Собака, пойдем ко мне жить. Девятнадцать историй любви

Редактор Лурье Елена

© Марина Якобсен, 2025

ISBN 978-5-0062-4040-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. АНГЛИЯ

На холме, покрытом вечнозелёной плюшевой травой, в старинном особняке с белыми колоннами, в гостиной, у камина такого размера, что трубочист в него мог бы войти не наклонившись, человек с обветренным лицом читает газету.

На безопасном расстоянии от пламени растянулся датский дог. Еще дюжина собак раскинулись на ковре. Судя по тому, как крепко они спят, собаки набегались до изнеможения.

– Представь? – Мой муж стоит в дверях нашего коттеджа, держась за притолоки и сияя, как рождественская ёлка. – Вот это бизнес! Санаторий для богатых собак, страдающих от ожирения и городской депрессии. Все, что нужно делать, это выводить их на долгие прогулки и почти не кормить. Наперегонки по лесам и полям, вплавь через реку, вверх и вниз по холмам… За неделю проходит депрессия и за месяц – ожирение. О-о-о, я хочу, хочу так жить!

Это видение особняка на холме и множества собак, которым нужна помощь, загипнотизировало нас обоих. Видимо, оно произвело такое мощное впечатление на подсознание, что в конце концов мы и оказались в большом белом доме на зелёном холме в окружении множества собак.

Их двадцать семь, и все они наши.

* * *

Выйдя замуж за датчанина, я как-то неожиданно оказалась в Великобритании, где он решил немного поработать и снял дом.

После вымороженной Москвы, задушенной пробками, древняя, малолюдная, неслыханно чистая страна казалась сказочной. Игрушечная реальность обнимала меня, льнула ко мне, как миниатюрная собачка старинной породы. Ни до, ни после я не видела ничего уютнее.

В первый день я вышла в тапках на улицу, на чистейший асфальт, чтобы посмотреть своими глазами со стороны, не сплю ли я, правда ли мы теперь живём в самом настоящем английском коттедже с чугунным фонариком и бронзовой щелью для почты. Отполированная крышка над ней, лязгнув, разбудила нас утром. Из просвета в двери свисало письмо, написанное на языке, из которого я знаю только алфавит. Письмо держали две чёрные щетки.

Я положила его на полку камина. Настоящего камина. Они тут есть у всех!

За окном – ряд избушек с крышами, одетыми в кружевную проволочную сетку, чтобы не разлеталась солома. Неправдоподобно живописные, они зарегистрированы как национальное достояние. В них живут люди, но, как в музейной экспозиции, менять в домах ничего нельзя.

Извилистые переулки, один уютнее другого, сливаются в тупички, засмотришься, замечтаешься – и не выберешься. Входные двери в домах – стеклянные, заборов нет, вместо них – вечнозелёные изгороди… Пальмы! Цветущие пальмы в начале января! Кактусы в метр высотой… Кусты вьющихся роз со свежими жёлтыми бутонами. Птицы заливаются на все голоса – утром одни, вечером другие, а днём все вместе. И ночью в густой темноте, позолоченной фонарем, в нашем крошечном садике насвистывает какая-то заливистая птаха, такая же счастливая, как я…

Я чувствую себя ребенком в стране чудес. И главное из них – мой иностранный муж.

Всё в нем – другое, неожиданное, чудное и высококачественное.

Он ест пельмени и варёную кукурузу ножом и вилкой. Он пьёт только молоко (зато сколько). Он употребляет удивительные выражения: «Ты права», «Никогда не говори мне сорри», «Что бы ты хотела на завтрак?» и «Я пошел варить воду для яиц».

Он приносит мне в постель чай, который сам не пьёт и не умел «варить», но ради меня научился управляться с пакетиком, и бутерброды из божественного солоноватого хлеба, который собственноручно испёк в хлебопечке, а еще свежий йогурт, который с вечера заквашивает в йогуртнице.

Вечером, приехав с работы и застав меня за компьютером, он радостно спрашивает, поедем ли мы в город или поужинаем дома? А что я желала бы съесть? И когда я планирую закончить, чтобы ему определиться с ужином, который он готовит с микровесами, стальным термометром и секундомером, а подает на разогретых тарелках.

Мне кажется, что я попала на борт космического корабля из фантастического романа.

Командир экипажа в белых джинсах, которые он сам же выстирал с вечера и нагладил с утра, перед уходом на работу появляется, дирижируя первым концертом этого грандиозного русского Тчайкоффского, и следит, нравится ли мне завтрак. Сам-то он встал несколько часов назад, починил газонокосилку и немножко автомобиль. Отремонтировать он смог бы даже космический корабль, хотя учился только на врача.

Я начинаю привыкать к постоянному вопросу: «Что бы ты хотела?», на который никогда не знаю ответа, и к новому имени «Моё Сокровище». Я хотела бы сделать все дела, которых было море в новом доме, заставленном коробками и чемоданами, вот и всё. Но я отныне ничего не должна. Главное, я больше не должна уставать. «Мне не нужна домработница, я всё умею сам, мне нужна счастливая женщина рядом!»

Он не разрешает мне рано вставать. У меня не стало обязанностей, остались только права. Даже готовит муж лучше меня, во всяком случае, его любимое мясо. Но больше всего он любит сэндвичи.

Он хорошо зарабатывает, но ничего не тратит на себя. Одежду и обувь он донашивает дотла. Он всегда знает, где и как купить нужную вещь за четверть цены, но бледнеет при одном виде магазина, ибо ненавидит шоппинг. Он помнит (и хранит!) все книги по истории, биологии, палеонтологии, астрономии, самолето- и танкостроению, физике и химии, которые он прочитал со школьных лет.

Неприхотливый и нетребовательный, весёлый, заботливый, всё умеющий и всё знающий, умный, щедрый, великодушный. С сердцем, как в Англии говорят, на правильном месте и головой, прикрученной хорошо. Он говорит на шести языках, а мой университетский немецкий, когда-то сданный на отлично, оказывается, здорово заржавел. Но впервые в жизни мне кажется, что любимый понимает меня абсолютно.

Мой космический корабль приземлился на седьмое небо.

ГЛАВА 2. КИТТИ

А ещё мой муж любит животных. И это мягко сказано. Он помешан на них. На собаках и кошках, медведях, слонах, китах, обезьянах, бобрах, волках и тиграх. При встрече с кошкой или собакой на улице Бьярни опускается на колени, а то и на четвереньки, и заводит долгий упоительный разговор. Ошеломленные животные, вслушавшись, внюхавшись, в ответ начинают извиваться всем телом, пыхтеть и совать ему лапу.

Своим собственным четвероногим Бьярни по вечерам с выражением читал вслух. «И как же они слушали! Собаки предпочитали кулинарные книги, потому что там встречаются знакомые слова, а кошки больше любят газеты.»

Узнав, что по китайскому гороскопу я – тигр, он присвоил мне почетное звание Тигер. А про себя иначе, как «мы, медведи» не говорит, потому что его имя на датском означает «медведь».

Мы уже засыпали, когда раздался звонок. Бьярни вскочил и долго расхаживал, воркуя в трубку, потом лёжа долго говорил по-датски и хохотал. Наконец, угомонился.

– Знаешь, что?

– М-м-м?

– У нас будет собака! – Выдохнул тем грудным голосом, каким женщины говорят мужу: «У нас будет ребёнок!».

– М-м-м?

– Blindenhund!

Ночью сквозь сон без словаря трудно переводятся неизвестные слова.

– Какая-какая? Ты же хотел пастушью? Овчарку?

– Конечно, это Schiefferhund, но она воспитана как Blindenhund, а это очень дорого стоит. Там в Германии живет один старый blienden-человек, у него две собаки, обе Blindenhunde, и одна очень старая и blinden, а молодая её гоняет, причем старая не видит, с какой стороны выскакивает молодая, и не может подготовиться для защиты. И чтобы обеспечить слепой бедной собаке спокойную старость, молодую придется усыпить… Я сказал, если моя жена согласится, я забираю её немедленно! Бедняге надо спасти жизнь!

– Кошмар какой. Я не хочу чужую собаку с садистским

характером. Я мечтала о щенке с толстыми лапами!

– У неё не садистский характер, просто она безработная и страдает. Такой собаке с университетским интеллектом нужна пища для ума и работа для общества!

– Подожди ты говоришь, старик blinden, старая собака blinden, и наша тоже – blinden? Они все слепые?

– Да нет! У него две собаки-поводыря, и обе очень ценные, потому что получили дорогое образование. Она многое умеет, знает и понимает. Это почти доктор наук!

– О, Господи, передай мне, пожалуйста, словарь… Как же слепой старик останется с одной слепой собакой? И что мы будем делать со слепым высокообразованным псом? Как мы дадим ему пищу для ума? Купим компьютер по Брайлю?

– Наша собака не слепая! Не blinden Hund, а Blindenhund – поводырь для слепых! Это, наоборот, старая дама, у которой она живет – слепая!

– Ах, это дама? Так что слепая дама будет делать с единственной слепой собакой, если зрячую мы у неё заберем?

– И старая собака тоже не слепая! Просто она плохо видит от старости, она очень-очень старая. Им нужен покой. И для Китти мы – последний шанс!

– Хорошо, если так, я согласна, конечно… Но какую мы найдем работу этому доктору наук? Будем выезжать в город, искать слепых старушек и насильно переводить их через дорогу? И гонять их, выскакивая с разных сторон, если они будут сопротивляться? А если мы эту работу ей не найдем, она будет нас гонять с разных сторон?

– Придумаем что-нибудь… Я, например, могу купить зелёные очки, и Китти будет водить меня на работу. Я буду первым и единственным слепым дантистом!

– Последним тоже. От хирургического стола к пациенту в рот тебя тоже будет водить Китти? Зубы пациентов показывать наощупь и называть по номерам?

– Превосходная идея! Собаке не будет скучно! Так я звоню, пусть она делает прививки, паспорт, визу и выезжает?

* * *

Система медицинского страхования Германии покупает таких собак и вручает слепым бесплатно, как в других странах костыли калекам или глюкометры диабетикам.

– Как странно, что такую дорогую собаку эта женщина не вернула государству, что её не передали другому слепому…

– Нет, это невозможно. И, похоже, Китти слепым людям не подходит. Друзья говорят, что Китти немножко слишком нервная и доминантная для поводыря. Она ощущает, что хозяйка слишком слаба, значит, ей нужно брать власть в собственные лапы.

– Значит, Китти ещё и сирота.

– Почему?

– Выросла в питомнике, без любимого хозяина или собственной семьи. В вольере, как песец или курица!

– Нет, вполне возможно, у нее был хозяин. В Германии некоторые люди разводят собак для того, чтобы в возрасте двух лет продать их государству. Они покупают трех-четырех щенков и водят их на курсы…

– Ох, ещё хуже! Растить собаку на продажу! Как цыплят! А бедная девочка небось его любила!

Бьярни вздыхает. Это не приходило ему в голову.

* * *

К сожалению, полетит наша доктор наук в клетке, в багажном отсеке. Странные люди. Китти могла бы одна лететь в салоне и читать немецкие газеты. Время от времени провожая незрячих старушек туда-сюда.

Ждём. От нетерпения по вечерам выходим гулять – без собаки… Нонсенс! Абсурд. А что делать?

На безлюдных улицах среди коттеджей довольно темно и, если не шевелиться, хорошо видны звезды. Но как только ступишь на тротуар перед чужим домом, включатся его собственные фонари. Экономно, безопасно и торжественно одновременно. Мы идем по ночной улице, и наша траектория отмечается пунктиром вспышек. Оттуда, сверху, хорошо отслеживать наш маршрут. Бьярни говорит, что у нас есть такой же сенсор, просто руки не дошли его включить. Я перевожу дух от сознания собственной значимости в этом мире.

Замираю около очередного коттеджа. По его стене, по деревянным ажурным решёткам ползет куст плетущихся роз. Под плакучей ивой художественно разбитый кувшин на боку. Из его горлышка растут анютины глазки… И уже цветут – в январе! Нижний этаж стеклянный и весь освещён, и не занавешен будто специально: смотрите, как у нас уютно… Это кресло с пледом, это подушки с кистями на диване. Это блеск каминной решётки и язычки огня. Электрического, ну и ладно. Это фаянсовые скульптуры – леди и джентльмен под часами – на каминной доске, и розовый кружок света над толстой свечой, скорее всего, тоже электрической.

У двери на овальной фарфоровой табличке, там, где должен быть номер дома – эмалевый портрет рыжей собаки. Номера нет, вместо него название. Перевести его я пока не могу.

– Марина! – зовёт Бьярни. – Я нашел новую звезду! Во всяком случае, я её не знаю. Она светит точно над нашим домом!

– Неужели… А название ты придумал? – вежливо интересуюсь я. Мужчины всегда отвлекают нас от самого главного Бог знает чем. Но нужно быть терпеливыми: не всем же дано. У них очень несфокусированное внимание, они не способны найти свои носки под стулом и полотенце в шкафу. Зато они помнят названия множества звёзд.

– Её можно назвать… например… «Собачка»! – размышляет Бьярни. Это было одно из первых русских слов, которое он запомнил. Оно ему очень нравится, особенно уменьшительный суффикс -чка.

– Нет, – сам себе с сожалением отвечает муж. – Такая звезда уже есть.

На его портативной карте звёздного неба (такие вещи всегда нужно иметь с собой) два круга – маленький перемещается по большому. В их пересечении получаются имена звёзд.

– Смотри! Звезда, которую я нашёл! Она и есть – Kleine Hund! Это – Собачка!!! Невероятное совпадение!

И правда…

Собаки в нашей жизни – это судьба. Собаки познакомили и подружили нас. Подруга говорит, что мы ненормальные и очень хорошо, что мы замкнули своё сумасшествие друг на друге. А то другие могли бы и пострадать.

Мы гуляем, радуясь встречам с каждой псиной. Приходим домой, обласкав по дороге всех четвероногих. Они здесь чрезвычайно дружелюбны и доверчивы. Бьярни говорит, что любовь к человечеству – это первое условие собачьего воспитания в Европе. «Собак нельзя воспитывать как собак. Собаки – тоже люди».

* * *

Оформление документов затянулось на целый месяц. Мы извелись. Владелица непослушной овчарки так устала от неё, что друзья Бьярни на время забрали собаку к себе.

«Китти такая милая, что если бы не вы, мы бы оставили её у себя, – писали они нам. – Она, например, очень совестлива: если что сделает не так, сразу идет прощения просить, не ждёт, когда преступление раскроется. Даже не верится, что она вела себя так плохо. Её бывшая хозяйка говорит, что среди грехов Китти есть воровство мяса со стола».

Среди грехов хозяйки, подумалось мне, есть один смертный: не кормить животное как следует. Вот сроду у меня собаки еду не воровали.

Наконец мы дождались документов. Всё готово, но каждый день приезд откладывается. То клетку прислали бракованную, то в прививках ошибка, то самолеты не летают, то у друзей ребенок разбил голову, и им не до отправки собаки.

Бьярни уже и есть, и спать перестал, и только вздрагивает крупной дрожью. Думала я, что видала сумасшедших собачников, сама такая, но оказывается, нет: наблюдаю впервые. Как мне всё-таки повезло!

* * *

Час мы ехали, в задумчивости глядя на закат, силуэты платанов и саженцы деревьев вдоль трассы, заботливо обёрнутые пленкой от кроликов, которых в Англии не меньше, чем мышей. Тысячи прутиков – и каждый в рулоне, как в вазе стоит. Кролики выходят к ним в сумерки. Обескураженные, сидят на обочинах дорог и чешут задней лапой за ухом по-собачьи.

Когда едешь по главным трассам, обходя шумные города, кажется, Англия вся состоит из разноцветных полей, живых изгородей, каменных оград, замшелых церквей, старинных замков и крошечных деревень в пене мелких цветов. И трава, трава, трава – вечнозелёная трава на каждом клочке земли. Поэтому здесь необыкновенно чисто.

Тут говорят, траву нельзя убить. В засуху она может выгореть дотла, но всегда возродится с дождями.

А ещё говорят, трава – это душа Англии.

Стемнело. Наша овчарка уже приземлилась, а мы опоздали. Едем и физически ощущаем, как где-то в амбаре среди коробок и тюков в клетке мечется перепуганное животное, потерявшее всё.

Нервным собакам для перелета дают снотворное, но у них совсем другая психика, трудно рассчитать дозу, и бывает, они умирают от передозировки. Без лекарств умирают тоже – от инфаркта, инсульта, от аварийного отключения обогрева, что редко, но случается. Эта система перевозки в багажном отсеке – пыточная жестокость и для животных, и для людей. Неужели нельзя сделать пару купе в салоне, где собака летела бы с хозяином, не причиняя проблем другим пассажирам? Или отдельные рейсы, где в салоне летело бы много людей с собаками по дорогим билетам, а остальные места продавались бы дешевле для тех, кто любит животных и согласен?

Собачники отдали бы последние деньги за такой билет.

А мы всё едем! Мимо бесшумно и без выхлопов мчатся дорогие автомобили, встречные водители поднимают брови, глядя на меня: я сижу, откинувшись, безучастно смотрю в окно – на месте водителя! Машина-то у нас из Дании, руль континентальный, слева.

– Хорошо было бы также изредка сажать на твоё место Китти, – острит Бьярни. – В конце концов, её работа – указывать путь. Пусть встречные водители полюбуются. А что? Что же ещё должен делать слепой водитель? Конечно, ездить с собакой-поводырем.

Вот так с серьёзным видом он постоянно морочит мне голову. По своей рассеянности и доверчивости я даже приняла как должное, что мы не паркуемся на первом этаже гаража при супермаркете только потому, что это, как отдельный туалет для инвалидов – этаж для слепых водителей. Только через месяц до меня дошло.

На подъезде к Лондону из машины повалил дым. В оранжевом свете фонарей и красных фар впереди он приобрел цвет огня, застил окно, и мы решили, что горим. В шоке съехали на боковую дорожку. Так всегда происходит, когда нельзя опоздать! Неужели вызывать аварийку, сдавать машину в ремонт?

А дальше что? На такси? А с собакой возьмут?

К счастью, Бьярни справился сам. Дёргая веком и закусив губу, помчались дальше. И тут началась пробка…

– Боже, сколько их, – застонал Бьярни. – Нам-то надо, а они-то зачем?

Стоим. Видение воющей в огромном авиа-амбаре голодной сироты с высшим, почти человеческим образованием, которую никто не встретил, не проходит. Почему мы не выехали раньше, мы, которые благодаря мужу всегда и всюду являемся слишком рано!

– Потому что так нам назначили… Пока самолет опустеет, пока закончится разгрузка и оформление багажа… Это же всё – таки не человек и не чемодан, она не может выйти по трапу, и её нельзя выбросить на транспортёр вместе с сумками.

Полчаса мы в темноте плутали между складами. «Аэрофлот», «Японские авиалинии», «Эфиопский багаж», «Намибия-груз», «Индия Карго» … Бесконечные рефрижераторы чудовищной величины приехали получать явно не собак-поводырей… Из-за поворота выруливает самолет и взлетает рядом с нами, в иллюминаторах видны точки человеческих лиц, сам самолет глубокого тёмно-синего цвета… Сплю я, что ли…

Полчаса мы провели у стойки, за которой чрезвычайно вежливый седой индус в белоснежной чалме, джинсах и кроссовках заводил в компьютер паспорт мистера Якобсена, его водительское удостоверение, его договор о найме дома, факс из Германии о том, что собака вылетает именно к нам, и чуть ли не снимал отпечатки пальцев… А собака всё ждёт!

Наконец нам выдали кучу бумаг и карту, как отыскать Китти на складе, и мы помчались, срезая в темноте повороты и едва не подрезая рефрижераторы. Подъехали к воротам, Бьярни прыгнул вперёд, а меня отвлекло любопытство: такая куриная ругань, такие птичьи проклятия понеслись из окна, что я подошла к приоткрытой фрамуге и – обомлела: за окном на перекладинах сидели, бранясь, штук десять огромных, как бройлеры, зелено-лимонно-чёрно-белых попугаищ.

«Крра-а!!!» – с сильным вороньим акцентом сказали они и вперевалку, быстро перебирая когтями по жёрдочке, убрались подальше. Ящик на ящике: белые с серебристым переливом голуби битком, как пассажиры в метро. Морские свинки. Черепахи. Кролики! Господи, в ящиках, бедные… Обезьянки? Но эти хоть в клетках…

А Бьярни уже оказался внутри! И стеклянная панель отрезала мне вход. Напрасно я показывала ему кулак, умоляя открыть: служащая вывезла на тележке пластиковую клетку, ещё раз проверила документы и оставила их наедине.

Бьярни открыл решётку и присел на корточки, рассказывая, как долго мы ждали Китти, как торопились и нервничали. Но из темноты клетки только на секунду высунулся чёрный принюхивающийся нос.

Долго пришлось ему убеждать собаку, что есть смысл довериться и выйти. Но вот наконец, пошатываясь, на тонких прямых, как палки, ногах, прижав уши и натянув поводок, вышло к нам маленькое худое существо с хвостом, спрятанным под живот, и пьяно пошло куда-то вбок. О, бедняга! Это же половина овчарки… Её вообще не кормили?

Бьярни, как личный церемониймейстер, на цыпочках выступает на другом конце поводка:

– Осторожно, Марина! Лучше не подходи! Она очень напугана!

За кого держит меня этот человек? Куски мяса и пахучей колбасы взяты с собой первым делом, вот они, в правом кармане. Должна же я как-то представиться. Я присела – и от прыжка с поцелуем в губы едва не оказалась на земле. Сногсшибательная получилась встреча. Вот это характер. С такой собакой да не поладить – это надо суметь.

За спиной у нас кто-то подъехал и вышел из машины, хлопнув дверцей. Китти встрепенулась, как раненая птица: кто там? Кто это? Кто приехал? Завиляла в надежде хвостом… И тут же угасла.

Кого надеялась встретить бедняга в чужой стране? Уборщицу из питомника? Первого хозяина, вырастившего её на продажу? Слепую хозяйку, хотевшую её усыпить? Наших друзей, забиравших её на время? У них она, кстати, вела себя идеально и никогда ничего не брала со стола – только утащила у ребёнка игрушечного кролика. Его ей и подарили на память, положили с собой в клетку.

Увидев открытую дверцу нашего автомобиля, Китти влетела внутрь, как в убежище, и замерла. Пока Бьярни разбирал и укладывал клетку, я предложила ей попить, что она сделала с жадностью, и пройтись, размять лапы. Мы вдвоем посетили газон, Китти проверила новости под двумя фонарями и оставила свой комментарий.

С великим облегчением загрузились мы в машину и помчались домой, и все два часа она спала, раскинувшись рядом, пристроив мне голову на бедро, как на подушку. Положив руку на её тёплый бок, я скособочилась, чтобы ей было посвободнее, и так мне было хорошо, так гордо: собака доверилась мне с первого взгляда!

Обратно доехали быстро и без проблем, по пустым, ярко освещённым трассам.

Выйдя из машины, Китти сразу побежала к дому, хотя увидела его впервые. Зашла осторожно и встала на пороге.

Я показала ей подстилку и принесла миску с мясными консервами. Неуверенно она подошла, осмотрелась и стала жадно есть, а мы стояли вокруг, как почётный караул, и переводили дыхание, чувствуя себя внезапно разбогатевшими. Не на миллион – на члена семьи!

Вылизав миску, Китти вышла в сад. Обнюхала его по периметру. Присела. Вернулась в коридор, и, покружившись на своем одеяле, опустилась с глубоким вздохом.

Я оставила ей открытую дверь в сад.

Но только мы выключили свет и закрыли глаза, начался собачий плач. Мы и гладили, и уговаривали, и еще раз покормили, и дали попить, и снова сходили с ней в сад. Но стоило закрыть глаза, собака начинала тяжело дышать и плакать, и скрести входную дверь. Бьярни сморился и уснул, а я до рассвета так и ходила с ней из сада во двор, со двора на кухню, на второй этаж и обратно. Собака делала несколько кругов трусцой, тревожно нюхала воздух, возвращалась на место, ложилась. Но стоило оставить её одну, как она с громким плачем кидалась на забор и скребла калитку. Стояла глухая ночь, и мне было страшно – я ничем не могла помочь незнакомой, почти невменяемой собаке, не понимающей по-русски. Тяжело ей дался перелёт. Чтобы снять такой стресс, ей нужно было набегаться до изнеможения, но было страшно выходить с ней ночью. Вдруг она вырвется и побежит в Германию? Я сама тут три улицы знаю…

На рассвете она всё-таки заснула. Не успела я накрыться подушкой и отключиться, как Бьярни уже тормошил меня за плечо.

– Я надел чёрные очки, и мы погуляли в упряжке для слепых. Это очень умная собака! И очень прилежная! Она ведет человека ровно-ровно, а перед каждым изменением, например, порогом или поворотом, останавливается. Особенно перед лестницей! И она знает про телефоны! Если тебе нужно позвонить, она может подвести к телефонной будке!

– М-мм-м… супер… Но я с ней всю ночь не спала, пока ты храпел…

– Я храпел?! Я никогда не храплю! В жизни не слышал, чтобы я храпел!

– А как выла Китти, ты слышал?

– А она выла?

Он умчался на работу, а мы проспали до десяти. Собака была внизу и будто не дышала – так тихо было в доме, когда я спустилась вниз. Я даже подумала, что он увёз её с собой на работу, с него станется.