кена, увидев Саньку, заулыбалась и помахала ему рукой.
– Бери каравай, иди с ним к реке, – скомандовал ей отец, впихивая в руку ещё тёплый хлеб.
Девушке показалось, что он странно тяжёлый.
Шаманка, посмотрев на реку, на небо, кивнула.
Санька взял невесту за руку, бережно сжал и что-то прошептал. Иван Сергеевич не понял что, но терпеливо ждал того самого наказания наглого семейства.
Сказав нужные слова, они пустили каравай по волне, река бережно приласкала языком их обувь, забрав каравай.
– Утонул! Утонул он! – закричал Иван Сергеевич. – Даже не думай подходить к моей дочери, матери скажи, чтобы вещи собирала, и уезжайте, житья не дам вам.
– Погоди ты, что орёшь, не видишь, плывёт, – флегматично одёрнула его шаманка.
– Как плывёт? Плывёт? – Его начало бить от гнева.
Вбежав на отмель, он попытался поймать хлеб и утопить его, с первого раза ему это не удалось, но он продолжал и продолжал, а каравай выныривал и плыл.
– Нет! Нет! Так не бывает, там свинец! Он не может плыть! – кричал он, колотя руками по воде.
Хлеб, покачиваясь, уплывал вниз по течению. На берегу остались только Ритва, Аурика и молодые.
Шаманка, пожевав нижнюю губу, заявила:
– Вяжи половик, по нему молодые в дом войдут, – и ткнула пальцем в Аурику. – Сыграем свадьбу через неделю, кто мы, чтобы противиться воле духов.
Когда Иван Сергеевич, весь мокрый и дрожащий, вылез на берег, Ритва, стянув с него мокрую куртку, обняла его.
Шаманка продолжала:
– А ты мотор не бери новый, продай и деньги им на обустройство отдай, да и лодку продай, не ходи на реку, утонешь. Зачем дразнишь высшие силы? Смерти хочешь? Не всегда принцип действует «Что тебе, то и мне», подарки духов никто не отменял. Смирись и живи. – Она фыркнула и тоже ушла.
Тогда он первый раз с нежностью обнял свою жену, понимая, что она единственный человек в мире, который его любит. Запах её волос показался родным и домашним. Он стоял и тихо плакал ей в висок, а Ритва неловко гладила его по спине.
Сложно быть человеком
За окном микроавтобуса проплывали бесконечные карельские пейзажи – тёмные леса, переплетающиеся с серебристыми зеркалами озёр, а вдали виднелись гранитные утёсы, словно древние стражи этих мест. Мария – этнограф из Петербурга – смотрела в окно, прислушиваясь к рассказам водителя, который, кажется, знал каждую историю про эти края. В эту глухомань она приехала за материалом для диссертации, научный руководитель требовал чего-то нового и интересного.
– А вот там, за следующим поворотом, – говорил водитель, кивая на полоску дыма над деревьями, – стоит старое поселение Кондикюля, «медвежья деревня» в переводе. Большая она была раньше, лучшие охотники в ней жили, до революции ходили торговать аж до Норвегии, сейчас мало кто остался, старики в основном. Однако говорят, оборотни тут живут, только тсс, не говори здесь про это, не любят они тему такую.
Именно туда она и направлялась – в это самое поселение, где время замерло много десятилетий назад.
Первый вечер в Кондикюля встретил Марию непривычной для неё тишиной. Дома здесь были старые, со слегка покосившимися стенами, но каждый имел свой особенный шарм: вырезанные узоры на наличниках, забытые символы на воротах.
Староста деревни, Раймо Иванович, высокий, с седой бородой и добрыми глазами, угостил её чаем и рассказал первую из множества легенд:
– Рецепт калиток тебе открою, так уже и быть, а завтра домой поедешь. Секретов у нас больше и нет. Хотя… – Тут он задумался и добавил: – Нет, ни один карел не скажет, где сети ставить и грибы собирать, тайна это. Так что, милая, домой завтра езжай.
– А про медведей расскажете? – хитро спросила она.
– Каких медведей? Нет тут таких, – староста улыбнулся, но Мария увидела, как он бросил взгляд на топор, лежащий у печки.
На рукоятке топора был изображён вставший на задние лапы медведь, как будто перед атакой.
* * *Утро в Кондикюля было тихим, почти прозрачным – как первый лёгкий дымок над холодной водой. Мария вышла из дома старосты в солнечных очках и новом спортивном костюме, который она купила специально для прогулок. В руках у неё был телефон и навигатор. Она направилась к лесу, где сосны стояли плотными рядами, словно древние караульные, их коричневые шероховатые стволы исчезали в тумане света, пробивающегося сквозь листву.
Мария шла легко, слегка напевая себе под нос, мелодия поп-песни звучала странно среди этих мест, но ей было комфортно в своём неведении. Под ногами пружинил мох, иногда она останавливалась, чтобы сорвать недозревшую чернику – горьковатую, но сочную. Лес вокруг неё становился всё гуще, тропинка терялась, а вместе с ней и ориентиры.
И вдруг – полянка: зелёное пятно, словно приглашение. Она шагнула туда, но земля под ней внезапно провалилась. Тело окатило холодом, когда болото поглотило её по пояс. Она вспомнила рассказ о рыцаре в полном облачении, вытащенном из таких же глубин пять веков назад. «Вот и меня так же найдут – через века, в земле, в забвении», – пронеслось в голове.
Но в этот момент, как будто услышав её мысль, на край полянки вышел медведь. Он стоял и смотрел на неё. Его глаза – большие, тёмные, слишком внимательные – напоминали человеческие.
Мария закричала:
– Кыш! Уходи, болото тут! Ещё и ты провалишься!
Медведь не шевелился. Только глухо зарычал, будто в ответ, и толкнул в её сторону толстое бревно. Оно покатилось по траве, задрожало, и Марии удалось на него взобраться. Руками, ногами, всем телом она вытянулась на твёрдую почву, задыхаясь от холода и страха.
Она осталась сидеть на этом бревне, глядя на медведя, который теперь медленно отступал в чащу, словно ничего и не произошло, а лес снова замер, как будто сам наблюдал за этой сценой, ожидая, что будет дальше.
Мария, вся в грязи и мокрая от болотной воды, вернулась в деревню. Ноги едва несли её – как будто лес оставил свой отпечаток на теле, а мыслям ещё не давал прийти в порядок. Она следовала по маршруту навигатора, который записал её путь в болото, но дорога казалась длиннее, чем утром. Деревни ещё не было видно сквозь сосны, хотя она точно знала, что идёт туда.
Вход в деревню был загорожен: чёрный джип с блатным номером стоял на дороге, перегородив проезд. Из него выпрыгнул мужчина – крепкий, высокий, в джинсах и кожаной куртке, будто он сам был частью какого-то рекламного ролика. Он подошёл к Марии, чуть наклонился, словно рассматривая её с ног до головы, с интересом, почти сочувствующим.
– Ты ж не местная, – сказал он, в голосе его звучало нечто среднее между любопытством и вызовом.
– Я этнограф, легенды собираю, – ответила Мария, стараясь говорить уверенно, хотя каждая клеточка тела всё ещё тряслась после болота и встречи с медведем.
– Отлично, – улыбнулся мужчина. – Скоро тут будет одна легенда – я. Куплю эти земли, построю отель пятизвёздочный: там будут шале, здесь – коттеджи. На берегу озера бани поставлю, штук двадцать, по воде катать на катерах людей можно, а вот тут, на месте деревни, будет парковка. Остаётся только одно – выселить их отсюда. Им здесь не место! Красота дана, чтобы на ней деньги делать! – Он сделал паузу, будто для эффекта, потом добавил: – Так и запиши: Сергей Серов – бизнесмен, легенда. Все мифы тут я сочиняю теперь.