Безмолвие

Валера покраснел, понимая, что зрители, ожидающие начала театрального представления, навострили ушки в их сторону и были не прочь пропустить выступление музыкантов, лишь бы узнать еще какие-нибудь пикантные подробности из жизни спорящих Валеры и Маши.

Они замолчали. Валера увидел приближающегося к ним Жоржа и плюнул в сердцах. Вот нарочно не придумаешь, как в тему разговора он нарисовался.

Мужчина чуть в возрасте, во всяком случае, старше Валеры, коренастее и с пышной, подкрашенной сединами, шевелюрой, что спадала до плеч. Жорж был одним из фотохудожников, пробудивших в свое время в Маше интерес к обнаженному позированию. Валера догадывался, что они с Машей состояли в некоторой интимной близости. Ведь невозможно, чтобы сластена смотрел на сахар и не захотел его облизнуть.

– Привет, ребята! – Жорж протянул руку, которую Валере пришлось через натянутую улыбку пожать. Губы фотографа протянулись к щеке Маши, сымитировали поцелуй без касания.

– Жоржик, ты тут один? – голос Маши заигрывал.

– Нет, моя спутница, – он замялся на мгновение, – ты ее знаешь, кстати, отошла попудриться, – его взгляд скользнул по окружающей толпе. – Сегодня прямо вечер встреч.

– Надеюсь, случайных встреч, – не удержался Валера.

Маша слегка толкнула его локтем под бок.

– Знакомых увидел со старой работы, – пояснил Жорж и в знак подтверждения кому-то помахал рукой.

– Кстати, Жор, всегда хотел спросить, почему ты уволился из администрации? – Валера ликовал, что смог накопать в жизни этого мужчины несколько интересных и щекотливых моментов.

Тот пожал плечами:

– Скучная жизнь будит чертей, что томятся в душе с окончанием детства. Я всегда интересовался фотографией и рад тому, как смог уже в зрелом возрасте перестроить себя и заняться любимым делом.

«Да, да, – подумал Валерий, – за фотографией ты тянулся, старый хрыч. Трахал в своем окружении всё, что движется, вот и выперли».

– Как тебе постановка? – улыбалась Маша.

– Слабовато. Она была актуальна на заре своего создания —злободневная и отражала чаянья масс, – Жорж говорил со знанием, будто сам присутствовал на премьере в начале восьмидесятых. – Люди в восьмидесятых жаждали демократических перемен в своей социалистической стране, рефлексировали о свободном движении капитала. Сейчас это смотрится наивно.

– Вот-вот, и я о том же Маше говорил, – Валера приобнял спутницу покрепче.

– Однако тема любви, особенно такой вечной, как между Николаем и Кончитой, никогда не потеряет своей остроты, – Жорж ловко завершил оборванную Машей мысль.

– Кстати, Николая играет какой-то увалень, – перебил Валера.

Жорж кивнул:

– Пожалуй, соглашусь.

Женщина-бочка всё это время то и дело поглядывала на Машу с недовольным взглядом прыснула губами:

– Как он посмел назвать заслуженного актера увальнем! Хам и хамка.

Неловко попрощавшись с парой, фотограф ушел искать свою пассию.

– Валер, как ты себя ведешь? – кольнула Маша, когда они подходили к своим посадочным местам.

– Мне не стыдно. Он мудак.

Маша скривила гримасу на лице и спародировала недавние слова Валеры:

– Играет какой-то увалень.

Примечания