Освящение церкви во имя Святые Праведные Елисаветы, в Висбадене

Хочу поделиться с вами, любезнейшие и отдаленнейшие друзья, впечатлениями, которые глубоко врезались в душу мою и по многим отношениям найдут, без сомнения, теплое сочувствие и в вашей. Вам известно, что, по приказанию и особенною заботливостью герцога Нассауского, производилось в Висбадене сооружение православного храма в память супруги его, в Бозе почившей Великой Княгини Елисаветы Михайловны. Нынешнею весною храм сей окончательно отстроен и освящение оного назначено было 13 (25) мая текущего года.

Постройка новой церкви и освящение её есть событие, везде и всегда возбуждающее живое соучастие в сердце каждого, любящего благолепие дома Господня. Церковь есть соборное, избранное место, куда стекаются общею любовью и в одно семейство все братья одного исповедания, куда стремятся все молитвы, коими воскриляется душа наша, все упования, все чистые радости, все скорби, коими испытуется она во дни своего земного странствования. Все другие человеческие здания, как ни поражай они своим величием, своею роскошью, своим значением, как ни удовлетворяй они разумным потребностям жизни нравственной и духовной, но все же они не что иное, как однодневные палатки, разбитые на временном пути нашего скоропреходящего бытия. Церковь одна есть здание, построенное на пути вечности. Не даром церковь именуется Божиим домом: в ней более, нежели где-нибудь, сыны Божии чувствуют себя дома. И кто же в час радости и в час скорби не ощущает в себе иногда неодолимой потребности отдохнуть, освежиться духовно, духовно укрепиться под Отцовским кровом, отложить всякое житейское попечение, или очистив и освятив его чувством любви, благодарности и Веры. Если везде и для всех Божий дом имеет подобное значение, то тем еще живее и полнее оно на чужбине и особенно для Русского. Для нас православный храм есть духовная и, вместе с тем, народная святыня. Русская церковь, где бы ни была она, – есть Россия. В ней мы окружены, проникнуты духовною жизнью родины; в ней слышим мы язык её в высших и благозвучнейших выражениях родного слова. Сыны западных церквей лишены этого чистого, нам свято принадлежащего наслаждения.

Легко после того понять, с каким усердием воспользовался я предстоящим мне случаем присутствовать при священном обряде, который своею христианскою и народною торжественностью обещал душе моей так много отрадных и душеспасительных впечатлений. Готовясь на днях к отъезду в Россию, мне приятно было заключить свое долгое и болезненное странствование по чужим краям участием в событии в высшем смысле Русском. Еще другое побуждение, равно всесильное и равно близкое сердцу моему, влекло меня ныне в Висбаден. В Бозе почивший Его Императорское Высочество Великий Князь Михаил Павлович всегда удостаивал меня милостивого своего доброжелательства: глубочайшая преданность моя к живому обратилась в признательное благоговение к его незабвенной памяти. Тем-же чувством благодарной и неизменной преданности глубоко проникнута душа моя и к Августейшей Особе Великой Княгини Елены Павловны. Пред отъездом моим из России, на который я был вынужден тяжкою и упорною болезнью, её Императорское Высочество благоволила оказать мне милостивое и сердобольное участие, которое неизгладимо запечатлено в душе моей. Слабою данью признательности рад я был ознаменовать конец путешествия, которое предпринято было под благодетельным её напутствием. Мог ли я отказаться от исполнения священной обязанности и от грустной отрады поклониться смертным останкам их возлюбленной дочери, которые, после десятилетнего перепутья, могли, наконец, быть водворены на постоянное и родное жительство под материнскою сенью Православной церкви?

Вследствие того, отложив на несколько дней отъезд мой в Россию, отправился я из Баден-Бадена 12 (24) мая и в тот-же день вечером, благодаря железной дороге, был я уже в Висбадене. В вагонах и пред входом в Висбаденские гостиницы заметно было особенно Русское движение: с разных сторон соотечественники наши съезжались на православное торжество и чаще обыкновенного раздавались здесь и там Русские речи [1].

13 (25) в девять часов утра мы были собраны в Русской церкви, еще издали приветствовавшей нас с одного из уступов Таунусских гор своими родными нам пятью куполами и золотом блестящими пятью крестоносными главами. Как много ни наслышались мы прежде о благолепии церковного здания, но оно превзошло всеобщее ожидание. Все тут соединено, чтобы изумить и порадовать самое взыскательное внимание. Величавость, красивость, соразмерность, роскошь и утонченная отделка всех частностей и малейших подробностей в художественном исполнении зодчества и живописи, все слилось в одну целую и стройную громаду, исполненную изящности и величия и воодушевленную религиозною мыслью и религиозным чувством. И в России подобный храм был бы особенно замечательным и отрадным явлением. Здесь, на чужой стороне и посреди чуждого ему народонаселения, он поражает еще живейшим и более глубоким впечатлением. Благочестивый создатель Висбаденского храма Его Высочество герцог Нассауский сделал доброе и прекрасное дело. Благодарность и достойная хвала ему! И в храме сем, на многие и долгия лета, доколе будет проповедано в нем слово Божие, жертва сия не будет забыта, и прольется из души молитва о создателе святые обители сея.

Местоположение храма к северо-западу от Висбадена, в 45 минутах пути от средоточия города, отменно красиво. Оно очень нравилось её Императорскому Высочеству, и было одною из любимых её прогулок по окрестности. Это предпочтение не было ли тайным, бессознательным предчувствием, что из всей живописной и благами природы ущедренной Нассауской области, где любовь супруга, любовь народа и святые радости семейной жизни обещали ей так много счастия; не было-ль это предчувствием, что вскоре один этот уголок останется за нею в вечное и неотъемлемое владение? Кругом зеленеет лес, а к северу возвышаются лесистые Таунусские горы. Византийская архитектура храма с куполами своими, смело и, так сказать, одушевленно поднимающимися к небу, отличается резким и самобытным рисунком своим от мрачного однообразия готических зданий, разбросанных по берегам Рейна. Основание храма извне представляется квадратным; внутри же оно образует правильно равноконечный крест: углы, образуемые оконечностями креста, застроены четырьмя башнями, которые дверьми соединяются с внутренностью храма. Он освещается посредством четырех тройных окон, прорезанных под каждою из четырех арок, на которых держится купол. Над тремя из этих окон извне помещено по одному барельефному изображению в овальной форме и значительном размере. Сии барельефы – художественно-замечательное произведение Берлинского скульптора Гопфгартена, который, впрочем, обессмертил имя свое еще превосходнейшим творением, составляющим новую замечательность Висбаденского храма, о которой упомянем ниже. В барельефах изображены: на восточной стороне – Св. Архистратиг Михаил, на южной – Св. Праведная Елисавета, на западной – Св. Царица Елена, которой преимущественно быть здесь подобает, как небесной представительнице за матерь усопшей Великой Княгини и вместе с тем усердной основательнице благолепных храмов, достойно служивших Висбаденскому образцем. К северной же стене, непосредственно примыкающей к горе, сделана выдающаяся из целого пристройка, внутри отделенная от храма завесою, и в которой помещен надгробный памятник Государыни Великой Княгини. Внутреннее расположение и украшение храма вполне соответствуют величию и изящности целого здания. Простор и вышина с первого взгляда приятно поражают соразмерностью своею. Ровное освещение представляет все частности в приличном и выгодном свете. Стены покрыты частью темно-серым, частью темно-голубым и темно-красноватым нассауским мрамором; пол в виде мраморного паркета также из здешнего темного и белого мрамора. Но одним из важнейших и в высшей степени изящным украшением здания служит его иконостас, разделенный на три яруса и сделанный из белого каррарского мрамора по плану, составленному Висбаденским архитектором Гофманом, строившим храм. Назначенный к производству сей постройки, он ездил в Россию с тем, чтобы изучить в С.-Петербурге и Москве Русское церковное зодчество. Природное дарование и прилежное и добросовестное изучение его увенчаны были полным успехом, ознаменовавшимся в блистательном исполнении великого труда.

Иконы, помещенные в трех ярусах иконостаса, писаны С.-Петербургским художником Нефом, и пожалованы храму её Императорским Высочеством Государынею Великою Княгинею Еленою Павловною, так же как и богатая ризница, в которую было облачено духовенство в день освящения храма. За исключением образов Спасителя, Божией Матери и Тайной Вечери, остальные 18 писаны на золотом грунте и 12 из них в лолный рост человеческий. Трудно найти даже и в России такое собрание икон, которое было бы во всех частях своих так тщательно и изящно отделано. Наибольшее внимание обращали на себя изображения: Божией матери с Божественным Младенцем на руках (у Царских врат), Святой Марии Магдалины над южною боковою дверью алтаря (в среднем ярусе), Святой Царицы Елены и Святой Великомученицы Екатерины (против левого клироса в нижнем ярусе).

В верхней части храма, – там, где оканчивается иконостас, начинается ряд священных стенных изображений, писанных также на золотом грунте Берлинским профессором Гопфгартеном (родственником скульптора того же имени). На углах под куполом изображены святые пророки; на арках, поддерживающих купол, св. апостолы и ветхозаветные праведники: Моисей, Аарон, Илия и Елисей. В самом куполе представлен лик ангелов, парящих к небу. Под самою главою купола изображено всевидящее Око Божие. В алтаре, воскресший Спаситель представлен на оконном стекле Мюнхенской работы.

Памятник в Бозе почившей её Императорского Высочества Великой Княгини, воздвигнутый в особой постройке, отделенной завесою от внутренности храма, и следовательно невидимый, хотя собственно и не принадлежит ему, но составляет одно из лучших его украшений. Великая Княгиня представлена лежащею на одре. Сон ли это отдыхающей жизни? бессмертное ли успение странницы, уже совершившей свой путь земной? Трудно решить! Так много жизни и теплоты в этом неподвижном и холодном мраморе, такое ясное и уже бесплотное спокойствие в выражении лица, во всем стане, в членах. Нельзя хладнокровно и отчетливо входить во все подробности превосходного исполнения труда, коим г. Гопфгартен запечатлел имя свое в списке изящнейших и первостепенных художников нашего времени. Не только слова, но, по мне, и сама живопись не в силах заменить и передать впечатления, которые с такою истиною и полнотою отражаются в чувствах при созерцании мастерского произведения ваятельного искусства.

Из всех церковных обрядов, обряд освящения церкви есть один из торжественнейших и умилительнейших. Оно так и должно быть. Царь славы нисходит на землю и благоволит водвориться в обитель, устроенную Ему слабыми, но усердными руками Его поклонников и молитвенников. Святая церковь предписывает священнослужителям самим созидать Престол для Царя славы, омывая, отирая и наконец украшая престольную святыню священными одеждами. За тем следует торжественное шествие кругом освящаемого храма с хоругвями, зажженными свечами, иконами и наконец со святым антиминсом на главе настоятеля, предварительно уже освященным рукою епископа и снабженным частью святых мощей. Весьма знаменательно возглашение настоятеля пред храмом, когда поцессия останавливается у западных затворенных врат его: «Возьмите врата князи ваша, и внидет Царь славы». На что хор певчих внутри храма отвечает: «Кто есть сей Царь славы»? И ответом настоятеля: «Господь сил, той есть Царь славы», врата храма отворяются, и при общем пении: «Господь сил, той есть Царь славы», все вместе с невидимым Царем входят в новое селение Божие. За тем следуют молитвы и отпуст. По отпусте, чтение часов и святая литургия.

Все богослужение исполнено было со всевозможною торжественностью, с благоговением и пышностью. Три священника: Стутгартский, Берлинский и Висбаденский и Веймарский диакон совершали богослужение. Было два хора превосходных певчих: один прибывший из Стутгарта, другой составленный в Висбадене из Немцев, которые не только пели отлично, но терпеливою заботливостью Висбаденского священника обучены были совершенно правильному произношению Русских слов. Священник Янышев сказл приличное обстоятельству и торжеству духовное слово, которое глубоко отозвалось в душе слушателей. Жалею, что не могу сообщить вам выписок, не имея его под руками, так-же как и слова протоиерея Базарова, который в присутствии сановников Двора, чиновников и многих иноверных посетителей, прочел на Немецком языке краткое надгробное слово в память Августейшей Покойницы. Словом сказать, хотя и далеко от родины, духом, помышлением и всеми чувствами своими могли мы вообразить себе, что мы не на чужбине, а на святой Руси, посреди родного Православия. Здесь кстати заметить с должною благодарностью, что вообще в заграничных Русских церквах богослужение совершается с отменным благочестием. Священники в высшей степени образованные, благочестивые и усердные к исполнению своих священных обязанностей. Не только услаждают они духовною отрадою соотечественников, имеющих счастие сблизиться с ними, но они умеют заслуживать уважение и сочувствие даже и иноверных жителей в местах их пребывания. В числе многих заслуг, оказанных пользам Русской Церкви нашим Святейшим Синодом, выбор достойных представителей Русской Церкви за границею не должен был пропущен без внимания и признательности.

Эту заслугу могут особенно оценить Русские, заброшенные в чужие края недугами и желанием восстановить здоровье свое влиянием лучшего климата и. благодеяниями щедрой и целительной природы. Для нас Русская церковь, Русская обедня, слышанная на чужбине, имеют невыразимую прелесть и для душт целттельную и успокоительную силу. Нет сомнения, что в каждом благонастроенном сердце чувство родины, чувство родное не только не ослабевает за границею, не притупляется от различных и многосторонних внешних впечатлений, но напротив изощряется, крепнет и более и глубже сосредоточивается в себе. Каждый из нас готов сказать с Французским поэтом: «Plue je ris l'étranger, pins j'aimai mon pays», или с Русским: «Мила нам добра весть о нашей стороне». Не знаю, как объяснить, но оно положительно верно. В России жадно прислушиваемся ко всему, что делается в Европе: посреди разнообразия, шума, тревоги, соблазнов Европейских, внимание наше преимущественно обращено на Россию. Каждая весть, каждый звук, долетающие до нас из родины, западают в душу, сладостно или горестно ее волнуя. Мы как-то утешаем себя в отсутствии из России всеобъемлющим господствующим в нас чувством и сознанием, что мы Русские. В России многие хлопочут как бы прочесть листок Journal des Débats, за границею жадно кидаемся на листок Северной Пчелы и Инвалида, и прочитываем его от строки до строки. Это родное чувство, эта Русская потребность всегда отыскивались в душе Русского путешественника: в нынешних обстоятельствах они еще могущественнее и увлекательнее. И где же более и отраднее, как не в нашей церкви, можем утолить сей задушевный голод, сию жажду Русских впечатлений, Русских ощущений разумных и нравственных? Как выразить умиление, воодушевление наше при слышании церковных молитв: «о недугующих, страждущих, плененных и о спасении их»; «о Благочестивейшем, самодержавнейшем Великом Государе нашем Императоре всея России; о державе, победе, пребывании, мире, здравии, спасении его и наипаче поспешити и пособити ему во всех, и покорити под нозе его всякого врага и супостата», и «о всем христолюбивом воинстве»; «облаженных к приснопамятных, святейших патриарсех православных и благочестивых царех и благоверных царицах и о всех прежде почивших отцех и братиях»! Каждое слово из сих молитв глубоко отзывается в душе; кажется, оно приемлет в ней новое, дополнительное, усиленное значение. Церковное наше благозвучное пение умиляет и окриляет душу и, увлекая ее, переносит то в земную отчизну, то в небесную. Никогда не присутствовал я при Русском богослужении за границею, чтобы слезами не отвечать на некоторые из наших молитв. Признаюсь, в самом Иерусалиме, в сей святыне, в сем живом храме Бога живого, умершего и воскресшего, я невольно тосковал о нашем богослужении, о нашем молитвенном языке и пении.

В полночь на 14 (26) мая, совершена была православным священником лития пред выносом гроба блаженной памяти Великой Княгини; после чего он взял образ Спасителя, которым почившая была благословлена от своих высоких родителей, и вместе с тем открылась траурная процессия в новую православную церковь, где была приготовлена встреча со стороны прочего Русского духовенства. Процессия сия проходила чрез многие улицы, наполненные народом, не смотря на позднюю пору, окна домов были открыты и изо всех выглядывали лица. Память Великой Княгини жива в столице, которую она так недолго украшала присутствием своим; но и в это недолгое время успела добродетелью своею и прозорливою, и деятельною благотворительностью оставить по себе незабвенные следы, которые Русский с радостью и благодарностью встречает везде, где жила, или где живет благословенная отрасль нашего Царского Дома. Картина была в высшей степени поразительная и трогательная. Благоуханная, тихая, теплая, ярко освещенная месяцем ночь таинственностью и торжественностью своею вполне соответствовала умилительному действию, которое совершалось на земле. С возвышения, на котором стоит церковь, видно было, как погребальная процессия, при зажженных факелах, медленно поднималась на гору и приближалась к месту своего назначения. Последний земной переход Странницы, которая так недолго жила на земле и которой по смерти её суждено было десять лет ожидать, пока заботливостью любви, ее оплакивающей, был устроен и освящен для её останков приют, её достойный. Звуки погребальной военной музыки заунывно раздавались в ночной тишине.

Наконец почившая Странница дома! Церковь приняла ее на свое лоно и осенила кровом и крестом своим. Гроб поставлен посреди храма, ярко освещенного, и мраморные стены блещут; отражая многочисленные огни. Заупокойная служба есть печальный, но вместе с тем и утешительный обряд. Началась паннихида: поистине ночное бдение! Умилительность заупокойных наших церковных молитв и песней знакома каждому из нас. В ком не пробуждают они глубокие и навсегда незабвенные воспоминания и скорби? Кто не связывает с ними памяти о днях, о событиях, которые из всех дней, из всех событий жизни одни не подлежат уже ни течению, ни изменениям времени, а остаются неотъемлемою собственностью души? Все прочие события и воспоминания относятся в жизни преходящей и конечной. Одна смерть, одна паннихида, торжественное, христианское славословие смерти, напоминают нам о жизни бесконечной.

«Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоея, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».

Внимая сим словам в Висбаденской церкви, кто из нас не повторял их в глубине души в память виновнице сего печального торжества, и вместе с тем не переносился мыслью и чувством в Россию, которая недавно и так неожиданно внимала сим молитвенным словам пред другим гробом, предстоящему родственным и вместившим в себе тридцать лет могущества, славы и любви России.

По окончании панихиды, гроб перенесен был и опущен в подземельный склеп храма, находящийся под надгробным памятником. Цветы, которые в свежей красоте своей были положены на гроб в день первого отпевания, ныне уцелевшие, но уже поблекшие, опущены были в землю вместе с останками той, которая также цвела на земле и, как они, скоро и преждевременно увяла.

14 (26) мая совершена была торжественная заупокойная обедня и в заключение опять панихида.

Слышно, что при церкви предназначается устроить Русское кладбище. Мысль прекрасная, и да благословит ее Господь Бог и даст ей созреть и осуществиться! Отрадно каждому из нас думать, что если суждено ему будет умереть на чужбине, то есть в ней гостеприимный уголок, освященный Русским богослужением, где можно будет отдыхать, как дома, вместе с родными земляками, и где на родном языке будут молиться о зде лежащих и повсюду православных.

1

Здесь встретил я: поверенного в делах при Германском союзе Д. Г. Глинку с секретарем миссии бароном Менгденом, поверенного в делах при Баденском дворе Н. А. Столыпина с супругою, секретаря Стутгартской миссии князя Щербатова с супругою, князя А. Н. Волконского, князя Гагарина – секретаря при Афинской миссии, Н. А. Свистунову, княгиню Гагарину с невесткою её, вдовою Мартыновою, графиню Шуазел, урожденную княжну Голицыну, баронессу Клинковстрем и еще несколько Русских семейств.