Их адрес – Советский Союз

– Что я, нищий что ли?

Все посетители понимали, что оба из этих самодеятельных актёров разыгрывают спектакль именно для них, вдалбливая в головы гостиничной шелупони правила общения настоящего джентльмена и честного работника общепита.

Веня уже знал, что в общественном транспорте рассчитываются на выходе, запуская руку в карман и бросая, не глядя, горсть мелочи в щель автомата. Крышка таких автоматов деляется из прозрачного пластика, чтобы было видно, сколько и каких монет упало на резиновый коврик под щелью. Конструкция автомата сделана таким образом, чтобы, крутя круглую ручку сбоку, пассажир отрывал выползающий из более мелкой щели билет. При этом коврик проворачивается, сбрасывая мелочь в монетоприёмник. Так пользовались автоматами везде, но не в Грузии. Здесь билеты никто никогда не отрывал. За них водитель должен отчитываться в парке при сдаче смены, а у него – семья, дети, престарелые родители. Всем жить надо – вот главный закон, который Вене, как гостю извне этого мира, часто повторяли грузины. Водитель после смены сдавал оговоренную часть выручки, а всё остальное было его чистым доходом, который не облагается никакими налогами. Зато и пассажир мог попросить водителя сделать остановку в любом, удобном для него месте. Даже там, где остановки запрещены правилами. Водитель и пассажиры кормили друг друга, не беспокоя своими заботами государство. В свою очередь, водитель из своих доходов отстёгивал ремонтникам в парке и диспетчеру, которая не станет придираться с мелочами к правильному водителю. Всё это хождение денег также шло мимо государственного учёта, поэтому муниципальный бюджет был всегда нищим, а Грузия – самой богатой из республик СССР. Почти все её сельские жители выращивали в садах апельсины, мандарины, персики, виноград и грецкие орехи. Эти продукты натурального хозяйства они сдавали перекупщикам или родственникам, которые реализовывали их на необъятных рынках России. Доход от продаж составлял необлагаемые налогом суммы, которые учесть было невозможно, но более поздние эксперты чёрного рынка утверждали, что доходы были сравнимы со стоимость валового продукта государственных предприятий республики или даже превышали её. Дотации же Грузии поступали из центра, то есть от налогов жителей средней полосы России. Но эти жители для грузин были чистой абстракцией, о которой деловой человек не должен задумываться вовсе.

На третий день пребывания Мирон пригласил Веню в гости. Он предупредил, что живёт вместе с женой в районе на склоне горы, называемом в народе Нахаловкой, а в гости они пойдут к родственникам, которые живут в районе старого Тифлиса. Нахаловкой этот район называют потому, что ещё при Сталине Тбилиси, располагавшийся в некоей природной чаше, окружённой горами, при росте населения вышел за пределы площади, доступной для строительства. Строить же на склонах гор было нерентабельно для государства. Стеснённые жилищными условиями, жители стали захватывать участки на склонах. Неписаное правило было таким: если дом удавалось выстроить за ночь до крыши, власти закрывали на это глаза, и такое жилище признавалось условно законным. Понятно, что туда строительные организации не тянули никакие коммуникации, и жизнь там большого комфорта не обещала. С другой стороны, за ночь большого дома не построишь, потому домики эти разномастные, выстроенные без всяких архитектурных планов, лепились в полном беспорядке, как осиные гнёзда.

Когда Веня увидел районы старого Тбилиси, он замер в восхищении. Такое можно было увидеть только в фильмах, показывавших дореволюционные картины жизни Грузии. Дома эти были деревянные и двухэтажные. Сам дом строился в форме прямоугольника, содержавшего внутренний двор. Второй этаж имел веранды, опоясывающие этот двор. Между верандами противоположных сторон были натянуты верёвки, на которых женщины вешали сушиться постиранные вещи.

Вход во двор осуществлялся сквозь арочные ворота, врезанные в одну из сторон дома. Когда Мирон с Веней прошли через арку, их взору открылась беседка в центре двора, обитая тонкими рейками, поверх которых была пущена виноградная лоза, дающая одновременно и тень, и спелые ягоды, которые могли служить дежурной закуской выпивающим в беседке людям. Там сейчас и заседала дружная компания, которая, увидев входящих, стала приветственно махать им руками, приглашая присоединиться.

– Нужно задержаться на время, – пояснил Мирон, – выпить с ними по бокалу вина за здоровье соседа, Вахтанга. Он сегодня вышел из тюрьмы, и соседи пьют за его здоровье. Не выпить нельзя. Это будет выглядеть, как оскорбление.

Они подошли к компании, Мирон представил своего гостя. Оба выпили первый бокал за здоровье человека, обретшего долгожданную свободу, и второй – за его удачу. В чём именно могла заключаться удача вора, вышедшего из тюрьмы, никто уточнять не стал. Затем Мирон извинился перед соседями, сказав, что дорогого гостя из Сибири уже заждалась вся его родня. Их благосклонно отпустили.

Квартира родни оказалась очень просторной. Сколько именно было в ней комнат, Веня сосчитать не успел, поскольку вокруг стола суетилась многочисленная родня с последними приготовлениями к ужину. У самой широкой стены Веня впервые увидел старинный предмет мебели, называемый горкой. Эта горка возвышалась до самого потолка и состояла из многочисленных застеклённых шкафчиков, выдвижных ящичков и полочек. Пока Веня стоял, рассматривая мебель и убранство комнаты, Мирон стал поочерёдно выдвигать ящички и открывать дверки шкафчиков, видимо, разыскивая что-то важное. Через десять минут поисков он остановил бойкую старушку лет восьмидесяти:

– Мама, ты не видела, я позавчера купил бутылочку водки, а куда поставил – не помню.

Старушка всплеснула руками:

– Ах, сынок, прости, дорогой. Вчера я купила на рынке такую вкусную селёдку, просто тает во рту. С ней-то я и приговорила твою бутылочку.

Когда Веня удивился крепости здоровья старушки, которая за один присест приговорила поллитру водки, Мирон пояснил:

– Моя мама за всю жизнь не посетила ни разу врача и не выпила ни одной таблетки. Однако, в шестнадцатилетнем возрасте родители отправили её на рынок, купить овощей для обеда. В то время в Тифлисе постреливали. Кто именно постреливал, никто сейчас не помнит, но шальная пуля отскочила от стены каменного дома и пробила ей почку. Девушка упала на мостовую, истекая кровью. Это заметил офицер, проезжавший мимо на пролётке. Он подхватил девушку на руки и доставил в ближайший госпиталь, где ей удалили пробитую почку. С тех пор мама всю остальную жизнь прожила с одной почкой, но на здоровье никогда не жаловалась.

– До революции, если ребёнок не умирал в раннем детстве, то доживал до глубокой старости, потому что питался натуральными продуктами, выращенными без использования удобрений, и не допускал в еде излишеств, поскольку еды зачастую не хватало. Но и не голодали, земля в Грузии щедрая, – заключил Мирон.

За широким столом сидела родня, числом около полутора десятков человек. Но сидели только мужчины. Таковы грузинские традиции. Женщины в застолье только подают новые блюда, приносят вино в кувшинах и убирают тарелки. Если, скажем, звучит тост за хозяйку дома, она присядет на пару минут, пока произносят этот тост, отопьёт глоток и тут же убегает на кухню. При обслуживании гостей женщины молчат, разве что ответят кратко на вопрос. В очерёдности тостов тоже есть определённый порядок. Первый тост всегда звучит за мир, но не во всём мире, о котором жители маленькой Грузии имеют весьма ограниченное представление, а за мир в окружении, которое принято называть малой Родиной. Второй тост – за стены этого дома, а потом уже пьют за здоровье присутствующих по старшинству.

Тост по-грузински

Веня знал, что искусство и традиции произнесения тостов в этой стране выковывались столетиями, и дети впитывают это искусство, слушая тосты взрослых с юных лет. Поэтому он к приезду в Грузию немного подготовился, и, когда очередь дошла до него, встал и произнёс тост за красоту грузинских женщин, неторопливо, стараясь даже немного имитировать кавказский акцент:

Присутствующие одобрительно захлопали, и следующий тост прозвучал за здоровье гостя и его драгоценной семьи. В гостиницу Веня вернулся поздно. Его сосед-крымчанин пригласил поехать на выходные вместе в Батуми (Там такие девочки! – причмокнул он с восхищением), но Веня помнил, чем закончились его приключения в первый день, и вежливо отказался, сославшись на то, что уже приглашён на эти дни местными коллегами. Этот сосед исчез, а уже на следующий день появился новый. Это был весёлый парень из Дагестана. Там он работал главным инженером крупного винсовхода. Заселившись, Аслан Магометов вытащил из под койки дубовый винный бочонок с ручкой и нацедил по стакану густого вина рубинового цвета. Вино имело прекрасный аромат, и на вкус оказалось превосходным.

– Такое ты в магазинах не встретишь. Вино элитное, идёт только на экспорт, – с гордостью произнёс Аслан.

После второго стакана приступили к более плотному знакомству. Оказалось, что сосед приехал в командировку на тбилисский завод винодельческой аппаратуры. Веня, который по случаю больших праздников с наплывом гостей, иногла для экономии брал у знакомого слесаря профессионально изготовленный самогонный аппарат и выгонял до ведра самогонки, впервые узнал, что изготовление вин и коньяков – это чистое производство, на котором работники ходят в белых халатах, а спиртовые и винные компоненты текут по стерильным стеклянным трубам и разливаются через стеклянные же краны с притёртыми клапанами. По его словам выходило, что на Кавказе заводов такой аппаратуры всего два – в Тбилиси и в Ереване. От него же Веня узнал, что элитных коньяков было в СССР всего четыре – грузинский, армянский, дагестанский и молдавский. О том, какой из них самый лучший, каждый народ имеет своё мнение, но главным критерием тут служит привычка, а вовсе не технология, аромат или химический состав напитка. Так, в СССР было принято считать лучшими армянские коньяки, хотя эксперты-дегустаторы таковыми считают грузинские. Парадокс в том, что француз этим коньякам предпочтёт «Наполеон» только потому, что другие имеют совершенно иной, непривычный для француза аромат и вкус. В то же время, русский считает «Наполеон» дорогим пойлом, потому что привык к более острому вкусу армянского коньяка. В совхозе, где работал Аслан, хранилище элитных напитков расположено на глубине тридцати метров. Там же располагается дегустационный зал, который любит посещать главный дагестанский поэт Расул Гамзатов, где он и читает гостям свои стихи о любви к женщинам и вину.

После обсуждения достоинств алкогольных напитков, соседи перешли к более прозаическим темам. Аслан сетовал:

– Я привёз сюда два бочонка с элитным вином и коньяком экспортного исполнения. Прихожу на завод, подаю заявки на запчасти и детали, мне отвечают: «Это лимитированная продукция. Сейчас нет на складе, приходи во втором квартале следующего года». А у меня без этих деталей всё производство стоит. Директор так и сказал: «Без деталей домой не возвращайся».

– И что же делать? – сочувственно вопрошал Веня.

– А что тут поделаешь? Выходу к проходной с бочонком в конце рабочего дня и договариваюсь с простыми работягами. Они мне и выносят понемногу. Так ведь грузины совсем разбалованы, зачастую приходится и деньгами доплачивать из своего кармана. Вот, скажем, в России я бы за эти два бочонка мог целый заводик прикупить. Там народ не разбалован, потому что беден.

Они тут же выпили за сердобольный и бедный российский народ. Затем сосед пошёл платить за номер. Вернувшись в комнату, он сообщил:

– Я сейчас видел, как в гостиницу поселялся какой-то русский.

Веня читал газету и никак не прореагировал на сказанное. Аслан решил, что он не расслышал сказанного, тронул Веню за плечо и повторил услышанную им новость.

– Ну и что? – вяло откликнулся Веня.

– Как что? Это же твой земляк! – воскликнул удивлённо сосед. – Если бы поселился мой земляк из Дагестана, я бы побежал его поприветствовать, узнать новости.

– Чудак ты, Аслан. У меня, по твоей логике, в земляках вся Россия – больше ста миллионов человек. На приветствия уходил бы день целиком, а новости проще узнать из газет.

Сосед покрутил головой: «Странные люди, эти русские».

Ещё через день Аслан засобирался домой.

– Уже всё достал, что нужно? – поинтересовался Веня.

– Какое там, – махнул рукой сосед, – хорошо, если половину. Но я больше двух дней в командировках не выдерживаю.

– Почему так? – удивился Веня, которому жить в Тбилиси предстояло ещё почти две недели.

– Сыну пора делать обрезание. Но, главное, я без женщины больше двух дней не могу, а изменять жене мне, как мусульманину, никак нельзя.

– Какое обрезание? – воскликнул удивлённо Веня. – Ты же говорил, что являешся секретарём парторганизации крупного совхоза.

– Ты мне партию и веру не путай, – угрюмо возразил Аслан. – Партия – это взгляд, устремлённый в будущее, а вера – это корни наших предков.

На следующий день они допили остатки вина на прощание. В углу комнаты лежал огромный тюк. Веня поинтересовался, что это такого сосед его закупил в Тбилиси. Оказалось, десять дублёнок и ещё какие-то дефицитные товары.

– Зачем тебе столько? Неужели всем родственникам? И потом, кто носит дублёнки в знойном Дагестане?

– Должен же я как-то оправдать расходы, понесённые на тбилисском заводе. Отдам родственникам, они продадут на рынках в России. А ты разве ничего не закупил, чтобы оправдать свои расходы?

– Я купил гитару, – оправдывался Веня, – они у нас в большом дефиците.

– Почему не купил двадцать гитар? Они же лёгкие. Хороший был бы навар.

Восток – дело тонкое, – оставалось мысленно резюмировать Вене.

На следующий день, по возвращении в гостиницу Веню предупредили, чтобы он никуда не уходил, ему целый день названивает какой-то человек. Уже через пять минут в номер позвонили. Приятный женский голос произнёс:

– Вениамин Николаевич? Где же вы пропадаете? Не уходите, мой муж уже едет к Вам.

Веня ничего не понял, но решил, что кто-то из его коллег из института решил провести с ним вечер. За эти два дня он видел столько новых лиц, что запомнить их имена был просто не в состоянии. Ещё через несколько минут ему позвонили снизу, от портье. На этот раз голос был мужским:

– Простите, уважаемый, но вас уже все ждут. Спускайтесь вниз, у меня машина.

Ничего не понимая, Веня спустился вниз. Навстречу ему вышел рослый, элегантный мужчина в дорогом английском пиджаке, с алмазной булавкой в галстуке. От мужчины шёл тонкий аромат дорогих духов. Он протянул широкую руку:

– Георгий. Почему Вы так странно одеты, уважаемый?

Веня оглядел себя: рубашка, джинсовый костюм и лёгкие плетёные сандалии вполне отвечали погоде. Он смутился, и сказал:

– Это так неожиданно. Я сейчас переоденусь.

Поднявшись наверх, он надел лучшее, что у него было на случай праздничного застолья, и через пару минут он с Георгием вышел на улицу. Перед гостиницей стояла ослепительно новая черная «Волга». Такие в России могли быть лишь у директоров крупных предприятий или первых секретарей райкомов. Слегка оробев, он сел на кожаное сиденье рядом с Георгием. Он не знал, о чём говорить. Задавать вопрос о том, кто его ждёт, тоже считал преждевременным и бестактным. Машина мягко тронулась, и Георгий завёл дипломатичный разговор о здоровье гостя, его семьи и родственников. Когда вступительная тема была исчерпана, последовал вопрос о погоде, но вопрос этот был совсем странным. Он звучал так:

– Какая у вас там погода в Кишинёве?

– Простите, но я из Новосибирска.

Ответ его удивил Георгия и заставил задать следующий вопрос:

– Зачем же Вы дали такой крюк? Есть же прямой рейс. Наверное, какие-то дела?

Тут Веня и Георгий начинают понимать, что произошла какая-то путаница, и звучит следующий вопрос:

– Вы Вениамин Николаевич?

– Совершенно верно. А куда мы едем, и кто меня ждёт?

– Мы едем в «Арагви», а ждёт Вас весь диссертационный Совет.

Веня засмеялся:

– Вы меня с кем-то спутали.

Машина поворачивает назад, возвращается к гостинице. Георгий подходит к портье и о чём-то энергично разговаривает с ним по-грузински. Портье показывает ему регистрационную книгу, листает её и хатем тычет пальцем в какую-то строку.

Георгий оборачивается:

– Простите, уважаемый. Действительно произошла ошибка, но это моя вина. Мы ждём оппонента из Кишинёва по фамилии Петров. Узнав, что он уже прилетел, я посетил гостиницу днём, нашел фамилию Петрова в книге регистрации, узнал его имя и отчество, а также номер телефона в его номере. Кто бы мог подумать, что фамилия Петров такая распространённая у русских, и в гостинице одновременно проживают два Петровых. Вашу я нашёл первой, почему и произошла такая путаница. Сейчас я узнал, что тот, второй Петров уже выехал в «Арагви» на такси. Я хочу извиниться перед Вами за свою ошибку и, чтобы загладить её, приглашаю Вас также присоединиться к нам на этот вечер.

Веня вспомнил приключения своего первого соседа, которые также были обусловлены ошибкой, и вежливо отказался. Заодно он узнал, что, в отличие от России, в Грузии устраивают банкет для оппонентов не после защиты, а до неё, чтобы защита имела более верный результат.

На выходные Тенгиз пригласил его в гости. Летом они с женой снимали дачу у знакомых недалеко от Тбилиси. Туда он и привёз Веню на своих белых «Жигулях». Машина была старенькой. Стареньким был и аккумулятор, который за ночь разряжался и по утрам не всегда мог уверенно завести автомобиль. Поэтому Тенгиз парковал машину на пригорке, чтобы, столкнув её вниз, завести двигатель было проще.

– Легко ли содержать машину на зарплату мэнээса? – полюбопытствовал Веня.

– Считай, вся зарплата на неё и уходит: ремонт, профилактика, бензин. А то ещё и ГАИшники тормознут – надо дать в лапу.

– На что же тогда жить?

– Ответ простой. Если ты имеешь высшее образование, давай уроки репетитора.

Далее Тенгиз рассказал, что уровень преподавания в грузинских школах так низок, что не даёт никак их шансов после школы поступить в ВУЗ. Поэтому родители, желающие дать своему чаду высшее образование, нанимают репетиторов. Понятно, что частным репетитором может быть и учительница. В таком случае, ей нет никакого резона в рабочее время учить детей хорошо, если вечером она может учить кого-то из этих же детей, но уже за совсем другие деньги. Стоимость уроков репетитора известна в Грузии всем – сто рублей в месяц за восемь уроков, то есть два занятия в неделю. Если учесть, что школьный учитель получает зарплату в сто рублей за месяц преподавания классу из двадцати пяти учеников, только дебил станет хорошо учить непосредственно в школе. Нередки случаи, когда грузины отдают своих детей в русские школы, где русские учителя подходят к процессу обучения более ответственно, да и поступить потом в русские ВУЗы будет проще и гораздо дешевле.

– У меня учеников мало, – продолжал Тенгиз, – всего пять. Это значит, после работы я занимаюсь с учениками индивидуально и получаю за месяц пятьсот рублей. Вот на них и можно прожить. Если бы я был кандидатом наук, заработок вырос бы минимум вдвое. Наиболее предприимчивые устраивают в одной из комнат дома класс, человек на пятнадцать, и получают такие деньги, что работать в государственном учреждении становится полной бессмыслицей. Тогда они устраиваются где-нибудь дворником, чтобы их не прищучили за тунеядство, и приплачивают из своих теневых доходов ЖЭКу. ЖЭК, прикрывая их, нанимает кого-то из пенсионеров для подметания улиц и платит ему втёмную, мимо кассы. По такой схеме все что-то получают, не платя государству налогов, и как-то выкручиваются, потому что на одну зарплату прожить совершенно невозможно.

Веня только крутил головой, вникая в схемы кавказского круговорота денег. Здесь все жители доят государство и друг друга, платя огромные деньги за обыкновенное лечение в больницах врачам, медсёстрам, нянечкам втёмную, тогда как в России за такое же обслуживание, а то и гораздо более профессиональное, жители ничего не платят, ограничиваясь шоколадкой или бутылкой коньяка, в случае особо сложной операции. При этом, у русских нет железной необходимости зарабатывать подпольно огромные деньги, чтобы хоть как-то прожить. Может, потому и репетиторство в России не имеет таких огромных масштабов, как в Грузии.

Тенгиз поучал его далее:

– Если ты попал в больницу, пока не заплатишь, сколько положено, заведующему отделением, врачу, медсестре и санитарке, к тебе никто не подойдёт. Все лекарства ты должен покупать сам. Можно договориться покупать их в той же больнице у врачей или медсестёр. Каждый грузин знает: перевязка – двадцать рублей, операция аппендицита – сто тридцать, операция на сердце – от двадцати тысяч, в зависимости от сложности.

– Ты знаешь, сколько стоит поступить в Тбилисский университет или мединститут? – вопрошал он.

– Сколько же?

– В университет – двадцать тысяч, в мединститут – пятьдесят, – не задумываясь, отвечал Тенгиз. – Причем, за каждый экзамен нужно платить отдельно принимающим профессорам и доцентам. Вот почему, если грузину предстоит операция, он доверится только русскому хирургу. Почти всем грузинским врачам их дипломы купили родители или родственники. Лечить они могут, а вот вылечить – вряд ли.

– Где же взять такую прорву денег? – ужаснулся Веня.

Тенгиз усмехнулся в усы:

– Родил ребёнка – начинай копить сразу же.

– А если нет денег, остаётся помирать?

– Зачем сразу помирать? Обратись к родственникам.

Теперь Веня начинал по-иному понимать, почему родственные отношения так развиты в Грузии и на всём Кавказе: случись что – в такой экономике одному просто не выжить.

– Но это ещё мелочи, – продолжал свою лекцию Тенгиз. – Знаешь, сколько стоит место директора центрального рынка в Тбилиси?

– Боюсь, не угадаю даже порядок.

– Зато эту цифру знает каждый житель Тбилиси.

– Какова же эта цифра, не томи?

– Миллион, – торжествующе воскликнул Тенгиз, – но эти деньги он вернёт за два года, а дальше пойдёт чистый навар.

Теперь Веня понял, почему в государственных магазинах лежат кислые и сморщенные яблоки, деревянные груши и мелкая картошка. Весь поступающий по госзакупкам у производителей в магазины сельскохозяйственный продукт сначала сортируется. Лучшая его часть отправляется на рынок оптовикам, а остальное покупают бедные, которым товары на рынке не по карману, поэтому директор любого магазина просто обязан быть богатым человеком и оплатить высшее образование своим детям.

– Вторая часть моего бюджета, – говорил Тенгиз, – пополняется за счёт родственников. Мой отец персональный пенсионер, имеет льготы, живёт здесь, в Тбилиси, и я с женой и сыном проживаю в его квартире. Родственники жены живут в деревне, в ста километрах от Тбилиси. Там у них дом, сад с виноградником и цитрусовыми. Они богаты, в сравнении со мной. Два раза в год я помогаю им – весной по обработке виноградника от вредителей, а осенью при сборе урожая. За эту помощь мне набивают полный багажник машины мясом, фруктами, овощами, вином и сыром, чего хватает на полгода. Мирон беден сразу по трём причинам. Во-первых, у него нет родственников в деревне. Во-вторых, он ленив и не занимается репетиторством. В-третьих, у него жена больна диабетом, она не может работать.

Так, за полезными для познания этой страны, её нравов и обычаев разговорами, они попивали приятное вино «Цинандали», затем Тенгиз предупредил, что вечером соседи по даче пригласили их на день рождения маленькой девочки по имени Нана.

– Я не могу, – смутился Веня, – у меня нет подарка, ты должен был предупредить меня заранее.

– Ты мой гость, и не должен ни о чём беспокоиться. Меня пригласили, значит, пригласили и тебя.

– Но я совсем не знаю соседей твоих.

– Это неважно – ты в Грузии.

Когда они заявились к соседям, застолье уже началось. Тамадой был седовласый красивый старик – дед именинницы. За столом сидело десятка два мужчин самого разного возраста. Трое из них, видимо, были из дальних сёл, потому что они были одеты в черкески с газырями, а за поясами имели кинжалы в серебряной оправе. Когда Тенгиз представил своего гостя из России, все перешли на русский язык из уважения к гостю. Исключение составили двое из трёх горцев в черкесках, которые русским владели плохо и стеснялись этого. Их тосты Вене переводил Тенгиз. В центре стола размещалось огромное серебряное блюдо с горой мяса, от которой исходили такие дивные запахи, что слюна выделялась немедленно, как у собаки Павлова. Гора была обложена сырами и разной зеленью, в которой Веня уверенно опознавал только укроп, петрушку и кинзу. Вокруг блюда располагались трёхлитровые глиняные кувшины с деревенскими винами. Первые тосты немного опоздавшие гости пропустили, но за столом сохранялся церемонный порядок: никаких шумных выкриков, перебивания соседей, громкого смеха. Согласно традициям, очерёдность тостов передавал говорящим тамада, поэтому соседи по столу между тостами говорили негромко, полушёпотом. Тосты были непривычно длинными, но красивыми. Вино казалось лёгким, но после двух бокалов Вене стало жарко. Он наклонился к Тенгизу и шёпотом спросил: