Речь, произнесенная князем П. А. Вяземским на юбилее своей пятидесятилетней литературной деятельности

Первым чувством и первым словом моим да будет глубочайшая моя благодарность Государю Императору и Государыне Императрице за высочайшую милость, которою Их Величества меня осчастливили.

Искренняя признательность моя и вам, милостивые государи, за благосклонное внимание, которым вы меня удостоили. Теперь позвольте мне объяснить вам, как я сознаю и понимаю это внимание.

К сожалению, литературные юбилеи совершаются у нас редко. Смерть перебегает им дорогу, и часто, еще далеко до цели, захватывает избранных, которых долгоденствие было бы народной радостью и обогащением народной славы. Особенное тому исключение, встреченное вами с лестным вниманием, пало на меня, на меня, который менее многих других заслуживал бы сей почести. Нынешнее собрание и радушное приветствие, которыми вы меня удостаиваете, служат доказательством, во-первых, моей живучести, за которую обязан я благодарить Провидение, дозволившее мне дожить до настоящего праздничного дня; во-вторых, доказательством вашей памяти, не сухой, строго подводящей всему итоги, но драгоценной памяти сочувствия и благоволения. За нее не умел бы я вполне и достаточно выразить мою глубочайшую благодарность. Тем более тронут я находчивостью вашей памяти, что я с своей стороны ничего не сделал, чтобы облегчить ее и указать ей путеводительные следы. Я даже не кончил тем, чем многие спешат начать, а именно, собранием и напечатанием полных своих произведений. И доныне еще не собраны грамоты моего авторского местничества, моя метрика, мой литературный послужной список – все у меня находится в большом беспорядке. Предстою пред вами без документов на лицо, без полновесных книг и книжек, получивших оседлость и право гражданства в библиотеках и книжных лавках. Сам почтеннейший президент академии, которого ученая, разнообразная и богатая память может заменить полнейшую энциклопедию и подробнейший каталог; сам управляющий публичною библиотекою, который привел наше народное книгохранилище в такой удовлетворительный и блестящий порядок – и они затруднились бы восстановить вполне и в хронологической последовательности родословное древо моего авторского достоинства, если и могла бы здесь речь идти о каком-нибудь достоинстве. Это древо, в течение многих пропущенных десятилетних давностей, разбросано по широкому полю отдельными ветками и листьями. Кто даст себе труд отыскать в делах давно минувших лет, под полувековою пылью забытых журналов и сборников, эти затерянные зародыши, попытки и материалы, из коих многие уже успели сделаться развалинами? Впрочем, такой подвиг, после оказываемого мне вами, мм. гг., снисхождения, мне и не нужен. Вы доверяете мне, так сказать, на-слово; вы, по собственному побуждению вашего просвещенного и дружелюбного сочувствия, мимо всех формальностей и законных видов, вы меня удостаиваете лучшего отличия. Высоко ценю эту честь, не обольстительно возвышая себя пред собою, но сердечно умиляясь пред высотою награды вашей. Вместе с тем понимаю и верное её значение. Здесь придется мне повторить себя: со стариками это часто бывает.

Несколько лет тому было мне оказано в Москве внимание в роде нынешнего, и тогда выразил я свое убеждение. С тех пор я в глазах своих не вырос; я только состарился. Но с тою же живою признательностью, с тем же самосознанием, как и тогда, скажу, мм. гг. и вам: вы во мне радушно приветствуете и ласково провожаете живое и не чуждое сочувствиям вашим предание. Вы в моем лице празднуете умилительную тризну славным покойникам, которых некогда был я питомцем, современником и товарищем. Не мои дела, не мои труды, не мои победы празднуете вы. Вы заявляете сердечное слово, вы подаете ласковую руку простому рядовому, который уцелел из побоища смерти и пережил многих знаменитых сослуживцев. На поприще гражданина имел я также один поэтический и достопамятный день, который означает особенною отметкой обыкновенную жизнь человека. Много ли насчитается ныне на лицо из тех, которые были хотя и незаметными, но присутствующими участниками в великой, эпической Бородинской битве? Не ищите имени моего в летописи этой битвы; но я под ядрами находился в сей день при Милорадовиче. В ушах моих еще звучит повелительный голос его; пред глазами моими еще рисуется его спокойное и мужественное лице. На литературном поприще равно я живое воспоминание великой эпохи. Я напоминаю вам, милостивые государи, имена её, имена Карамзина, Жуковского, Пушкина и некоторых других знаменитых её деятелей, сих воинов мирного, но победительного слова. Я пережил их, как пережил и многих из своих Бородинских товарищей. Это не заслуга, но это право на сочувственное внимание ваше. Вы вменяете мне в заслугу счастье, которое сблизило и сроднило меня с именами, вам любезными и с блеском записанными на скрижалях памяти народной. Вы любите настоящее: вы горячо живете его жизнью, его заботами, успехами и надеждами. Но вы не отрекаетесь от минувшего и не остаетесь равнодушными к тому и к тем, которые честно отживают. Вы сочувствуете и радуетесь новым дарованиям, новым труженикам науки, слова и искусства, которые ныне обогащают литературу нашу. Но вы того мнения, что все новое хорошее, изящное, честное не должно насильственно замещать и уничтожать изящное и честное старое, а служить ему развитием и пополнением. Любовь, во всех возвышенных и духовных применениях к явлениям жизни и действительности, есть чувство бессмертное и следовательно всеобъемлющее. Ограничивать любовь единовременным пристрастием к тому, что есть, к тому, что на глазах и под рукою, значит унижать ее. Нет, любовь к просвещению, любовь к добру, к человечеству, объемлет и то, что есть, и то, что было, а бессмертным предчувствием и то, что будет.

Все прекрасное, все доброе совмещается для неё в одно разумное и стройное целое, которое имеет корни в минувшем и незримые и таинственные зародыши и побеги в будущем. Любви не чужды ни колыбели потомков, ни могилы предков. Она, заботясь об обязанностях дня сего, приветствует упования завтрашнего, но вместе с тем свято дорожит памятью и вчерашнего дня. Если не ошибаюсь, таковы значение и сокровенное чувство избранного и разнообразного общества, которое здесь собралось и удостаивает меня честью, далеко превосходящею мои литературные заслуги. Во мне, пока еще живом, спешите вы, милостивые государи, заплатить долг любви и признательности нашим общим наставникам и друзьям, уже отжившим. За себя и за тех, которых вы во мне почтили, благодарю вас от полноты умиленной и сладостно взволнованной души. Благодарю вас и за настоящее поколение, которое с юными силами и мужественным одушевлением служить благородному делу слова, искусства и истины. Оно также в свою очередь уступит место молодому племени, которое, по следам его, будет продолжать и довершать святую задачу просвещения. Пускай из моего примера и нынешнего собрания почерпнет оно отрадное убеждение, что общество, увлекаемое потоком настоящего, умеет с благодарностью поминать и прошедшее.