Остров Спящего вулкана

Паскаль огляделся по сторонам. Как изменилось всё вокруг за прошедшие сутки! Или у него просто обострилось восприятие? На каштанах раскрылись бледно-розовые соцветия – давно ли? Небо – высокое и по-весеннему бледное. Взгляд жадно впитывал окружающую действительность. Вот два сизых голубя пьют воду из небольшой лужицы, вот быстрой спортивной походкой прошла мимо пожилая женщина – красный шейный платок повязан пышным узлом. Город продолжал жить своей жизнью. А он, куда идет он? Просто вышел рано утром из дома, как обычно, потому что не мог усидеть в квартире, и ноги сами понесли его привычной дорогой. Как глупо! Паскаль Лагриан вышвырнут с работы! Вот уж перемоют ему кости в эти дни его бывшие сослуживцы! Он почувствовал, что его трясет, нервная дрожь охватила всё тело. Организм развинтился, перестал подчиняться ему. «Как же это могло случиться?» – снова и снова спрашивал он себя. Почему уволили именно его, а не других заместителей – Филипа или Эрика, куда менее способных? Ну понятно, убрать именно его наверняка предложил Бертран – из зависти, что молодой Паскаль займет его место. Может, Бертран решил задержаться в банке еще на пару лет? А может, он вообще и не собирался никуда уходить – только делал вид, разнюхивая обстановку и выявляя наиболее опасных конкурентов? Между ними никогда не было симпатии: Паскалю казалось, что Бертран, его непосредственный начальник, то и дело якобы невзначай подставлял его, чтобы потом при случае выставить в неприглядном свете. Паскаль не опускался до выяснения отношений со своим боссом, но с недавних пор стал втихаря фиксировать в блокноте его неправомочные действия. «Так, на всякий случай», – думал он, а оказалось, что теперь эти факты будут ему крайне полезны. Он оспорит решение о своем увольнении в суде – не может быть, чтобы такое самоуправство осталось безнаказанным. Время покажет, кто из них некомпетентен!

Но что делать теперь, когда перед ним будто разверзлась пропасть? Вопрос не в деньгах: сбережения, слава богу, у него имеются, хотя средства, не имея подпитки, имеют обыкновение быстро таять. Но главное всё же сохранять присутствие духа, не впасть в депрессию от сознания того, что он вытолкнут из привычного социума. Гнать, гнать подальше неожиданно мелькнувшую в сознании мысль о том, что первая, успешная половина жизни закончилась, а дальше – движение вниз по наклонной! Сколько ему? Тридцать два. Он прекрасно знал, что при приеме на работу предпочтение отдается тем, кому еще нет тридцати. Но это же не касается таких профессионалов, как он! Вся эта история – временное досадное недоразумение. Но как теперь встречаться со старыми знакомыми – успешными и сильными? Переносить их сочувственные взгляды и злорадные пересуды? Как объявить о произошедшем родителям, так гордящимся его успехами? Нет, он, пожалуй, никому не будет ничего говорить, пока не устроится снова на работу. Кулаки его сжались. Он чувствовал себя как загнанный зверь – один на один со сплотившимися против него негодяями. «Надо взять себя в руки, – твердо решил Паскаль, – не поддаваться панике. Ничего страшного не произошло». Он сам, по своей воле будет менять свою жизнь к лучшему. А для начала надо порвать с прошлым и не истязать себя постоянными упреками и самокопанием. Не видеться с прежними знакомыми. Начать новую жизнь, принципиально новую.

А как быть с Энн? – осмелился он наконец задать себе вопрос, который подспудно мучил его. Невозможно сказать ей правду: эта неисправимая максималистка будет презирать его за поражение, начнет читать ему нотации – в чем он был неправ, что не так сделал… Она ему говорила, она его предупреждала… Нет, это невыносимо! Он должен расстаться с ней как можно скорее, пока она не вынула из него всю душу. Он должен собраться с силами и сказать ей решительное «нет», как бы это ни было сложно. Жизнь жестока – но и он будет тверд. Надо оборвать эту связь, и наплевать на взаимную привязанность, ее красоту, ее слезы, возможные мольбы и истерики. «Скажи ей ‘‘нет’’», – приказал он себе.

Паскаль дошел до конца аллеи, не встретив больше ни одного человека. Лишь на подходе к площади у киоска стояла, листая какую-то брошюру, сгорбленная женщина, опираясь на трость. При взгляде на нее Паскаль невольно подумал, что в жизни у людей бывают гораздо более драматичные обстоятельства, чем внезапное увольнение с работы, и, как это часто бывает, чужое горе отчасти успокоило его. Поравнявшись с женщиной, он не без удивления обнаружил, что она довольно молода и, несмотря на свой физический недостаток, недурна собой: узкое гладкое лицо, обрамленное темными волнистыми волосами; одета в элегантное черное полупальто, из-под которого выглядывает распахнутый ворот белой рубашки. Их глаза случайно встретились – и у Паскаля перехватило дыхание от ее жесткого и острого, как лезвие бритвы, взгляда. Решение созрело мгновенно.

Энн сидела на открытой террасе кафе, на пересечении улиц Дебюсси и Вольтера. Этот район на удивление правдоподобно воссоздавал атмосферу Старого Парижа: тенистые бульвары, уютные уличные кафе под бордовыми маркизами с круглыми столиками и плетеными креслами; вдали маячит силуэт Эйфелевой башни. Последнее, конечно, было голограммой, но весьма убедительной. С помощью таких вот технических штучек европейцы пытались сохранить по всему Острову свою культуру и историческую память: «соорудили» заново Биг-Бен, Колизей, Нотр-Дам и множество других национальных архитектурных «икон». Они были так искусно вписаны в городской ландшафт, что трудно было поверить в их призрачную сущность. И только раз в году, в День природы, когда на всем Острове на три часа отключали вечером электричество и он погружался во тьму, можно было, гуляя в темноте по знакомым кварталам, внезапно обнаружить отсутствие привычных достопримечательностей. В этом плане бельгийцам повезло больше всех: их главный национальный символ – скульптура «Писающий мальчик» с Дворцовой площади – был перевезен из Брюсселя в Бельгийский сектор Острова и никуда не исчезал даже в День природы.

В то время, когда Эн, будучи ребенком, жила в Старом Париже, они часто путешествовали с отцом по Франции. И теперь она с тоской вспоминала ту легкость и волнующую красоту, которыми были наполнены французские города и поселения: старинные кварталы и площади, величественные здания, широкие поля, засеянные пшеницей и подсолнухами, – во всем чувствовался размах, свобода, бережное хранение традиций. А небо Парижа – такое высокое, синее, бесконечное! Особенно ей запомнилось посещение величественного аббатства Сен-Дени в северном пригороде Парижа. Веками оно служило усыпальницей французских королей, потоки людей стекались сюда, чтобы с благоговением почтить память своих великих правителей. Но во что же превратился этот район в последнее время! Облепленный кварталами мигрантов, он стал похож на базарную площадь – грязную и крикливую. Как можно было это допустить? Ведь Жордан Барделла когда еще предупреждал, что французская цивилизация может рухнуть под наплывом мигрантов, которые меняют наши обычаи, вековую культуру и повседневную жизнь необратимым образом! Энн вздохнула. Как хотелось бы ей повернуть время вспять, чтобы снова оказаться в Париже своего детства!

Энн с нетерпением вглядывалась в мелькающие лица прохожих – с минуты на минуту должен был появиться Паскаль. Что за срочность заставила его назначить ей это свидание средь бела дня? Ее сердце заныло в смутном предчувствии. С недавних пор ей стало казаться, будто почва уходит у нее из-под ног, что с приходом весны всё в ее жизни стало зыбким и хрупким, как тающий лед… Энн достала из сумочки помаду и зеркало и подкрасила губы. В воздухе витал аромат распускающейся сирени, от которого у нее слегка кружилась голова. Энн накинула на плечи тонкую кашемировую шаль, ей было зябко, но она всё же не стала перемещаться вглубь зала: отсюда ей было легче увидеть Паскаля. Что он скажет ей на этот раз? Когда он позвонил, чтобы договориться о встрече, голос его звучал непривычно сухо. В его словах Энн почудилось напряжение и усталость. Что тому причиной? Служебные дела или что-то иное? Не охладел ли он к ней? При этой мысли словно иголки вонзились ей в грудь.

Они встречались с Паскалем вот уже около двух лет, и он как партнер вполне ее устраивал. Паскаль – решительный, мужественный, преуспевающий, уверенный в себе. Не всегда, правда, последовательный в своих словах и поступках, но такой любящий и нежный! Она настолько привязалась к нему за это время, так вросла в него всеми своими мыслями и чувствами, что уже не могла представить себе жизни без него. Да и в самом деле, разве не чудесная они пара? Когда они появлялись где-нибудь на людях, то неизменно привлекали к себе внимание: высокий плечистый брюнет и рядом с ним она – красивая светловолосая женщина с прекрасной фигурой – высокая грудь, округлые бедра, стройные ноги. Энн Селуа знала себе цену. У них всё сложится отлично. Они поженятся, и со временем ее отец передаст Паскалю акции своего конного завода, а это немалый бизнес. После переезда на Остров отец продолжил дело, которым занимался раньше в Нормандии. Коннозаводчик, он разводил в основном лошадей породы Хафлингер, а также французских рысаков, которых поставлял на ипподромы – скачки были весьма популярны на Острове, равно как и соревнования по выездке и конкур.

Энн была единственной, горячо любимой дочкой стареющего, но по-прежнему бодрого Филипа Селуа. Иногда он шутя похлопывал ее по округлому заду, приговаривая со смехом: «Ты лучшая кобылка моего табуна, никто с тобой не сравнится. Вот спарить бы тебя с каким-нибудь арабским жеребцом – знатные получились бы у вас детки – настоящие французские сели[1]! Ах, надо было оставить тебя в Старой Европе!»

Энн не обижалась на своего отца, простого и несколько грубоватого, но добросердечного, баловавшего ее с детства и ни в чем ей не отказывавшего. Она мечтала о том времени, когда Паскаль станет ее мужем: наверняка он поладит с ее отцом, они будут частенько вместе выезжать за город на конные прогулки, которые она так любила!

За время, прошедшее с их знакомства, они с Паскалем узнали, казалось, друг о друге практически всё; их жизни, текшие раньше как два самостоятельных потока, слились в одну полноводную реку. Энн не сомневалась, что Паскаль вскоре сделает ей предложение. Всё к этому шло. Да и друзья уже надоели ей своими вопросами и намеками – она была бы рада объявить наконец о долгожданной помолвке.

Энн вздрогнула: на входе появился Паскаль. Она помахала ему рукой и приветливо улыбнулась. Высокий, элегантный, в сером плаще с поднятым воротником, он уверенной походкой прошел к столику, поцеловал ее в щеку и, скинув плащ, опустился на стул напротив.

– Ты уже что-нибудь себе заказала? – вопрос прозвучал отрешенно, и его взгляд, на мгновение задержавшись на ее лице, скользнул в сторону улицы.

– Да, эспрессо, – ответила Энн, невольно проследив за его взглядом.

Паскаль подозвал официанта:

– Черный кофе, пожалуйста. Ну, как у тебя дела? – обратился он к Энн. И она снова с болью отметила будничность его голоса и холодность взгляда.

– Всё хорошо, – ответила она. – Кэрин и Бруно зовут нас в выходные на пикник в лагуну. Поедем?

Паскаль помолчал, глядя мимо нее. Тяжело вздохнул.

– Энн, дорогая, – начал он после паузы, – я должен сказать тебе что-то важное.

– Да? Что же? – Энн натянуто улыбнулась, чувствуя, как у нее начинают дрожать колени.

– Понимаешь, сегодня я неожиданно встретил женщину, свою давнюю знакомую, с которой не виделся много лет.

– Что за женщина? – спросила Энн надтреснутым голосом, медленно размешивая сахар в чашке.

– Ее зовут Камилла. Мы были знакомы с детства, когда еще жили в Старой Европе, в Париже, и ходили в одну школу. Она из румынской семьи, отец ее был издателем, а мать работала декоратором в театре. Наши семьи были дружны, да и жили мы в одном районе – в Пасси. Мы с Камиллой были неразлучными друзьями и всё свободное время проводили вместе, часто забегали в тот небольшой театр, где работала ее мать. Когда началась Мигрантская война, нам, детям, было по десять лет. Наша семья сначала переехала на север Франции, а потом решила перебраться на Остров. Отец закрыл свое производство и вложил все средства в переезд. Семья Камиллы тоже собиралась уехать из Парижа, но сразу не смогла, и мы потеряли друг друга из виду. Прошло восемь лет, я поступил в университет на Острове, и вдруг объявилась Камилла: ее дальние родственники смогли оформить ей временное приглашение на Остров. К тому времени здесь уже были введены жесткие национальные квоты на постоянное проживание, и приехать она могла лишь на ограниченный срок. – Паскаль умолк, глядя поверх Энн куда-то в сторону, весь захваченный своим рассказом. – Я уже учился в университете, когда мы встретились в тот раз, – продолжил он, – и был поражен: с одной стороны, это была всё та же девчушка с озорными зелеными глазами, и в то же время я видел перед собой повзрослевшую красивую девушку, необыкновенно привлекательную.

С первого взгляда я понял, что влюблен в нее, что любил ее всегда, не отдавая себе в том отчета, и что жить без нее не смогу.

Энн изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, но чувствовала, что силы покидают ее. Она то смотрела на взволнованное лицо Паскаля, то улыбалась и начинала пить остывший кофе, в голове у нее мутилось – и каждое движение было неестественным, скованным, натянутым.

– Мы стали встречаться и целый год были бесконечно счастливы, – продолжил Паскаль. – Но вот у Камиллы закончился срок визы, ей надо было возвращаться назад. Мы договорились: как только я окончу университет, сразу приеду в Старую Европу и заберу ее. Какое-то время после ее отъезда мы переписывались, а потом она исчезла – ни слуху ни духу. Я не находил себе места, искал ее повсюду, но безуспешно. И вот сегодня утром я вдруг случайно встретил ее в парке! Я не сразу ее узнал, – Паскаль горестно вздохнул. – Оказалось, что два года назад Камилла пыталась нелегально перебраться на Остров, примкнув к группе беженцев, переправлявшихся через океан на яхте; по пути они попали в сильный шторм, и во время спасательной операции она получила серьезное увечье – был задет позвоночник, и она стала калекой. Она не посмела отыскивать меня, боясь стать мне обузой. Бедная Камилла! Мое сердце разрывается от горя и радости одновременно: я понимаю, что по-прежнему люблю ее и не смогу бросить, особенно теперь, в ее нынешнем положении! Энн, дорогая, прости меня. – Паскаль горестно откинулся на спинку стула. – Ты умная сильная женщина, ты всё поймешь, ты справишься.

– Почему ты не рассказывал мне о ней раньше? – спросила Энн, глядя в лихорадочно блестящие глаза Паскаля. Давно не доводилось ей видеть его в таком волнении.

– Я полагал, что ее уже нет в живых, – ответил Паскаль. – Столько людей погибло в последние годы во Франции! Зачем тебе было знать о том, чего не вернешь?

Энн чувствовала, что в любой момент может потерять сознание: пока Паскаль говорил, ее голову то и дело будто сжимал железный обруч, глаза застилал туман. «Может, это сон? – подумала она, прикрыв глаза рукой. – Сейчас очнусь – и всё будет как прежде».

– Я хотел бы познакомить тебя с Камиллой, – услышала она откуда-то издалека голос Паскаля. – Она чудесная женщина, я хотел бы, чтобы вы подружились.

Энн попыталась тут же встать, чтобы убежать подальше, выкричаться во всю мощь, но ноги не слушались ее.

– А вот и она! – Паскаль привстал и помахал рукой.

Энн обернулась и увидела, как к их столу приближается, сильно прихрамывая и опираясь на палку, молодая темноволосая женщина в черном полупальто. Когда она повернулась, за спиной у нее стал виден горб, накатывающий на плечи, отчего казалось, что шеи у нее нет, а голова посажена прямо на туловище, как у птицы.

– Камилла, здравствуй! – Паскаль приобнял ее за плечи и придвинул свободный стул. – Знакомьтесь, – представил он женщин друг другу. – Энн – моя добрая знакомая. А это Камилла.

Камилла опустилась на стул, стянула лайковые перчатки, обнажив изящные тонкие руки. Достала из лакированной сумочки сигареты и закурила. Паскаль заботливо поднес ей зажигалку. Никто и не подумал спросить Энн, нравится ли ей это. А ей это не нравилось: сама она не курила, и Паскаль никогда не позволял себе курить в ее присутствии.

– Ристретто, – бросила Камилла подошедшему официанту. Голос у нее оказался хрипловатым, низким.

– Я как раз рассказывал о тебе Энн, – обратился Паскаль к Камилле. – До сих пор не могу поверить, что встретил тебя!

Камилла взглянула на Энн, и та почувствовала в ее взгляде нескрываемую насмешку. Энн жадно, не стесняясь, разглядывала свою соперницу. Узкое смугловатое лицо, глаза цвета спелого крыжовника, тонкие брови и губы. Темные вьющиеся волосы собраны сзади в низкий хвост… Вполне ничего, можно даже сказать, красивая… горбунья. Но откуда в ней такая надменность, такая уверенность в себе? Держит себя как прирожденная аристократка. Однако есть в ней что-то притягательное, какая-то необъяснимая сила.

Энн почувствовала, что ей становится дурно.

– Мне пора идти, – сказала она, поднимаясь. – Рада была знакомству.

– Я позвоню тебе! – ответил Паскаль.

Направляясь к выходу, она вскользь посмотрела на него, но он, уже повернувшись к Камилле, был увлечен разговором с ней.

Энн с трудом, будто на ней были тяжеленные башмаки, а не туфли на шпильках, прошла между столиков и оказалась на улице. Дойдя до первого переулка, свернула в арку и оказалась в тихом внутреннем дворике, окруженном светлыми невысокими домами. Она сбросила туфли и присела на каменные ступеньки у небольшого фонтана. Ее трясло, внутренности выворачивало наружу. Слезы потоком лились из глаз. Ее жизнь, словно поезд, потерпевший крушение, стремительно неслась под откос. Перед глазами стояли лица Паскаля и Камиллы. «Это сон, это бред, такого не может быть!!! – говорила она себе, но тут же приходило понимание: – Нет, это – не сон и не бред, это просто твоя… разэдакая жизнь!»

Паскаль и Камилла молча допили кофе и вышли на улицу. Закурили. Какое-то время они стояли, глядя на уличную толпу.

– Ну что ж, спасибо, что выручили, – заговорил наконец Паскаль. – Вот ваши деньги, – он протянул ей две новенькие купюры.

Камилла, не глядя, сунула их в карман пальто.

– Не стоит благодарности, – ответила она с усмешкой, выбрасывая окурок в урну. Затем повернулась и, не попрощавшись, направилась вверх по улице, опираясь на палку и приволакивая ногу.

Паскаль сел в машину и, через пару секунд нагнав ее, притормозил.

– Эй, слушайте, я как раз еду в эту сторону – могу подбросить.

– Мне надо на вокзал, – сухо бросила женщина, останавливаясь.

– Садитесь.

Камилла села рядом на переднее сиденье, примостив у ног палку. Они тронулись, и Паскаль снова уловил исходящий от нее приятный аромат: какие-то незнакомые духи, запах лимонной цедры и дыни – или, может, так пахнет ее тело?

– Почему вы решили бросить эту женщину? – спросила Камилла, не поворачивая головы. – Мне она показалась весьма интересной. И вообще, зачем был нужен весь этот спектакль?

– В жизни иногда случаются моменты, когда приходится всё начинать с чистого листа, – ответил Паскаль, не отрывая взгляда от дороги. – В моем случае это был наилучший способ порвать с прошлым… Могу я, в свою очередь, узнать, кто вы и чем занимаетесь?

– Я приезжала навестить своих знакомых. А так живу в Румынском секторе – скоро будет пять лет, как я эмигрировала из Старого Бухареста. Работаю в музее. Заработок небольшой, но, как вы понимаете, калеке непросто найти работу.

– И давно это с вами случилось? – Паскаль кивком указал на лежащую у ее ног палку.

– В детском доме, где я росла, прошла эпидемия полиомиелита. За нами там плохо смотрели, с тех пор я и стала такой.

– А в каком музее вы работаете? – спросил Паскаль, чтобы переменить тему.

– В Этнографическом. Рассказываю посетителям о происхождении нашего Острова. Детям особенно нравится интерактивная панорама на стенде: когда включаешь реле, то из вершины Вулкана с ревом начинает изрыгаться пламя, а потом огненная лава красными языками расползается с шипением по острову. Захватывающая картина. Постепенно лава остывает, темнеет и превращается в черную вулканическую пемзу, покрывающую побережье. Приезжайте как-нибудь, увидите сами.

– Я никогда не был в Румынском секторе, – просто заметил Паскаль.

– Вот здесь остановите, – попросила Камилла, взглянув в окно.

Паскаль затормозил, и она вышла, захлопнув за собой дверцу. Сделав пару шагов, она обернулась и прокричала ему в приоткрытое окно:

– Когда в следующий раз надумаете ретироваться, не заморачивайтесь столь сильно! Найдите в себе мужество сказать правду! – И, повернувшись, заковыляла, припадая на правую ногу, к остановке электробусов дальнего следования. Паскаль усмехнулся, глядя перед собой. Несколько секунд он сидел в задумчивости, откинувшись на спинку сиденья, затем включил зажигание и направился к зданию суда.