ТОЧКА В ПРОСТРАНСТВЕ
В этой крохотной платформе, занимающей всего пять миллиардов квадратных миль кипящей и скручивающейся жгутами поверхности назревал прорыв. Пытаясь его сдержать, напряжение магнитного поля приближалось к бесконечному. И растущему жару приходилось отступать глубже, создавая видимое тёмное пятно. Там множились силы и теплового прорыва, и магнитного удержания. В последний час магнитная поверхность выгнулась и, плотно свёрнутый, рукав плазмы, раскручиваясь, пробил магнитный запрет и метнул избыток энергии прочь.
Солнце, чихнув, стало дышать облегчённо.
Именно так началась Легенда, о которой знает теперь человечество. Автор постарался свести в одно все известные факты. Глубоких противоречий это не вызвало. Итак, начнём.
Глава 1. СПУСК
МАРС. ПАВЕЛ. СОБЫТИЯ В АТМОСФЕРЕ
«Зою», до входа в атмосферу казавшуюся такой уютной, рывками трясёт и раскачивает. За ней ступеньками распахивается огромный тормозной парашют. После трёх с половиной месяцев жизни в невесомости шестёрка исследователей собирается хлебнуть всех благ гравитации на одной из самых маленьких, твёрдых планет. Интеллект-модератор тяжёлого пилотируемого корабля ждёт момент, когда запустятся движки. На малых оборотах автоматика уже раскручивает турбины.
– Внимание, высота пять тысяч. Ждём отстрел… – штурман Вовчик не дремлет. И чтобы первопроходцы ненароком не заскучали, шутит: – Ух, как будет весело!
Торможение атмосферным парашютом настолько же сильное, как при спуске на Землю. Сила, с какой вдавливает людей в ложементы, такая же. Только скорость спуска больше, даже огромный парашют в этой жидкой атмосфере мягкой посадки не обеспечит.
Экипаж в скафандрах молчит, ожидание немного затягивается. Парашют полностью распахнулся, скорость снизилась. И вот момент истины: небольшая дрожь с треском, подрывающих райзеры пиропатронов, парашют отстрелян и снова невесомость. «Зоя», под действием гравитации, ухнула в пропаксть, но движки молчат…
Как должно происходить формирование операций посадки известно и многократно проигрывалось на симуляторе, но сейчас что-то идёт не по нотам.
Выход к точке орбиты был безупречен, тормозной импульс прошёл в нужное время и длился требуемые секунды. Скорость снизилась до двух километров, «Зоя» сошла с орбиты.
Теперь парашют отстрелян, но движки молчат и синхронность нарушена… Время ожидания перевалило допустимое отклонение. При этом «Зоя» потоком газа стала медленно закручиваться. Начались корректировки и это был самый неприятный момент. Несколько раз звонко сработали активные гасители в шлемах, кто-то охнул, но этим звуковое сопровождение и ограничилось.
Всё восстановилось на последней секунде, когда заорал тормозной бустер. Мир в кабине обрёл вертикальность, зафиксировав низ, ускорение стабильно прижимает к креслу. С крайнего тыла серьёзным голосом Вовчик вещает:
– Спускаемся. Небольшой перелёт, поэтому дросселирование минимальное, но до точки всё равно не дотянем.
Капитан:
– Сколько не дотягиваем?
– Смещение километров на двадцать, сможем компенсировать процентов семьдесят, не больше.
– Вашу ж мать! – выругался капитан.
– Надо говорить: «Пи-ип»! – ангельски поправил капитана Вовчик.
Шутку, чтобы ослабить общее потрясение, включил зря. Все понимают: ещё до посадки всё пошло по худшему сценарию. Такси здесь не будет, недотянутое придётся отмерять ногами и тащить туда же по неведомым путям шестнадцатитонную «Зою». Других способов соединить взлётную ступень с кораблём ещё не придумали.
Даже через амортизирующие и гасящие звук структуры рёв турбин режет уши. Но это так, как и должно быть. Тяга максимальная, уже ничего не изменишь.
– Высота две сто. Скорость снижения в границах допуска. Касание через четыре минуты. Точка под нами плоская. Ветер у поверхности ноль пять, на небе ни облачка.
Вовчик в своём репертуаре: отсутствие облачков – шутка. Такие явления в этом сезоне настолько редки, что увидеть облачка – просто несбыточная мечта. Климат планеты исследован фрагментарно, до целого не хватает пары-тройки поколений метеорологов. А в возможном ухудшении видимости виновны не лёгкие облачка, а тяжёлые пылевые бури, они в конце зимы укрывают поверхность сухой пылью. Посадка во время бури невозможна, да и выжить на поверхности нереально.
Впрочем, до ближайшего весеннего шторма более девяти месяцев земного календаря. За это время экипаж должен отработать программу и Зевс-4.1 вернёт их в обжитую людьми часть Вселенной.
ЗЕМЛЯ. ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЁТОМ
Из пресс-секретариата Роскосмоса Марина Корнилова:
– Всем доброго времени! Накануне опубликована информация: спускаемый аппарат «Зоя» в это время осуществляет посадку в расчётном районе, но из-за десятиминутной задержки сигнала, для нас с вами корабль всё ещё спускается в атмосфере. Спуск, из-за условий прохождения атмосферы исключает постоянную связь. Информации не будет ещё долго. После торможения в верхних слоях раскроется парашют и начнётся посадка на двигателях до момента касания. Нам придётся ждать доклад о прохождении этой сложной и опасной фазы полёта ещё минимум полчаса. Картинка в высоком качестве будет готова только к вечеру, а видеосвязь начнётся в лучшем случае через несколько дней, когда будут выведены на свои орбиты все звенья системы связи. А пока наш корреспондент в студии Ижевска передала фрагменты интервью научного консультанта проекта, доктора технических наук Виктора Алексеевича Симака.
Корреспондент:
– Добрый день, Виктор Алексеевич. Поясните пожалуйста для наших зрителей, почему мы не можем во время спуска осуществить прямую видеосвязь с кораблём, как например с базой на Луне или между абонентами на разных континентах нашей матери-планеты.
– М-м, да, вопрос понял! Про то, чего не знаю, говорить не буду, но и на Земле не всё так просто, как кажется. Самый простой случай когда связь идёт только через один-два транслятора, расположенных, как правило, на расстоянии ближе горизонта. В случае с континентами дело сложнее. А связь между точками в глубоком космосе…
– Почти невозможна?.. – поторопилась предположить корреспондент.
– Нет же! – яростно возразил Симак. – Связь между точками в космосе вынуждена балансировать на грани неизбежного обрыва. Но тем не менее, устойчивость обеспечивается. При таком расстоянии количество единиц роли не играет, важна единичная мощность передатчика, площадь зеркал приёмников и взаимная ориентация. Требуемыми параметрами на орбите Земли обладают не более сорока семи станций, и только девять станций сейчас находятся вблизи Марса. Это антенна «Зевса-4.1» и не до конца выведенные на целевые орбиты трансляторы ФиТ, готовые объединится в единую интерференционную сеть с огромной базой. Единственный прямой канал Земля-Марс-Земля в состоянии поддерживать общение двадцать часов в неделю, но только не сейчас…
– То есть именно сейчас станции не обеспечат?..
– Земля готова и ждёт, Марс почти в зените над нами, но не готов. Экипаж «Зои» должен сесть,ю развернуть антенный комплекс. Но связаться с ними даже через Зевса не сможем. Пока нам доступны лишь короткие сообщения…
– Тогда, внимание! – перебила, подключившись из пресс-секретариата, Марина Корнилова. – Я зачитаю последние короткие сообщения, полученные до входа «Зои» в атмосферу Марса. Их ещё не успели получить все и они как горячие блинчики, самые вкусные!..
МАРС. ПАВЕЛ. ПОСАДКА
– До касания двадцать секунд. Всем принять контраварийную позу. – голос капитана ожидаемо спокоен. – Бортинженер, поднять давление в кабине и контролировать герметику.
Это уже ко мне, бортинженер – я, Павел.
Переместил флажок давления на два деления и проконтролировал реальное поднятие давления кабины. Пяти секунд хватило. В случае небольшого удара высокое давление не позволит смяться обшивке, такое смятие сделает возвращение к «Зевсу-4.1» невыполнимым.
Для экипажа мои игры с давлением незаметны, все надёжно капсулированы в рабочих скафандрах. По датчикам высоты, за три секунды до момента касания, турбины взвыли, доведя тягу до ста пятидесяти процентов и тяжесть ударно возросла. Всё кончилось лёгким толчком просевших амортизаторов и шумом стравливания остатков топлива из системы.
– Есть посадка! – штурман проинформировал серьёзным голосом.
Надолго такой серьёзности ему не хватит, и Вовчик остался при своём. Так как последовала тишина, солидно добавил:
– Этот повод надо озвучить, братцы!
И мы все, включая Тефтельку и капитана, рявкнули:
– Ура-а! – вышло дружно.
«МЫ ПЕРВЫЕ, МАРС НАШ!» – это я для себя, без огласки, записал в журнале.
С меня обязанности бортинженера никто не снимал:
– Снижаю давление до нормы. Посадка прошла успешно, герметичность подтверждена.
Напрягать дальше воздушную систему не стоило, запасы воздуха и энергии теперь стали намного ценнее.
При посадке сэкономлено топлива более чем на тридцать секунд полёта, что на полтонны больше максимального резерва. Но это не ко мне. Посадка оставалась в руках второго пилота со штурманом.
– Бортинженер, подготовь связь с Зевсом-4.1. Нужно передать сообщение об успешной посадке. Текст готовлю сам. Для всех остальных отдых, привыкаем к гравитации.
– Ох ты!.. – тут же вскрикнул Кузяев за моей спиной. – Только гляньте, камера шесть!
Вместо отдыха все тут же принялись искать источник беспокойства на мониторах. И пока я готовил связь, в кабине стоял неумолкающий гам:
– Падает-падает!.. Видите? – это Кузяев.
– Парашют! – спокойно оценил пилот Тихон.
– Но он отстрелился на пяти километрах. Почему здесь и сейчас?.. – возразил Кузяев.
– Ты думал будет как на Земле? – это уже Вовчик. – Парашют просто свернулся и падал, а мы спускались на тяге. Я удивлён, что он не упал раньше.
– Но с такой высоты ветром разве не унесёт? – снова Кузяев.
– Работа над климатом Марса ещё в теории, а ты про какой-то ветер… – подключилась и Тефтелька, сгоряча назвав планету по имени. Делать это у исследователей под неглшасным запретом – «планета» и всё.
Вовчика с его идеей одинаковых условий, в последний момент поддержал я:
– Совпало. Ветер слабый, нас сносило синхронно.
Когда антенны «Зои» раскрылись, пошло сканирование радионебосвода. В это же время случилось падение бело-красного комка парашюта с паутиной строп недалеко от нас, на крутом ухабе, где бесшумно взвилось красное облако пыли.
– Трах-бабах! – тут же озвучил Вовчик.
– Да чёрт же побери! – каркнул капитан. – Отдыхайте, ещё насмотритесь!
Все смолкли. А я, отмотав назад, падение скопировал и перекинул на интерфейс капитана. «Зачем?» – письменно ответил он и вслух пояснил:
– Спасибо, Паша, я видел. Сохрани для Мясищева.
«Мясищевым» мы за время полёта привыкли звать наш ЦУП в Филях, на улице Мясищева.
Меня никто не просил, но в папку «для Мясищева» скинул кое-какие видеозаписи от вчерашней расстыковки с «Зевсом-4.1», до касания этого участка планеты опорами «Зои».
Всего вышло 29 терабайт записи, откуда, будет время, отсею три четверти, а из оставшегося друзья на Мясищева нарежут эффектных кусков для фильма с безусловно оптимистичным и немного детским названием: «Три-четыре…», что по их мнению должно символизировать перелёт с третьей планеты системы – Земли, на четвёртую – эту.
Мы сели и оборудование корабля, который должны оставить, нуждается в консервации. Прежде всего консервирую то, что не нужно уже сейчас и не потребуется в течение нашей здешней «командировки». Отключил пусковые аккумуляторы, заглушил генерацию, наглухо запер топливные системы и проверил надёжную работоспособность систем связи и защиты. Это останется в работе.
Наружные камеры смотрели после посадки в разных направлениях: в небо, под посадочные опоры и во все стороны горизонта. Симулятор создавал теперь на мониторе общее объёмное изображение, дающее представление о том, где сели. Точки координат плавали по всему изображению. Только понять, куда в этих условиях нужно двигаться, нельзя. Невозможно угадать место, куда «Зевс-4.0» два с половиной года назад закинул возвратную ступень «Зои» и две грузовые платформы с грузом для нашей жизни и работы в условиях колонии, то есть саму станцию. Рсе три эти посадки прошли безупречно в расчётном районе. Только экспедиции не повезло, сели вдали!
Кроме парашюта, вокруг ни единого следа земной цивилизации. Пришлось побеспокоить штурмана, тот должен контролировать в каком направлении от расчётной точки сели. Дунул в микрофон у щеки и запросил:
– Петрович, в каком направлении база?
Решил для разнообразия не звать его ни Вовчиком, ни Вольдемаром, Петрович – с ударением на первом слоге не отчество, это фамилия нашего штурмана, природного серба. Чтобы мы не путались с непривычным звучанием, он придумал себе лёгкое имечко: «Вовчик». А потом также легко и щедро раздарил ники для большинства.
– Север-северо-восток. – ответ Вовчик. Точный, но непривычно краткий ответ.
В том направлении в полукилометре начиналась область песчаных дюн, вздымающихся над поверхностью. Так что база пряталась там, за дюнами.
ЗЕМЛЯ. ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЁТОМ
Марина Корнилова из пресс-секретариата Роскосмоса:
– Сообщение: «Сели, радуемся». Короче и ясней не придумать! Здесь и удачное начало, и бодрое настроение. Прокомментировать событие первой посадки на другую планету согласился ведущий специалист корпорации Герман Борисович Третьяк. Скажите, Герман Борисович, какие проблемы пришлось преодолеть для успешной посадки на поверхность? Можем ли мы быть уверены, что всё для безопасного нахождение на необитаемой планете предусмотрено? Как будет обеспечена связь? Я заметила, не всё так уж гладко со связью. А ведь это должен быть годный для людей, обжитой космос!
Специалист ответил так:
– Понятие «обжитой космос», до последнего времени включало пространство до орбиты четырёхсотен, то есть там, где люди могут обитать и легко перемещаться с Земли и на Землю. С расширением исследованного космоса до орбиты Марса, в это понятие можно будет включить и Луну, и даже точки либрации Земли, находящиеся в миллионах километров! Марс будет следующим этапом. Но сейчас как доставка, так посадка и работа на поверхности имеют свои особенности и опасности. Представьте, давление на поверхности такое, как у нас в стратосфере, практический вакуум. Спуск челнока возможен только по комбинантной схеме. Температура поверхности минус 15 днём. При этом и атмосферное давление, и температура в этих координатах и солах, достаточно высокие. Отечественные скафандры и разного тоннажа роверы создавались для эксплуатации в тяжёлых условиях другой планеты. Всё оттестировано на лунных полигонах, все замечания учтены, недоработки исправлены…
– Вы сказали про солы. Это что?
– Сол – марсианские сутки…
– Почему бы тогда их так и не назвать? Сутки марсианские! Наш зритель большей частью в астрономии не имеет ваших знаний и вряд ли поймёт…
– И всё-таки надо привыкать к принятому в науке. Сол на Марсе это 24 часа 39 минут и 35 секунд, то есть более земных суток. В марсианском году солов набирается 668, что на 45 процентов больше чем дней на Земле. И сейчас там ранняя осень, которая, не удивляйтесь, будет длиться ещё шесть земных месяцев пока планета движется к афелию, самой дальней точке орбиты. Сейчас самое удобное и безопасное время для экспедиции…
– Коротко расскажите о скафандрах наших «марсиан» … – перебила его рассуждения Корнилова.
– Коротко? «Альбатрос-МК13» весит сто тридцать килограммов, имеет двадцать часов автономности, высокую ударопрочность и отличную термостабильность. В нём можно спать на ледяном грунте Марса, при этом автономность сохранится…
– Спать в скафандре наверное не только необычно, – снова перебила Корнилова. – мне кажется, что это неудобно и опасно…
– От человека, который испытывал скафандр на Луне, я слышал иное. Он считает, скафандр очень комфортен, поддерживает на высоком уровне безопасность и рассчитан на длительную носку. Никаких неудобств исследователи Марса чувствовать не должны. Даже во время зарядки источниками автономности они могут не покидать свои оболочки, заправлять скафандры на себе. Это безопасно в транспорте: челноке «Зоя», ровере «Леонов» и базовом жилом модуле, обеспеченых системами зарядки.
– А как же работа? Вы сказали скафандр весит сто тридцать…
– На Марсе всё немного легче. И сто тридцать будет ощущаться как пятьдесят. Это тоже немало, но конструкция облегчает и сохранение равновесия и хождение по пересечённой местности. При низкой гравитации это важно. Руки и ноги скафандра усилены гидравликой.
– Ну, низкой гравитацией космос не удивишь… – вставила Корнилова.
– Даже когда работали двигатели «Зевса-4.1», экипаж был почти в невесомости. Это привело к определённым расстройствам вестибулярного аппарата. И первые сутки на поверхности покажутся самыми трудными…
– Благодарю! К нашей беседе хочет подключиться дежурный смены ЦУПа Олег Коротаев со срочным сообщением. Вам слово, Олег Витальевич!
– Спасибо! Минуту назад в наш Центр пришёл с китайского орбитального аппарата снимок места посадки челнока «Зоя». По снимку челнок опустился в шести километрах от расчётного места и мы получили нерасчётную, но допустимую ситуацию. Теперь чтобы перебраться в лагерь, начать расконсервацию, космонавты вынуждены преодолеть это расстояние по неразведанному маршруту. В ЦУПе уже создаётся комиссия, которой предстоит выяснить причину сбоя и способы решения возникшей проблемы…
– Вы сказали «проблемы». А в чём она? Расстояние шесть километров считается труднопреодолимым? Шесть не так уж много…
– Не спорю. Но даже те из городских, кто регулярно ходит пешком, не представляют трудностей движения в кислородном скафандре по пустыне, где нет дорог и редки горизонтальные поверхности, а любая прямая является лишь проекцией бесконечного множества кривых. Вверх, вниз, вправо, влево, вперёд и назад. Маршрут мы уже начали прокладывать, но только приблизительный, тактически не учитывающий реальных условий. Там, на месте, всё может быть сложнее…
Глава 2. ВЫСАДКА
МАРС. ПАВЕЛ. ПОВЕРХНОСТЬ
С тем, чтобы кто-то из нас, желательно самые сильные, достигли беспилотного космодрома и пригнали сюда роверы для комфортной перевозки остальных, капитан не стал планировать. Это его право. Решил, пойдём вместе. Сообщил:
– Экипаж! Приготовиться к покиданию челнока. Переключаем модератор в позицию восемь, где скафандр переводится в автономный режим. Бортинженер по общей готовности перекрывает магистрали и травит давление воздуха в кабине до забортного. Поехали!
Я бортинженер и команда «Поехали!» касается только меня. Остальные получают позицию восемь автоматом и интеллект-модератор скафандра присылает сигнал о выполнении в виде флажка.
Шесть синих флажков появляются почти одновременно. Объявляю:
– Все флажки есть. СК отключаю!
СК – «система-кислород». Творцы двадцатого века так назвали многоуровневую систему жизнеобеспечения пилотируемых космических тел. На рабочем пульте нажатием перекрыл общий кислородный клапан и связанные с ним структуры. Когда пришёл положительный ответ, объявил:
– СК отключен. Сброс!
Все слова в общем селекторе при таких мероприятиях обязательно контролируется искусственным интеллектом, следящим за допустимостью речи. Если клапан открывается, а звукового подтверждения нет, прежде чем отменить, интеллект-модератор челнока запрашивает экипаж. Если ответа не следует, клапан не откроется и запускается программа спасения. Если, конечно, этого требует обстановка.
После слов о сбросе интеллект открыл клапан сообщения с внешней средой. Воздух стал уходить, затягивать нахождение в этом уютном месте не стоило, в мёртвом Космосе всему своё время!
В тишине зашуршала оболочка скафандра, это относительно мягкие перчатки, выгибаясь наружу, увеличивали зазор с кожей рук. Каждый знал, свободные перчатки – тот самый первый признак низкого давления снаружи. Редеющий воздух в кабине затуманился, и это длилось несколько минут.
– Готовимся к вылуплению… – разбавил тишину салона Вовчик. – Клювы вперёд!
Когда атмосфера стала прозрачной, я с пульта разблокировал выход, отстегнулся от ложемента, встал и у выходного шлюза перевёл рычаг механической блокировки вверх до упора.
Это предназначено для защиты от случайного открытия после разблокировки. Хотя и искусственный интеллект продолжал контролировать действия экипажа. Теперь люк держит небольшое остаточное давление воздуха и механическая защёлка на ручке, как последняя ступень защиты. Снова предупредил:
– Открываю!
Ухватился левой за поручень у люка и правой начал поворачивать. Манёвр с двумя руками тоже защита, если так не возьмёшься, распахнувшийся от остаточного давления люк выбросит тебя наружу.
Какое-то давление воздуха оставалось, в конце поворота был слышен хлопок. Люк отошёл на пару сантиметров и настала разгерметизация настолько полная, насколько позволяла слабая атмосфера этого небесного тела. Толкнул люк и перчатка первой попала в луч местного солнечного света. Его источник, не земное ослепительное изжелта-белое солнце, а сдувшаяся бело-голубая звёздочка, которая с Солнцем плохо соотносится. В местной атмосфере поглощать ультрафиолет нечем и синяя часть спектра полная. Нас, космонавтов, привыкших видеть эту звезду вне атмосферы, пытались напугать вероятностью ожога сетчатки. Ха-ха-ха!..
– Чего ждёшь? Вперёд! – постучал пальцем по ранцу поднявшийся за мной капитан.
Тесная конструкция «Зои» предусматривала только определённый порядок входа и выхода экипажа. Первым заходить должен всегда Вовчик, место штурмана самое дальнее, а выходить первым всегда приходилось мне. В скафандре по-другому не выйдет, уж такая получилась конструкция.
И надо выходить, но я осмелился заартачиться и нашёл этому удачное оправдание:
– Да чего-то в руке не хватает. Отходы выкинуть надо!
– Какие ещё отходы? – не понял капитан. Работы с отходами не предусмотрены в плане выхода.
Для пояснения конкретизирую:
– Ну, не знаю! Памперсы, окурки, беспылевые маски, использованные фильтры, шприцы, тряпки, бумажки из гальюна в конце концов.
– Ты бредишь! – констатировал капитан.
– Он прав! – в мою защиту выступил Вовчик. – Первым у Армстронга Луны коснулся первопроходец – пакет с мусором. Это было без малого двести лет назад.
Ответом ему было недолгое молчание, народ, до которого дошло, оценивал. Первым поддержал Кузяев:
– Действительно, корабль должно покинуть то, чему возвращаться не надо.
И тут же созрел спор.
– Экологию планеты нарушать не позволю! – вставила своё, правильная Тефтелька.
У неё, Тефтельки, опыт в космосе нулевой, остальные члены экипажа к её замечаниям относились терпеливо и скрыли сарказм.
– Есть теоретическая экология и практическая, житейская… – мягко ей возразил Кузяев.
– Слабое оправдание. Житейская или практическая экология обязана быть только разумной.
– Я так и сказал, традиция первопроходцев… – откликнулся Кузяев.
– Теперь по каждому поводу свинячить что ли? – обострила обстановку Тефтелька.
Этим же, только в более спокойной форме, они занимались весь полёт. И умный инженер Адам Кузяев немного повозражав, обычно уступал.
– Всё это красивые… то есть некрасивые слова… – он в этот раз пытался не уступить.
Похоже, сцепились не на шутку впервые за полёт, и в такое неподходящее время. Но всё же победу Тефтелька завоёвывала явно. Портить эту планету сейчас никто не решится.
Но тут включился третий, совершенно неожиданный:
– Красивые слова потом… В конце концов, почему бы нет, пусть будет такая традиция… – сказал, обычно игнорирующий споры, пилот Тихон. Он был не против поддержать традиции.
– Очень плохая традиция: загаживать место прибытия! – от души выдала и ему Тефтелька.
– Назови хоть одну правильную традицию, которую некому оспорить!.. – совершенно напрасно подключился Вовчик.
Конфликт захватывал слишком много всего, пришлось вмешаться капитану:
– Тихо, тихо… – капитан всегда чётко умел осаживать любой конфликт. – Если это бунт, развешаю на реях. Успокоились уже! – и негромко мне: – Возьми, Паша, мой светофильтр и брось! Сломаться не сломается, мусором не станет. Я подберу и снова нацеплю. – и потом для всех: – А улетать будем, оставлю здесь, на станции, как артефакт, первым случайно сошедший на поверхность.
Гениальное, по-моему, решение, капитан фразу обыграл для Тефтельки, но не забыл подчеркнуть фальшивое слово «случайно» для остальных.
– Ух, ты! Безусловно плюс! – восхитился Вовчик. – Творим артефакт…
Тефтелька не желала уступать:
– Зачем нужны эти ваши дурацкие традиции? Охота поиграть, скука заела?..
Пришлось капитану осадить окончательно:
– Отставить споры! Давай, Паша!
В моей руке оказался отстёгнутый капитаном со шлема светофильтр, легко заменяемый защитный элемент скафандра.
– Катапультируй! – дослал с галёрки Вовчик.
Рука в перчатке вынесла наружу светофильтр и пальцы разжались. Тускло сверкнув золотом на солнце, рыцарское забрало капитана неспешно исчезло за чёрным пластиковым порогом. Звука падения нет и это естественно. Надо привыкать! Скафандр по восприятию наружных звуков в разреженном воздухе не оборудован ничем. Конструкторы почему-то посчитали это лишним. И лифт для выхода на поверхность не предусмотрели. Из корпуса «Зои» выдвинулась маленькая площадка для одного скафандра. Дальний край разложился в длинную лесенку, опустившуюся до грунта. Шаг на площадку, разворот и ногой нащупываю ступеньку. Встал, ухватился за перила, стал спускаться.
На тренировках в Центре подготовки такое было проще даже несмотря на втрое больший земной вес. При слабой гравитации здесь приходилось ловить моменты инерции и, переносить вес правильно. Затвердевшая лестница в конце играла, приходилось крепко хвататься руками.
Лет семь назад когда создатели обсуждали технику выхода, на заводе кто-то предложил применить для безопасного выхода аналог спасательного гибкого рукава. Это было бы быстро и абсолютно безопасно. Этому инженеру в ответ конструктор Авдеев предложил подняться по этому рукаву в кабину. До сих пор анекдоты об авдеевском подъёме гуляли среди новичков.
Мне остались последние ступени.
– Чего молчишь? – голос Вовчика, наблюдающего за выходом. – Скажи что-нибудь умное!
Я не Армстронг, ничего такого не готовил и философствовать не стал:
– Я лучше песенку про яблоки… – имея в виду последний хит вэнч-ассоциации «Орбиталь».
– Про яблони. – постаралась исправить Тефтелька, вероятно вспомнившая древнюю фантастическую песенку про цветущие здесь плодовые деревья. Больше возражала Вовчику чем исправляла меня, не могла простить ему то, что считала личным оскорблением.
Последняя ступенька слишком высоко, если попытаюсь сойти – обязательно шлёпнусь навзничь. Отталкиваюсь и ноги стукаются в грунт. Выдаю:
– Оп! – сейчас не до песен.
Подошвы слегка уходят в мягкий песок. Взмах руками для покрытия небольшого дисбаланса. И по пояс тону в пыльном тумане.
– «Оп» тоже неплохо! По крайней мере, что-то новое в космолингвистике. – серьёзно комментирует Вовчик.
Здешний грунт не такой звонкий и липкий, как на Луне, но всё же не заскользил и провалился неглубоко. Масса скафандра из квадрокомпозита, называемого лёгким, оставалась значительной.
– Шагни дальше, Паша! – посоветовал спускающийся следом капитан. – Желающих сойти не удержать.
Тут же новый комментарий Вовчика:
– На этой остановке выходят все! И осторожней, планетка маленькая, далеко не бегаем, а то свалимся за край. – поднять настроение Вовчик умел, даже Тефтелька хмыкнула, но тут же исправилась:
– Остряк!
Как просили, сделал пару шагов и вспомнил о культовом предмете, сыгравшем священную роль первопроходца. Невредимый светофильтр лежит возле утонувшего в грунте упорного диска посадочной ноги. При посадке диск утонул, но двигатели на последнем выдохе сделали воронку, куда и скатился светофильтр.
Как и ожидалось, последним сошёл Вовчик. Ему напоминать ничего не пришлось, спускаясь, сам перевёл в положение охраны рычаг закрытия, продолжая при этом шутить:
– Пора крылатых миновала, теперь как мулы, по песку копытами! – пока все молчали, штурман добавил ещё одно больное: – Если, конечно, нету колёс…
Колёс не было, идти надо пешком. Мы готовы ко всему, такое напоминание сочли лишним.
Пока выходили, с орбиты инженерный интеллект-модератор «Зевса», не дожидаясь просьбы, скинул карту с проведённой кривой маршрута, учитывающей минимальные перепады высот по пути к точке, где предстояло создать лагерь. Это не меньше десяти тысяч шагов, в реальности же как повезёт. Шагать ни мы, ни инженеры на Земле не планировали так далеко.
ТАМ ЖЕ. ПАВЕЛ. ЗНАКОМИМСЯ: ЭКИПАЖ.
Вне челнока как бортинженера, так и пилота со штурманом больше не существовало, они сыграли свою полётную роль, доставили экспедицию. Пришла новая реальность, приоритеты сменились.
Мы все, за исключением Тефтельки, широкие специалисты. Так что поговорим о каждом из нас конкретно. Сперва о капитане.
Игорь Трофимов, семнадцать лет назад только окончивший военную академию по десантной работе в космосе, уже догадывался что впереди у человечества маячит освоение этой, слишком давно необжитой планеты, и стал сюда активно стремился. За эти годы он работал с конструкторами, создающими средства освоения, трудился в пространстве, на орбитальных станциях и Луне. Общее время внешлюзоваых работ перевалило тысячу часов, больше чем у любого другого из ныне живущих землян. Испытывал тяжёлый скафандр, обладающий искусственным интеллектом, радиационной защитой и суточной автономностью, предшественник нашего «Альбатроса».
Вовчик, придумывая ему кличку, опробовал несколько вариантов, но ни один не прижился, все Трофимова звали привычно: «капитан». Да и сам капитан Трофимов никогда клички Вовчика не приветствовал. Но у него такая должность, следить за порядком, а нам нравилось, клички вносили какое-то разнообразие в серые межпланетные будни.
Пилот Степан Ремизов. Пилот от бога: первый класс воздушно-космической категории, лучший среди пилотов нового поколения. Профессиональный испытатель с пятнадцатью годами работы на низкой околоземной орбите, с посадками на аэродромы, палубы авианосцев, лес и заболоченные пустыни. Современная легенда космоса, тонкий расчёт и взвешенный анализ. Всегда всё делает продуманно и верно. Только услыхать про это от него самого нереально, Степан молчун, каких мало. Например о сегодняшнем промахе «Зои» в лучшем случае что-нибудь скажет при возвращении на Землю. Вовчик ему выписал прозвище: Тихон. Степан принял это спокойно. Он вообще такой спокойный и бескорыстный человек.
Третий по важности в экипаже – штурман, Вольдемар Петрович, наш Вовчик. По первому образованию, гуманитарий, историк. Любимая область истории: исследование космоса со средневековья до наших дней. Именно поэтому он ещё двадцать лет назад выбрал второе и третье образования: космическая навигация и русская литература. Мне кажется, русская литература дала этому сербу больше остального. Он научился рассуждать, мыслить и излагать всё на прекрасном русском. Наш человек!