Остров Спящего вулкана

– Да, кстати, – начал он, позевывая, с показным равнодушием, – завтра я собираюсь в Голландский сектор на футбольный матч. Наши играют с «Аяксом», едем с ребятами поболеть. Можно, пап, взять твою машину?

– Еще чего! – взвился отец. – Ты бы учился лучше! Сессия на носу, а он на футбол собрался! Да и что-то ты зачастил, смотрю, к голландцам – не амуры ли там у тебя?

Мигель презрительно скривился.

– А к нему недавно подружка заходила, они в комнате запирались, – доложила Сильвия, за что опять получила от брата подзатыльник.

– Я, похоже, в этой семье один занят делом, – сердито продолжил Хуан, – работаю с утра до ночи. А тебе уже, между прочим, третий десяток пошел! – обратился он к сыну. – Я в твои годы уже самостоятельно зарабатывал на жизнь и семью кормил!

– Да ладно тебе, Хуан! – урезонила его жена. – Тогда были другие времена. Мальчику только что двадцать один год исполнился, наработается еще. Пусть сейчас учится и радуется жизни!

Она с любовью взглянула на сына. Тот был ее гордостью и надеждой: Мигель учился в Финансовом университете и имел шансы со временем сделать карьеру и подняться по социальной лестнице.

Понимал это и сам Мигель, что укрепляло его самооценку и позволяло относиться с пренебрежением к отцовским укорам.

– Давай, давай, потакай бездельникам! – ответил Хуан жене, размахивая вилкой в воздухе.

Мигель выпрямился и поднял голову.

– Это я бездельник? А что толку в твоей работе? Подумаешь, владелец продуктового магазина! Велика заслуга! – проговорил он, надменно глядя на отца. – Похоже, скоро все испанцы на Острове станут торговцами, другого места для нас нет. Раньше в Европе этим занимались мигранты, а теперь нас держат здесь за людей второго сорта: подай, принеси, убери! Ты и твои друзья даже не осознаете своего унизительного положения. Но мое поколение так жить не хочет. Мы добьемся того, что нас снова будут уважать. Мы – великая нация, давшая миру Эль Греко, Веласкеса, Сервантеса, Колумба, наконец! Ты хоть слышал эти имена?

– Не горячись, сынок! – поспешила успокоить его мать. – Конечно, знаем: не такие уж и темные. Но не забывай, что пока твой отец кормит всех нас, и не дерзи.

Зазвонил телефон, и Мария нажала включение.

– Ах, Луиза! – радостно проговорила она, выслушав непродолжительную тираду. – Да, я поговорю с Хуаном. Думаю, мы приедем. А Фернандо будет? А Вероника?.. Да что ты! Вот так новость! Ну замечательно. Созвонимся! Целую вас!

– Луиза звонила, – доложила она мужу, едва закончив разговор. – Представляешь, у них двадцать пять лет со дня свадьбы! Подумать только, как время летит! Вероника придет со своим новым поклонником, говорят, он работает на бирже. Представь, они уже вместе отдыхали в горах, и он подарил ей золотую подвеску с топазом!

Хуан, рассеянно слушая жену, молча завершил завтрак. В душе у него происходила борьба: с одной стороны, он негодовал на строптивого сына, а с другой – не мог не согласиться с ним. Действительно:

испанцы, так же как португальцы и румыны, находились на Острове как бы в подчиненном положении у северян. Те занимали практически все руководящие посты в правительственных структурах, являясь, так сказать, «белой костью»: определяли политику и моду, снимали сливки со всех видов деятельности. Южане же формировали в основном средний класс, зарабатывали на жизнь своим трудом и не влияли на принятие важных решений. Так сложилось с самого начала, к этому привыкли, с этим смирились. Но как знать, может, молодому поколению удастся изменить положение? Может, и впрямь Испанию ждет великое будущее?

– Возьми ключи на полке! – буркнул он сыну, поднимаясь из-за стола. – Да поосторожнее там на дороге, не гоняй!

– О’кей! – невозмутимо ответил Мигель.

В душе он ликовал: полдела сделано, теперь осталось только незаметно загрузить товар в машину – и дело в шляпе!

Он занимался этим бизнесом уже около года. Да, был риск, но в результате дело оправдывало себя, принося большие доходы. Раз в месяц он доставлял в Голландский сектор так называемым «северным путем» через горный перевал сенсимилью[7], расфасованную партиями в бумажных пакетах. Обратной ходкой он привозил искусно изготовленные голландцами блоки наркотических «сигарет» и «сигар». Бизнес шел великолепно, от клиентов – всех рангов, из всех секторов – не было отбоя. Мигель прикидывал, что через пару лет такой жизни его состояние превысит банковский счет его недалекого папаши.

Хуан накинул куртку и вышел на балкон. Несмотря на яркое апрельское солнце, воздух был еще по-зимнему холодным. Он закурил трубку, задумчиво оглядывая окрестности. За рядами невысоких блочных домов тянулись длинные вереницы прозрачных теплиц, в которых круглогодично выращивались томаты, огурцы, баклажаны и множество других овощей и фруктов. Теплицы располагались на горячих источниках и потому всегда были окутаны легкими клубами пара, что придавало пейзажу инопланетный вид. За теплицами вырисовывалась узкая полоса океана – Хуан жадно всматривался в нее, и ему начинало казаться, что он различает бег пенистых волн, с шумом накатывающих на берег.

Он закрыл глаза, и его мысленному взору предстало ласковое синее море, ослепительно-белый песок, сверкающий на ярком солнце. «Ах, Андалусия[8]! – его сердце сжалось при воспоминании о родном крае. – В это время на склонах там уже зеленеют виноградники, а в воздухе парит пьянящий аромат цветущего тимьяна и тамариска… На солнце так тепло! Зачем мы только уехали оттуда? Как-нибудь прожили бы и там – ведь жили же наши предки бок о бок с иноверцами столько веков! Чья она, Андалусия, – европейская, арабская? То одна набежит волна, то другая». По большому счету ему всё равно, кто правит этим краем – ему попросту хочется вернуться на родину, в Старую Европу, в свой дом в Адре, к своим занятиям и друзьям, которые, кстати, пишут, что всё там не так уж и плохо.

Весна была в разгаре, тем не менее темнело довольно рано. Эрик, помня об этом, торопился закончить начатый накануне этюд. Несмотря на холодный ветер, на нем поверх рубашки была надета лишь стеганая безрукавка. Из-под бейсболки, сдвинутой козырьком на затылок, выбивались светлые пряди волос. Его худощавая невысокая фигура словно противостояла разгулявшейся стихии. Стоя на открытой веранде лицом к океану, он энергично клал кистью мазки на стоящий перед ним мольберт, то и дело бросая взгляд на сизые полосы воды и неба, сходящиеся у горизонта. Сквозь тучи то и дело пробивалось солнце, меняя созвучья цветов, – Эрик пытался ухватить эти рефлексы, запечатлеть их на картине.

В дверь позвонили, и на веранде показался Дирк в сопровождении пегого фокстерьера.

– Может, пройдемся перед матчем? – Он был высок, спортивен и совершенно лыс, поэтому казался гораздо старше Эрика, хотя ему было всего тридцать – на четыре года больше, чем Эрику.

– Да, я почти закончил, – ответил Эрик, быстро подводя кистью светлые штрихи в верхней части картины.

Дирк подошел сзади и оценивающе посмотрел на этюд.

– Неплохо, – заметил он. – Только вот здесь, мне кажется, следует добавить интенсивности цвета.

Эрик отошел на шаг, взглянул и согласился:

– Да, пожалуй.

До океана было рукой подать, и вскоре они в сопровождении верного пса уже бодро вышагивали вдоль ревущего прибоя. Оба худые, поджарые, они свободно передвигались по влажному гравию пружинистой походкой. Они любили эти морские прогулки и регулярно предпринимали их в любую погоду. Оба были убеждены в пользе океанического воздуха для здоровья, да и, кроме того, получали истинное удовольствие от таких прогулок, когда словно сражаешься с налетающими порывами ветра, слышишь рев прибоя, ощущаешь на лице соленые морские брызги! Всё это напоминало им побережье Северного моря, Нордвейк, откуда оба были родом. Только вместо песчаных дюн на местном побережье громоздились черные окаменелости застывшей вулканической магмы.

– Как ты оцениваешь перспективу сегодняшнего матча? – спросил Дирк.

– Не знаю, – равнодушно ответил Эрик. – У испанцев, кажется, неплохая команда.

– Да брось ты, – энергично парировал Дирк. – Наш «Аякс» разделает этих «анчоусов» под орех. Бьюсь об заклад, что разобьют их под сухую!

– Посмотрим, – ответил Эрик, вглядываясь в океаническую даль.

Эрик смотрел на набегающие волны, стараясь запечатлеть в сознании их причудливые изгибы, белые пенящиеся гребни, чтобы воспроизвести их потом на своих полотнах. Футбол не слишком интересовал его, и он посещал матчи только за компанию со своим другом.

– У тебя есть что-нибудь на ужин? – поинтересовался Дирк, когда они поравнялись со стоящим на берегу супермаркетом. – Или перекусим после матча в пабе?

– Лучше дома, но у меня пустой холодильник, – ответил Эрик.

Он, безусловно, предпочитал общество Дирка шумным сборищам пьяных фанатов.

– Тогда зайдем купим что-нибудь на ужин, – предложил Дирк.

– А что слышно от испанца? – спросил Эрик, когда они вышли из магазина. – Как там насчет травки?

– Мы договорились с ним встретиться перед матчем, – ответил Дирк. – В этот раз должна прийти двойная партия.

– О, отлично! – с довольной улыбкой ответил Эрик. – Дело не должно простаивать.

Сам он, как и Дирк, и большинство голландцев, наркотиков не употреблял, предоставляя это сомнительное удовольствие чумным иностранцам, вроде испанцев и англичан, готовых за свои же деньги гробить собственное здоровье. Роль же голландцев в этом деле была чисто коммерческой, как говорится, бизнес, и ничего больше.

Эрик, размахнувшись, закинул подальше палку, и пес стремглав помчался за ней.

– Как поживает твоя сестра? – спросил Дирк. – Ты упомянул, что вчера разговаривал с ней по трансвизору.

– Неплохо. Норме через месяц предстоят вступительные экзамены в университет, сидит зубрит… С тетей Алисой вот совсем плохо – последняя стадия рака. Она подписала заявление на эвтаназию[9].

– Наверное, это единственный выход в ее положении, – сокрушенно вздохнул Дирк.

Пес с палкой в зубах вернулся и резво крутился у них под ногами.

– Что, пробежимся? – предложил Дирк.

Побросав рюкзаки в пустую лодку, стоящую на берегу, они побежали наперегонки вдоль моря. С ними вместе помчался и пес, то перегоняя их, то отставая, когда удавалось обнаружить что-либо примечательное по пути.

Мигель, задыхаясь от злости, ехал со скоростью сто тридцать километров. Близилась ночь, и дорога была почти пустой. Он выехал из Голландского сектора сразу после матча, заскочив лишь ненадолго в квартал «красных фонарей», – да и кто же не заглянет туда, оказавшись в Голландском секторе? Голландцы воспроизвели его на Острове в соответствии с тем, как это было до последнего времени в Амстердаме (пока этот район полностью не разрушили мигранты) – с той только разницей, что теперь в витринах публичных домов красовались не мулатки, как прежде, а светлокожие сексапильные девицы и парни. В первые годы после Большого переселения некоторые ханжи инициировали в парламенте дебаты о недопустимости этого явления на Острове, но большинство решило, что это отвечает естественным потребностям человека (не говоря уже о приносимом доходе в бюджет), и дело ограничилось тем, что для посетителей квартала «красных фонарей» был установлен возрастной ценз, а для «работников» учрежден свой профсоюз и введена шкала повышенных налогов.

Мигель уже почти миновал французскую территорию; скоро появятся испанские указатели и знакомые места. Ему не терпелось оказаться в кругу своих приятелей, чтобы разделить с ними горечь поражения национальной команды и свое негодование на весь мир.

Ну вот и знакомый рекламный щит; он проехал по узкой улице, состоявшей из приземистых темных домов, и резко затормозил у таверны.

При появлении Мигеля в небольшом полутемном зале таверны, пропитанном запахами пива и жареного мяса, Хосе, хозяин заведения, и присутствовавшие тут молодые парни и девушки повскакали из-за столов, приветствуя его радостными возгласами.

– Я уж думал, ты не приедешь, – сказал Хосе, запирая за ним входную дверь. – Ты с товаром?

– Как не приехать, мы же договаривались! – устало ответил Мигель.

Он присел за стол и достал из рюкзака пачку «сигарет». К ней сразу потянулось множество рук.

– По одной, по одной! – остановил он тех, кто пытался ухватить разом две-три штуки.

Молодые люди жадно затянулись, развалившись на лавках; помещение наполнилось сладковатым запахом марихуаны.

Мигель, едва отхлебнув пива, обратился к присутствовавшим:

– Ну и как вам вся эта сегодняшняя футбольная феерия?

– Сплошные подставы! – гневно воскликнул крупный носатый Фернандо, приподнявшись со своего места. – Я уж тут говорил: эти голландцы всю дорогу нагло блокировали наших нападающих, а судьям хоть бы хны!

– Да и чего было ожидать от бельгийского судейства? – язвительно заметил Тони. – Заранее всё было ясно.

– Ладно, мальчики, не горюйте! Всё равно вы самые лучшие! – игриво воскликнула Сонья. Она подсела к Мигелю и, просунув руку под его локоть, прижалась к его плечу.

– Этим голландцам всё сходит с рук! – недовольно заметил Филип, затягиваясь «сигарой». – С самого прибытия на Остров они всех под себя подмяли. Сравните, сколько в Старой Европе у них было населения и сколько у нас, и какие территории! А на Острове установили, что приоритет будет у стран – исторических основателей ЕС[10]. Куда только смотрели наши родители?

Все притихли, слушая Филипа. Он был в компании безусловным авторитетом, и не только потому, что был старше всех: он уже окончил университет и работал инженером в довольно крупной компании. Филип держал себя с достоинством, задавал тон дискуссиям, умея повернуть в политическое русло любую беседу, отчего собравшиеся начинали чувствовать себя причастными к историческим процессам, членами некоего тайного общества, призванного совершить великие перемены.

– Да скупили тогда, небось, всех с потрохами, – заметил с горечью Мигель. – А наши родичи оказались простаками, не сумевшими обеспечить себе достойных позиций.

– Значит, надо перекупить, – ответил Филип. – Я вот что думаю, – он обвел взглядом окружающих, – надо готовить парламентский билль о переделе земель и квот населения на Острове.

Ребята скептически загудели, выражая сомнение в эффективности такого шага.

– Не надо пасовать, – многозначительно произнес Филип. – Все большие дела начинаются с малых шагов. Дело не так уж безнадежно. Я тут потолковал со знакомыми из некоторых других секторов: общее мнение такое, что через два года, когда на Острове сменится правительство, такой билль можно будет пропихнуть. Даже примерную цену «смазки» назвали – миллион евро.

– Ни хрена себе! – воскликнул Фернандо. – Это за восстановление исторической справедливости?!

– А что сделаешь, если другого выхода нет? – поддержал Филипа низкорослый Хосе. – Не воевать же с ними!

– А что, я бы и повоевал! – ответил Фернандо.

– Нет уж, лучше откупиться! – послышался женский голос из дальнего угла. – Вы нам, мальчики, нужны живыми.

– Знаете что, – сказал вдруг Филип решительно, – если мы будем только сопли распускать да лясы точить, дело никогда не сдвинется с места. Мы взрослые люди, пора брать на себя ответственность. Надо всеми правдами и неправдами пропихнуть этот билль. И быть готовыми внести свою лепту в дело восстановления исторической справедливости!

– Ладно, поговорим еще об этом, – сказал Мигель. – А сейчас пора идти спать. Мне завтра рано вставать. – Приобняв Сонью за талию, он поцеловал ее в шею. – Ты со мной, моя голубка?

Мигель мчался, не снижая скорости. Столь ранним утром, когда никого нет на дороге, можно и полихачить. Ветер трепал его волосы, наполняя легкие свежим высокогорным воздухом. Слева – скалистая стена, справа – отвесный обрыв, у подножия которого простирается равнина, разрезанная узкой змейкой асфальтовой дороги. На нее-то он вскоре и вынырнет, миновав еще несколько поворотов на спуске и небольшой туннель. Вот только что-то сердце бьется учащенно и в голове странный гул. С чего бы это? Он выкурил вчера всего один косячок – не привыкать. Но ощущение какое-то необычное, дурманящее…

Он просчитал в голове предстоящую выручку от продажи полученных у голландцев «сигарет» – получалась солидная сумма. Всё отлично, но вместе с тем что-то не так… Какой-то озноб, тяжесть в теле.

Примешали, что ли, голландцы нечто новое? Мигель почувствовал дурноту, глаза его словно налились свинцом. В голове мелькали обрывки вчерашнего разговора в таверне о переделе территорий. «Надо будет потолковать об этом в другой раз детально», – подумал он и тут же поморщился от сдавившей виски боли. Ему вспомнился футбольный матч и пережитое унижение. Если бы судья не закрывал глаза на нарушения, счет вполне мог бы быть ничейным. Перед глазами поплыли толпы орущих голландских болельщиков, слившиеся в оранжевые круги… Мигель резко подал влево, в сторону скалы. И тут от серого морщинистого уступа отделилась высокая худая фигура Эль Греко в плаще и двинулась на него. Узкое лицо приблизилось к нему почти вплотную, и он встретил взгляд, в котором за долю секунды прочел всю тысячелетнюю историю Испании и все ее тайны.

От последовавшего затем удара Мигель потерял сознание. Когда через какое-то время он пришел в себя, то не мог сначала понять, где он и что произошло. С трудом вылез он из машины и, прихрамывая, осмотрел ее – весь бампер смят, стекло разбито. Каким-то чудом он остался жив, не получив даже серьезных увечий. Но что теперь делать? Надо вызывать аварийку, но те непременно осмотрят машину и обнаружат «сигары».

– Черт! – огрызнулся Мигель, ударяя ногой по колесу. Он открыл багажник, вытащил оттуда коробки с сигарами и закинул их вниз, в овраг. После чего обессиленно опустился на корточки рядом с машиной. Провел рукой по щеке – на ладони остались следы крови.

– Черт! Черт! Черт! – проговорил он в отчаянии, пиная разбитую машину. – И всё эти проклятые голландцы!

Примечания