Пролог
Я на мгновение теряю рассудок. А еще, кажется, зрение. Перед глазами – сначала темень, затем мутная пелена. Не помню, где я, кто я, что происходило несколько секунд назад. С губ только что сорвался последний сладострастный стон, я словно слышу его со стороны и чувствую, как по лицу расплывается томная улыбка. Она одновременно пошлая и смущенная, мои губы дрожат и кривятся. Хочется заплакать и сразу засмеяться. Я ощущаю, как из уголка глаза стекает слеза, щекотно ползет по виску. В голове какие-то дурные, спутанные мысли: мне одновременно и приятно, и стыдно до противного.
Постепенно возвращаются чувства, в глазах восстанавливается картинка. В ушах пульсирует кровь, сердце бьется и гонит ее по венам со страшной силой. Но мне кажется, что у меня два сердца и второе из них – справа. Второе стучит еще сильнее, быстрее и громче. Это его сердце. Его удары отдают мне в грудную клетку, и чудится, что оно бьется у меня внутри.
Я наконец начинаю мысленно разделять нас, осознавая, что мы не единое целое, что у меня есть собственное тело, и каждой его клеточкой я чувствую чужой жар и тяжесть. Приятную тяжесть. Из-за нее мне трудно дышать, но я терплю, потому что хочу растянуть удовольствие, вдавливаясь в его горячую плоть. Я замечаю, что до сих пор лежу, вонзившись ногтями в кожу на его спине, и с трудом разжимаю сведенные судорогой пальцы. Нежно и словно извиняясь глажу исцарапанную спину.
Наконец он слегка приподнимается на локтях. Его лицо совсем близко, и у меня чуть двоится в глазах. Он улыбается и целует мои щеки, нос, лоб, часто и легко, едва касаясь. Я набираю в легкие побольше воздуха и, обхватив его покрепче, снова тяну к себе. Не хочу отпускать. Не хочу выпускать из себя. Хочу продлить ощущение нашей связи, единения тел. Он прячет лицо в моих волосах, целует мочку уха, и я слышу его прерывистое дыхание.
Какая-то мысль не дает мне покоя. Я хмурю лоб и кошусь на тумбочку. Там стоят два бокала с выдохшимся шампанским на дне. И все. А должен лежать разорванный пластиковый квадратик. Ведь он сейчас во мне. Мы что, не предохранялись? Сладость момента тускнеет, обрастая привкусом горечи. Нега и томление сменяются тревогой. Он что, кончил в меня? В самый пик опасных дней?
Да, у меня все четко, я веду календарь. И пусть мне уже за сорок и что-то в организме начало изнашиваться, но цикл у меня до сих пор идеальный.
Вот черт!
Я больше не прижимаю его к себе, а наоборот, изо всех сил стараюсь спихнуть. Он, не понимая, в чем дело, со смехом сопротивляется.
Смешно ему.
– Ты что, кончил в меня? – шиплю я.
Он виновато улыбается, но бороться прекращает. Осторожно выскальзывает и перекатывается на бок. Подперев локтем щеку, снова смотрит на меня, еще более виновато.
– Прости, я не успел, – шепчет он, вытягивая губы, как ребенок-подлиза.
– Что значит – не успел?
– Ну вот так. – Он пожимает одним плечом. Второе утонуло в подушке. – Слишком уж было хорошо, просто не смог остановиться.
Видимо, на моем лице отражается вся гамма чувств, и он кривится.
– Да ладно тебе, процент попадания минимальный, – хихикает он. – Я слишком взрослый. У меня там тормознутые улитки.
– Слизняки, – огрызаюсь я и поднимаюсь, набрасываю на плечи халат и торопливо иду в ванную. Еще успею смыть следы преступления. Он ласково удерживает меня за руку.
– Да не волнуйся ты, – снова говорит он. – Люди, чтобы зачать, столько раз это повторяют, и не пойми с какого только получается. Ты думаешь, вот так сразу – и все?
Я молча отнимаю руку и ухожу. Как же, не пойми с какого раза. За всю мою жизнь у меня была единственная похожая ситуация. Единственная! И вот так сразу – и все. Да.
Я усаживаюсь на край ванны, привычно перекинув через нее ногу, и хватаюсь за лейку душа. Верчу краны. Горячий молчит. Что?! Холодный всхрапывает и выпускает жалкую тонкую струйку, которая почти сразу иссякает. У нас нет воды.
Черт! Черт!
Ситуация повторяется. Вот именно проклятый душ в прошлый раз так сильно меня и подвел. Я тоже тогда прибежала, чтобы все побыстрее смыть, но гребаный Борька так и не прикрутил гибкий шланг. Душ был только верхний. Как уж я корячилась, пытаясь хоть как-то залить в себя воду. Потом мучила какую-то спринцовку. Но нет. Не прокатило.
– От меня все залетают! – часто бахвалился Боба. – На раз-два! Да ладно тебе, подумаешь. Сделаешь аборт. Таблетку выпьешь, и все.
Это то, о чем я почти никому не рассказывала. Старалась похоронить эту историю в прошлом. Хотя она все равно часто вылезала и напоминала о себе. Заставляла думать. Взвешивать. Каждый раз решать, правильно ли я поступила?
Но повторения ситуации я не допущу. Благо сейчас все можно решить. Потому что я дома, и я знаю, что делать, и завтра утром куплю экстренное противозачаточное. Ночных аптек у нас рядом нет. Я уже не та запутавшаяся девушка в чужой стране, поверившая на слово человеку, который меня туда притащил. И в то, что мне без рецепта не продадут такие таблетки. И в то, что он очень хочет ребенка и собирается на мне жениться. И в то, что я совершенно несамостоятельная и не в состоянии ничего решить сама.
Сейчас я могу все.
Глава 1
Я просыпаюсь на боку в неудобной позе и какое-то время лежу, не открывая глаз. Голова вместо подушки покоится на чем-то жестком и горячем. Во рту противный сладковатый привкус, в горле пересохло. Медленно, по крупицам возвращаются последние вчерашние воспоминания. Обрывочные, беспорядочные. Похмельные. Кажется, я вчера конкретно накидалась. Но по ощущениям могло быть хуже. А так – голова не болит, тошноты нет, ну, муторно слегка и пить хочется до невозможности. И сильная мышечная боль на внутренней стороне бедер. Приятная, давно забытая боль. В общем, вполне терпимо, особенно после такого объема влитого в меня мартини. Точного количества я не знаю, потому что сначала все происходило в баре, а потом, припоминаю, еще был приобретена литровая бутылка и распита, а вот полностью или нет – пока загадка.
Но это того стоило. Без такого количества допинга я бы не расслабилась, а значит, не было бы сегодняшней бурной ночи. Единственный, наверное, минус: кажется, я не дома, а стало быть, придется пережить все эти неприятные моменты неловкого пробуждения в чужой постели, стыдливого побега в неудобный, непривычный душ, затем, возможно, меня угостят кофе, а после я поеду домой, только не знаю, как далеко мне добираться. Ну ладно. Live through this. Переживи это – если по-нашенски. Зато я натрахалась, наверное, на год вперед. Шучу, конечно. Разве можно впрок натрахаться? Тем более если учесть, что у меня не было ничего почти два года. Я старую-то недостачу не восполнила…
Я все еще лежу с закрытыми глазами и не шевелясь, чтобы не привлекать пока внимания. Пусть лучше спит. Оттянем этот неловкий момент, повспоминаем приятные. Картинки недавнего прошлого продолжают нанизываться одна за другой на эфемерную нить воспоминаний.
Просторная и сумрачная комната с тусклым торшером в углу, тяжесть горячего тела и мое надрывное «Еще! Еще! Сильнее! Жестче, о боже, жестче!» с каждым выдохом. Терпкий, будоражащий ноздри запах любовных игрищ. Жаркое дыхание и стоны, влажные простыни, горячий перламутр, маслом разливающийся по животу. Жадный взгляд больших серых глаз, блестящих в неверном свете ночника. И его нежно-удивленное в преддверии финального взрыва: «Девочка, девочка моя…»
Да уж, девочка, ничего не скажешь. Семимильными шагами приближающаяся к своей «ягодной» поре.
Отогнав грустную мысль, я пытаюсь представить его лицо, но перед внутренним взором пляшет бесцветная муть, и взгляд никак не хочет фокусироваться на деталях. Мне вспоминаются лишь горящие вожделением серые глаза. Но, кажется, он очень даже ничего, да еще старше меня на несколько лет – все как я люблю.
Я вдруг понимаю, что не слышу за спиной ровного, сонного сопения. Наоборот: там слишком тихо. И мускулы под моей головой напряжены – может, поэтому так жестко голове? Черт, кажется, он тоже уже проснулся и притворяется, чтобы не будить меня раньше времени. Тоже, небось, неловко. Как там говорят? Нет ничего хуже вчерашних гостей с утра? Наверное, стоило уехать ночью на такси. Но, видимо, мы просто отключились. Слишком много мартини и истраченных на секс сил.
А вообще во всем виновато караоке. У меня с ним очень странные взаимоотношения. Я люблю и умею петь, но почему-то еще ни разу не выбиралась с подобного мероприятия трезвой. В этом месте у меня словно планку срывает. То ли от собственного самодовольства, то ли наоборот, от подсознательного стеснения, которое я пытаюсь ослабить с помощью алкоголя. Я обычно всем говорю, что единственное место, где меня не тревожит страх публичных выступлений, – это как раз музыкальная сцена. Не важно, это бар-караоке или санаторский зал, в котором чинно ждут своей очереди бабушки и дедушки, желающие спеть что-нибудь из песен прошлых лет. Только перед бабушками я все-таки не пью, а вот в баре отрываюсь по полной. Вообще, такие чрезмерные возлияния у меня происходят редко. Но только слишком уж метко. Вчера был как раз тот самый случай. Интересно, как там моя подруга, с которой мы отправились на поиски приключений? Кажется, она тоже с кем-то познакомилась. М-да, ничего не скажешь. Оптимальный способ знакомства. Лучшее место для встреч. Идеальное завершение дня.
Наконец я отваживаюсь пошевелиться и пытаюсь поудобнее пристроить голову на полусогнутой мужской руке. Я прижимаюсь к ней лицом, с удовольствием вдыхаю уже такой знакомый пряный запах, что заводил меня ночью, и почти утыкаюсь носом в плечо. Надо надышаться, пока есть возможность. Вряд ли я рискну в ближайшее время повторить свои похождения. И уж точно второй встречи с этим мужчиной ожидать не стоит. Застывшее за моей спиной тело тоже «оживает». Он плотно прижимается ко мне сзади, но вместо молчаливого вторжения я вдруг чувствую нежное, еле заметное касание губ на шее. От этого ласкового прикосновения, от трогательной эфемерности и ненавязчивости поцелуя по позвоночнику мгновенно пробегает электрический разряд, воспламеняя что-то внизу. Я чувствую, как сводит низ живота, наполняя его приятной тяжестью и болью вперемешку со сладостным томлением. А он тем временем легким движением, медленно ведет пальцем по плечу вниз вдоль всей руки, от чего моя кожа покрывается мурашками.
– Проснулась? – тихо шепчет он, и я, не оборачиваясь, так же тихо отвечаю пересохшими губами:
– Да.
– Как себя чувствуешь?
– Хорошо, – честно говорю я и добавляю: – Только пить очень хочется.
Он сразу поднимается, перелезая через меня, без тени смущения нагишом выходит из комнаты, и я провожаю заинтересованным взглядом его удаляющуюся фигуру. Вчера было как-то все равно.
Сразу заметно, что он следит за собой. Большинство знакомых моего возраста и даже младше выглядят намного хуже. В основном из-за лишнего веса и пивного пуза, конечно. А этот – высокий, подтянутый и просто хорошо сложенный. Я прячу умильно-похабную улыбку, натянув на пол-лица одеяло. Вскоре он возвращается со стаканом воды. Утолив жажду, я расслабленно откидываюсь на подушку, а он ныряет под одеяло и снова укладывается рядом, между мной и стенкой. Кажется, вчера перед тем, как вырубиться, я успела сообщить очень важную информацию: я люблю спать на краю кровати. Неужели запомнил?
Он лежит, приподнявшись на локте и подперев голову рукой. Теплый взгляд скользит по моему лицу, словно ощупывая каждую черточку, и в глазах сквозит любование. А мне даже страшно идти в ванную, чтобы посмотреть, как я выгляжу: после стольких возлияний, с недосыпа, да и от косметики уже ничего не осталось. И хорошо, если так. Осыпавшаяся тушь под глазами смотрелась бы еще ужаснее. Но он разглядывает меня так, словно видит нечто и правда красивое. Хотя да, я замечала, что после хорошего секса у меня что-то происходит с лицом, и я даже сама себе нравлюсь. Глаза горят, щеки румянятся, морщинки разглаживаются, даже кожа будто подтягивается. Ну, что ж. Запомни меня молодой и красивой.
Его губы вдруг трогает виноватая улыбка, и он со вздохом произносит:
– Ты не сердишься на меня?
– А есть за что? – с легкой ехидцей спрашиваю я, улыбаясь в ответ.
– Ну… – Он на какой-то еще момент замолкает, словно собираясь с духом. – Я все-таки воспользовался твоим состоянием.
– Каким состоянием? – Я чувствую легкий укол тревоги. Но тревоги не от предчувствия чего-то дурного, а той, что вдруг сжимает сердце, когда ожидания расходятся с реальностью, когда не сбываются надежды. Тревога разочарования. Когда больше не нужно бояться неизвестного, все плохое уже случилось, просто не можешь осмыслить.
– Ну, ты была довольно… податливой, – объясняет он, отводя взгляд и медленно подбирая слова. – Вряд ли бы все это между нами произошло, если бы не столько алкоголя.
Я что-то неуверенно блею в ответ, пытаясь разубедить его в своей вчерашней невменяемости и в неспособности сделать осознанный выбор.
– И все же я не должен был так поступать. У меня тяжело на душе, совесть мучает, – продолжает он гнуть свою линию. – Я же видел, в каком ты состоянии…
Я начинаю догадываться, что он жалеет о содеянном, но хочет преподнести это в необидной форме. Да молчал бы уж лучше. Я и так ничего больше не ждала. Остается только встать, ополоснуться и уехать. Можно даже без кофе, по дороге куда-нибудь заскочу. Но обидно. Вот прямо до слез обидно, хотя это, конечно, похмельная плаксивость. Завтра все пройдет. Главное, пережить этот конкретный момент. Просто еще несколько минут назад было так хорошо и сладко, мне нравился его ласкающий взгляд, была приятна близость. Я даже надеялась на повторение перед отъездом. А теперь что-то как-то уже не хочется. Хотя я ж еще недавно собиралась натрахаться впрок. Может, все-таки стоит? С паршивой овцы, как говорится…
Я снова сбивчиво и невнятно бормочу в ответ какую-то ерунду, но он, не слушая меня, вдруг продолжает:
– Прости меня, что поддался. Но я уже старенький, а ты такая юная, такая живая и желанная, и просила с таким жаром…
Я вдруг запоздало вспоминаю свои ночные крики «Трахай же меня! Трахай! О, давай! Еще!», из груди тут же вздымается вверх горячая волна стыда, душит, захлестывает до шума в ушах, и раскаленная кровь приливает к лицу.
– Я не смог сдержаться, – говорит он. – И все ж понимал, ну, выпила лишнего, а так бы ни за что подобным образом себя не повела. Но не смог, старый дурак, отказать себе в удовольствии. Прости меня, девочка моя…
Я смотрю на него во все глаза и вдруг понимаю, что он говорит искренне.
– Я все-таки надеюсь, что тебе было хорошо со мной, несмотря на нашу разницу в возрасте.
Он продолжает нести эту извинительную чепуху, и до меня начинает что-то доходить. Но пока не до конца.
– У нас большая разница в возрасте? – невинно спрашиваю я. – И какая же?
Он, снова разглядывая меня восторженными глазами, испускает нарочито тяжелый вздох, и у меня вдруг проскальзывает мысль, что не так уж и мучает его совесть. Кажется, напротив, он вполне гордится собой и тем, что удалось соблазнить женщину намного младше его. Да почему намного-то?
– Ну, я предполагаю, лет двадцать. Может, восемнадцать, – пожимая плечами, говорит он, и я чувствую, что мои глаза ползут на лоб. Я тоже приподнимаюсь на локте, пристально вглядываясь в его лицо.
Надо отдать мне должное – несмотря на свое вчерашнее не совсем адекватное состояние, я не уцепилась за первого подвернувшегося мужика, а выбрала объект, который точно понравился бы мне и на трезвую голову. Крупные, грубоватые, но не лишенные приятности черты, орлиный нос, благородный лоб, жесткие губы. Умный взгляд с легким оттенком снисходительности. Хорош. В моем вкусе, по крайней мере. Двадцать лет разницы? Ни за что бы не сказала. ЗОЖник, что ли? Да пофигу. Хотя… вот что воздержание животворящее делает. Набрасываюсь на возрастных мужиков. Не буду уж их дедами называть.
– Тебе что, за шестьдесят уже? – сдержанно уточняю я, и у него вытягивается лицо. – Ничего себе, как хорошо сохранился.
Обычно я в таких случаях всегда делаю небольшую паузу и добавляю «или плохо развивался», но сейчас это представляется неуместным. Не до шуток как-то.
– Да почему за шестьдесят-то сразу? Пятьдесят два! – изумляется он и вдруг спохватывается: – А тебе тогда сколько?
Я нарочно тяну с ответом, краем глаза наблюдая за его реакцией. От недавнего плохо скрываемого самодовольства не осталось, кажется, и следа.
– Мне очень жаль тебя разочаровывать, – наконец говорю я, сдаваясь. – Но я вовсе не такая юная, как могло показаться. Мне уже сорок четыре.
Какое-то время он продолжает молча таращиться на меня, и я с удовольствием подмечаю, что он откровенно удивлен. Ага, радовался, что заловил девочку, а получил-то взрослую дамочку.
Ну да, я немножко кривлю душой, когда наговариваю на себя и свой внешний вид. Может быть, мне так легче справиться с кризисом среднего возраста. Я даже иногда накидываю годик, говоря самой себе, что мне уже сорок пять. Зато я привыкаю к этой мысли, и в следующий гребаный день рождения меня ничего не сможет расстроить. Но да, я выгляжу заметно моложе своих лет. Не знаю, что тут причиной – хорошая кожа, ровный овал лица или просто удачная генетика. К пластике я пока не прибегала, ну разве только несколько раз делала «уколы красоты» между бровей, а то больно уж хмурой казалась. Но не думаю, что они очень сильно меня омолодили. Просто я тоже «плохо развивалась».
– Почему разочаровывать? – наконец выдавливает он. – Я бы ни за что не сказал, что тебе за сорок. Очень молодо выглядишь.
Я пропускаю комплимент мимо ушей и выдаю колкую фразу:
– Ну, как же? Небось радовался удаче, думал, что с молоденькой переспал, гордился собой, а тут опаньки… Подумаешь, каких-то восемь лет разницы.
Его взгляд проясняется, на лицо возвращается легкая снисходительная улыбка. Кажется, он все-таки и правда не разочарован, и даже выдыхает с облегчением.
– Да что ты, какое «гордился»! – со смехом говорит он. – Сказал же, совесть аж замучила, что седина в бороду, бес в ребро. Полез не в ту степь, старый пердун. А так-то все замечательно. Чем ты старше, тем лучше.
– Серьезно? – Теперь настал мой черед удивляться. – И в чем же прелесть?
Мы уже не валяемся в расслабленных позах, а незаметно за разговором приподнялись, развернулись к стене спинами и сидим, вытянув поперек дивана ноги и набросив на них одеяло. Я изо всех сил отчаянно втягиваю жирненький животик. У него таких проблем нет. Вместо стандартного пивного пуза – несколько тонких складочек. Он неопределенно хмыкает:
– Ну, как бы странно это ни выглядело в нашем случае, но я с большим удовольствием увиделся бы с тобой еще раз, а если честно, даже не раз. В общем, я не хотел бы ставить точку на этой встрече. Но… если бы тебе было тридцать четыре, как я вначале решил…
У меня захватывает дух. Тридцать четыре! Он дал мне тридцать четыре! Ох, если бы мне действительно попасть в тот возраст, да с нынешними мозгами…
– Ну и что же? – не выдерживаю я. – И разве плохо было бы с молодой девчонкой? Разве с ней нельзя встречаться?
Он вздыхает.
– Ну, ты же понимаешь, перед молодой женщиной стоит главная задача создать семью. Она на меня будет смотреть как на потенциального отца своих детей…
– А ты не хочешь детей? – перебиваю его я. Мы уже сидим вполоборота друг к другу, я почти забыла про живот, но руки автоматически натягивают край одеяла на тело.
– Нет, куда мне еще? – Он пожимает плечами. – У меня уже есть вполне взрослые и даже самостоятельные дети. Все, что там полагается сделать мужчине по какому-то неписаному закону, я уже сделал. Ну, там, посадить дерево, построить дом и вырастить сына. Так же говорится? – Я молча и нерешительно киваю. – В общем, я свои эти задачи выполнил с лихвой. Деревьев насажал полсада, парочку домов воздвиг, если покупка квартир считается. Ну и двух дочерей вырастил. За одного сына сойдут?
– Вполне, – соглашаюсь я.
– Ну вот. Поэтому что я могу дать молодой женщине? Ничего, кроме вот этих всех плотских удовольствий. Ну, она и без меня их найдет. На свою голову. – Он усмехается. – А отношения всегда должны к чему-то идти, а не стоять на месте. Поэтому зачем я ей?
– Погоди, – озадаченно говорю я. – А по-твоему что же, женщина за сорок уже не хочет семью? Думаешь, я не хочу семью? Хочу. И может, даже сильнее, чем тридцатилетняя.
Я вижу, что ввела его в замешательство. Какое-то время он раздумывает, словно решает, стоит ли произносить следующие слова.
– Я понимаю. Все верно. На желание создать семью возраст, конечно, не сильно влияет. Но я сейчас конкретно про детей. Все-таки не думаю, что ты планируешь заводить ребенка и потребуешь этого от меня.
– Твоя правда, – скривившись, отвечаю я. – Уже не собираюсь.
– А сколько, кстати, их у тебя? Взрослые? Девчонки, мальчишки? – Он миролюбиво обнимает меня за плечи и притягивает к себе, укрывая сползшим одеялом. Мы так и сидим у стеночки, пялясь в противоположную стену, на которой чернеет широченный экран выключенного телевизора. Я зачем-то мысленно примеряю на свободное пространство пару своих лучших вышивок. Интересно, зачем? Переезжать собралась или просто хочу сделать подарок? И то, и другое глупо.
– У меня нет детей, – глухо отвечаю я, и он замолкает. Машинально гладит меня по плечу. Я чувствую, что непроизвольно вхожу в роль печальной бездетной женщины, да так, что самой становится себя жалко, и встряхиваюсь. – И не волнуйся, я действительно от тебя их не попрошу.
Нужно срочно как-то замять, сгладить этот момент, иначе все порушится. В конце концов, если он сам объявил мне, что не хочет ставить точку…
Я освобождаюсь из его почти дружеских объятий и соскальзываю с кровати, он тут же тянется за мной.
– Ты куда? – испуганно спрашивает он.
– Сейчас вернусь. Раз мы во всем разобрались, я бы хотела скрепить наше соглашение, – шутливым тоном говорю я, и его лицо проясняется. – Сам понимаешь, чем. Но сначала я сбегаю в душ.
Он соскакивает с кровати, хватает меня за руку и привлекает к себе.
– Не пущу, – шепчет он, пока я пытаюсь высвободиться. – Не ходи в душ, пожалуйста! Не смывай… флюиды.
Он почти умоляет, и я хорошо это понимаю. Сама его в душ я точно не пущу. Я не хочу вдыхать химические ароматы и отдушки, мне нравится, как пахнет его тело. Я обещаю, что только сбегаю по-быстрому кое-куда, и наконец он сдается, но провожает меня до двери. И лишь я выхожу из ванной, он подхватывает меня на руки и тащит в постель.
Это совершенно другие, новые ощущения. Мозг не затуманен алкоголем, физическое желание тоже не подогрето этим допингом. Теперь я в здравом уме и трезвой памяти, и меня пугает, как сильно он мне нравится. Правда, вначале я более скована и, конечно же, больше не издаю пьяных криков в стиле «Трахни меня!», но я уже чувствую родство и единение наших тел: они довольно близко познакомились и жаждут слиться снова. Больше не нужно преодолевать барьер стеснения, ведь мы уже все попробовали, и я с легкостью отдаю себя во власть похоти. Наш секс не такой истеричный, как вчера, не такой агрессивный. Сейчас он нежнее. Он связывает не только два тела, но и немного касается души, и бережное, ласковое проникновение уже не повернется язык назвать трахом. Мы занимаемся любовью.
* * *
Мы лежим на сбитой простыне, из-под которой проглядывает блестящий край матраса. Меня переполняет нега и простое человеческое, моментное счастье. Как же быстро у меня снесло крышу. И это не плохо, это чудесно. Лишь бы не разбило так же быстро сердце, не изранило душу.
Я хочу что-то у него спросить и вдруг к своему стыду и ужасу понимаю, что не помню, как его зовут. Вчера это было совершенно не важно и не нужно. Чувствуя, что краска заливает лицо, я даже зажмуриваюсь от стыда и, запинаясь, спрашиваю имя. Его плечи трясутся от смеха.
– Ну ты даешь, – говорит он. – Саша меня зовут. Александр. Приятно познакомиться.
– Мне тоже, – пристыженно бормочу я. – А я Соня.
– Я помню, – смеется он. – Я все-таки пободрее был вчера.
На душе вдруг становится легко-легко. Рядом с ним – легко. И от этого – немного грустно. Потому что он четко дал понять насчет нужной ему степени близости в отношениях.