Дофамин

Глава 5

Я развернулся на стуле и уставился в окно. Руки дрожали, голова кружилась, а внутри всё рассыпалось на мелкие осколки. Пытался удержаться на плаву в этом мире, который за последние недели окончательно стал чужим и холодным.

Помню, как пару лет назад, получив этот кабинет, не мог нарадоваться: какое счастье было смотреть на город с высоты, ощущать свою значимость, важность, быть частью чего-то большого. Тогда этот вид казался мне символом победы и новых возможностей. Я смотрел на мир и думал, что впереди – только движение вверх.

А теперь, глядя в то же самое окно, вижу пустоту и бессмысленность. Радость сменилась тревогой, а ощущение собственной значимости – тяжёлым грузом одиночества. Окно стало не дверью в будущее, а дорогой в неизвестность.

В жизни каждый из нас сначала мечтает взлететь, а потом учится не разбиваться о землю.

Я долго изучал город, который продолжал жить своей жизнью, не замечая ни моих побед, ни поражений. Всё вокруг казалось далеким, словно наблюдаю за этим миром через толстое стекло аквариума.

Телефон оказался в руках почти автоматически. Открыл переписку с Алёной – её сообщение, полное тепла и заботы, всё ещё оставалось непрочитанным. В этот момент дошло: снова совершена ошибка. Даже не нашёл в себе сил ответить ей ни словом, просто проигнорировал, растворившись в собственных страхах, обидах и рабочих заботах.

Тяжело откинул голову на спинку кресла, чувствуя, как накатывает отчаяние. Хотелось закричать, но не осталось ни сил, ни слов. Казалось, даже слёзы застряли где-то глубоко внутри, не находя выхода наружу.

Всё, что осталось – это бесконечная усталость и ощущение, что я теряю самое важное, даже не пытаясь удержать.

Долго сидел, уставившись в потолок, пытаясь собрать себя по кусочкам. Сколько раз уже давал себе обещания всё изменить, начать с чистого листа, но каждый раз уходил в себя всё глубже – и становилось только хуже. Сейчас не осталось сил даже на это. Но именно в тот момент, когда внутри всё окончательно рухнуло, пришло осознание: если не сделать хоть что-то сейчас, можно потерять всё безвозвратно.

Телефон снова оказался в руках. Пальцы дрожали, экран расплывался перед глазами, но, сжав зубы, заставил себя открыть переписку с Алёной. В этот миг белое поле для текста стало самым важным пространством в жизни.

Слова не приходили – всё казалось неуместным, глупым, слишком слабым по сравнению с той болью, которую причинил. Но начал писать – честно, как есть, без красивых оборотов и привычных масок:

«Алёна, прости меня, пожалуйста. Я не знаю, почему стал таким. Я сам себя не узнаю. Прости за утро, за все слова и за молчание, за то, что не отвечал тебе, что снова был холоден. Я очень тебя люблю. Не хочу терять тебя и девочек. Я не знаю, как всё исправить, но хочу попробовать. Я приеду на дачу сегодня. Ты – самое важное, что у меня есть. Прости.»

В тот же момент на экране телефона вспыхнуло новое сообщение от Алёны. Она отвечала почти сразу, словно ждала моего шага:

«Всё хорошо, Саша. Я тебя тоже очень люблю. Прости за утро – не хотела тебя обидеть. Мы с девочками уже собираемся на дачу и скоро поедем. Ждём тебя!»

Улыбка невольно появилась на моем лице, пока читал эти строки. Несмотря на слабость и все допущенные ошибки, было ясно: жена не отворачивается, не уходит, а остаётся рядом, даже когда кажется, что не заслуживаю этого. Накатила невероятная благодарность за то, что в жизни есть такой человек.

Я вновь взглянул в окно. Прозрачные стёкла, ещё недавно казавшиеся холодными и равнодушными, резко изменились – мир за ними стал немного светлее, а воздух мягче. В этот момент взгляд зацепился за нечто странное в небе. Сначала решил, что это просто оптический обман или усталость даёт о себе знать, но оторваться было невозможно: среди облаков вырисовывалось слово, едва заметное, но удивительно чёткое – «судьба».

Я даже встал со своего места, чтобы рассмотреть лучше, прищурился от яркого солнца, режущего глаза, но буквы не исчезали. Мне стало не по себе – вдруг это галлюцинация или накопившаяся усталость? Но тут усмехнулся: мало ли что можно увидеть в небе, если смотреть внимательно, кто знает, сколько всего необычного прячется там, наверху.

И мне стало легко. Может быть, судьба и правда готовит для меня что-то лучшее. Не может же черная полоса быть вечной. Может быть, впереди ещё будет свет – если не бояться идти вперёд, даже когда страшно.

Улыбнулся самому себе, впервые за долгое время почувствовав желание жить и ждать завтрашнего дня.

Глава 6

Я наконец-то заставил себя взяться за работу. Поборов рассеянность, начал разбирать завалы из писем, документов и напоминаний, которые накопились за последние недели. Чем дальше углублялся в дела, тем яснее становилось: за это время я упустил немало важного. Некоторые сделки по моей вине зависли в воздухе, и теперь приходилось балансировать между отчаянием и самовнушением, что не всё ещё потеряно.

Час за часом пытался втянуться в привычный ритм: подписывал бумаги, отвечал на звонки, договаривался о встречах. Но за фасадом деловой активности скрывалась усталость, которая не отпускала ни на минуту. В какой-то момент поймал себя на том, что уже не помню, когда последний раз работал с настоящим интересом, а не из чувства долга и страха всё окончательно провалить.

После обеда пришло сообщение от Алёны: они с девочками уже выехали на дачу. Я ответил сразу – «Хорошо, скоро дорабатываю и тоже выезжаю», – и впервые за день почувствовал облегчение. Пусть не всё ладится, но хотя бы дома меня ждут.

За всё это время Кира так и не появилась в моём кабинете. Я понимал: это была моя ошибка, и теперь мне предстояло придумать, как перед ней извиниться. Она была не просто хорошим сотрудником, но и настоящим другом: не каждый способен заботиться так, как она заботилась обо мне. И чем дольше думал об этом, тем сильнее становилось чувство вины.

Но этот день решил не отпускать меня просто так. Когда я наконец набрал номер чешских партнёров, чтобы попробовать договориться и спасти сделку, меня, мягко говоря, отшили. Вежливо, но холодно сообщили, что представители компании свяжутся со мной позже. Сразу стало ясно, что это означает: нас попросту вычеркивают, подыскивают других контрагентов. Скорее всего, переговоры с конкурентами уже идут полным ходом.

Тяжело вздохнул, ощущая, как очередная волна разочарования накрывает с головой. Но тут же заставил себя притормозить. «Хватит на сегодня», – мелькнула мысль. Не всё возможно исправить мгновенно. Лучше попробовать разобраться с этим после выходных, когда удастся хоть немного отдохнуть и взглянуть на всё свежим взглядом. Сейчас важнее перевести дух и вернуться к тем, кто действительно ждёт и нуждается во мне.

Уже хотел было нажать на селектор и попросить Киру принести кофе, как делал обычно, но в последний момент отдёрнул руку. В голове пронеслась мысль: «А может, стоит попробовать изменить ситуацию? Вместо того чтобы ждать заботы, проявить её самому?» Решил – впервые за всё это время – угостить Киру кофе, заказать ей что-нибудь вкусное, хотя даже не знал, что ей по вкусу. Чувствовал себя неловко, но это казалось правильным шагом, попыткой как-то загладить свою вину.

Уже собирался встать со стула и отправиться на кухню, как внезапно дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Аркадий Павлович. По выражению его лица сразу стало ясно – он недоволен. Внутри всё сжалось.

Он прошёл в кабинет, аккуратно закрыл за собой дверь и, не повышая голоса, спокойно произнёс:

– Присаживайтесь, Александр Владимирович.

Без лишних слов подчинился, сел обратно, поджал губы, стараясь выровнять дыхание и подготовиться к разговору, который, судя по всему, обещал быть непростым. Аркадий Павлович изучал пристально, с той суровой справедливостью, которую я знал с первого дня работы здесь. В его взгляде не было злости, но явное разочарование ощущалось куда сильнее любого крика.

Он скрестил руки за спиной и начал медленно расхаживать по кабинету, внимательно разглядывая полки с папками, сувенирами, книгами – словно пытался найти что-то между строк моей жизни. С каждым его шагом воздух в комнате становился гуще, и дышать становилось всё труднее.

Наконец, он остановился у окна, не оборачиваясь ко мне, и заговорил ровным голосом:

– Александр Владимирович, знаете, мне сегодня позвонили наши чешские партнёры. Очень вежливые люди, но, как оказалось, весьма пунктуальные. Они сообщили, что встречи неоднократно переносились, но не вами, а вашей помощницей. Более того, никаких новых договорённостей о встречах на следующей неделе не было озвучено. А последнюю встречу, как мне сказали, вы просто пропустили. Без объяснений, без предупреждения.

Он сделал паузу, давая мне возможность осознать услышанное. Я почувствовал, как волна стыда накрывает меня с головой. Кира, несмотря ни на что, снова прикрыла меня, а я только что сорвался на неё, даже не дав возможности оправдаться.

Аркадий Павлович продолжил:

– Я не буду сейчас устраивать сцену, Александр. Я не тот руководитель, который кричит ради эффекта. Я предпочитаю разбираться по существу. Ты всегда был надёжным человеком, на которого я мог положиться, но в последнее время… – он обернулся и посмотрел мне прямо в глаза, – ты словно сам себя не узнаёшь. Всё ускользает, всё валится из рук. И если бы не твоя помощница, которая, как я понял, действительно старается держать всё в порядке, ситуация могла бы быть куда хуже.

Он снова повернулся к окну, на секунду замолчал, а затем добавил:

– Ты можешь сказать мне честно: что с тобой происходит? Ты нужен компании, нужен людям, которые на тебя надеются.

Аркадий Павлович вновь притих, на секунду задумался, затем медленно подошёл к креслу, сел напротив меня, сложив руки на коленях. Его голос стал доверительным:

– Знаешь, Александр, я ведь тоже когда-то был в твоём положении. Я вырос в бедной семье, где каждый рубль приходилось зарабатывать потом и нервами. Я рано понял, что ничего просто так не даётся, и всю жизнь гнался за успехом и признанием. Когда впервые чего-то добился, то почувствовал себя важным, мне казалось, что я могу всё. Что я – хозяин своей судьбы, могу вершить жизни людей, принимать решения, от которых всё зависит. Но это чувство – оно обманчиво. Оно быстро уносит тебя вверх, а потом, если не держать себя в руках, может очень больно сбросить вниз. В какой-то момент я потерял вкус жизни. Всё стало серым, безрадостным. Я помню, мне тогда было примерно столько же лет, сколько тебе сейчас.

Он посмотрел на меня с мудрой, едва заметной грустью:

– Я понимаю, что у каждого бывают сложные периоды. Понимаю, что можно выгореть, устать, потерять себя, даже если кажется, что всё под контролем. Но знаешь, что я понял тогда? В такие моменты есть два пути: либо человек ломается, сдаётся, уходит в тень и перестаёт быть собой… Либо он находит в себе силы пересилить этот мрак, встать, собрать себя по кусочкам и идти дальше – уже другим, но всё ещё живым.

Аркадий Павлович улыбнулся чуть шире, с какой-то доброй иронией:

– Хотя, если по-честному, есть и третий вариант, – отличный начальник, который может отпустить тебя в отпуск на несколько дней. Просто чтобы ты смог разобраться со своими мыслями, привести себя в порядок, вспомнить, ради чего вообще всё это начиналось. Иногда нужно позволить себе остановиться. Не ради компании, не ради отчётов, а ради себя самого.

Аркадий Павлович вновь замолчал, в его взгляде не было ни злости, ни раздражения – только тяжесть, которой не хотелось бы видеть ни в одном человеке.

– Скажи мне честно, Александр, – повторил он тихо, – что с тобой происходит? И, главное… зачем ты меня обманул?

Ком в горле не давал выговориться – слова путались, выходили неубедительно, превращаясь в нелепые оправдания. Хотелось объяснить усталость, растерянность, отсутствие злого умысла, но всё это звучало слабо и жалко, не вызывая даже собственного доверия.

Он не перебивал, просто внимательно слушал, а потом сказал:

– Я очень ценю твою работу, Александр. Ты сделал для компании многое – для меня лично, людей, которые тебе доверяют и за тобой идут. Я не раз помогал тебе – и советом, и связями, и своим именем, когда нужно было что-то уладить. Всегда думал, что ты не только профессионал, но и человек, которому можно доверять.

Аркадий Павлович вздохнул и, чуть наклонившись вперёд, посмотрел прямо мне в глаза:

– Но когда ты соврал мне в лицо, да ещё при всех… Ты поставил меня в очень непростое положение. Если это всплывёт, кто-то узнает, что я прикрываю твой промах – как я буду выглядеть в глазах остальных? Как потом требовать честности от других? Зачем ты это сделал? Почему поставил меня в ситуацию, от которой мне самому становится дурно? Я ведь всегда относился к тебе по-человечески, а ты…

Попытки оправдаться тонули в собственных словах, которые звучали неубедительно и путанно. В душе накатывала волна стыда – не только за то, что поставлен под удар сам, но и за то, что подведён человек, не раз приходивший на помощь. Несмотря на строгость, Аркадий Павлович отличался справедливостью – именно это вызывало уважение. Впервые по-настоящему ощущалась тяжесть преданного доверия.

Взгляд опустился, не находя решения. Возможно, впервые за долгие годы появилось искреннее желание быть честным. Руки казались чужими, отстранёнными, будто не имели никакого отношения. Виски сжимало так сильно, что боль отдавалась в затылке, а перед глазами всё плыло, как по волнам.

Аркадий Павлович ждал ответа, но слова не находились. В итоге удалось выдавить только:

– Простите меня…

Это прозвучало пусто, бессильно, и я сам понимал, насколько эти слова незначительны по сравнению с тем, что сделал. Было бы глупо говорить, что я не хотел этого – ведь всё сделал умышленно. Сознательно соврал, пытаясь спасти собственную шкуру, и мне в тот момент было всё равно, как будет выглядеть Аркадий Павлович, если всплывёт моя ложь. Мне было всё равно, виновата Кира или нет – я был готов свалить на неё свои проблемы, лишь бы самому не оказаться виноватым.

Мне было всё равно, когда Алёна пыталась достучаться до меня, помочь, подбодрить, когда девочки ждали меня вечерами, когда Кира заботилась, вытаскивала меня из завалов дел. Эта пустота затянула меня настолько глубоко, что я перестал думать о чувствах других людей, о том, в какое положение ставлю всех, кто меня окружал и кто по-настоящему пытался помочь.

Я впервые так остро ощутил, как далеко зашёл в этом равнодушии, как много разрушил своим безразличием и страхом. Всё, что осталось – это стыд, разочарование в себе и тяжёлое, удушающее молчание, в котором не было даже надежды на прощение.

Аркадий Павлович долго молчал, давая мне время осознать сказанное. Его взгляд стал ещё жёстче, но в нём по-прежнему не было злости – только разочарование и какая-то усталая, взрослая забота.

– Извинения – это хорошо, Александр, – наконец заговорил он, – но за поступки всегда приходится отвечать. Ты взрослый человек, и твои решения влияют не только на тебя, но и на людей вокруг. Я не могу закрыть глаза на то, что произошло. С этого момента ты отстранён от сделки с чешскими партнёрами. Встреча состоится во вторник, я уже всё уладил. Вместо тебя на встречу пойдёт Орлов, я думаю, ты знаешь, что он давно претендует на твою должность. Не удивляйся, если после этой сделки ему предложат больше полномочий.

Внутри всё похолодело, грудная клетка сжалась, дыхание стало тяжёлым и прерывистым. Произошедшее – не просто рабочий промах, а настоящий удар по профессиональной репутации.

Аркадий Павлович поднялся, выпрямился, взглянул на меня сверху вниз – не с превосходством, а скорее с горечью:

– Я всегда считал, что настоящий человек проявляется не в момент успеха, а в момент слабости. Сильный не тот, кто никогда не падает, а тот, кто находит в себе мужество подняться и не предать себя, даже если все вокруг уже разочаровались. Ты сам решаешь, каким человеком хочешь быть, Александр. Даю тебе время подумать.

Он уже был у двери, когда обернулся:

– На твой день рождения я не приду. Подарок передаст мой помощник. Мне кажется, сейчас тебе важнее разобраться с собой, чем устраивать праздники.

Он вышел, оставив за собой тишину, которая казалась оглушающей. Я остался сидеть, чувствуя, что вокруг – только пустота и холод.

Если бы он накричал, наругал, унизил – было бы легче. Но он поступил как человек, как сильный и мудрый руководитель.

А я… я поступил как слабак.

Глава 7

Вновь наступила тишина – густая, без людей и, кажется, даже без былого внутреннего огня. Кабинет наполнился тишиной, привычные звуки офиса стали отдалёнными, словно всё происходящее осталось где-то наверху, а сам оказался на дне бездонного колодца. За панорамным окном город жил своей жизнью: машины спешили по делам, люди куда-то шли. Оставалось только наблюдать за этим движением, не понимая, почему с каждым днём жизнь становится всё тяжелее, а изменить что-либо не получается.

В голове крутились одни и те же мысли: ведь предпринимались попытки всё наладить, настроиться, поверить, что не всё так плохо. Самоубеждение, что изменения возможны, что стоит только собраться – и всё наладится, не приносило облегчения. Почему же тогда каждый день приносил кому-то боль, предательство или обман, а собственные переживания и неудачи только накапливались, превращаясь во всё более вязкую пустоту, проникающую повсюду?

Я пытался вспомнить – когда последний раз чувствовал радость, уверенность, когда был кому-то нужен без оговорок и условий? Всё казалось таким далеким, почти чужим. За окном мир был ярким, живым, а внутри меня – только серость, бессилие и страх. Каждая ошибка, каждое резкое слово, каждый неотправленный ответ – всё складывалось в тяжелый багаж, который я уже не мог нести.

Иногда кажется, что ты идёшь по жизни, а на самом деле просто тонешь в ней – и никто этого не замечает, даже ты сам.

Я не знал, с чего начать. Не знал, как выбраться из этой тьмы, и был уверен только в одном: если не сделать хоть что-то, если не перестать обманывать себя, то однажды я останусь не только без работы, но и без тех, кто когда-то был мне самым близким.

В таком состоянии провёл ещё несколько часов – без сил и желания что-либо менять, застряв в мутной воде собственных мыслей. Когда пришло сообщение от Алёны о том, что они с девочками уже едут на дачу, я даже не ответил. Просто устало наблюдал в окно, потому что не мог заставить себя повернуться к столу, где лежали неразобранные бумаги. Они были немым напоминанием о моей неспособности сосредоточиться и решать задачи, которые раньше казались простыми.

Мы с этими бумагами сидели в кабинете, как два обиженных друг на друга человека: я – отвернувшись к окну, они – лежа за моей спиной, ожидая, когда наберусь сил и внимания хотя бы взглянуть на них.

В какой-то момент телефон тихо завибрировал – пришло уведомление из новостного паблика. Я машинально разблокировал экран: очередная сводка происшествий – в одном паблике писали о вооружённом нападении в торговом центре, в другом – о теракте, в третьем – об ограблении. Указывалось, что уже есть жертвы. Бегло пробежался глазами по этим новостям, но ничего не почувствовал. В последнее время любые ужасы чужой жизни казались мне чем-то далеким, не имеющим ко мне отношения.

Положил телефон обратно на стол, даже не задумавшись, что всё это может коснуться меня или кого-то из близких. Мир за окном продолжал жить своей тревожной жизнью, а я всё так же сидел в своём кабинете, не в силах повернуться лицом ни к работе.

А затем произошло что-то странное. Одна из книг, лежавших плотно на полке шкафа, неожиданно с глухим шорохом упала на пол. Я смутился, но ненадолго – просто глубоко вздохнул, устало поднялся со своего места и подошёл, чтобы поднять её и вернуть обратно. Не стал вдумываться, почему так вышло. Может, когда Аркадий Павлович заходил и осматривал шкафы, что-то тронул и поставил неаккуратно. Наверное, всё просто… или всё не просто.

Наклонившись, заметил, что книга раскрылась на одной из страниц, где абзац был отмечен едва заметным надрывом, а рядом – аккуратно, почти невидимо, было написано:

«Судьба – это лишь оттенок, который даёт нам жизнь. Но только человек решает, каким цветом будет его день, каким светом наполнится его путь. Не бойся выбрать свой цвет, даже если все вокруг видят только серое».

Книга застыла в руках, а взгляд задержался на этих словах – казалось, будто они обращены прямо ко мне в этот момент жизни. Взгляд скользнул дальше по странице, и прочитал следующий отрывок:

«У судьбы есть свой план для каждого, но она сама не может выбирать – ей не дано право решать, кем нам быть и куда идти. Это бремя и дар выбора всегда остаётся за человеком.

Сколько бы испытаний ни посылала судьба, она даёт ровно столько, сколько человек способен вынести, чтобы стать лучшей версией себя.

В этом – её справедливость: она могущественна, но зависит от силы и честности человека перед самим собой.