Карнавал теней

- -
- 100%
- +
«Всё приятней, чем личико юного Скьяри, похожее на непропеченную лепёшку!» – подумала сестра.
– О-о-о – зачарованно протянул Дзани, – покажите мне ещё раз ваш чудесный клинок!
Клариче вынула шпагу из ножен и подала её кавалеру Домино, словно королю.
– Вот! – с горечью сказала она. – Я не вправе его носить, как и любую другую шпагу. Я не знаю, как теперь вы поступите, Дзани, можете вызвать меня на бой, хотя за то, что я чуть не сделала, меня стоило бы повесить.
– Ну нет! – рассердился бывший чёрт. – Давайте хоть сегодня без драк обойдёмся! Да и не хочу я с вами драться, Клариче.
Кавалер Домино потянулся к сверкающему клинку, но отдёрнул руку в последний миг. Искреннее восхищение, озарившее старческое лицо, сменилось замешательством.
– Однако… что за шпага у вас! Загляденье! Ещё ни одно оружие меня не задевало, а тут…
– Дзани! – воскликнула моя сестра. – Да как же я так забылась! Покажите руку, скорей!
Кавалер Домино покорился. Тонкой царапины, похожей на бледную нить, не было в помине.
– Хвала Мадонне, – вздохнула Клариче, – она уберегла меня от горшего! Как вы чувствуете себя?
– Волшебно! – хмыкнул Дзани, кутаясь в плащ. – Только не смотрите на меня так, будто я сейчас на части развалюсь. Очень прошу!
Он ненадолго задумался:
– Мне даже больно не было, только немного щекотно, как от зажжённой свечи. Я больше удивился тогда.
– Всё вы врёте! – бросила Клариче. – Я-то видела!
Она убрала в ножны великолепную шпагу, которая стала почти ненавистна ей. Видно, в голосе моей сестры была такая безнадёжная тоска, что Дзани замялся.
– Ну, ну, Клариче, я же не собираюсь вас это, как вы сказали… в-вешать. Да я… да мне…
Он отвернулся и вновь нацепил свою носатую маску.
– Я хочу с-сказать, вы сами не знали, что делаете. И я не знал.
Голос его окреп.
– И господин Скьяри тоже. В первый раз он сделал мне что-то хорошее.
Но Клариче пропустила последние слова мимо ушей. Новая мысль захватила её. Женщина, что дала ей чудесный клинок, который нельзя себе оставить, эта женщина… Она, быть может, последней видела Алонзо Фортеска, пропавшего полгода назад.
И Клариче ощутила очень неприятный холодок у самого сердца.
Она так долго молчала, погрузившись в свои раздумья, что кавалер Домино в конце концов не выдержал:
– Будет вам убиваться, Клариче, если хотите знать, я вас давно уже простил! Могу простить ещё раз! О-о-о, да разве меня кто тянул за язык? Назваться именем хозяина!
Клариче покачала головой:
– Нет, Дзани, вы не хотели биться, зная, что простая сталь не может вас ранить, а я… с чем вышла против вас? А ведь та особа, что дала мне неотразимый клинок, даже не таилась. Но я не приняла всерьёз её слова.
Клариче вздохнула:
– Как ни крути, у вас чести поболее, Дзани. Вы меня пощадили…
Моя сестра, гордая, острая на язык, поклонилась легко, словно ивовый прут, да так, что шляпа коснулась пола.
– К вашим услугам, синьор Тень. Долг свой я непременно верну.
Кавалер Домино оторопел. Он отвесил церемонный поклон, поддавшись своей привычке, но толком ничего не смог ответить.
– Я?! Я! Мне? Да вы? – лепетал он, совершенно потеряв голову. Видно, такая похвала повергла его в ужас.
– Знаете что?! – наконец вымолвил Дзани и лукаво добавил: – Да отдавайте! Прямо сейчас! Дайте мне вашу руку, сударыня.
Клариче удивилась, но спорить не стала.
Стоило кавалеру Домино коснуться её руки, как исчезла каморка, провалившись в тартарары, а моя сестра поняла, что стоит не то на мелких камнях, не то…
В этот миг темнота распахнулась, как штора, и ночь предстала перед ней во всём великолепии.
Куда ни глянь, крыши вздымались и опускались, как волны; их тёмные густые тени наползли друг на друга, отчего город здесь казался живым, но притом словно зачарованным колдовским сном.
Огромная торжественная Луна царила надо всем. В дымке сиреневых облаков, окружённая частыми звёздами, она походила на юную красавицу, что спешит любимому навстречу.
– Ну как? – немного смущённо спросил Дзани, и Клариче вздрогнула. – Здесь хорошо, синьор! Не спешите со мной рассчитываться! Я, в сущности, ничего не сделал!
Клариче улыбнулась.
– Да, – тихо сказала она. – Надо же! Луна совсем как в Тоскане.
И замолчала, думая обо мне, своём брате. Луна у каждого из нас теперь была своя и говорила нам разное, хотя ничего в природе не поменялось. Непрошеная и горькая мысль не давала Клариче покоя: а что, если некого больше искать? Она ругала себя за трусость, гнала прочь худшие страхи, но, пристыженно затаившись, они и не думали уходить.
Тихо, тихо, как течёт по камням ручей, женский голос, грудной и глубокий, поднялся над крышами Гетто и полетел прямо к луне.
– О-о-о! – прошептал Дзани в полном восторге. – Послушай, Клариче, вдова поёт!
Действительно, то была колыбельная, нежная и полная печали, прозрачной, как стекло:
Слушай, дитя, и запомни отсель:Чудное древо из дальних земельДолго растёт на высокой скале,Стонет от зноя и мёрзнет во мгле.Только однажды плоды принесёт.Дивный источник у дерева бьёт.К древу стекает нищий народ,Вечно гонимый от всяких ворот.Мати смоковница, мати, взгляни:Не высыхает источник в тени.Милая мати, укрой нас, укрой,Солнцем палимых, прохладной листвой!Худо бездомному люду, когдаГордая ветка нага и пуста.Негде укрыться и нечего есть,Знать, никого не останется здесь.Древо иное в далёкие дниПлода не дало, не дало тени.Проклял Прохожий его красоту:«Мёртвым пребудешь и стоя в цвету!»Помни, дитя, и другим передай:Плачем смоковницы полнится край.Тем, кто плода не подарит, учти,Поздно бывает на свете цвести.– Спасибо, синьора! – вздохнула Клариче.
Только что целый город будто обрёл голос и вдруг онемел, едва колыбельная стихла.

11
Чудище

– Здесь хорошо! – довольно повторил Дзани, поглядывая на мою сестру, которая стояла, будто заколдованная. – Тут есть на что посмотреть, и я мог бы вам многое рассказать о здешних жителях. Видите вон то окно? Там живёт продавец скобяных изделий. Малый добрый, но настолько нерачительный, что только милостью Мадонны ещё не разорился вконец. Но, наверное, дело тут в том, что его жена из простого скудо солид выточит[9], а из камня масло выжмет.
Брр!
Дзани в каком-то порыве вдохновения подошёл к самому краю крыши. Клариче едва не разозлилась на него, но вспомнила, что для тени скользить вдоль карниза дело нетрудное.
– А там, – продолжал кавалер Домино, – живёт старый доктор, подагрик и редкий зануда. Ах, ну вы скажете, кто бы говорил! Что ж, его сосед цирюльник, тоже занятная особа: заучив пару латинских фраз, вовсю щеголяет и хвастает близостью к учёному человеку. Совсем как… Да что ж такое!
Клариче рассмеялась почти против воли:
– Да при чём тут доктор! Вы же младше меня, Дзани!
Услыхав такое, Тень старого господина Скьяри совсем сомлела от удовольствия. Потому что в следующий миг Дзани, едва не перегнувшись через край, лукаво протянул:
– А здесь…
Наверняка он хотел рассказать что-то очень смешное, но в следующий миг вскрикнул и подался назад.
– О чёрт! – пролепетал он. – Опять этот, как он только меня нашёл?! Проклятие!
– Кто? – удивилась Клариче. – Ваш господин?
Дзани обернулся и резко замотал головой.
– Какое там! Э-этот!
– Да кто же? – воскликнула моя сестра.
– Ну как я скажу? – возразил Дзани, на мгновение растерявшись. – Не знаю. С-смотрите сами. Только руку дайте. Осторожно!
Черепица хрустела под ногами Клариче; несколько чешуек, расшатанных временем, всё же скатилось вниз. Но с помощью кавалера моя сестра добралась-таки до края крыши и посмотрела вниз, на узкую улочку, залитую лунным светом.
Ничего особенного. Медленно и мерно, будто считая каждый свой шаг, по улице шёл одинокий прохожий. Но чем дольше сестра смотрела на незнакомца, тем более странным он ей казался.
«Будто лунатик, вышедший погулять!» – подумала Клариче, но ничего забавного в этом не было.
От незнакомца доносился едва ли не треск. Он шагал и шагал. Будто ничего больше не умел делать на свете. Бледный, широкоплечий и какой-то нескладный, будто вытесанный из худого дерева.
– Экая дубина! – вырвалось у моей сестры.
– Ага! – хмуро согласился Дзани. – Увязался за мной, проклятый, а что я ему сделал? Чёрт меня дёрнул тогда сказать, что я… Ах! Будто мало мне горя, так ещё и чудище это! Сколько раз я говорил ему: у меня ни скудо! Зачем они мне, я же тень?
Меж тем странный прохожий всё удалялся и почти дошёл до конца улицы.
– Так вы и ему назвались именем хозяина?! – догадалась Клариче.
– А что я мог поделать! – сокрушённо простонал Дзани. – Я же вечно повторяю одни и те же ошибки!
И тут он встрепенулся:
– Ну, знаете, сегодня с меня довольно! Я ему покажу! Покажу, какой из меня господин Скьяри! Идёмте, Клариче, а то упустим.
В следующий миг они очутились на теневой стороне улицы.
– За ним, – пролепетал Дзани, – тихо и скоро, как… как тени!
Странное дело, когда они почти настигли незнакомца, Клариче изумилась: нескладный лунатик так же мало походил на человека, как тень господина Скьяри на своего хозяина.
«Болван! Сущий болван!» – подумала сестра и ужаснулась.
И правда, существо только напоминало человека издалека и при неверном лунном свете. Но тяжёлый затылок в паутине тонких трещин, необъятный торс, будто у богача, раздавшегося вширь, и странная походка: «шаг, шаг, тишина, снова шаг» – всё это наводило на мысли о какой-то безобразной кукле. Или скажем иначе: слепив это создание, щедрая природа не обожгла его в пламени жизни, оставив навеки неоконченным и сырым.
– Что это, Дзани?! – еле вымолвила Клариче, не в силах унять омерзительной дрожи в голосе.
– Сам не знаю, – грустно признался бывший чёрт. – Дьявольщина! Но не человек – это точно. И не творение Божье.
Странный болван завернул за угол, и пришлось ускорить шаг, чтобы не упустить его из виду.
– Так слушайте! – сильно волнуясь, прошептал Дзани, ведя Клариче за собой. – Как-то раз, примерно через месяц после того, как спасся от хозяина, я бродил по острову Лидо. Недалеко от того места, где с вами встретился. Солнце уже почти зашло, лишь тонкая полоса света разделяла море и небо. Там, у самых морских ворот, среди грубого люда меня никто не мог узнать, и я, старый болван, снял свою маску и ходил, наслаждаясь прохладой. Да, это был чудный вечер, и даже безобразие былого господина Скьяри меня не огорчало. Я дошёл до того, что сунулся под навес кофейни, где отдыхали матросы. Без маски, чего прежде не делал! Но как же там было славно! Неаполитанцы, генуэзцы и даже сицилийцы! Каждый смеялся или жаловался на своём наречии. И я заслушался и не заметил, как некто подошёл ко мне. Незнакомец встал подле меня, как глыба.
Я хотел было уйти, но такое пугало не обойдёшь.
– Господин Скьяри? – спросило пугало.
– Д-да, – ответил я сдуру.
– Шестнадцать сольдо!
– Что? – изумился я.
– Господин Скьяри.
– Я вас не знаю!
Я сказал чистую правду, но этот верзила не дал мне пройти.
– Шестнадцать! – повторило пугало.
– Но у меня нет денег! – запричитал я.
Со всех сторон полетели хохот, насмешки и брань. Я бросился бежать, сам не свой от стыда и страха. А этот – за мной!
«Господи! – думал я. – Теперь ещё и долги господина Скьяри с меня будут взыскивать! У меня же нет ни черта!»
Ни в жизнь не подумал бы, что такой верзила может так быстро бегать. Дались ему эти сольдо!
От унижения и страха я позабыл обо всём на свете. Должно быть, весело со стороны смотреть, как удирает старик от широченного детины, но мне было не до смеха. Кругом люди смотрят, деться мне некуда.
Добежав до причала, я ничего не смог придумать лучше, чем, ухватив весло, трахнуть этого болвана со всей силы, надеясь, что он свалится в воду. Но окаянный так и остался стоять, а его голова… Упала и покатилась по доскам причала, словно худой кочан…
После всего увиденного Клариче не сомневалась в том, что кавалер Домино говорит чистую правду. Но всё же еле удержалась от смеха, когда услыхала про «гнилой кочан».
– Я, кажется, слышала эту историю, – сказала она.
– Люди больше врут, – отрезал Дзани. – Но вот что страшно… Это чудовище отступило назад и как ни в чём не бывало, взяв голову в руки, отправилось восвояси. Уж на что я чёрт, но это… это…
С тех пор я видел его ещё несколько раз. Всегда одно и то же. «Шестнадцать сольдо!» Проклятие! И всякий раз я удирал от него!
– А теперь? – улыбнулась Клариче.
– А теперь я ему покажу! – серьёзно сказал Дзани, не заметив лукавства. – Идёмте!

12
Кукла чародея

Моя сестра успела припомнить все сказки нашей кормилицы, которые так любила в детстве. Особенно те из них, что заставляли по ночам звать на помощь ангелов. Каких только пугал не сотворит человек!
«Как-то раз, – насказывала наша няня, – один чародей оживил восковую голову и советовался с ней по всякому поводу. Другой – обратил прекрасного юношу по пояс в камень. Но милостью Мадонны всякая чародейская премудрость рассыпается на глазах! Так-то, милые».
«Ах, бабушка, – думала Клариче с тоской, – хорошо, тебя нет со мной, храни тебя святая Клара!»
Улица вилась как бледная шёлковая лента среди высоких домов, она становилась всё уже, пока наконец не обернулась тёмным ущельем, куда не проникал даже лунный свет.
Дзани ускорил шаг и в предвкушении схватки положил руку на эфес шпаги.
– Идём, идём, – шептал он еле слышно. И в его голосе Клариче чувствовала озорное, горячее нетерпение.
«Вот это хрыч! – подумала она, сама того не желая. – Ох, прости меня, Мадонна! Какой же он…»
Неожиданно Дзани замер. И Клариче так и не нашла ответа на крайне щекотливый вопрос: можно ли быть сразу и молодым, и старым.
– Стойте! – прошептал кавалер Домино, обнажая шпагу. – Смотрите!
Нелепое существо завело их в тупик и застыло, словно изваяние. Дальше преследовать его не было смысла.
– Попался! – в полном восторге прошептал Дзани. – Нынче же с ним рассчитаюсь!
– Дзани, – серьёзно возразила моя сестра. – Вы правда хотите вызвать этого… на бой?
– А-а-а почему нет? – искренне удивился кавалер Домино.
– Почему?! – прошептала Клариче. – Да ведь в этом нет никакого смысла! Скажите на милость, зачем вы решили снова снять голову с того, кто ещё с прошлого раза ничего не понял?
– Затем, что, что. – Кавалер Домино не на шутку обиделся. – Э-это дело моей чести, Клариче. Не мешайте! Надо будет – обезглавлю вновь. Что поделать!
И, крайне раздосадованный, он отправился навстречу неприятелю.
«Точно мальчишка с великаном биться пошёл! Тьфу», – подумала моя сестра и сама невольно положила руку на эфес чудесного клинка.
Тем временем Дзани обошёл вокруг застывшего в оцепенении противника и присвистнул от изумления. Затем совершил глупейший и очень несвойственный своему почтенному возрасту поступок: хлопнул мучителя по плечу. Ничего не произошло! Кавалер Домино расхохотался в голос, как заведённый.
– И-идите сюда, Клариче! Не бойтесь! Он совсем меня позабыл!
Что ни говори, а Клариче была живым человеком, и приближаться к молчаливой груде, которая только-только ходила, как всякий из нас, было противно до дрожи. Но делать нечего.
Дзани ликовал самым беззастенчивым и бесстыдным образом.
– Э-это подделка! – хохотал он. – Ничего такого! Просто краска и воск! Подумать только! Ему даже возразить на это нечего! Кем он себя возомнил?!
Странное создание в неподвижности своей походило вблизи на статую, грубо сделанную, чьё лицо, напудренное, тронутое румянцем ради людского подобия, оставалось по-прежнему мёртвым.
Что за диковинный скульптор изваял этого истукана? Самым ужасающим или смешным было то, что неотёсанного болвана облачили, словно огромную куклу, в кафтан, видно, не раз уже перешитый. Будто человеческая одежда непременно должна обманывать всех и каждого!
Но таков был этот чурбан, движимый колдовской силой.
– Клянусь святым Марком, вы были правы, Клариче! Вот как с таким драться! – насмехался кавалер Домино и, церемонно поклонившись истукану, провозгласил:
Красавчик, умница, высокая особаПокраше размалёванного гроба!Мой дальний родич, тело без души!Ты господина моего ищи.Друг с другом вы споётесь без сомнений;Нет у тебя мозгов, у Скьяри – тени!Однако мёртвое молчание остолбеневшего существа не вызывало у моей сестры восторга. Даже после того, как прошла оторопь. Чему тут радоваться? Тому, что страшилище не может ответить?
Позже Клариче рассказывала мне, что Дзани не удержался и дёрнул своего недруга за нос.
Но болван продолжал стоять так, словно уснул на тысячу лет.
Сестра невольно содрогнулась:
– Оставьте его! Что с него взять?
– А я найду! – вскипел кавалер Домино, входя во вкус. – Мало, что ли, я натерпелся страху от чёртовой куклы?! А ну как она снова пойдёт?
И Дзани обратился к молчаливому пугалу:
– Что скажешь, адский дух? А ну как я разоблачу тебя от шкуры? Будешь помнить мои шестнадцать сольдо! Шут безголовый!
И тут случилось ужасное. Неподвижный верзила вдруг загудел.
– Лодовико Скьяри?
– А? – только и успел выдохнуть Дзани, прежде чем тяжёлым шагом существо двинулось на него.
Думать было нечего. Клариче обнажила сверкающий клинок и ударила чудовище наотмашь с криком:
– Стой!
Истукан замер, как позже оказалось, навсегда, но перепуганный Дзани набросился на него, пронзая страшилище шпагой снова и снова.
И тут противник начал распадаться на глазах: треснули швы на его кафтане, отпали руки, с деревянным стуком ударившись о мостовую, и солома хлынула из рукавов. После чего голова, круглая, точно кочан, рухнула вниз.
И вот, когда страшилище пало у ног Клариче, моя сестра могла убедиться, что состояло оно из чего ни попадя: самой безобразной и никчёмной ветоши, которой на свалке места не нашлось.
– Ты посмотри, что у него внутри! – возмутился Дзани, возвратив клинок в ножны! – Какая гадость! И вот оно преследовало меня всё это время! Что вы на это скажете, Клариче?
Однако сестра ничего не могла сказать. Она стояла, оцепенев, и смотрела на чудесную шпагу, что не земным огнём закалена.
И тут в тёмный переулок ворвался луч золотого света из распахнутой двери.
– Кто здесь? – проскрипел тихий встревоженный голос.
С фонарём навстречу незваным гостям и ночному мраку вышел ветхий старик, подслеповато щурясь.
– Это ты, Карбон? Чего шумишь?
Весь его облик кричал о тоскливой бедности, в которой и последний лоскут за рубашку сойдёт. Клариче не могла отделаться от мысли, что старик странным образом походил на крысу, которая выбралась из подпольной щели и теперь озирает божий мир.
– Кто здесь? Кто?
Ответа не было. Но едва луч фонаря коснулся Клариче, что стояла с обнажённой шпагой над павшим истуканом, старик заголосил:
– Боже! Боже! Прибежище моё!
Он отбросил фонарь и, упав на колени возле болвана, обращённого в ничто, горько разрыдался:
– Что вы сотворили? Вы же погубили меня, синьор!
Огонь фонаря, разбитого о мостовую, вскоре погас.
– Господи! – прошептал Дзани. – Да это же… Понятно!
И потянул мою сестру за рукав.
– Кла… Синьор, пойдёмте скорее, куда угодно, только идём!
Но моя сестра не тронулась с места. Она не могла отвести глаз от жалкого и печального зрелища: ветхий старик убивался по растрёпанной кукле, словно по живому существу.
– Словом жизни, словом власти заклинаю тебя, – лепетал он в глубокой печали.
И вот, не слушая кавалера, моя сестра обратилась к старику. И голос её дрогнул.
– О чем вы плачете, синьор? В чём моя вина перед вами? Что погибло?
Старик ответил не сразу. Но злость исказила его лицо, как только он посмотрел на Клариче.
– А не любо ли вам смотреть, как плачет Исмаил? Про что он плачет, вам не ведомо. Глядите: тут две руки от деревянной статуи монаха, а голова – горшок, набитый модной чепухой! Лицо – восковая маска. Се – человек не хуже вас. Хе-хе-хе-хе! Вечно наши руки тянутся к добру, жаль, пустая голова не даёт ничего сделать. Но где юноше понять старика Исмаила? Ступайте! Веселитесь! Придёт и ваш черёд!
– Синьора, синьор! – нашёптывал ей на ухо Дзани. – Идёмте, я знаю, я вспомнил, что…
– Это не человек, синьор, – возразила Клариче очень серьёзно. – Человек – это вы или я! А это чучело, набитое трухой, которое водила по городу сила колдовства. Нам пришлось сразиться с ним, хоть, скажу вам по чести, не было смысла губить безвольную тварь. Ответьте, синьор, не вы ли пустили её ходить по свету?
С этими словами Клариче посмотрела на Дзани с укоризной. Он понял и затих, только острый клюв его маски резко поднялся вверх.
Старик медленно встал, губы его дрожали, а руки тряслись. Но через силу он улыбнулся, заискивающе, как слуга.
– Это вас водит по свету безмозглая голова, – прошипел Исмаил, – а я же в конце дороги! Я повидал немало таких, как вы, синьор. Но вы в первый и, быть может, последний раз видите перед собой Исмаила. Не дано вам знать, кто может ходить по свету, а кто нет… А я знаю. Говорите, вы видели чучело, похожее на человека? А? Ха-ха-ха! А бывают люди, набитые трухой! Поведайте лучше об этом. А невежды всё равно быль от небыли не отличат.
Исмаил не без труда нагнулся и поднял голову истукана.
– Иные ходят без неё! – бросил старик со странной усмешкой, посмотрев на Клариче, и в глазах его блеснуло презрение. – Что ж, расскажите людям, синьор, как вы разрубили на части чучело возле дома старьёвщика! То-то будет потеха!
Исмаил медленно побрёл домой, словно побитая собака. Сестра моя молча смотрела ему вслед.
– Синьора, синьор, – отчаянно зашептал Дзани у самого уха. – Я узнал его! Это же тот чародей, у которого мой господин покупал себе юность! И с меня он желает взыскать его долг. Поспешим! Нам тут нечего делать!
Но Клариче не шелохнулась.
– Дзани, – тихо сказала она, и лицо её вдруг просияло, – да, похоже, всё так! Как ты думаешь, правду сказал он, что знает, кто ходит ещё по земле? А кто – нет…
– Клариче! – взмолился Дзани. – Разве мало вам одного чёрта?
Но сестра уже не слышала. Такова надежда, что от единой искры вспыхивает пожаром.
Клариче ринулась к приоткрытой двери лавки старьёвщика, да так скоро, что Дзани только охнуть успел.
Исмаил ещё не затворился; а на пороге, раскинув руки, встала Клариче:
– Стойте, синьор! Заклинаю Мадонной и всеми святыми! Ведомо вам, кто может ходить по свету, а кто нет? Если да, помогите! Откройте мне, где мой брат!

13
Шестнадцать сольдо и голова в придачу

Старик отпрянул, не то в страхе, не то в крайнем замешательстве. Ещё бы! Он уже взялся за тяжёлый засов, а тут знатный молодой ухарь предстал перед ним, еле дыша от волнения.
«Откройте!»
Наглец!
Как будто тайну, сокрытую от глаз, ему должны поднести на блюде! А кто её, тайну, выведет на божий свет?
Но как выдворишь такого? Проклятый мальчишка вытворяет всё, что ему заблагорассудится, и вечно бежит туда, куда ведёт его пустая голова! Но в глазах…
В глазах неведомого юноши ярое, высокое пламя жизни пылало так, что чародей невольно поёжился. Ибо нашлось на земле нечто такое, чего он ещё не видал.
Исмаил странно улыбнулся, будто предвкушая никому не ведомую радость, и с поклоном произнёс:
– Входите, входите, синьор! Мой дом будет рад благородному гостю.
Старик отступил в сторону. В последний раз перепуганный насмерть Дзани прошептал над ухом моей сестры:
– Синьора, синьор!
Наверное, он был совершенно сокрушён, сознавая, что привёл её сюда сам. Но ничего не мог поделать. А Клариче не могла отступить.
В убогой лавке было тесно от ненужных, богом забытых вещей. Пыль и паутина, плесень и моль.
«Святая Мадонна! – подумала Клариче с негодованием. – Как среди всего этого может жить человек!»
Ветхая рухлядь, жалкие осколки некогда прекрасных статуй, книги с пожелтевшими страницами, полные могущественных слов… И вдруг над кипой фолиантов – крохотная шкатулка, из которой выглянул уголок письма. Сколько тут подобных вещей, некогда драгоценных и любимых!
Действительно, трудно было поверить, что кто-то приходил сюда в поисках юности. Во всём этом убожестве только красноватый огонёк свечи внушал надежду. Но свеча почти прогорела, и на грубый деревянный стол слезами капал золотистый воск. А рядом с этим несчастным огарком на тонком подсвечнике песочные часы возвышались крепостной башней. Огромные, овитые паутиной, они будто простояли тут целую жизнь, и никто ещё не посмел сдвинуть их или… Перевернуть, дабы вспять побежал песок.