Монолог эмбриона

Сегодня мне исполнилось восемь недель. По маминым подсчётам, я должен родиться семнадцатого октября этого года. Мне уже и имя придумано – Александр. Мама уверена, что у неё будет мальчик. Ох уж эти женщины! К двенадцатой неделе можно только предположить пол будущего ребёнка по специальному бугорку, большая вероятность в определении возможна на двадцатой, а мне всего лишь восемь. Куда мама так торопится?

Вы спросите, почему я говорю о себе в мужском роде, если пока всё очень туманно? Отвечаю с непоколебимой уверенностью: я зародыш, эмбрион, fetus (познакомьтесь с новым латинским словом). По правилам русского языка мне положено говорить о себе так. А что? Я совсем не против.

Итак, что касается имени, которое выбрала для меня мама: оно мне не нравится. Если буду мальчиком, хочу, чтобы меня нарекли Марлоном. В честь Брандо. Знаете такого актёра? И чтобы девчонки начинали визжать от восторга сразу же, как только завидят меня на горизонте… Стоп. Простите. Я тороплюсь. Торопливость – это, видимо, наследственное. А если мне всё-таки случится родиться девчонкой, то… пусть дают любое имя. До лампочки. Не хотелось бы представлять себя женщиной. Пусть и очень красивой. Красота для слабого пола как постоянная головная боль: мужчины не женятся, а только проводят время, однополчане завидуют. Ой, по-моему, я что-то напутал. Слово «однополчане» связано с военной тематикой, а не с половой принадлежностью.

Но давайте я опущу планы на будущее и лучше расскажу о настоящем, о том, что мне известно наверняка, в чём я полностью уверен, так сказать. Хотя… Разве можно быть полностью уверенным хоть в чём-либо в этом мире? Но я пока не в этом, а в том, точнее между мирами.

Когда человек появляется на свет, ему напрочь отрубают память, тут же хватают, чтобы не ускакала далеко, кидают в мешок и уносят за изумрудные холмы, в серебристые облака. Получается, я не буду помнить ни слова из того, что вам сейчас рассказываю, даже разговаривать не смогу, представляете? Какой ужас! Всё с нуля начинать. Знаете ли, нелёгкое это дело – начинать с нуля, мне не впервой: тело меняется, пол меняется, а душа та же, но, пока своей очереди дождётся, десятилетия минуют. Неспроста ведь память отбирают – облегчают очередной приход. Если всё пойдёт как надо, то эта жизнь будет моим двадцать третьим возвращением. Рыжей кошкой, гладким камушком в реке, воробушком на ветке я никогда не был. Марлоном Брандо – тоже. И не буду, но имя Марлон мне всегда нравилось.

Что-то я опять отвлёкся. Унесло меня не в ту степь, как говорится. Собираюсь рассказать вам о своих родителях.

Маму я выбирал себе сам, а папу выбирала мама. Честно говоря, я не очень доволен её выбором, но женщины, как говорилось выше, странные создания. Рассуждать на эту тему можно вечно, а у меня мало времени.

Зовут мою маму Виктория Сергеевна. Она преподаватель кафедры французского языкознания филологического факультета одного столичного вуза. Красавица несомненная, умница необыкновенная. Угораздило же её связаться с таким человеком, как мой отец. Открою вам страшный секрет, только прошу никому его не выдавать. Иногда отец её бьёт по лицу и даже в живот, изменяет постоянно (однажды с маминой подругой загулял), употребляет алкоголь (не только по праздникам) и, естественно, женат (куда без этого?). А мама его любит. Вернее, она бесконечно себя в этом убеждает. Почему женщины так делают, я не знаю и даже не хочу пускаться в рассуждения, потому что смысла в них кот наплакал. Тем более мне не хотелось бы повторять, что бабы – народ странный. Не хотелось бы, но повторил. А вдруг вы об этом уже забыли?

У моего отца в общей сложности одиннадцать детей (себя не считаю), разбросанных по стране и ближнему зарубежью. Он им не помогает. Клянусь! Ни рубля, ни доллара, ни евро, ни конфетки. Папа считает, что уже сделал необыкновенно много: одарил набором своих великих генов, и женщинам не расплатиться с ним за его безграничную щедрость. Так что скоро у меня появятся шесть сестёр и пять братьев. Хорошо бы для баланса, чтобы мой бугорок не подвёл и выдал те градусы, которые необходимы для желанного вердикта из уст доктора: «У вас будет мальчик! Поздравляю!» А мама в ответ прослезится от радости. Гинекологи всегда поздравляют, независимо от результата. Видимо, у них работа такая – поздравлять. Было бы с чем. На моей маме висит кредит на машину, ипотека, и скоро я появлюсь, а папа, прямо скажем, товарищ безответственный и неблагонадёжный. С чем тут поздравлять? Может, я, конечно, ничего не понимаю в человеческой жизни, ведь я всего лишь восьминедельный зародыш, расцветающий в женской матке.

По вечерам мама любит слушать Моцарта и Баха, а иногда её завораживает Рахманинов. Чайковским она так и не прониклась. Я, честно говоря, тоже. Вообще я больше по русскому року сохну, но мама ненавидит его люто. Иногда задумываюсь и прихожу в ужас: моя будущая мама – интеллигентная женщина, а вынашивает настоящего бунтаря и шалопая. Грустно бывает от ощущения вселенской несправедливости. А вдруг я буду каким-нибудь успешным квартирным вором или, того хуже, серийным убийцей?

Последнее время мама много плачет. Отец не звонит, а её это расстраивает. Она пока не подозревает, что сегодня вечером он припрётся пьяный и будет опять признаваться в любви, то есть вешать лапшу на уши про то, как он жаждет моего рождения, как хочет, но не может ввиду разных серьёзных обстоятельств развестись с женой и бла-бла-бла. Что я вам об этом рассказываю? Вы знаете всё лучше меня. Беспроигрышная схема, воздействующая на женщин как гипноз, давно всем известна. Высока вероятность того, что я тоже буду использовать её, если мне посчастливится родиться мальчиком.

Мама ему снова поверит и, естественно, оставит ночевать. Криком кричу, а меня никто не слышит. Ладно, пусть сами разбираются! Нервы поберегу, они ещё понадобятся, ведь впереди меня ждёт целая жизнь.

На завтрак попрошу у мамы жареной картошечки с зелёным лучком и непременно с клубничным вареньем. Если гастрономический экстаз существует, то он выглядит именно так.

Сегодня мне четырнадцать недель. Всё как я и предполагал. Гинеколог водила по маминому животу какой-то прохладной штукой и внимательно глядела на светящийся чёрно-белый экран. Ну и страшный же я! Не верится, что из такого сморчка может получиться симпатичный человек. А мама, увидев меня на экране, прошептала: «Какой красивый!» У неё точно что-то со вкусом. Теперь я, кажется, понимаю, по каким критериям она выбирала отца своего ребёнка. Папаша мой, мягко говоря, урод в прямом и переносном смысле слова.

«Пацанёнок будет. Поздравляю», – сказала доктор, протирая волшебный прибор влажной салфеткой. Мама широко улыбнулась и отчего-то заплакала. Как в воду глядел. Если я не стану рок-музыкантом, вором или серийным убийцей, то попробую свои силы в экстрасенсорике.

А мой папа опять пропал и уже навсегда. Мама места себе не находит, шатается из угла в угол и даже выкурила четыре крепкие сигареты. Мне понравилось. Решил для себя, что буду дымить как паровоз. Курящий музыкант по имени Марлон: что может быть сногсшибательнее? Все девчонки точно будут моими.

Маму не узнать. Ни Моцарт, ни Бах не спасают её от тоски по моему отцу. Любовь у неё, понимаете ли… Что тут будешь делать? И чем я могу помочь бедняжке?

Прошла ещё неделя. Моя бабушка Вера Ильинична (замечательная женщина) была против маминых свиданий с моим биологическим отцом. Она сразу поняла, что он человек несерьёзный. Прямо так и говорила: «Вика, он прохвост! Не трать время!» Но мама её не слушала.

Сегодня гинеколог была менее улыбчивой, но, как всегда, прекрасной. Я считаю её довольно эффектной женщиной: карие глаза, алая помада на пухлых губах, тёмно-каштановые волосы – ни дать ни взять Моника Белуччи.

Мама волнуется, переживает, но держит себя в руках – не плачет. Она твёрдо решила, что так будет лучше. Какой яркий свет! Уф, как вы его выносите? Нужно немножко потерпеть. Скоро это закончится. А я… Я всё равно люблю свою маму и, конечно же, прощаю, потому что знаю: она не могла поступить по-другому.