История Вероники Вериной. Знакомьтесь, меня зовут ВероНика Верина, Или Ангелы на Земле не Живут

Предисловие от автора

Кому-то эта история покажется нереальной, кому-то скучной, кому-то трогательной, кому-то забавной или смешной, а кому-то знакомой… Но это история Вероники Вериной.

Книга создана на основе реальной истории. Поэтому многие события в ней реальны, а чувства и эмоции главных героев самые что ни на есть прожитые. Почти все имена вымышленные, дабы не смущать некоторых главных героев. Отсюда любые совпадения с личными именами прошу считать делом невозможным.

Фантастика остается за гранью фантастики, так как многое мне пришлось придумать самой. Чтобы создать иллюзию мира, который живет и существует только на страницах этой книги.

Предисловие от Вероники Вериной

По сути, вся наша жизнь – это путь, цикл. Рождение, рост, поиск спутника жизни. Рождение потомства, уход за потомством, старость, смерть. Но нам, людям, этого мало. Мы ищем иную суть. Мы придумываем разные истории, миры. Нам невыносимо думать и смириться с тем, что мы, как кузнечики, рождаемся, только чтобы продолжить свой вид, а затем просто умереть. Банально. И от этого нетерпения и несмирения происходит весь Мир материальных вещей, который нас с вами окружает. Спорт, музыка, театр, живопись, кинематограф, литература и т. д. Каждый ищет свой смысл в своей собственной жизни. Мы придумываем Миры, не видимые чужому глазу, но воплощаем их в реальную жизнь через фильмы, книги, футбольные матчи, пластинки, музыкальные концерты и т. д. Вовлекая в эти миры огромные массы таких разных и совсем не знакомых нам людей. Мы настолько вжились в эти игры, что они уже многие десятилетия назад перестали быть просто забавой. Они стали полноценным источником реального Мира. Материальным источником для существования сотен тысяч людей. Возьмем, к примеру, процесс съемки кинофильма: сколько людей задействовано в этот процесс? Сценаристы, продюсеры, актеры, операторы, звукорежиссеры, каскадеры, осветители и т. д., массовка, наконец, стали видом дохода, а не просто удовольствия. Участие в процессе сотворения Мира Мечты! Воплощение его в явь. Ах! Миры. Миры мечты! Как мелодия, убаюкивает меня сочетание этих двух слов. Колышет на волнах воображение. Сказка, явь, быль – чья-то мечта, ставшая реальностью. Приятно думать, как именно запускается этот процесс во Вселенной. Чье-то воображение витает на Земле, потом отрывается от нее. И вот оно уже парит среди звезд. Высоко, в темноте, в космосе…

Невидимые нити соединяют сотни незнакомых друг для друга людей. Наши Миры являются непосредственной частью нас. И сегодня они называются смыслом жизни.

Многие пары уже не заводят детей. Полагая, что именно то, чем они занимаются: их работа, хобби, заработок – и есть их смысл жизни. И нам ли с вами судить кого-то? Да и кто мы такие, чтобы делать это? Их Мир, их фантазии никак не граничат с нашим или чьим-то другим представлением о смысле Жизни. И многим из нас лучше бы поскорее понять, что вы – это вы, а кто-то другой – это кто-то другой. А понять это возможно, только лишь оказавшись в мире, который принадлежит именно вам. Безгранично, безраздельно, полностью. Даже если вокруг вас сотни, тысячи людей каждый день вертятся по кругу, вовлекая в свой Мир, в свою Игру. Даже среди них вы должны помнить, кто вы.

Глава 1.

Ничего странного?

Когда в мою ты сказку попадешь,

Тебе откроются чудесные видения.

Узнаешь ты всей правды ложь,

Когда проснёшься в день рождения.

Сначала со мной все случилось самым обычным образом. Я родилась обычным человеком, склонным в дальнейшем к инстинкту размножения с последующим воспроизведением потомства. Я была простым советским пятилетним ребенком. Играла во дворе среди других детей. У меня были мама, папа, младшая сестра, дядя, бабушка и дедушка и еще куча родственников, которые жили-поживали на просторах нашей необъятной Родины, Советского Союза. Моя семья, как и многие другие в то время, жила в одной трехкомнатной «хрущевке» в типичном пятиэтажном доме.

Мой Мир появился внезапно, когда я даже не подозревала о нем. Он тронул меня невидимой рукой и тихо позвал: «Вероника, Вероника… Пойдем со мной, поиграй со мной…». И я вошла в него. Сначала неуверенно, робко, на ощупь – как умела.

Мы с вами Знакомы? Еще нет? Тогда знакомьтесь, меня зовут Вероника Верина.

Глава 2.

Взрослый мир, взрослые игры, взрослые понятия

Маленькая пятилетняя девочка с каштановыми волосами, завязанными в тугие худые косички, в джинсовой юбке и майке с Микки Маусом – мама привезла модную тогда одежду из Польши, во времена паломничества к «коммерции» и первым продажам, откуда взамен проданному товару привозили много чего восхитительного и интересного! Ах, сколько было для всех радости! Сколько нового: коричневая мохнатая картошка – киви, сегодня знает каждый ребенок, а бананы. А Pepsi! Я как сейчас помню эту двухлитровую высокую бутылку на четырех «ножках».

Однажды мы с папой отправились в паломничество вдвоем, на высоком длинном автобусе. Помню ночь на таможне, высокий вокзал с большими темными стеклянными окнами. Наборы теней в футлярах-сердечках, капроновые гольфы красного и голубого цветов. Жвачки с «мультиками», цветной мармелад «мишки», джинсовую куртку и много-много чего еще… Что, уверена, хранят не только мои воспоминания.

Я стояла у дома. У меня украли жвачку и несколько фантиков. Красивые цветные «мультики». Во времена дефицита и эпохи начала конца СССР они были настоящим сокровищем для таких детей, как я. Детей, чьи родители раньше никогда не имели никакого отношения к коммерции и чиновничьему аппарату. Наши родители отправлялись в другие, «занавешенные» страны за поиском чего-то нового, что потом стало одним из главных трендов на сегодня – «рынком товаров и услуг».

Я знала, кто похитил мои сокровища. Но не хотела думать об этом. Мой детский мир тогда наравне с Советским Союзом грозил навсегда исчезнуть и перейти в другую эпоху. Эпоху с другими правилами и законами… Я не могла взять в толк, что было хуже: то, что украли дорогие моему сердцу предметы, только что привезенные мамой из путешествия? Или знание того, кто именно это сделал? Две девочки, жившие в соседнем подъезде, всегда гадко издевались надо мной. Мне кажется, что именно тогда я впервые поняла, что такое зависть и злоба. Но так как сердце мое было все еще открыто для любви и дружбы, от этого понимания было еще больнее…

Вдруг передо мной выросла фигура – чья-то бабушка. Как потом выяснилось, она была, в общем-то, «ничья». По крайней мере, я ни разу не видела, чтобы к ней кто-то приезжал.

– Здравствуйте, меня зовут Вероника Верина, – четко отрапортовала я.

– Здравствуй, Вероника. Я знаю, как тебя зовут, – сказала бабушка с фиолетовым цветом волос. И представилась сама, – Меня зовут бабушка Федя.

– Здравствуйте, бабушка Федя, – сказала я. – Вы не хотели бы прийти сегодня на мое представление?

– Представление? А какое оно будет? Твое представление?

Я протянула ей красный бумажный талончик – вырезанную из цветной бумаги широкую полоску.

– Мой концерт с разной программой. Будут песни петь и реклама будет.

– А, ну, если реклама будет, то, конечно, приду, – с улыбкой ответила бабушка Федя. – А во сколько состоится этот замечательный концерт?

– В 3:25 дня, – ответила я. – Возле лавочек.

Я имела в виду место рядом с больших размеров ивой, которая по моему представлению тогда занимала полдвора. Слева от нее, у забора детского сада, в который я тогда ходила, стояли три лавочки – буквой П. Место заседания бабушек из нашей пятиэтажки. Справа от них, под той же ивой, располагалась еще одна лавочка, где обычно сидели родители «наших» детей.

Каждый наш дом, пятиэтажка, был отдельным полноценным миром, обособленным от других типовых пятиэтажек: со своим двором, бабушками, родителями-взрослыми и детьми – где все общались между собой. Двери днем почти ни у кого не закрывались на ключ. И дети, как атомы или молекулы, двигались между подъездами, этажами и квартирами. Так что становилось непонятно, кто у кого дома, а кто просто зашел на обед или в гости.

– Хорошо, я обязательно приду, – сказала бабушка Федя.

– Приглашены все бабушки, – уверенно добавила я.

– А кем будешь ты на концерте? – спросила Федя и улыбнулась.

Я сначала задумалась, наморщила лоб. И только потом ответила:

– Главной, я буду главной. Буду вести концерт и руководить певцами. Я его придумала, концерт. А еще я буду выступать на рекламе.

– А-а-а-а-а-а, – снова расплылось в широкой улыбке веселое лицо бабушки Феди, – тогда иди, поспеши, я не могу задерживать такого ценного сотрудника. Руководителя концерта.

– И угощение будет! И печенье, и фанта! А еще розыгрыш вафельного батончика «Ку-ку-руку»! – уже почти на бегу кричала я. Мне многое надо было успеть: например, проверить готовность Жени, моей подруги, девочки, которая была старше меня на два года. Она должна была выступать с песней «Крутится, вертится шар голубой, крутится, вертится над головой».

Текст нужно было выучить наизусть, а мне предстояло это проверить. Утром я отдала ей бумажку, где аккуратным почерком моей бабушки были написаны слова песни. Времени оставалось мало.

И вот наступил долгожданный момент. Все зрители заняли свои места.

Время было начало четвертого. Солнце по-летнему висело над нашим двором, было жарко. В центре площадки для игр, рядом с местом проведения концерта, стоял длинный прямоугольный стол с двумя лавочками по бокам. За ним всегда сидели местные парни-плохиши. А с ними рядом сидела такая же девочка-плохиш. Она была одной из тех, что украли у меня фантики. Увидев меня, девочка стала подло ухмыляться. Я подошла к ним и спросила, знают ли они про концерт, рекламную игру и батончик «Ку-ку-руку». Один парень громко засмеялся и сказал сидевшей рядом с ним девочке: «Это что еще за Мэрилин Монро?». Я тогда не знала, кто такая Мэрилин Монро, но в его интерпретации это имя прозвучало оскорбительно. Он издевательски улыбался, глядя на меня. А девочка сказала: «Уродина». Тут я в первый раз в жизни задумалась над смыслом этого слова. Уродина. Мне оно почему-то совсем не понравилось, и сразу стало как-то обидно. А потом я в одночасье поняла, что оно значит. Кожей поняла, лицом, своими худыми тугими косичками и даже джинсовой юбкой с белыми воланами поняла. Я стояла, опустив глаза, мяла в маленьких детских пальцах постилку в обертке «Wrigley’s». И неожиданно сзади себя услышала голос. Я обернулась и увидела бабушку с бледно-фиолетовыми волосами, конечно, не такими яркими и фиолетовыми, как у бабушки Феди. Высокий тонкий голос как острое лезвие ножа полоснул меня: «Да уж, не то что моя внучка, красавица», – неподалеку от нас стояла девочка маленького роста с очень длинными каштановыми волосами и прической «Мальвина». Девочка говорила со своей мамой. И обернувшись, посмотрела прямо на меня, как будто почувствовав мой взгляд на себе. Её звали Анфиса, я не очень дружила с ней, можно сказать, совсем не дружила. Она была просто соседской девочкой. И наши дороги с ней не пересекались. У нее было две бабушки, одна жила в квартире напротив, где, собственно, и жила сама Анфиса. А другая, та самая, с бледно-фиолетовыми волосами, оккупировала нас сверху. Я продолжала смотреть на Анфису, а она на меня. Ничего особенного я, глядя на нее, увидеть почему-то не смогла, кроме длинных густых каштановых волос. Она отвернулась и продолжила разговор с матерью. А я подняла глаза, полные обиды, на бабушку с бледно-фиолетовыми волосами и голосом, звучавшим как лезвие ножа. Он снова полоснул меня: «Уродина». Фыркнула она и, не глядя на меня, пошла в сторону нашего подъезда, а после чего скрылась в нем. Потом на самом концерте её не было. Я продолжала стоять с помятой «Wrigley’s» в руке, не поднимая глаз. Несмотря на обиду, слез не было.

В целом, весь концерт прошел удачно. Только с рекламным роликом «Ку-ку-руку» произошла некоторая заминка. Мама должна была купить вафельный батончик после работы и поднести его в нужное время. Но, зачитав рекламный текст, который знала с точностью, наизусть, я не обнаружила мамы с батончиком рядом с собой. Когда уже, казалось, должна была наступить неловкая пауза, мне предстояло раскрыть упаковку и достать оттуда наклейку. Я снова обернулась и увидела маму. Она быстро шла от конца дома по направлению ко мне. И наконец батончик оказался у меня в руке, мама куда-то исчезла, а я уже срывала полоску обертки и доставала наклейку, демонстрируя её зрителям. Где-то сбоку я услышала голос того самого подростка: «Тот, кто ищет „Ку-ку-руку“, опускает в ж… руку!». Никто не обратил на него ни малейшего внимания, и даже я. Хотя лицо его, гадкое, с наглой улыбкой, я запомнила навсегда. Приз, тот самый вафельный батончик, достался кому-то из детей. Концерт был окончен. Все расходились.

Бабушки, которым не хватило места, брали в руки свои табуреточки-треножки и волокли их домой. Все пребывали в веселом расположении духа. Я стояла в стороне, и мои наблюдения мне подсказывали, что развлечение удалось. Удовлетворение – я почувствовала его тогда. Хотя, конечно, понятия об этом слове в свои пять лет не имела.

Бабушка Федя заняла место на лавочке, где обычно сидели родители. Рядом с ней сидели еще две какие-то бабушки. Я подошла к ним. Федя похлопала рукой по скамейке рядом с собой, приглашая меня сесть. Я села. Она протянула мне руку и сказала по-взрослому:

– Молодец. Давай дружить.

– Давай, – ответила я ей так же, по-взрослому. Так началась наша с ней дружба. Я помню её фиолетовые яркие волосы. Немного позже я перестала видеть её среди других бабушек. И тогда спросила у своей. – Бабушка, а где бабушка Федя, ты не знаешь?

Она ответила мне, глядя куда-то в сторону, как будто была занята каким-то очень важным делом:

– Она умерла.

– Умерла? – переспросила я, хотя понятия не имела, что значит это слово. Но потом как-то сразу и снова почувствовала значение. Я больше о ней никогда не спрашивала. Хотя до сих пор иногда вспоминаю её фиолетовые волосы и веселое улыбающееся лицо.

У второго подъезда я увидала свою бабушку, она о чем-то говорила с соседкой. И я подошла к ним.

– Бабушка, – сказала я.

– Что, внученька? – бабушка внимательно посмотрела на меня и наклонилась в мою сторону.

– Бабушка, а знаешь что? Бабушка Анфисы сказала, что я уродина. А Анфиса, она, в общем, красавица, а еще у нее длинные волосы.

– А? – сказала бабушка. И я увидела легкое удивление на ее лице, а еще странную улыбку. Значение которой я тогда не поняла.

Я пожала плечами и, опустив голову, пошла домой.

Двигаясь в сторону нашего подъезда, я уже не думала ни об Анфисе, ни о ее бабушке. Я шла с чувством выполненного долга: концерт прошел, концерт закончен, все радовались, все улыбались – все.

В тот день в моем детском Мире, в моем сознании впервые появились такие взрослые и большие понятия, как дружба, зависть и злоба – еще такая маленькая, но уже большая человеческая боль. Но главное чувство – было чувство удовлетворения и выполненного долга от того, что ты сделал сам.

И немного позже я узнала, что такое смерть. Тогда я видела, что человек просто исчезает. Его больше нет.

Глава 3.

Человеческие окна

2001 год

Город. Вечерний город. Шум машин и прохладный воздух. Запах осени, листьев, лежащих на мокром асфальте. Остановка, одинокий троллейбус, идущий на конечный пункт своего назначения по привычному маршруту. Весь город в огнях. Он кружит вокруг меня, как в водоворот затягивает все глубже и глубже меня его собственная жизнь. Холодно. Очень холодно. Тонкая искусственная дубленка совсем не спасает меня от ноябрьского холодного ветра. Дом напротив, окна и огни.

Начиная с того самого дня я навсегда проникла в эти огни. В какой-то момент я уже больше не представляла себя без них! Как будто отдельно от них меня теперь просто не существовало.

В тот самый день я даже не догадывалась, как много дней, лет я буду проходить мимо и смотреть на эти круглые желтые комочки счастья, представляя чьи-то истории. Истории, которые кроются за этими самыми окнами.

Вон там, в окне напротив, на втором этаже, чья-та мама, наверняка, варит борщ. А во-он там, на третьем этаже, за той серой перегородкой чей-то дедушка сидит на диване в очках и читает газету. Он исподтишка наблюдает, как его внук барахтается на ковре у дивана среди кубиков, машинок и плюшевых мишек. Так мне представлялось то, что обязательно должно было происходить за теми самыми окнами.

А я? Где же была я в такие моменты? Меня как будто просто не было. Не было, и все. Очень странное чувство, как будто ты вне мира, который тебя окружает. Ты делаешь что-то, чтобы тебя заметили, машешь руками, глядя на эти самые окна. Озираешься на прохожих, ищешь кого-то глазами. Кого-то, кого на самом деле просто нет. Встречаешься с безразличными взглядами. Но все напрасно – мир как будто не хочет говорить с тобой.

Мне было 28 лет. Когда в один из таких моментов я стояла на дождливом осеннем проспекте, мимо которого проходила аллея с каштанами. В легком полумраке у дома, подсвеченного гирляндой нарядных ночных огней, и начало происходить что-то странное. Что-то, что перевернуло всю мою жизнь. Я подняла голову вверх и посмотрела на желтый фонарь – грациозный солдат на службе городского освещения. Вдруг яркая вспышка ослепила меня, и я помню только… Свет.

Глава 4.

Фома

В маленькой запыленной комнате за деревянным пыльным столом, на который падали лучи серого дневного света, сидел мужчина средних лет. Небольшая лысина и ряд накрученных по бокам, будто на бигуди, уже успевших стать седыми волос. Длинный нос с горбинкой. Узкие сухие губы. Такой же острый, как и нос, подбородок. Жилистые, но совсем не тонкие руки. Старый синий камзол. Казалось бы, добытый и надетый еще во времена лихих сражений и побед Наполеона Бонапарта, плотно облегал и достаточно шел его фигуре. Больше нечего было бы добавить к описанию его внешности, если бы не очень широкие, но седые и густые брови. Которые делали его похожим на филина. Хм, интересно… А что это? На короткой белой, торчащей сзади из-под камзола веревочке? Мужчина встал и подошел к окну. Оказавшись спиной к входной двери, он задумчиво посмотрел в окно куда-то вдаль. Неожиданно раздавшийся стук в дверь заставил его вздрогнуть. Он поспешил спрятать светящийся круг за пояс брюк, но у него ничего не вышло. Тогда он сам встал лицом к двери так, чтобы вошедший не заметил предмет, висевший над его левой штаниной.

– Фома, тебя все обыскались! Ну разве так можно! Сейчас слушается дело о нашей Веронике, как ты мог не прийти! Ты же…

Фома покосился на красную лампочку, висевшую над дверью. 1

– Я не пойду, – грубо и довольно сухо ответил наш герой, которого, как выяснилось теперь, звали Фома.

– Вероники всякие там не по моей части, – и он пристально посмотрел на собеседника, скрестив руки на груди. Так он всем своим видом показывал, что разговор окончен.

– Помилуй нас, Всевышний Боже Наш! – сказал вошедший. Примечательным было то, что над его головой можно было видеть такой же желтый светящийся предмет, как тот, что мы видели ранее у Фомы, болтающимся сзади на веревке.

Тут снова раздался стук в дверь, и без всяких приглашений вошли двое в белоснежных одеждах. На вид они были похожи на санитаров. Двое молча встали в дверях, перегородив тем самым проем.

– Ну хорошо, хорошо! – повысил голос Фома. Он злился. Но ему ничего не оставалось делать, как только тихо повиноваться вошедшим.

Глава 5.

Суд над пропавшей ВероНикой Вериной

Я не буду вдаваться в долгие описания Зала Суда. Так как он ничем внешне не отличался от других судебных залов: ни тем, что у него были скамьи и стулья. А также судебный исполнитель, господа присяжные, обвинение и защита. Хотя некоторые отличия все же имелись…

– Итак, посмотрим, что мы имеем, – говорил судья. Это была середина речи, так как Фома и Аквиний уже опоздали. Судья продолжал. – Вероника Верина, Ангел Небесный 4-й категории, работала Секретарем в Администрации «Рождение Младенцев и их одухотворение». Все верно? – и судья из-под очков окинул взглядом присутствующих. – Все верно, – сам себе ответил судья и продолжал. – Начало работы в Поднебесной 412 г. от Рождества Христова. До этого – Ангел Небесный 2-й категории, работала ангелом-хранителем в Администрации «Спасатели», подразделение «Войны и Военные походы». Все верно? – и он внимательно посмотрел на секретаршу Верочку. Она испуганно встряхнула светлыми кудряшками, от чего задрожали голубоватые стекла ее очков, и она залилась краской.