Тысяча озёр, сто водопадов, гора и я

Однажды…

Вчера Фёдор Иванович поругался с женой Машей. Всё произошло из-за того, что он пришёл поздно, засидевшись с друзьями за партией в преферанс, и забыл про просьбы жены помочь по хозяйству.

– Уйду от тебя и уеду в город! – заявила она ему и отправилась спать.

Пожав плечами, он пробурчал про сорок лет брака и тоже заснул.

Утром Фёдор Иванович проснулся от запаха блинов.

– Маша! – крикнул он.

В доме стояла тишина. Когда он, шлёпая босыми ногами по деревянному полу, дошёл до кухни, то увидел кота Тишку, доедавшего сметану из банки, валявшейся на полу.

– Брысь! – рявкнул коту.

Тот чёрной молнией прошмыгнул под ногами и исчез.

– Маша, ты где? Маша?

На столе под полотенцем лежали свежевыпеченные блины, сметану скинул и съел кот, однако оставалось варенье из яблок с черноплодной рябиной. На столе мужчина нашёл записку: «Уехала в город».

Он растерянно сел на скамейку и потёр лысеющую голову.

– Как же так? Ушла от меня? Вчера сказала, что уйдёт и в город уедет, вот и уехала! Как же я без неё? Я без неё не смогу. Люблю, очень люблю!

Фёдор Иванович вскочил и начал растерянно ходить по кухне, поскользнулся на остатках сметаны и упал. Тут ему в голову пришла мысль, которая показалась на тот момент единственно верной: покончить жизнь самоубийством.

– Верёвка в сарае есть! – Он оделся и направился на поиски.

Дверь сарая заклинило. Она открылась ровно на ширину кошачьего тельца, чем Тимоша и воспользовался, быстро проскочив туда. Мужчина – не пролезал. Почесав нос, он налёг на препятствие, косяк треснул, и дверь, открывшись, скривилась и повисла.

– Починить надо! – Мужчина нашёл молоток, у которого была сломана ручка. – Да что же это такое!

Направившись к дровнице, он выбрал полено, достал топор и за час выстругал новую ручку. Насадив молоток, он понял, что нужны гвозди. Требуемое валялось кучей в ящике, поэтому следующий час Фёдор Иванович сортировал их по размеру и виду. Кот делал вид, что всё это жутко интересно, но потом просто заснул. Наконец, подобрав пять гвоздей, мужчина починил дверь, смазал петли и зашёл в сарай.

Как он помнил, верёвки лежали на полке, однако они сплелись, как змеи, и не вытаскивались. Словно факир, Фёдор Иванович положил связку на пол и начал раскручивать по одной. Наконец работа была закончена, он выбрал одну попрочнее, похожую на канат с корабля, и направился домой. Кот побежал с ним.

Оглядев хозяйским взглядом потолок, мужчина увидел три паутины, пять потёков краски и одно грязное пятно.

– Тимоха, потолок надо помыть, негоже вот так.

Он набрал ведро воды, принёс стремянку, залез на неё и начал мыть потолок. Паутина улетела на пол, который был затем подметён. Заодно Фёдор Иванович решил прицепить верёвку на крюк, где висела люстра, попутно заметив, что не работают две лампочки. Оставив верёвку с петлёй болтаться с потолка, он сходил в сарай, принёс паяльник и на стремянке решил запаять проводку. Кот, сидя на шкафу, ободряюще мяукал. Так его и застала Маша, вернувшись с покупками из города.

– Федя, ишь, чё удумал! – взвизгнула она.

Мужчина вздрогнул, стремянка покачнулась и упала вместе с ним. Сверху на него прыгнул кот, потоптался на нём и убежал во двор.

Вечером Фёдор Иванович, лёжа на диване с гипсом на ноге, рассказывал жене:

– А я ещё до починки табуретки даже не добрался, на неё же встать невозможно! Вот завтра встану и мебель починю!

Маша улыбалась и гладила его по голове.

Кто в доме хозяин…

Фёдор Иванович спустился на кухню, зевая и почёсывая затылок. Его разбудил тот самый аромат – тёплый, маслянистый, с лёгкой хрустинкой по краям. Блины! Он ещё на лестнице задержал дыхание и втянул носом воздух, будто пёс, учуявший след.

– Маша! – радостно протянул он, входя в кухню. – Это ты блины нажарила? Ай да молодец!

Маша стояла у плиты, аккуратно переворачивая блинчик. На лице её играла довольная улыбка. Он подошёл и поцеловал её в висок.

– Доброе утро, Федя, – ответила она. – Садись, сейчас пожарю тебе. Этот первый, для домового.

Фёдор Иванович замер, как громом поражённый.

– Как это – для домового?! – возмутился он, подхватывая блин с тарелки. – Я что, не хозяин в доме? У меня же желудок проснулся! – И, не слушая доводов, запихал блин себе в рот целиком.

– Федя, ты опять за своё! – вздохнула Маша. – Не к добру это – первым блином не угостить домового. Набедокурит потом чего-нибудь.

Но Фёдор Иванович, уже обжигая язык, гордо заявил:

– Кто хозяин в доме, я или он?

И чтобы подчеркнуть свою власть, он даже ударил рукой по столу. Глухо отозвалась деревянная поверхность, а где-то в дальнем углу за шкафом вдруг зашуршало, скрипнуло и… показалось, или правда послышался короткий злорадный смешок?

Маша нахмурилась, но промолчала. А Фёдор Иванович, всё ещё щупая языком обожжённое нёбо, пробурчал:

– Да пусть только попробует мне перечить. Я ему покажу, кто здесь второй после Маши!

После завтрака, вооружённый молотком, пригоршней гвоздей и листом металлочерепицы, Фёдор Иванович важно выступил к сараю.

Он гордо оглядел инструменты, поправил на голове старую шляпу и бодро заявил сам себе:

– Сегодня починим! Сразу видно – хозяин идёт!

Но едва он влез на лестницу, как дела пошли не просто плохо – они пошли ужасно.

Первый гвоздь согнулся ещё до того, как Фёдор успел его забить, второй ускользнул из пальцев и со звоном скатился в кусты, третий он всё-таки вбил, но вместе с ним случайно приложил себя молотком по указательному пальцу.

– Ай! – взвыл он, тряся рукой. – Это ж надо было так вот… сразу по пальцу!

Четвёртый гвоздь тоже решил сопротивляться – шёл прямо, но вдруг свернул набок, как будто крыша обиделась. Пока Фёдор Иванович возился с ним, пятый раз ударил себя по пальцу.

– Ну что за день такой?! – простонал он, дуя на ушибленные места. – Прямо как у ребёнка – ни точности, ни силы!

А тут ещё лист металлочерепицы, который он аккуратно прислонил к коньку крыши, вдруг сам собой соскользнул вниз. Сначала медленно, потом быстрее, а в конце с громким хлопком и лёгким визгом – прямо в кусты смородины.

– Эх ты, черепица-разболтница! – закричал он вслед. – Ты ж мне ещё понадобишься! Зачем же в смородину-то лететь? Не я, это она сама слетела. Сама, между прочим! Ну кто так делает?! – возмущался. – Это ж надо, целая крыша против меня восстала!

Небо, словно услышав причитания, решило добавить страданий, тут же прохудилось у него прямо над головой, и капля холодной воды упала ему за воротник.

– Ты это серьёзно?! – обратился он к небу. – Ладно, понял, договорились!

Дальше работа шла ещё неудачнее. Лестница, на которой стоял Фёдор Иванович, то и дело пыталась упасть, зло качаясь под ногами. Гвозди вели себя странно: только воткнёшь один в древесину, а он тут же норовит выскочить обратно, то ли отсыревшая доска их не хотела принимать, то ли кто-то невидимый подначивал их на бунт.

Один раз молоток вообще выскользнул из рук, пролетел вниз и с громким «Бумк!» приземлился прямо в лужу у самого порога сарая.

– Ну ты чего?! – возмутился Фёдор Иванович, свесившись с крыши. – Ты ж инструмент, а не курица! Работай как положено!

Он спустился, вытащил молоток из лужи, вытер о штанину и, как предателя, положил на самый край ящика с гвоздями.

– Эх, да что же это такое, – вздохнул Фёдор Иванович, глядя на свои усилия. – Ни черта не получается. Может, и правда домовой?

Он вернулся домой, растрёпанный, в пыли, с подозрительным синяком на лбу, и, потирая ушибленную руку, заглянул на кухню:

– Маша, а может, ты знаешь, что делать? Вроде бы и хочу работать, да не дают.

Маша, помешивая суп в кастрюле, усмехнулась:

– Вот тебе, мил человек, – сказала она, протягивая блюдце с молоком. – Возьми да поставь в чулан под лестницу. Пусть знает, что мы его не забываем.

Фёдор Иванович недоверчиво посмотрел на жену, но делать нечего – благоговейно взял блюдце и отправился обратно.

Через минуту он уже ставил его под лестницу, бормоча:

– Если поможет – прощу тебя. Если нет – пеняй на себя.

После обеда, когда солнце уже начало посматривать на запад и мягко подсвечивало край крыши, вдруг всё пошло как по маслу. Словно кто-то невидимый щёлкнул пальцами – и упрямые доски стали ложиться ровно, гвозди перестали выскакивать, а лестница, до этого готовая свернуться в гармошку при каждом движении, теперь стояла твёрдо, как скала.

Фёдор Иванович даже замер на мгновение, не веря своим глазам. Он осторожно забил один гвоздь – тот пошёл прямо, без лишнего сопротивления. Второй – точно так же. Третий будто сам просился в древесину. Молоток в его руках вдруг стал таким послушным, будто они были давними партнёрами по танцу, которые наконец нашли ритм.

– Ну вот! – воскликнул Фёдор радостно, размахивая молотком в воздухе. – Значит, ты всё-таки со мной! Не зря я тебе молочка оставил! Прими мои извинения за утро, хозяин. Больше не буду блины хватать наперёд!

Он говорил это с такой серьёзной торжественностью, будто обращался к старому знакомому, который только что помог ему выиграть партию у судьбы.

К вечеру крыша была почти полностью отремонтирована. Последний лист металлочерепицы лёг аккуратно, без скрипов и перекосов. Фёдор Иванович спустился довольный, растрёпанный, в пыли и поту, но с победным блеском в глазах, словно герой, вернувшийся с поля боя.

В доме он аккуратно поставил молоток в угол, рядом с другими инструментами, снял своё импровизированное «боевое облачение» – широкую шляпу – и, стоя посреди кухни, обратился в пустоту:

– Спасибо за помощь, хозяин. Пусть первый блин был мой, но сердце моё отдаю тебе чистое и с благодарностью.

Леший

Фёдор Иванович и Маша пошли в лес за ягодами. Поначалу всё шло как обычно: солнце светило, птицы щебетали, а бабочка-крапивница важно кружилась над земляникой. Но Фёдор Иванович, как всегда, был не в духе.

– Опять эти ягоды… – ворчал он, топча сухие ветки. – Всё равно наберём полведра, потом неделю будем их перебирать да мыть, потом варить. Возни куча. Уже ноги ноют!

Маша молчала, только улыбалась про себя. Она знала, что муж не любит ходить в лес – слишком много терпения нужно, а у него его было в обрез. Он то и дело отбрасывал в сторону сучки, которые попадались под ноги, жаловался на комаров, ругал малину за колючки и вообще считал, что «ягоды должны приходить к нему домой, а не самому за ними ползать», скрючивал пальцы и рычал на кусты, а один раз даже плюнул на тропу.

Так они и углубились в чащу, пока не поняли, что дорогу обратно найти не могут.

– Ну вот, заблудились! – простонал Фёдор Иванович, оглядываясь по сторонам. – Я же говорил, не надо было сюда идти!

Лес вокруг стоял густой и старый. Берёзы с белыми стволами, будто скрытые лица, прятали глаза в трещинах коры. Ели высились, как строгие часовые, а под ногами мягко пружинила моховая подушка. Справа темнело болото – чёрное, как дёготь, с пузырями, которые то и дело вскипали, словно кто-то дышал глубоко внизу. Казалось, воздух стал гуще, напитанный запахом сырой земли и древесной гнили.

Маша остановилась у перекрестья тропинок. Тропинок было три: одна вела к реке, другая – в глубь чащобы, а третья – прямо в туман, который медленно выползал из болота.

– Надо спросить у хозяина, – тихо сказала она.

– У кого? – нахмурился Фёдор Иванович. – У гриба?

Но Маша уже закрыла глаза, сложила ладони перед собой и прошептала:

– Леший, милый, покажи нам дорогу. Мы не хотим тебя обидеть, просто заплутали. Прости нас.

Повисла тишина. Только где-то далеко каркнула ворона и ветер прошелестел листвой, будто кто-то невидимый вздохнул.

И тут Фёдор Иванович почувствовал, как его потянуло вниз: ремень, которым он затянул штаны, вдруг ослаб. Он поправил его, но через минуту тот снова начал сползать.

В третий раз он уже зло выругался:

– Чего это ему не сидится?!

– Это он сердится, – спокойно ответила Маша. – Ты весь день ворчал, Федя. А леший не любит таких. Он сторож леса, ему не нравятся те, кто его не уважает.

Фёдор Иванович хотел возразить, но вдруг услышал – рядом, за кустом орешника, что-то зашуршало. Показалась фигура. Низенькая, с длинными руками, волосатая, как осина весной. Глаза блестят, как масляные пятна на воде. Леший. Он стоял, чуть согнувшись, и смотрел на Фёдора Ивановича с таким выражением, будто тот был каплей дождя, забежавшей не туда.

– Прошу прощения, – пробормотал Фёдор Иванович, чувствуя, как мурашки бегают у него по затылку.

Маша тихо подтолкнула его в спину.

– Отдай ему ремень, – прошептала.

– Как – ремень?! – возмутился он. – Он мне ещё от отца достался!

Но леший шагнул ближе, и воздух сразу стал холоднее.

– Хорошо, хорошо! – поспешно сказал Фёдор Иванович, расстёгивая пояс. – Держи, только не обижай нас больше!

Он положил ремень на пенёк рядом с лешим, и тот моментально исчез, будто его и не было. Только ветки слегка качнулись.

– Теперь пойдём, – сказала Маша. – Он покажет.

И действительно, одна из тропинок, самая неприметная, вдруг стала виднее. Домой Фёдор Иванович добирался, держа одной рукой штаны, а другой – корзинку с ягодами, которые собрала Маша.

На каждом шагу он подтягивал штаны, ворча:

– Ну и нелёгкая же меня понесла… Без ремня, как последний бездельник…

Но когда они сели за стол дома, он вдруг гордо заявил:

– А я, между прочим, лешего одолел! Сам уступил, испугался, наверное!

Маша только головой покачала, наливая ему чаю. А за окном, казалось, кто-то тихо хмыкнул.

Неудачная рыбалка

– Эх, озеро-река, суеверия разные! – бурчал Фёдор Иванович, развалившись на берегу с удочкой. – То домовой, то леший, то теперь ещё и водяной! Яйцо ему подавай! Машенька выдала: варёное, крупное. А я что, всем должен платить? Платилка кончилась, рыба общая – ловись давай, обойдёшься без дани!

Он почистил яйцо, посолил и, сидя на берегу, довольно причмокивал. Поплавок дёрнулся. Фёдор подсёк и вытащил… траву.

– Это шутка такая? Сбор трав для бани? Я же на рыбалке, а не в аптеке!

Следующий заброс – поплавок замер, как будто обиделся. Потом всплеск! Рывок! Удочка гнётся! Сердце Фёдора замерло.

– Попалась, моя рыбка! Сейчас мы тебя. – Он начал тянуть. – Сколько лесочке ни виться, рыбке на крючочке биться.