Карнавал теней

- -
- 100%
- +

Иллюстрация на переплете shinobochka
© Половинкина Я., 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
* * *
1
Праздник

Никогда прежде не видел я такого праздника. И не увижу больше. Цветные полотнища реяли вдоль галерей из белейшего мрамора, а над опрокинутыми мостами скользили по воде разукрашенные лодки. Целые оркестры дни напролёт плыли, тревожа мелкую рябь Царицы – Адриатики. А небо над морем переливалось всеми оттенками перламутра.
Праздник на водах, праздник посреди вод. Нескончаемое веселье.
Глядя на всё это великолепие: на молодцов в сарацинских тюрбанах, на пленительные улыбки дам, трудно было поверить, что вскоре тяжёлым и печальным гулом колокол Сан-Марко возвестит Великий пост.
Но покамест в ликовании людей и волн не было раздора. Пели все, и пело всё. Казалось, если заткнуть уши, так и хлынет в душу волной канцона[1]:
Из пенного шёпота светлых волн,Сквозь гам человеческий вижу я сон.Я вижу в луче ослепительно-яркомКрылатого зверя на огненной барке.Чудесная лодка, плыви, плыви!Венеция в трепете, беды мертвы.Седых аллегорий колеблются флаги,Смирен сарацин и Невежество в страхе.Бессмертная слава, труби, труби!Ни злата в мошне, ни похвальной молвы,Не жаль ничего ради нашей Царицы,Что в пену и пурпур заката рядится.Мы знаем такую тоску в крови,Что жарче огня, горячее любви!Сегодня у моря особая месса:Последнюю девку окрестим принцессой.А солнце, огромный запретный плод,Над городом белым растёт и растёт.Плывёт и плывёт над лагуною чистойОгненный лев евангелиста.Проворные акробаты и жонглёры сновали по улицам. Ухари[2], закрыв полумасками лица, дразнили кокеток. Поговаривали даже, что сам мессир чёрт выбирается по такому случаю из тёплого пекла и, нацепив бауту[3], бродит по городу, смущая христиан.
Но об этом я ещё скажу вам в свой час. Я – Алонзо Фортеска, сын и наследник старого графа. И вся эта печальная и поразительная история… случилась из-за меня.
А всё началось за неделю до Жирного вторника[4]. В городе объявился молодой дворянин, соривший деньгами, как ростовщик на смертном одре, и бранившийся так, что краснели неаполитанские матросы. Много такого люда стремилось в светлую Венецию, но этот… Этот нахал назвался моим именем.
Представьте себе: всё это я узнал много позже. И каково было услыхать молодому человеку из приличной семьи, что некто, во всём подобный синьору Фортеска, бесчинствует и пятнает имя дворянина!
Подумать только! С песнями и скрипичным воем негодяй водил по кофейням гребцов и пьяниц, бездельников и чудаков, где, угощая их от моего имени, провозглашал:
– Вы ещё не слышали о синьоре Фортеска?! Это что!
Особенно занимала наглеца собственная, тьфу, то есть моя, слава. Самозванец и лестью, и хитростью, и вином стремился выведать, что же я делал в городе до его появления. Фальшивая монета, решившая лукавым блеском затмить полновесный дукат[5]. Жалкая ревнивая тень!
Но вот однажды вечером случилось самозваному синьору Фортеска угодить в переплёт, из которого он чудом вышел живым.
В маленькой кофейне, где курили длинные трубки гребцы да отдыхали матросы всех языков и племён, товарищи, которых привёл самозваный Фортеска, устроили подлинный шабаш. С чего всё началось, никто не помнит. Конечно, мой двойник напоил своих дружков от души, и не кофе, а настоящим бургонским. От такой амброзии развязались языки, а дальше… То ли пьемонтцы[6] не поладили с ломбардцами, то ли неаполитанцы возмутились и ответили на ругань руганью, неприличной для христиан.
Косая Роза, хозяйка кофейни, громким криком призывала соседей в свидетели, что её честный дом превращают в свинарник, и взывала о помощи к Божьей Матери и всем святым.
Но когда она получила пощёчину от забулдыги, господин Фортеска, виновник всего безобразия, нахлестал шпагой своего дружка и выгнал его вместе с другими проходимцами, коих сам привёл.
После этого всё ненадолго затихло, юноша уселся за столик, попросив как ни в чём не бывало хозяйку принести воды.
Женщина с поклоном ответила:
– Да, мессир!
А вышла, утирая слезы передником.
Юный Фортеска (пусть уж носит имя моё, пока правда не выйдет) закрыл руками бледное лицо.
Душная комната перед ним исчезла на миг; пропали косые взгляды, и сгинули все, кто сидел вокруг, негодуя, возмущаясь, завидуя. Табачный дым плыл клубами в промозглом ночном воздухе, и запах соли примешивался к запаху пота. Обрывки разговоров едва касались разгорячённого слуха синьора Фортеска; даже если бы бесплотные духи спустились и поведали ему о смертных судьбах, это не тронуло бы юношу.
– Вы слышали? Да! Сущий дьявол. Мессир Скьяри проткнул его, точно сноп сена, а хоть бы что! А потом доблестный муж снёс голову нелюди. Башка свалилась, точно гнилой кочан, а чёрт поднял её и…
– Ну тебя! Чего не покажется от разговенья! Молись святому Тверезию Непочатому!
– Сам молись! Говорю тебе: видел! Уж и нечисть понаехала на бестрепетное наше житьё! Ах, грехи!
Юноша тряхнул головой, словно пытаясь отогнать дурное видение. И тут увидел перед собой сухопарого незнакомца в цветастом плаще. Он шумно опустился на стул, шурша пёстрым шёлком, и глиняную кружку с водой со стуком поставил на стол.
В первый миг юноша обмер: хищная маска с длинным птичьим носом уставилась на него, а под маской будто ничего и не было. Только пустота. Но, присмотревшись, молодой дворянин понял, что некто закрыл высоким воротом рот и подбородок.
Юноша кисло улыбнулся.
– Что вам угодно? – спросил он, а про себя невольно подумал: «Будто и впрямь чёрт!»
– Чтобы вы ушли, – тихо ответил незнакомец. Голос у него был мягкий и вкрадчивый, но притом глубокий. Казалось, чем дольше его слышишь, тем больше хочется слушать.
– А если я не уйду? – хмыкнул юноша и потянулся к своей кружке. Всё это представлялось ему не более чем дурной шуткой.
Незнакомец опередил его и придвинул кружку к себе.
– Уйдёте, – холодно молвил он, – вы дурной, негодный мальчишка, который, к сожалению, носит шпагу. Я бы вас выпорол. Что вы хватаетесь за эфес? Я с вами драться не буду, просто вышвырну вон, как щенка. Или вы всё-таки уйдёте?
Что-то было странное и в голосе этого человека, и в самом его одеянии, сшитом из лоскутов золотого и чёрного шёлка. Молодой Фортеска, вскочив из-за стола и стиснув побелевшими пальцами эфес шпаги, толком не знал, что делать. Если долго смотреть на то, как золотые обрезки переливаются среди траурно-чёрных, может показаться, что в полумраке прокопчённой комнаты пробежала лёгкая рябь золотистого лунного света.
Почему так спокоен этот ухарь? Будто на самом деле может позволить себе говорить что угодно кому угодно, а потом просто растает. Выпороть дворянина, как паршивого щенка! Хорошая шутка!
Вся кофейня охнула, когда юный Фортеска схватил глиняную кружку и окатил незнакомца водой.
– Я не стану выслушивать проповедь человека, который собственного лица боится! – с издёвкой крикнул юноша.
Тогда многие заметили, что голос у него будто сорвался на визг.
– Покажите лицо, синьора одалиска[7], или вызовите меня на дуэль! Что вам страшнее? Алонзо Фортеска к вашим услугам.
Незнакомец медленно поднялся, он вздрогнул, будто от боли, и… отшатнулся от стола. Затем отвернулся.
– Мессир, не желаете ли… – пролепетала косая Роза, собираясь предложить гостю полотенце.
Но тот жестом отказался. Кавалер Домино (пускай незнакомец зовётся так, пока не выпадет более счастливый случай) произнёс:
– Я Лодовико Скьяри. Завтра. За церковью Спасителя, в третьем часу ночи. Идёт?
Юноша приоткрыл рот. Безусый, тщедушный, Фортеска побелел, но не от страха, от гнева. Он вызвал на дуэль сущего чёрта, может, с ним и шпаги нельзя скрестить, а тут эта маска без лица ещё спрашивает: «Идёт?»
И тогда Фортеска не выдержал:
– Какого пса вы мне предлагаете биться завтра? Почему не сейчас! Отвечайте, трус, или вы сбежать удумали? Что изменится от того, что день пройдёт?
Тут кавалер Домино обернулся. Птичья маска с длинным острым носом казалась теперь какой-то нелепой и совсем не страшной. И почему бы не расстаться с ней?
– Я надеюсь, – грустно произнёс кавалер Домино, – что за день изменитесь вы. Ведь и о душе позаботиться можно.
Медленно волоча за собой пёстрый плащ, точно королевскую мантию, он покинул кофейню. Никто не преградил ему путь. А Фортеска оторопело смотрел уходящему вслед. Сколько раз он слышал подобные речи! Отчего же тогда впервые у него мурашки от них?
Очнулся юноша, только когда за спиной кто-то присвистнул:
– Скьяри?! Да неужели тот самый?!
После этого Фортеска позабыл обо всём на свете. Он вырвался на улицу, и холодный воздух обжёг ему горло.
Мерно в ночной тиши бились волны о каменный парапет. Скрипели лодки, а какой-то матрос, приобняв свою милую, шёл, распевая пьяную песню. Огромная луна, похожая на яичный желток, низко висела над морем.
Незнакомца не было нигде. На чёрной воде лёгкая рябь лунного света напоминала его шёлковый плащ. И если только был на земле этот чёрт, он подождёт обидчика.

2
Скьяри

Утро не принесло покоя самозваному господину Фортеска. Жил он крайне скромно, вопреки своей дурной славе, в маленькой гостинице, что приютилась между цирюльней и прачечной. А на завтрак его ожидал кусок чёрствого сыра.
Было слышно, как на улице звенят детские голоса и мерно плещутся мутные волны. Через силу Фортеска улыбнулся: и бедность бывает прекрасна.
Даже обшарпанные стены яркое солнце обращало в красочные шпалеры. А белые сорочки трепетали флагами на ветру, в то время как их отражения в воде походили на лебедей.
Если бы сам Великий Дож пожелал вызолотить черепицу и сложить стены здешних хижин из мрамора, той красоты, что отзывается на каждый мимолётный взгляд, полный сочувствия, не стало бы в помине.
Фортеска покинул гостиницу и пустился в путь по городу, ещё сонному и притихшему. Искоса поглядывая на своё отражение в воде, юноша невольно поймал себя на мысли, что хочет запомнить город таким: прохладным и чистым, и столь умиротворённым, словно море приворожило его.
Нет, дело не в том, что не хотелось умирать нынешней ночью. Хотя помирать весьма скверно.
«Проклятый Скьяри, – еле слышно бранился юноша, – можно подумать, ему охота, чтобы я стал убийцей! Оскорбил и сам нарвался на оскорбление! Будто мало мне было бед без него? Ну да теперь поздно. Поздно. Эх, кто просил тебя лезть не в своё дело, носатый чёрт?»
Утро всё длилось и длилось. Фортеска, не глядя, отдал два дуката гребцу, чтобы посмотреть на церковь Спасителя, возле которой его ожидала встреча.
Город с куполами соборов, мраморными аркадами, смехом и разноцветьем будто сам плыл навстречу юноше. И Фортеска притих, погрузившись в свои мысли.
В конце концов, ему пришло в голову, что прав был человек в птичьей маске: всякое может быть, а раз так, пусть душа потешится. Ведь жизнь, как и всякий праздник, с нами не навсегда.
И Фортеска от всего сердца дал себе зарок посмеяться напоследок. Но всё равно невыразимая тоска ещё лежала мутным осадком на дне его души.
На площади Сан-Марко шло нескончаемое представление. Сладковатый запах жареных каштанов и пряного вина согревал нутро лучше хорошего обеда, а весёлый смех девки Смеральдины пьянил сильней, чем хмель.
И пока христианский люд хохотал над глупостью старика доктора, чью дочку хитрый Бригелла уводил под крыло своего господина, молодой синьор Фортеска бродил среди людей точно призрак. Увы, маски не веселили его, напротив, в каждом, кто надел бауту, будь то лавочник или актёр, мерещился юноше тот носатый дьявол, посетивший его ночью. Кавалер Домино.
Будь он неладен!
Под медленный бой колокола юноша не заметил, как очутился почти у самого собора.
Фортеска вымученно улыбнулся. Крылатый лев, распростёрший крылья на восток и на запад, озирал с высокой колонны свой царственный город. Но мудрость его была спокойна и безучастна к людской слабости.
– Синьор Скьяри! Проходите, проходите, синьор, я вас не узнал.
Заслышав это имя, молодой Фортеска вздрогнул всем телом и обернулся. Он увидел человека, красивого и, без всякого сомнения, благородного. Рядом с ним шла дама в роскошном платье цвета красного вина. Лицо её было скрыто полумаской, но всё же от одного взгляда на неё захватывало дух. Фортеска, поборов омерзительную дрожь, бросился им наперерез.
Преградив кавалеру и даме дорогу, юноша низко поклонился, да так, что шляпой невольно коснулся мостовой, и быстро заговорил:
– Приветствую вас, почтенные! Правда ли то, что я слышал? Вижу ли я перед собой благородного господина Лодовико Скьяри?
– Да, это я… – оторопело произнёс щёголь, поглядывая на юношу так, словно он был надоедливой мошкой.
– Превосходно! – заявил Фортеска и гордо приосанился. – Теперь я вижу вас и готов сделать вам предложение!
Юноша глубоко вздохнул и выпалил:
– То, что сказано маской, пусть будет сказано маской! Первое оскорбление мной прощено. Если вы согласитесь с открытым лицом скрестить со мной шпагу, мы разойдёмся после первой царапины, и я сочту вас другом. Вы согласны?
И тут юноша увидел, как Скьяри побагровел. Сначала покраснела его шея, потом на лице проступили красноватые пятна, совсем как у старика.
– Но я вас не оскорблял! – прошипел Скьяри, поджав губы. – Я впервые вас вижу, синьор, и мне нет дела до того, с кем вы могли схлестнуться.
Теперь уже юноша залился по уши краской стыда. Возможно ли, что незнакомец… просто обманул его? Нет, только не это! Нельзя же вот так, ни за что, прослыть дураком!
– Вы сами назвали мне своё имя, Лодовико Скьяри, – ледяным тоном отчеканил молодой Фортеска, – и оскорбили меня дважды, назвав дурным мальчишкой и отказавшись драться со мной. Не лгите. Маска не избавит вас. Вы дадите ответ.
Видно было, что Скьяри хотел возразить на это, но слова замерли у него на языке. Он выпучил глазищи и глотал воздух, точно рыба, которую вытащили на сушу.
– Я не знаю вас, юноша, и не ж-желаю знать! Ищите где угодно своего обидчика, я здесь ни при чём!
С этими словами вместе с прекрасной дамой, так и не проронившей ни слова, синьор Скьяри поспешил удалиться от глаз любопытных.
Молодой Фортеска стоял ни жив ни мёртв, стискивая до боли эфес шпаги. До его слуха уже долетали едкие смешки и колкости про беспутных юнцов.
Почти что жалобой показался самому Фортеска гневный крик, вырвавшийся из его груди:
– Не смейте мной пренебрегать! Я дворянин и мужчина, а вы… Я точно убью вас, Скьяри, сегодня ночью.
Но никто не обернулся. И, чуть ослабив тугой шейный платок, юноша надвинул шляпу на глаза.

3
Клинок Грации

Вернувшись в свою каморку, молодой синьор Фортеска ощутил полнейшее отчаяние. Лучше драться на дуэли с самим дьяволом и проиграть, чем стерпеть усмешку труса, что останется безнаказанным. И так ли уж важно, в маске он или нет? Незнакомец или щёголь обманул мальчишку?
С какой радостью встретил бы юноша высокомерного красавца Скьяри за церковью Спасителя! Но надежды на то, что нахал придёт, уже не было. Может статься, он, Фортеска, простоит как чучело до самого рассвета, дожидаясь противника.
При этой мысли слёзы едва не выступили у него на глазах. Нет! Что угодно: рана или даже смерть много лучше, чем это презрение! Мальчишка, мальчишка, только и всего!
А ведь, очнувшись от потрясения, снова бросился молодой Фортеска разыскивать этого Скьяри. Расспрашивал о нём люд всякого звания. Одни говорили, что видели великолепного господина с дамой ослепительной красоты, но всё как-то мельком, и поведать тут нечего. Со всего света стремятся в город несмолкаемого веселья благородные и богатые гости.
Другие насказывали самые невозможные небылицы о господине Скьяри, который ходит сквозь стены, надевает, словно маску, чужое лицо, дерётся, как сущий дьявол. Да к тому же появляется, где захочет, и знает про всё, что творится в городе: хоть в церкви Вознесения, хоть на совете Десяти. Не иначе, с чёртом водит дружбу.
«Действительно, – подумал синьор Фортеска с горькой усмешкой, – только чёрт его и знает, этого Скьяри!»
И лишь один пожилой лодочник, широкоплечий и сутулый, пригубив от щедрот молодого господина подогретого вина, презрительно расхохотался:
– Это не тот ли Скьяри, который старше лучшей бутылки в папском погребе? Лицо с кулачок, сморщенное, точно гнилое яблоко, а нос на зависть старой ведьме: того и гляди клюнет тебя! Знаю, как же, мессир! Я как-то вёз этого дрянного ломбардца; случись мне везти его снова, я утоплю старикашку в Гранд-канале, ей-богу. Как он вцепился в свои медяки! Да боюсь, вода не примет нечестивца, поплывёт в Адриатику точно дрянное бревно, худой человек. Да! Это же сущий Панталоне, клянусь вам, мессир, с жёлтыми глазками и жадным нутром, и притом ещё заглядывается на хорошеньких девчонок! Тьфу, нечисть!
Хотя молодой Фортеска наслушался немало пошлостей и грубостей, водя дружбу с гребцами и оборванцами всех мастей, его смутила подобная речь. Но ничего не стал возражать юноша. В самом деле, не принял ли он за чистую монету проделки маски, от которой ни имени, ни правды не приходится ждать?
О, Царица на водах Адриатики! Вечно любуешься ты отражением своим, но есть ли хоть что-то подлинное за стенами твоих дворцов?
Юный синьор Фортеска встрепенулся, когда в его дверь постучали. Он не ждал гостей, ибо не было у него ни друзей, ни близких в этом городе. Потому с тревогой и удивлением встретил пажа, богато одетого, но тоже носившего маску.
Паж принёс ему благоуханное письмо от неизвестной дамы. Почему-то синьору Фортеска пришла на ум та женщина в алом платье, что гордо следовала рядом с господином Скьяри и не проронила ни слова.
И юноша не ошибся. Даму звали синьора Грация, об остальном она умалчивала чести ради и просила, нет, умоляла, принять её приглашение, и тогда верный паж укажет к ней дорогу.
Неприятный холодок пробежал по спине молодого Фортеска. Сколько же масок в городе? Как знать, кто мог проследить его путь? Но тут же юноша отогнал от себя эти мысли. Право, кому нужен беспечный юнец, затерявшийся среди бесконечного праздника?! А всё-таки кому-то же он понадобился.
Однако, вспомнив наставления отца, юноша препоручил себя Мадонне и сказал пажу:
– Идём.
А сам подумал, что если совсем недавно собирался сразиться с чёртом, то не годится и отступать перед женщиной.
Уже начинало смеркаться. Сиреневая дымка окутала город, и тёмными глыбами возвышались дома и дворцы над водой. Золотой свет, лившийся из бесчисленных окон, плясал на мелких волнах. Весь мир словно закутался в бесконечный плащ Домино. И юноша с замиранием сердца думал о том, что плывёт навстречу неразрешимой тайне.
Больше всего ему не хотелось верить, будто всё приключившееся случайность, плод глупой шутки.
Потому, когда лодка, наконец, причалила, молодой Фортеска первым ступил на землю. Стоило ли говорить, что место было ему неизвестно?! Ночь, лунная и ясная, полная звёзд, совершенно преобразила город. Не узнать было в нём ни единого дворца и ни одного человека.
Десятки фонарей золотыми дукатами скользили вдоль мостов и каналов. Смех, шутки, пение звучали отовсюду, но в то же время казалось, будто поют и шутят не люди, но камни и волны, а то и сам город. Шустрые тени бежали по стенам вослед наряжённым господам, словно желая вкусить мимолётной радости человеческой.
Тут юноша заметил, что ливрейный арап[8] распахнул перед ним дверь и давно дожидается, когда гость войдёт за своим провожатым.
И молодой Фортеска вошёл. Сначала ему показалось, что он провалился в сырой полумрак, точно ребёнок в колодец. Но впереди звучали мерные шаги пажа, ступавшего по ковру, и вскоре они миновали тёмную залу и вышли вновь под звёздный свет, на широкий мощёный двор, озарённый луной, где стояла каменная фигура дракона, высунувшего безобразно длинный язык, словно собака от жары. Отчего-то юноша испытал жалость при виде чудовища, но, опасаясь отстать от провожатого, ускорил шаг.
Откуда-то доносились смех и звон бокалов, но понять откуда, было нельзя.
«Какой странный дом, – подумал Фортеска, – не похожий ни на один в этом городе! И какой же большой!»
Следующую дверь, огромную и тяжёлую, из красного дерева, распахнул перед ними усатый ряженый в сарацинском тюрбане. Точь-в-точь Голиаф из книги, что в детстве читал Фортеска. Но странно, что стоило этому страшилищу хлопнуть в ладоши, как дверь отворилась сама.
Юноша и провожатый вошли в зал, где, к вящему неудовольствию синьора Фортеска, пол из цветных плит напоминал домино. У третьей двери их встречал безобразный карлик с лицом, похожим на грецкий орех. Он гадко улыбнулся, отвесив юноше низкий поклон, и позвонил в колокольчик.
И третья дверь из красного дерева медленно открылась. Паж раскланялся перед синьором Фортеска. Юноша понял всё; он стоял перед заветной комнатой, где ожидали только его.
И, затаив дыхание, перешагнул порог.
Комната, хоть и богатая, показалась молодому Фортеска совершенно обычной, по сравнению с тем, что он видел ранее в этом доме. Но тут его окликнули:
– Наконец-то, синьор!
И распахнулась дверь, ведущая в потаённый покой, а за ней… Стояла дама столь ослепительной, нечеловеческой красоты, что восхищение юноши сменилось страхом. Он поспешил поклониться, лишь бы синьора не заметила его смущения.
– Господин Фортеска!
Голос у неё был странно высокий, больше приличествующий совсем юной девушке.
– Хвала небу, что вы пришли! Я так боялась, что вы не придёте!
В её словах прозвучало такое неподдельное беспокойство, что у юноши потеплело на сердце.
– Это огромная честь для меня, – пролепетал он, невольно краснея, – но чем я заслужил вашу милость? И как вы меня разыскали?
– Милость? – искренне удивилась дама. – Нет же, страх! Где же можно спрятать человека вашей фамилии, случись ему даже приютиться у бедняков! Юноша благородного рода пирует среди чёрного люда, расточая имение своё…
При этих словах Фортеска покраснел.
– Я ведь уже посылала вам приглашение на праздник, но вы отказались, и…
– Госпожа моя! – заволновался юноша. – Скажите мне, как давно это было? Клянусь, несмотря на юность, память подводит меня. Если я обидел вас отказом, я готов загладить вину! Только скажите, как так вышло и что же было потом?
– Я не знаю, – покачав головой, ответила дама. – Вы ответили мне отказом, а дальше… По слухам, и вовсе уехали из города. Это было полгода назад. Вам виднее, что происходило с вами.
Молодой Фортеска покачнулся так, будто земля ушла у него из-под ног. Его лицо сделалось пепельно-серым. Он до боли сжал кулаки и больше уже не смотрел на синьору Грацию.
– Человек, позабывший себя самого, – кротко и ласково сказала она, – становится лёгкой добычей сил вражьих.
Почему-то сейчас юноше эти слова показались неуместными и пустыми.
– Позвольте… дайте мне уйти, – прошептал молодой Фортеска.
– Нет! – горячо возразила женщина, преграждая ему дорогу. – Не сейчас, когда вам, мой храбрый друг, угрожает беда! Разве вы прибыли только вчера? Вы не слышали, что говорят у нас люди? Так вот, это – правда! Лукавый бес, скрывая лицо под маской, бродит по городу, выдавая себя за человека… Что вы улыбаетесь?
Фортеска не знал, смеяться ему или плакать. Он только и вымолвил:
– Это похоже на детскую сказку! Как верить такому? И вот я слышу от вас…
– Да, – перебила синьора Грация, – признайтесь по совести, вы видели прежде человека, с которым я говорила сегодня? Нет?! Но тот, кто оскорбил вас, разве не назвал чужое имя? Не иначе как желая посеять рознь и смуту! Немудрено. Говорят, видеть двойника – к смерти. Можете мне поверить…
Тут дама понизила голос:
– Синьор Скьяри мой друг, он признавался мне, что видел нечистого, обличьем и видом неотличимого от него. Скьяри застыл, и они разминулись на мосту. Больше мой друг его не видал, но теперь, когда лукавый назвал вам имя господина Скьяри…
– Что же теперь делать? – спросил молодой Фортеска, совершенно сбитый с толку. – Если чёрт явится на поединок, я с ним сражусь, но как моя гибель поможет вашему другу?