Моя клубничка

Врач кивнул, приближаясь. Его пальцы были холодны, но движения аккуратны – как у человека, привыкшего прикасаться к боли, чтобы облегчать её, а не причинять.

– Софи, – произнёс он неожиданно мягко, – я доктор Элиашвили. Я посмотрю ваши раны, это займёт немного времени. Всё, что я буду делать, я буду объяснять заранее. Хорошо?

Она едва заметно кивнула, открыв глаза. Раф не отступил, оставался рядом, и это придавало ей сил.

Доктор разложил на столике инструменты и бинты, запах чистоты и лёгкой горечи трав наполнил комнату. Софи показалось, что стены приблизились, но одновременно вместе с этим пришло странное ощущение – будто её действительно собираются бережно собрать по кусочкам обратно в целое.

Доктор Элиашвили присел рядом, его движения были почти бесшумными. Он аккуратно снял с Софи остатки обуви, и она не сдержала тихого всхлипа – кожа на ступнях горела, будто каждое касание обнажало открытый нерв.

– Потерпите, – сказал он мягко, погружая марлю в прозрачный раствор. – Сначала нужно смыть остатки вещества. Оно продолжает разъедать ткани.

Софи зажмурилась, когда холодная жидкость коснулась её кожи. Сначала показалось, что боль стала ещё сильнее, но потом огонь будто немного отступил, оставив после себя глухое жжение. Её дыхание сбилось, сердце стучало так громко, что казалось, его услышат все.

– Я предполагаю, что туфли были обработаны порошком наподобие кислоты, – негромко сказал доктор, бросив взгляд на Рафа. – Судя по характеру повреждений, это похоже на правду. Следовательно, контакт был преднамеренным.

Софи приоткрыла глаза и увидела, как Раф напрягся: его челюсти сжались, пальцы на мгновение стиснули её руку крепче.

– Значит, это не случайность, – произнёс он глухо. – Кто-то знал, что она наденет именно эти туфли.

– Боюсь, да, – кивнул доктор, продолжая обрабатывать раны. – Хорошая новость в том, что поражения поверхностные. Кожа восстановится, но какое-то время ходьба будет болезненной.

Софи слушала их, будто сквозь толщу воды. Слова "преднамеренно", "знал"отозвались холодом в груди. Внутри поднималась тревога, но странным образом прикосновения врача, его размеренные объяснения и присутствие Рафа удерживали её от того, чтобы снова сорваться в панику.

– Мы позаботимся о тебе, – прошептал Раф, словно угадав её мысли. – Я узнаю, кто это сделал.

Доктор тем временем наложил лёгкую повязку, закрепляя её точными, уверенными движениями. Боль не исчезла, но обрела границы – уже не бесконечный огонь, а терпимое жжение. Софи впервые за долгое время почувствовала, что её тело не враждует с ней, а снова может стать её домом.

Когда доктор Элиашвили закончил и собрал инструменты, он бросил на Рафа короткий взгляд – тот самый, который говорит больше любых слов: «Я сделал, что мог, теперь всё зависит от тебя».

– Пусть отдохнёт, – тихо произнёс врач. – Я загляну позже.

Дверь за ним закрылась, и в комнате стало удивительно тихо. Лишь дыхание Софи и приглушённый гул за стенами напоминали, что мир продолжает существовать.

Раф придвинул стул ближе к её постели и сел так, что их руки почти соприкасались. Некоторое время он молчал, будто подбирая слова, и Софи, не выдержав тишины, прошептала:

– Вы ведь понимаете… это значит, что кто-то хотел, чтобы я страдала. Не просто случайность.

– Понимаю, – ответил он сразу, без колебаний. Его голос звучал твёрдо, но в глазах была тревога. – Но это не значит, что они добьются своего.

Она отвернулась к стене.

– Мне страшно. Всё время. Даже сейчас, когда вы рядом… Я боюсь, что это иллюзия. Что стоит мне поверить – и всё рухнет.

Раф медленно протянул руку и коснулся её пальцев. Не крепко, не навязчиво – просто чтобы она почувствовала тепло.

– Знаешь, чего боюсь я? – сказал он после паузы. – Что ты больше никогда не сможешь доверять. Не мне, не себе, никому. Потому что если это случится, – он слегка улыбнулся, но в улыбке сквозила горечь, – ты уйдёшь туда, куда я не смогу за тобой добраться.

Софи прикусила губу. Слёзы подступили к глазам, и она позволила им скатиться по щекам.

– Я устала держаться одна, – призналась она едва слышно. – Но если отпущу страх… вдруг снова окажусь обманута.

Раф наклонился ближе, так что она могла различить тепло его дыхания.

– Тогда позволь себе рискнуть, хотя бы на этот раз, – сказал он. – Если ошибёшься во мне – считай, что я проиграл. Но если не ошибёшься…, может, мы оба наконец перестанем быть одни.

Она не ответила сразу. Только сжала его пальцы чуть крепче, и этого оказалось достаточно – обещанием, что дверь доверия ещё не закрыта.

Софи почувствовала, как её веки тяжелеют – усталость наконец брала своё. Но вместе с сонливостью пришёл и страх: что стоит ей закрыть глаза, как тьма снова поглотит её, оставив один на один с болью.

Раф заметил это колебание. Он слегка наклонился, поправил край одеяла, чтобы укрыть её плечи.

– Тебе нужно отдыхать, – сказал он мягко. – Сейчас ты в безопасности.

– А вы?.. – спросила она, не открывая глаз. Голос прозвучал хрипло, почти детски.

Раф задержался с ответом, будто не хотел произносить слова вслух. Но всё же проговорил:

– Я должен уйти. Есть дела, которые не могут ждать.

Софи вздрогнула и попыталась приподняться, но он тут же легонько удержал её за плечо.

– Эй. Я вернусь завтра. Рано утром. Обещаю. – Он посмотрел прямо в её глаза, словно хотел, чтобы она прочитала в них то, что словами не выразить.

Она колебалась, сердце рвалось удержать его, но голос сорвался лишь на шёпот:

– Вы точно придёте?

– Точно, – коротко ответил он, и в этой сдержанной уверенности не было места сомнению.

Он встал, задержавшись у изголовья, и позволил себе на мгновение коснуться её ладони. Софи почувствовала этот жест так ясно, словно он оставил в ней печать.

– Спи, – сказал Раф. – Завтра всё станет чуть легче.

И только когда дверь за ним закрылась, Софи поняла, насколько пустой кажется палата без его присутствия. Но вместе с пустотой в груди теплилась тонкая нить – ожидание завтрашнего дня, в который он обещал вернуться.

Она впервые за долгое время уснула не от изнеможения, а от тихой веры в то, что утро может принести что-то большее, чем боль.

Раф закрыл за собой дверь палаты и на мгновение задержался в коридоре. Тишина больничного крыла была обманчивой, слишком хрупкой. Он сжал кулак – обещание, данное Софи, было для него клятвой, но чтобы его сдержать, нужно было действовать сейчас.

Через полчаса его машина уже остановилась у жилого дома на окраине. В окнах горел свет – Лейла, его секретарша, явно была дома. Именно она приносила ту самую пару туфель, в которых Софи оказалась обречена на боль.

Раф поднялся по лестнице и постучал. Дверь приоткрылась почти сразу, и Лейла, в домашнем халате, удивлённо вскинула брови.

– Господин Раф? – её голос дрогнул, но она быстро справилась. – Я не ожидала вас так поздно.

– Конечно, не ожидала, – холодно отозвался он, проходя внутрь без приглашения. Лейла машинально отступила, пропуская его.

Квартира встретила запахом кофе и бумаги – повсюду на столе были разложены документы, заметки, её вечный хаос. Но взгляд Рафа зацепился за коробку у стены – пустую, от обуви. Он узнал логотип.

– Где ты брала туфли для Софи? – спросил он ровно, почти без интонации, но так, что воздух между ними словно стал гуще.

Лейла сглотнула.

– В бутике на Садовой у вашей сестры, как обычно. Это… это просто заказ, я ничего не…

– Просто заказ? – перебил он. Его глаза потемнели. – Знаешь, что сказал доктор Элиашвили? В них был порошок. Кислота. Кто-то вложил в эту покупку больше, чем просто заботу о стиле.

Она побледнела, прижимая руки к груди.

– Я… я не знала, клянусь! – в её голосе прорезалась паника. – Я получила посылку от курьера, всё выглядело как всегда. Я думала, это подарок от вас, как сюрприз…

Раф шагнул ближе, и Лейла инстинктивно попятилась.

– Значит, или ты лжёшь, или кто-то использовал тебя втемную, – произнёс он тихо, почти шёпотом, но с той сталью в голосе, от которой у неё задрожали пальцы.

В комнате повисла напряжённая пауза.

– У тебя есть имена? Чек? Любая зацепка, – добавил Раф. – Подумай хорошенько, Лейла. От этого зависит твоя жизнь.

Раф переступил с ноги на ногу, сжимая кулаки. Он наблюдал за Лейлой, прислушивался к каждому её движению, к каждому вздоху. Она говорила, но слова казались лёгкими, словно воздухом – и в этом легкомысленном потоке звучало что-то чуждое.

– Лейла, – сказал он тихо, почти шёпотом, – я знаю, что ты чего-то не говоришь. Я хочу верить тебе…, но не могу. И чем дольше мы молчим, тем больше опасность для тебя.

Её взгляд упал, пальцы сжались в жестокий узел.

– Я… я ничего не делала, честно, – выдохнула она. – Я просто выполняла работу…

– Работа? – повторил он, шагнув ближе, его голос обрёл стальной оттенок. – Туфли, которые она надела… порошок в них, Лейла. Кто его положил?

Она дернулась, как будто от удара. Глаза забегали, руки бессильно дрожали. Раф увидел в ней панику, смешанную с растерянностью, и внутренняя борьба разгорелась ещё сильнее: доверять ли ей или её страх – маска для лжи?

– Лейла, – он сделал ещё шаг, не отводя взгляда, – я знаю, что ты боишься. Но если ты молчишь, это значит, что Софи снова пострадает. И тогда я не смогу простить ни тебя, ни себя. Скажи мне правду.

В комнате повисла пауза, которую можно было резать ножом. Лейла сглотнула, глаза наполнились слезами, губы дрожали.

– Хорошо… – прошептала она, едва слышно. – Я… я смазала туфли порошком. Но я не хотела, чтобы… чтобы кто-то пострадал!

Сердце Рафа сжалось, эмоции бушевали: ярость, облегчение, горечь доверия и предательства смешались в одно напряжённое ощущение.

– Почему? – его голос был ровным, но холодным. – Кто тебя заставил?

Лейла опустила голову, слёзы текли по щекам:

– Мне сказали, что это… для «наказания». Я не знала, что она наденет их в этот день. Я думала, это просто запугивание.

Раф сделал шаг назад, выдохнул, тяжело сжимая кулаки. Внутри него рвалось сомнение: могла ли он доверять человеку, который столько лет был рядом, а теперь оказался участником предательства? И одновременно он понимал: разоблачение Лейлы – первый шаг к защите Софи.

– Хорошо, – наконец сказал он, ровно и твёрдо. – Ты сказала правду. Это уже что-то. Но следующее, что ты сделаешь, – полное сотрудничество. Каждое имя, каждая деталь, каждая подсказка. Поняла?

– Да… – кивнула Лейла, и на этот раз страх был смешан с осознанием ответственности.

Раф повернулся к двери, сердце всё ещё стучало тревожно. Он знал, что на этом пути доверие будет крошиться снова и снова, но теперь у него была ниточка – ниточка, которая могла привести к правде.

Раф, с тяжестью в плечах и лёгкой усталостью на лице, медленно пробирался по знакомой дороге к своему дому. Его шаги были размеренными, будто каждый метр требовал усилия. Ветер шуршал в кронах деревьев, и лишь отдалённый звук уличных фонарей сопровождал его путь.

Вдруг, почти не останавливаясь, он достал телефон и передал короткий приказ главному по охране:

– Выставьте охрану возле палаты Софи. Без исключений.

Командир, услышав строгий и спокойный голос, кивнул, зная, что возражать не следует, и сразу же начал действовать. Раф же продолжал идти дальше, тяжело вздыхая, будто хотел оставить весь этот мир за спиной, шагая к тихому уюту своего дома.

Раф открыл дверь своего дома и почувствовал долгожданное тепло и спокойствие. Скрипнув половицей, он медленно поднялся по лестнице, каждый шаг давался с трудом. Дом был тих, лишь легкий шорох ткани и отдалённый звук вечернего ветра доносились из окон.

Он вошёл в свою комнату, бросил взгляд на привычные вещи – книги на полках, мягкий свет лампы, кресло у окна – и даже это, казалось, давало ему утешение. Не раздеваясь, он медленно опустился на кровать, ощущая, как тело отзывается на каждый сантиметр мягкой поверхности.

Глаза тяжело закрывались сами собой, мышцы расслаблялись, и Раф погрузился в сон почти мгновенно, словно день, полный забот и приказов, слился с темнотой комнаты и растворился в ней. Он не заметил, как полностью отключился, оставив за дверью все тревоги и усталость.

В то время, как Раф погружался в долгожданный сон, дверь палаты Софи тихо открылась. Молоденькая медсестра скользнула внутрь, её лицо было скрыто маской, и охрана, не проявив ни малейшего подозрения, пропустила её без слов.

Она подошла к кровати Софи с точностью и холодной аккуратностью, достала шприц и начала готовиться к уколу. Прозрачная игла блестела в мягком свете лампы.

Софи медленно открыла глаза, пытаясь понять, что происходит. Она хотела закричать, но едва издав слабый писк, почувствовала, как силы покидают её тело. Мускулы расслабились, дыхание замедлилось, и сознание потонуло в темноте.

Последнее, что она успела увидеть, – это силуэт медсестры, тихо двигающийся над её кроватью, прежде чем тьма поглотила всё.

За окном тихо шелестел вечерний ветер, и в палате стояла странная, тревожная тишина.