Скульптор
Стояла холодная ночь. Большая белая луна сияла на бархатном синем небе. Её свет заливал узкие улочки величественных Афин. Темноволосый юноша бежал по этим улочкам, полы хитона бились о колени, а кожаные сапоги – эндромиды – скрипели при беге. В Элладе наступила зима – воздух стал влажным, дышалось с трудом. Он боялся, что кто-нибудь заметит его. Но плащ, скрывавший лицо, помогал юноше остаться неузнанным.
Едва он вернулся домой после очередного занятия у мастера по скульптуре и рисунку, как сразу увидел, что отец в ярости. Он ходил из стороны в сторону по просторной зале для приёма гостей и поглядывал на входную дверь, в ожидании сына.
Потупив взгляд и нервно сцепив руки за спиной, юноша медленно вошёл в залу. Рассерженный отец увидел его, воздел руки к небесам и воскликнул.
– А вот и он! О боги, за что вы меня так наказали, послали мне такого бестолкового сына! Разве мало жертвовал я храму Аполлона?! При рождении мы дали тебе имя великого поэта из Кирены, молили богов, одарить тебя великими способностями. А ты? Я вложил в тебя столько золота, что позавидовали бы даже сыны архонтов. И что я получаю взамен?!
В комнату, мягко ступая, зашла мать:
– Дорогой, зачем ты кричишь на нашего сына да так, что слышно на весь дом?
– Когда я возвращался с вершины Акрополя, где принёс жертву богам, встретил его учителя, но пусть он сам тебе всё и расскажет.
Юноша молчал – в горле стоял ком, а из глаз вот-вот могли брызнуть слёзы. Отец итак недоволен. Не стоит его ещё больше злить своей слабостью.
– Говори же, – обратилась к нему мать.
– Сегодня на уроке мы работали с деревом, – собравшись с силами, начал он. – Клянусь богами Олимпа! Я очень старался! Но вырезать из дерева у меня всё равно получалось плохо…
– Это ещё не всё. Сын, покажи матери руку, – велел он и встал рядом с женой.
Юноша побледнел, снял с руки платок с пятнами крови и показал ладонь. Между большим и указательным пальцем краснела глубокая царапина.
– Посмотри, он умудрился поранить себя так сильно, что, по словам учителя, не смог работать с деревом и закончить форму.
Женщина глубоко вздохнула, и юноша сразу понял – мать разочарована не меньше, чем отец. Она подошла к нему и взяла за пораненную руку:
– Да, сынок… – она задумалась, рассматривая его ладонь. – За восемнадцать лет ты так и не проявил ни одного таланта. Мы оплачивали тебе лучших учителей поэзии и арифметики, музыки и военного дела. Тогда ты говорил, что не преуспеваешь, потому что тебе не по душе ни одно из этих занятий.
Её перебил отец:
– И ты сказал нам, что хочешь попробовать себя в скульптуре. Но и здесь ты ничтожен, – он выхватил его ладонь из рук матери. – Отрубить бы тебе эти нерадивые руки, может тогда ты начнёшь ценить то, что мы тебе даём! – сказал отец и вышел из комнаты.
Глаза юноши защипало. Предательские слёзы побежали по щекам. Он знал, что не виноват в том, что родился бездарным. Но родителей было не переубедить. Мать безучастно взглянула на сына:
– Не лей пустых слёз. И приготовься к завтрашнему дню – рано утром тебе идти на занятия, – проговорила она и вышла следом за отцом.
Вечер прохладным покрывалом накрыл дом. Юноша остался один. От собственного бессилия опустился на глиняный пол и дал волю слезам. Он уже и не помнил, когда в последний раз до этого плакал. Вдруг он услышал знакомый отрывистый звук и увидел, как над домом пролетела большая белая птица. Это была сова, вестница богини Афины.
Юноша сию же минуту вскочил с пола. Быстро накинул плащ и, бесшумно проскользнув мимо задремавшего охранника, рванул на улицу через заднюю калитку домашнего сада.
Он бежал к храму и думал о том, что больше не может этого терпеть – он был худшим! И с каждым днем проведённым в мастерской учителя, убеждался, что таким и останется. Ведь сколько бы часов он ни провёл с глиной, деревом, бронзой или мрамором, его скульптуры не становились оригинальнее. Потому что ни чистая эллинская кровь, ни богатство его семьи не могли прибавить главного – таланта. Но после очередной ссоры с родителями он понял, что у него есть последний шанс исправиться. Поэтому несмотря ни на что продолжал держать путь в верхний город.
Парфенон отчётливо виднелся в свете луны. Высокая лестница вела к симметричному зданию, величественные колонны которого поддерживали двускатную крышу. На фронтоне изображалось рождение Афины, свидетелями которого были олимпийские боги. Юноша с трепетом взглянул на хорошо знакомый сюжет. Засуетился. Конечно, ему полагалось остаться снаружи и подойти к алтарю. Но молитвы у алтаря не давали никакого эффекта. Поэтому он быстро поднялся по лестнице и скользнул внутрь храма.
Юноша скинул капюшон. Глаза не сразу привыкли к темноте. Он прищурился: по обе стороны стройными рядами стояли колонны. С конца помещения на него строго взирала статуя богини Афины – покровительницы города. Он разжёг благовония и тонкие струйки дыма потянулись вверх, к высоким потолкам.
– О совоокая дева Афина Паллада! – он вскинул руки в горячей молитве и взглянул на статую в конце храма. Ему казалось, что мраморные глаза смотрят прямо на него. – Услышь мольбу простого смертного, прошу тебя милостивая богиня искусств и ремёсел. Спустись со священного Олимпа и одари меня способностью творить. Творить, как никто из когда-либо живших… Я хочу стать великим! Великим Скульптором! – молил он дрожащим голосом.
По холодному полу пополз сизый туман. Свет луны набрал силу – в храме посветлело. Поглощённый молитвой юноша не замечал происходящих перемен.
Дым он благовоний добрался до статуи Афины и поднялся до гордой головы богини. Глубокий вдох и мраморные веки сомкнулись. Лёгкий порыв ветра шелохнул изысканное золотое одеяние. На белоснежном мраморном лице растянулась паутина из множества трещин. Губы раскрылись. На месте сгиба локтя также побежали мелкие трещинки – это поднималась громадная мраморная рука. Изящные пальцы взялись за ткань – и толстый слой золота послушно смялся во множество тканевых складок.