Речь, произнесенная князем П. А. Вяземским на обеде, данном в честь его в Москве

Как ни желалось бы мне, а не умел бы я выразить перед вами чувства живейшей признательности и глубочайшего умиления, с коими принимаю радушное и обязательное свидетельство внимания вашего ко мне. Сердца ваши поймут и доскажут то, что я высказать не в силах. Изъявление вашей благосклонности драгоценно сердцу моему и лестно моему самолюбию. Но как сердце ни предается охотно всему, что пробуждает в нем знакомые и сладостные сочувствия, как человеческое самолюбие ни легковерно, не могу однако же обманывать себя в истинном значении вашей приветливости. Вы во мне угощаете и празднуете не столько меня, не столько личность мою, не столько то, что я сам по себе, сколько то и тех, которых я вам собою напоминаю. Я старый Москвич, и вы во мне видите и приветствуете один из уцелевших обломков старой, допотопной, т. е. допожарной Москвы. Отроком знал я дедов ваших в гостеприимном и хлебосольном доме отца моего. В достопамятный для России и славный для Москвы 1812 год, ходил я с Московскою ратью на Бородинское поле. С отцами вашими праздновал я освобождение и возрождение нашей матушки-Москвы. Со многими из вас, в течение многих лет, делил я житейские радости и горе. Я родом и сердцем Москвич. В ней родился я, в ней протекло лучшее время моей жизни, моя молодость и мои зрелые лета. Когда судьба и обстоятельства разлучили меня с Москвой, и далеко от вас не переставал я принадлежать вам моим сердцем, моими преданиями, моими сочувствиями.

В дальних моих странствиях по Европе, на Востоке, всегда помнил я Москву. В Риме, в Царьграде, в Иерусалиме, с радостным сыновним чувством, отыскивал я черты, местности, краски, напоминавшие мне картины и святыни нашей живописной, православной и святой Москвы. При них сердце мое билось сильнее, и прелесть воспоминания удваивала цену настоящих впечатлений.

В области литтературы я также для вас живое предание. Не даром Н. Ф. Павлов в своем приветствии упомянул о моих литтературных связях. Незвачительное иня мое богато обстановлено именами, дорогими вашему сердцу и славе народной. Чувствую, что приветствуете вы во мне не столько мои литтературные заслуги, сколько мои литтературные связи. Я был питомцем Карамзина: теснейшие узы родства и сердца связывали меня с ним. У меня в Подмосковной, и на глазах моих, написал он несколько томов своего бессмертного творения. Нелединский, Дмитриев также ласкали меня, отроком, в доме отца моего. После, когда я возмужал, они удостоивали меня своей особенной приязни. На дружеских и веселых пирах обменивались мы с Денисон Давыдовым рифмани и бокалами. Я не дожил еще до глубокой старости, но грустно уже пережил многих друзей, многие литтературные поколения. Пушкин, Баратынский, Языков возрасли, созрели, прославились и сошли в могилу при мне. Во мне приветствуете вы старейшего друга нашего первого современного поэта, Жуковского, и другого поэта, еще живого, но, к сожалению, давно умолкшего, Батюшкова! Созвездие этих блестящих имен проливает некоторый блеск и на меня. Вот лучшие права мои на внимание и любовь вашу. Вот что особенно любите вы во мне и чему хотели вы изъявить ваше теплое сочувствие. Еще раз, от полноты души, благодарю вас за все, за себя, и за ту старину, и за тех, которых вы почтили во мне.

В заключение позвольте мне предложить тост за благосостояние Москвы, и в особенности благодарный тост за здоровье Московских дам, которые нас удостоили присутствием своим.