Под ярким светом славы

ГЛАВА ПЯТАЯ

Август, настоящее время

На следующее утро Эмили уже плавала в бассейне. Я наблюдала за ней из кухни, пока варила кофе. В детстве бассейн у бабушки Лили был её любимым местом. И бабушка сама получала от него столько радости! Даже в преклонном возрасте она сохранила достаточно здоровья, чтобы плескаться в воде с Эм. Но к тому времени, как та пошла в среднюю школу, поездки сюда прекратились. Том не хотел, чтобы она пропускала школу или многочисленные кружки.

Он и сам приезжал нечасто. Его работа руководителя в Сиэтлском балете требовала постоянных разъездов. Он вечно был слишком занят, устал или находил иные оправдания. Как я могла стольким пожертвовать ради мужчины, не желавшего сделать для меня даже самого малого? Столько лет я прожила в страхе, что он бросит меня, если я буду слишком многого просить или пилить его. В конце концов, он так и поступил.

Тяжесть этих сожалений давила на меня, пока я смотрела на Эм через окно. В последнее время мне казалось, что я теряю и её.

С тяжёлым вздохом я набрала номер куратора музея.

– Эллен Стивенс у аппарата. Чем могу помочь?

– Привет, Эллен. Это Кэролин Прайор.

– Кэролин! Как я рада тебя слышать, – её голос потеплел. – Как вы устроились? Добрались до Лос-Анджелеса?

– Всё хорошо, спасибо. Да, мы уже обосновались. Я готова начать работу над коллекцией, но, пожалуй, мне нужно чуть больше конкретики. Что именно вас интересует?

– Мы хотим создать репортаж, который раскроет настоящую Лили Адамс. Женщину за кадром. Мир так мало знает о её жизни. Как она попала в Голливуд? Что было после ухода? Мы надеемся найти что-то, что прольёт свет на ту её сторону, что всегда оставалась в тени.

Я окинула взглядом груды вещей, накопившихся за долгие годы. Предстоящая работа пугала.

– Хорошо, я посмотрю, что удастся найти.

– Отлично. Может, я заеду через неделю, и мы вместе обсудим твои идеи для коллекции?

– Да, конечно. К тому времени у меня уже что-нибудь будет.

Закончив разговор, я глубоко вздохнула, пытаясь отогнать тревогу. Бабушка Лили сама этого хотела. Я не могла её подвести. И всё же её записка о Стелле Лейн не давала мне покоя. Неужели она хотела, чтобы эта связь стала достоянием гласности?

Основные факты о Стелле я знала. Одна из самых знаменитых актрис своего времени, таинственно убитая в гостиничном номере. Но кроме этого – почти ничего. Я даже не вспомнила бы ни одного её фильма. Её смерть затмила всю жизнь.

Поиски в интернете не дали почти ничего о её ранних годах. Казалось, она возникла из ниоткуда сразу в своей первой картине «Ледяное сердце», принёсшей ей славу в 1941 году. В одной из немногих статей, где речь шла не только о гибели, перечисляли её фильмографию, включая период, когда её карьера, казалось, рухнула после разрыва с главой студии. На момент смерти она как раз снималась в comeback-роли. Проект был настолько дорогим, что её убийство и последующий провал картины привели студию к банкротству.

Единственной связью было то, что Стелла и моя бабушка работали на одной студии. Но, казалось, они существовали в двух разных Голливудах. Стелла Лейн – роковая женщина, окутанная тайной и интригами. Моя бабушка – милая девочка по соседству, «маленькая сестра Америки». Вся её карьера была построена на очаровании и доброте, на семейных мюзиклах, которые могли смотреть все.

Эм вылезла из бассейна и подошла ко мне, оставляя мокрые следы на каменной плитке.

– Что читаешь?

– Статьи о Стелле Лейн.

– И что? Ты что-то нашла?

– Пока нет. Хочешь сэндвич?

– Да. Жаль, у нас дома нет бассейна. Может, купим дом с бассейном, когда вернёмся в Сиэтл?

– Может быть, – сорвалось у меня с языка, прежде чем я успела подумать.

Губы Эм дрогнули, будто она хотела улыбнуться, но не решалась.

«А если мы просто останемся здесь?» – чуть не вырвалось у меня. Но я не могла задать этот вопрос. Пока нет. Ей нужно было время освоиться. Вместо этого я просто улыбнулась.

– Я сделаю сэндвичи. Хочешь?

– Да.

Я приготовила сэндвичи с ветчиной, майонезом и горчицей – как любила Эм. Она умяла свой за секунды, почти не переводя дыхания.

– Сегодня я разбираю бабушкину одежду, – сказала я, когда она отнесла тарелку к раковине. – Поможешь?

– М-м-м, – протянула она, бросая взгляд на бассейн.

Моя улыбка стала шире.

– Не бери в голову. Иди купайся.

Она прикусила губу, глядя на меня сквозь влажные ресницы.

– Ты уверена?

– Абсолютно. Только не забудь нанести крем от загара.

– Ладно! – Она бросилась к двери, словно я сняла с неё невидимые путы.

– Эм?

– Да?

Я собралась с духом.

– Как насчёт того, чтобы посмотреть сегодня старый фильм на моём ноутбуке?

– Из бабушкиных?

– Да. Выбирай любой.

Она помолчала, и я уже была уверена, что услышу отказ. Но вдруг она пожала плечами:

– Ладно.

– Отлично! – я старалась не выдать своего волнения.

Остаток дня я провела в спальне бабушки, разбирая её гардероб. Её стиль всегда восхищал меня. Клетчатые платья-рубашки с подчёркнутой талией, брюки-сигареты, которые сидели на ней безупречно даже в девяносто, множество пальто и курток, вряд ли пригодившихся в калифорнийскую жару. Мне хотелось сохранить всё. Столько моих воспоминаний о бабушке были связаны с её одеждой.

В одном из шкафов хранились костюмы из её фильмов и копии всех сценариев. Меня поражало: она ушла из Голливуда без объяснений, но так и не смогла с ним расстаться по-настоящему.

Я аккуратно разложила костюмы на кровати, проверяя их на наличие пятен или повреждений. Все они были в безупречном состоянии. Одно платье – золотое, расшитое бисером – я узнала сразу, как только расстегнула чехол. В детстве я обожала наряжаться и при любой возможности пробиралась в бабушкин шкаф. Я могла часами воображать себя королевой, искательницей приключений или капитаном яхты. Это платье было одним из моих любимых, хотя я в него никогда не влезала.

Я провела пальцами по нежной ткани, пытаясь представить, что чувствовала бабушка, надевая его. Не раздумывая, я натянула платье поверх футболки. Я была выше бабушки, и рукава оказались коротковаты. Но высокий воротник смотрелся невероятно элегантно. Плечи сами собой расправились, когда я поймала своё отражение в зеркале. Передо мной стоял другой человек – уверенный, блистательный. Та Кэролин, которой я была до того, как бросила карьеру ради Тома.

В дверях возникла Эм, скрестив руки на груди.

– Это что на тебе?

– Один из бабушкиных костюмов, – я покраснела. – Не знаю, зачем я его надела. Глупость.

– А у тебя остались свои сценические костюмы?

– Нет.

Я позволила Эм примерить ещё несколько нарядов, пока каталогизировала их для музея, но сама больше не решалась повторить свою попытку.

Разобравшись с костюмами, я отложила их для экспозиции. Это было легко. Но Эллен просила не просто голливудские безделушки – она хотела показать настоящую Лили Адамс. Ту, которую публика не знала. Таково было и завещание бабушки. Теперь, когда всё кончилось, она наконец была готова впустить мир в свою жизнь.

Пролистав вешалки в шкафу, я наткнулась на выцветшую сине-жёлтую фланелевую рубашку. Я провела пальцами по мягкой от времени ткани, а затем поднесла к лицу, вдыхая запах. Это была рубашка дедушки. Я до сих пор помнила, как он носил её в детстве, как подбрасывал меня в воздух, и мне казалось, что я лечу к звёздам. Он умер от рака, когда мне было десять. Бабушка не снимала эту рубашку ещё долго после его смерти. За тридцать лет она так и не вышла замуж снова.

Боль пронзила грудь. Я надела рубашку и продолжила работу.

Пока Эм каталогизировала костюмы, я разбирала остальную одежду, решая, что оставить, а что выбросить. Места быстро стало не хватать.

– Поможешь отнести эту коробку в гараж? – попросила я.

Не дожидаясь меня, она присела и подняла ящик сама. Руки её дрожали под тяжестью.

– Погоди, я помогу. – Я подхватила коробку с другого конца.

– Что тут? – она медленно пятясь, двигалась к выходу.

– Старые книги.

В гараже Эм тут же распахнула створки коробки.

– Эм, что ты делаешь?

– Мне нечего читать. – Она вытащила потрёпанную книгу в мягкой обложке, и из неё выпала маленькая фотография.

– Что это?

– Не знаю. – Она подняла моментальный снимок Polaroid.

– Это бабушка Лили, – сказала я. На фото у неё были мокрые волосы, а глаза скрывали огромные солнцезащитные очки в черепаховой оправе.

Вечером я сунула в духовку замороженную пиццу, мысленно пообещав приготовить что-то полезное завтра. Эм читала на улице. Я оставила её в покое, зная, что она предпочтёт книгу или бассейн разбору бабушкиных вещей.

– Готова к фильму? – спросила я.

Она закрыла книгу и пошла за мной в гостиную. Мы устроились на диване с пиццей, и я открыла ноутбук.

Эм уже тянулась к кнопке воспроизведения, когда я вспомнила:

– Подожди! Я забыла про попкорн.

Она закатила глаза.

– Ничего, я не очень голодна.

– Мы не можем смотреть фильм без попкорна, – я сделала вид, что возмущена. – Это священный ритуал.

– Ладно, – простонала она.

В шкафу я нашла бабушкину попкорницу и насыпала зёрен, купленных утром. Лили считала попкорн из микроволновки одним из величайших зол современности. Вскоре кухню наполнил аромат масла и соли.

Выключив свет и поставив между нами миску, мы наконец начали смотреть «Деньги мистера Мёрфи».

Это была музыкальная комедия, как и почти все фильмы бабушки. История о матери-аферистке и её дочери, которые в отчаянии пытаются обмануть отца, но вместо этого он очаровывается своей давно потерянной дочерью. Бабушка играла Энн – ту самую дочь. Её образ наивной и очаровательной инженю мгновенно сделал её звездой. Фильм был забавным, порой глуповатым, с шутками, которые сегодня смотрелись бы неуместно, но он всегда оставался моим любимым. Студия не раз пыталась повторить его успех, снимая бабушку в паре с Максом Паскалем, одним из лучших танцоров того времени. Все их совместные работы имели успех, но магия первого фильма осталась непревзойдённой.

Бабушка Лили была великолепной танцовщицей, легко составляя конкуренцию самому Паскалю. Она парила в воздухе, исполняя сложнейшие па, а в её глазах светилась настоящая радость. Именно это я и любила в этом фильме – она занималась тем, что обожала.

Я взглянула на Эм, когда пошли титры, и удивилась, увидев, что она сидит, подавшись вперёд, заворожённая чёрно-белым изображением.

– Понравилось? – осторожно спросила я.

– Она была потрясающая, – тихо сказала Эм. – Почему она ушла?

– Хотела бы я знать. Она никогда не говорила. Я всегда думала, что из-за замужества и семьи.

– Это не ответ. У многих в Голливуде есть дети. Должна же быть другая причина. Она наверняка что-то говорила.

В горле встал ком. Говорила ли бабушка? Или я была слишком слепа, чтобы заметить?

В памяти всплыл эпизод после моих первых в жизни балетных проб. Мне было лет десять. Я провалилась – замёрла, услышав музыку, и беспомощно запнулась в самом простом па. Я была в отчаянии. Бабушка тогда повела меня есть мороженое и сказала, что гордится мной. Я спросила, неужели она никогда не терпела неудач. «Все терпят, – ответила она. – Это часть жизни». Тогда я спросила, не потому ли она ушла из кино, что не получила роль. Её улыбка стала печальной. Впервые – и в последний – раз она не ответила на мой вопрос. Я инстинктивно поняла, что не стоит настаивать. И больше не спрашивала.

– Нет, – твёрдо сказала я. – Она не любила об этом говорить.

– А ты скучаешь? По танцам, я имею в виду.

– Нет. Конечно, нет, – соврала я, застигнутая врасплох. – Ещё рано. Может, посмотрим ещё один фильм?

– Давай посмотрим что-нибудь со Стеллой Лейн.

– Зачем?

– Из-за письма. Бабушка сказала, что её история начинается и заканчивается Стеллой. Разве не стоит понять, почему?

Эм раздобыла плитку шоколада, купленную утром, и разломила её на кусочки, пока я искала в стриминговых сервисах «Лунный свет в Саванне». Я нажала «воспроизведение». Скрипки зазвучали тревожно, камера скользнула по пригородной улице и остановилась на доме, где мужчина с лопатой копался в клумбе, смахивая пот со лба.

Женщина на крыльце перегнулась через перила со стаканом в руке.

– Сладкий чай?

Я почувствовала, как Эм вздрогнула, когда камера крупно показала лицо женщины. Такая же реакция была и у меня. Стелла Лейн. Она была ослепительна даже в этой незамысловатой сцене.

– Мама, – прошептала Эм странным голосом.

– Что такое?

Она сжала губы, не отрывая взгляда от экрана.

– Ничего.

– Ты можешь мне рассказать.

– Ничего!

Следующие два часа Эм не сводила глаз с экрана, а я наблюдала за ней. Она сгорбилась, словно пыталась разглядеть что-то за пределами кадра.

Сюжет был о разрушающемся браке. Ссора из-за цветов в саду, казавшаяся сперва комичной, перерастала в серьёзный разлад. Партнёры всё больше отдалялись друг от друга, и эта пропасть ощущалась почти физически. Мне следовало выключить фильм, едва я поняла, насколько он напоминает мой собственный брак. Но я не сделала этого, так же как не заметила признаков надвигающейся беды, пока Том в одно обычное утро не объявил, что уходит.

Я не была знакома с сюжетом и теперь жалела, что предложила этот фильм. В его лаконичных кадрах невозможно было оторваться от актёров, от эмоций, которые они передавали с пугающей достоверностью. Разбитое сердце становилось осязаемым. И когда Стелла Лейн произнесла свою последнюю речь, я наконец поняла, в чём заключалась её слава. Дело было не только в красоте. Её талант был неоспорим.

– Эм, – осторожно позвала я, когда финальные титры поползли по экрану. – Ты в порядке?

Её тело напряглось. Она вскочила с дивана и бросилась в коридор.

Я последовала за ней в комнату бабушки Лили. Она лихорадочно перебирала аккуратно разложенные стопки.

– Что ты ищешь? – спросила я.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Август 1947

До той злополучной вечеринки я и не думала, что мои голливудские мечты могут не стоить разбитого сердца. Они были единственным, что меня держало. Я верила: однажды стану звездой – настолько знаменитой и любимой, что никакое горе больше не коснётся меня.

Забавно, но я не всегда хотела быть актрисой. Меня манил танец, как и маму. Во время Первой мировой она была балериной в знаменитой гастрольной труппе. Когда труппа бежала от боёв на восток, она осталась в Париже – шестнадцатилетняя, безумно влюблённая в молодого американского солдата. Месяц спустя город бомбили. В отличие от многих, она выжила, но её лодыжка была раздроблена. Танцевать она больше не смогла.

После войны отец вернулся за ней. Они поженились и переехали в Миннеаполис. Они безумно любили друг друга – за это я бесконечно благодарна судьбе, – но тень маминой утраты проступала сквозь их брак, словно сорняк сквозь асфальт. Жестокая ирония судьбы отняла её мечты и переложила их на меня.

Моя сестра Джоани не унаследовала ни грации мамы, ни её страсти к танцам. Она хотела учиться и стать медсестрой. А я? Я жила танцем. Тренировалась до кровавых мозолей, но на сцене мир переставал существовать. Я была невесомой. Неудержимой.

Танец стал спасением от постоянных ссор родителей из-за денег, которые обострились, когда отца отправили во Францию. Джоани устроилась на военный завод и звала меня с собой, но мама не позволила. Денег не хватало даже на еду и аренду, не говоря уж о занятиях. Мама настаивала, чтобы я продолжала танцевать, но я знала – Джоани права. Именно тогда моя любовь к танцу начала увядать.

Кино открылось для меня лишь после смерти отца. Соседка, миссис Томпсон, отвела меня в кинотеатр, пока мама занималась похоронами. Шёл «Погодный шторм». Танец братьев Николас под «Jumpin’ Jive» перевернул мою жизнь. Я никогда не видела ничего столь радостного и живого. Фильм перенёс меня в другой мир, где не существовало ни горя, ни страха, ни нужды. Впервые я не думала об отце, о том, что будем есть и где жить. В тот миг я поняла: мне мало просто танцевать. Мне нужно выступать. Сниматься в кино.

После смерти мамы её сестра, тётя Нелли, предложила взять нас к себе на ферму. Она была суровой женщиной и ждала, что мы будем работать за стол и кров. Я не могла провести остаток жизни, доя коров и вычищая стойла, пока во мне теплилась мечта.

Джоани пришла в ярость, когда я объявила об отъезде в Калифорнию. Она кричала, что я окажусь на улице в первый же день. Она беспокоилась, а не злилась, но слова её ранили. Я была полна решимости доказать обратное.

С тех пор я отсылала Джоани почти все свои сбережения в надежде, что она сбежит с той проклятой фермы. Остальное тратила на кинотеатры. Многие девушки в пансионате болтали о грядущей славе, но никто не боролся за неё так яростно, как я. В глубине души все они знали – это несбыточно. Каждую неделю кто-то собирал вещи, чтобы вернуться в свой захолустный городок или выйти замуж за первого встречного. Раньше я тайно презирала их. Им не хватало стержня. Воли. Решимости.

Теперь я задавалась вопросом: а может, они понимали то, чего не ведала я?

Понимала ли это Лорна Грин с её затравленным взглядом? Мы все обманывали себя. Мысль была столь огромной и гнетущей, что я не могла её вынести. У меня не было ничего. Я была никем. Но сдаваться я не умела.

Я хранила ожерелье Стеллы в комоде – как напоминание, что мои пальцы коснулись края славы. Я продолжала работать в студии. Какой у меня был выбор? Зарплата была хорошей, а найти другую работу было нелегко, если не хотелось торговать сигаретами в ночном клубе. Я сходила ещё на несколько прослушиваний. Безуспешно.

Стелла была права. Всё это было бессмысленно.

И всё же мой шанс должен был представиться. Я просто не знала, в какой форме.

В ту субботу стояла невыносимая жара. Девушки из пансионата уговаривали сходить за мороженым в новое кафе, а потом в кино на «Любовные истории Кармен». С той вечеринки я сторонилась людей, но моя любовь к кино уцелела. Я боготворила Риту Хейворт с момента «Гилды» и отчаянно хотела снова увидеть её на экране. Я согласилась.

– Я не ела клубничного сандей с детства! – воскликнула Одри, девушка из Арканзаса, едва мы переступили порог. Несмотря на то, что она была новенькой, она легко взяла на себя роль заводилы. – Мама твердит, что надо следить за фигурой, но её-то здесь нет, правда? – Хелен и Луиза схихикнули, словно мы совершали нечто запретное.

Одри взяла меня под руку. Пол был выложен клетчатой плиткой, по которой так и хотелось идти по диагонали.

– Что будешь, Лили?

– Шоколадный молочный коктейль, – заявила я. В детстве мне тоже не разрешали коктейли, но не из-за фигуры. Мама просто не могла их себе позволить. После смерти отца каждая копейка уходила на танцы – словно она вложила в мой успех всю свою жизнь.

– Банановый сплит, – простонала Хелен. – Обожаю его почти так же, как Лоуренса Оливье. Думаешь, мой жених рассердится, если узнает, что мне снилось, как я сбегаю с ним? – Она вздохнула, и мне пришлось улыбнуться.

Это было именно то, что мне было нужно. Впервые за месяцы я не думала о своих амбициях. Ни о Стелле, ни о той вечеринке.

– Я слышала, ты актриса, – сказала Одри, усаживаясь за столик. Она облизала ложку и подняла бровь.

– Нет. Пока нет, – призналась я.

– Но ты работаешь в студии, – в её голосе послышалась пренебрежительная нотка.

– Я швея.

Одри фыркнула. – Швея? То есть, костюмы чинишь? – Она сделала вид, что сочувствует. – Боже. И как ты с такой работой мужа найдёшь?

Я неловко заёрзала на виниловом сиденье, пока подружки хихикали.

– Я не ищу мужа.

Девушки переглянулись.

– Лили, я всегда подозревала, что тебе парни не так интересны, как нам, – прошептала Одри.

Щёки моши пылали, а аппетит к коктейлю бесследно исчез.

– Это не так…

Но что бы я ни говорила, их это только раззадоривало. Они ничем не отличались от школьных задир, которые смеялись над моей одержимостью танцами, словно мечтать о чём-то, кроме замужества и детей, было ненормально. Я никогда не впишусь в их круг. Не пойму их страсти к макияжу, модам или свиданиям с первым встречным. У меня не было на это ни времени, ни желания.

– Извините, – пробормотала я, поднимаясь, и направилась в уборную. О чём я думала? Притворяться обычной девчонкой в этом городе?

Когда я успокоилась и вышла, то чуть не столкнулась с кем-то.

– Прости, я тебя не заметила, – бросила я, поднимая глаза.

И застыла. Рыжие волосы, голубые глаза. Парень со съёмочной площадки. Улыбка сама расплылась по моему лицу.

– Джек! Что ты здесь делаешь?

В отличие от смеха Одри, его смех согрел меня, словно тёплое одеяло.

– Был третьим лишним на свидании у кузины, – он кивнул на столик, за которым ворковали парочка.

– Лили! Ты вернёшься? – донёсся голос Хелен.

– Сейчас! – крикнула я ему, а Джеку сказала: – Мне надо к ним.

– Не обязана, – тихо ответил он.

Одри высунулась из кабинки.

– А нас с подружкой не познакомишь? А я-то думала, ты замуж не собираешься!

Одного взгляда на Джека хватило, чтобы понять: я готова променять и «Любовные истории Кармен», и их общество на его компанию.

– Нет, Одри. Не вернусь.

С лёгким замиранием сердца я взяла Джека под руку, и мы выскочили на улицу, словно школьники. Отбежав на целый квартал, мы остановились.

– Не верю, что сделала это! Я даже не попробовала коктейль!

Джек ухмыльнулся.

– Я тебе куплю другой.

Он не был красавцем – с торчащими ушами и огненными волосами, – но его взгляд заставил меня затрепетать. Я не лгала Одри: я не искала ни мужа, ни парня. Слишком часто видела, как девушки в пансионате променивали мечты на скучную жизнь.

– Джек, прости. Я не готова к свиданиям.

На его лице ничего не отразилось, но в глазах мелькнула боль.

– Понятно. Я тебя оставлю.

Он повернулся уйти, и я схватила его за руку. Он был сильным, я чувствовала мускулы под пальцами.

– Нет, подожди. Дело не в тебе. Я… дала себе слово, что ничто не встанет на пути к славе. Никаких отношений, пока не добьюсь своего.

– А дружба не запрещена? – спросил он.

– Нет. Она бы мне очень пригодилась.

Он улыбнулся и протянул руку.

– Я тоже. Так что начнём сначала. Друзья?

Я вложила ладонь в его.

– Друзья.

Джек купил мне коктейль в другом месте, которое, как он утверждал, было лучшим в штате. Он рассказывал о жизни в Калифорнии, о том, как переехал к дяде-плотнику. Время летело незаметно. С ним было легко. Когда коктейль был допит, а я не хотела прощаться, он предложил прогуляться.

Мы шли мимо ресторана, откуда доносилась песня Сары Воан.

– Мне нравится эта музыка, – сказала я, кружась на носках.

– Покажи, – мягко подбодрил Джек.

Я застеснялась, но музыка звала. Я закружилась снова, затем раскинула руки и отдалась её ритму, смешивая балетные пируэты и джазовые па. Я не заметила, как собралась толпа, пока музыка не смолкла. Люди аплодировали. Я покраснела и сделала реверанс.

– Это было невероятно! – воскликнул Джек.

– Пустяки, – отмахнулась я.

– Пустяки? Ты заставила замерть целый квартал! А угодить здешней публике ой как непросто.

Я взяла его за руку, сияя. Я и забыла, каково это – танцевать просто так, для души.

– Простите, мисс! – раздался голос позади нас.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Август, настоящее время

На следующее утро меня разбудили сообщения от Тома. Вернее, три сообщения подряд.

*Какого чёрта ты не сказала, что Эмили перестала ходить к психотерапевту?*

*У нас была договорённость. Она должна ходить каждую неделю.*

*Я стараюсь быть терпеливым, но не собираюсь стоять в стороне, пока ты нарушаешь все наши правила. Передай ей, чтобы позвонила. Я сделаю всё для своей дочери.*

Я швырнула телефон на матрас и перевернулась на бок, мечтая о нескольких минутах покоя. Солнечный свет пробивался сквозь жалюзи, режа воспалённые глаза. Я снова не выспалась.