Мертвые, но Живые
- -
- 100%
- +
Зато теперь я знаю, как звать мою подругу. Смотрю на строптивицу рядом с собой. Ей будто бы всё равно, она молчит и равнодушно выдерживает взгляд Беатриче Гуанчале, женщины, своим неприятным нравом похожей на синекольчатого осьминога. Такая же красивая и привлекательная снаружи и вредная внутри.
– Уже догадываешься, что будет дальше? – третирует итальянка, невозмутимо кладя у доски белый мел и изящно стряхивая с пальцев крошки.
Ни слова не сказав в ответ, Консуэла тут же начинает гордо собирать рюкзак. И пока она это делает, учитель говорит, обращаясь уже ко всем:
– И что я говорила насчет сумок? Оставляйте их в своих шкафчиках. Завтра выгоню из класса каждого, кто придет на урок неподготовленным, надеюсь, это ясно?
– Да-а, – унылым и нестройным хором отвечают ребята, лениво щелкая ручками и неохотно шелестя тетрадями.
Консуэла агрессивно побросав вещи в черную с белым заплечную сумку от Марино Орланди, сваливает вон без каких-либо сожалений. Когда после нее слишком громко хлопает дверь, женщина раздраженно бросает:
– Подобное поведение неприемлемо. Уверена, ты, Даниела, покинешь класс без риска разгромить эти стены, – и она перемещает убийственно спокойный взгляд на вторую преступницу.
Что, из-за какого-то галстука?
– Пожалуйста, сеньора, можно мне остаться? – встрепенувшись, с жалостью просит девушка. – Мне нужно подтянуть средний балл, мне никак нельзя пропускать уроки.
– Об этом следовало подумать прежде, чем заявиться ко мне на урок без галстука. Прошу, – манерно указывает рукой на дверь.
– Но… – Дани выглядит несчастной.
– Да ладно вам, это же просто тупой галстук, – защищая девушку, фыркает дружок Бланки. – Пусть остается.
Но женщина и не думает смотреть в его сторону. Для нее он пустой звук.
– Вернетесь, как только раздобудете недостающую деталь вашей формы. – Учитель непреклонна. – Кажется, вам удалось это в прошлый раз.
Насмешливо кривит идеальной формы губы. Блестящие коричневые волосы, светло-голубые глаза с серебристым блеском. Красивая женщина итальянских кровей. Не будь она преподавателем в школе, ее бы наняли гувернанткой состоятельные отцы для своих детей, чтобы потом где-нибудь в укромном месте изменять с нею своим сморщенным женам.
Девушка в досаде поворачивает голову и ищет защиты в глазах своей подруги, но Бланка только безразлично пожимает плечом, давая понять, что Беатриче никому не переубедить – смирись, раз налажала.
Даниела уходит; остается ждать, к кому пристанет этот скверный осьминог в синем платье теперь. На доске мелом расписано какое-то итальянское стихотворение, и молюсь, чтобы жребий не пал на одну невежду. Но, черт, для перевода она вызывает именно меня.
– Амбар, в чем дело? – Она подозрительным прищуром обводит мое лицо. – Это стихотворение Чезаре Павезе, не говори, что оно тебе незнакомо. В начале года я давала тебе свой любимый томик с поэтами двадцатого века, он там был, как и это стихотворение. Ты ведь его читала?
Амбар, ты что, была гением и фавориткой этой злыдни? Я попала.
– Конечно, – вру я уверенно. Я всегда лгу убедительно.
– Ну, тогда начинай, – с еще некоторым сомнением показывает она на ровные меловые буквы и уходит к рядам парт. Останавливается в проходе между вторым и третьим у самой задней парты, в ожидании сложив руки перед собой.
Я поворачиваюсь спиной и нерешительно подвожу руку с сыпучим мелком к глади школьной доски. Я не учила итальянский, но в школе со мной учились девочки из Италии, и знаю я немного.
Амбар, ну, почему память твоего мозга заблокирована? Я не знаю ничего из того, что знала ты.
… I tuoi occhi
saranno una vana parola,
un grido taciuto, un silenzio.
Cosí li vedi ogni mattina
quando su te sola ti pieghi
nello specchio…
Так, эти две фразы я могу еще кое-как разобрать и поэтично подогнать в литературные рамки:
… Твои глаза
– напрасное слово,
безмолвный крик, тишина.
И так ты видишь их каждое утро,
Над зеркалом когда наклонилась одна…
Потом, пропустив несколько фраз, спускаюсь ко второму куплету и перевожу на испанский первые два предложения, в уме придерживаясь музыкальной рифмы, как если бы сочиняла свою песню:
Per tutti la morte ha uno sguardo.
Verrà la morte e avrà i tuoi occhi.
На каждого смерть по-другому посмотрит.
Придет смерть, и у нее будут твои глаза.
Сравнив вторую строку второй строфы с первой строчкой первого куплета, которая мне не сразу поддалась, а показалась по сути абракадаброй, просто тупо дублирую перевод.
– Всё, хватит. Амбар, ты не в форме, сядь, – слегка разочарованно произносит учитель. – Бланка, продолжи.
Я где-то ошиблась? Да насрать, вытягиваю губы трубочкой и без хлопот спускаюсь с небольшого постамента кафедры. Ну, и переводите сами, зануды.
– Что такое, Амбар? Улитка заглянула к тебе в домик? – с милой издевкой спрашивает Паскуаль, когда мы проходим мимо друг друга.
– Я решила уступить тебе, дорогая, – с той же сладостью тихой речи молвлю я. – Кажется, на уроке с Марио ты осталась не у дел.
И довольная гримасой ее лица, занимаю свое место.
– Обязательно запиши, – подойдя со спины и, как гильотину, положив руку мне на плечо, мягко требует Беатриче.
Но от вкрадчивого тона с оттенком укора мне до внутреннего зуда хочется немедленно скинуть ее ладонь. Разумеется, я себе такого не позволяю.
– Хорошо. – Мне удобно оставаться в любимчиках у той, чей предмет я знаю хуже всего.
Вообще-то, у меня были отличные оценки в школе, не моя вина, что учителей итальянского в ней не было.
– И, Амбар, – она вдруг склоняется над моим ухом, – не думай, что я забыла, что ты говорила мне в пятницу на той неделе. Но я надеюсь, ты повела себя так безрассудно только из чувства грусти, навеянной не самыми приятными воспоминаниями, что произошли с тобой год назад.
– Да-да, я как раз хотела попросить у вас прощение за тот раз, но вы меня опередили. Не знаю, что на меня нашло, правда.
Назовите мне актрису, которая сыграла бы лучше.
– Как чувствуешь себя сейчас? – интересуется она, оставшись довольна моими искренними извинениями.
– Уже лучше, спасибо. И мне правда жаль.
– Уверена, ты больше не повысишь на меня голос, – улыбнувшись сухо, лишь уголком губ, она отходит от меня и приковывает все свое внимание к письменному заданию Бланки.
Я незаметно выдыхаю и принимаюсь переписывать с доски. Эта девица ничего в моем переводе не изменила, значит, умница я, не совсем лох.
– Я думала, она ее возненавидит после такого. Рождена не иначе, как под счастливой звездой.
Задние парты не изменяют себе – завидуют и тихо ненавидят. Едва заметно подаюсь назад, грациозно вытянув шею, прислушиваюсь к малопопулярным здесь девчонкам.
– Амбар? Да ей всегда всё прощают. Наша вечная страдалица.
Ей в ответ фыркают с многозначительным подтекстом:
– Наша Королева Слез.
Глава 8. Амбар
В обеденный перерыв большинство учащихся высыпало во внутренний двор школы. Кто-то, как и я, ступил на траву прямо с каменной террасы с подносами в руках и занял огромные деревянные столы под старину для пикников на открытом воздухе. Я выбрала такой, откуда веселый мраморный фонтан заслоняет вход на террасу столовой. Вертикали колонн цвета кости почти одного с ним тона, и вообще весь фасад школы выглядит монументальным и каменным.
До этого не прислушивалась, но стоит только обратить внимание, как разговор двух учениц буквально за моим плечом, за соседним столиком, очень скоро вовлекает меня в свои сети. Любопытство возобладает над голодом, я тихо перебрасываю через скамью одну ногу, затем вторую и так же незаметно подсаживаюсь на скамью напротив них. Закончив с эмпанадой с тунцом и облокотившись на стол, они обе уже минут пять как смотрят на двери столовой, откуда время от времени выходят популярные студенты и не очень. Одна – уже знакомая мне Джемма Ортега, та самая рыженькая и вполне симпатичная – зачитывает как по бумажке чужие досье; другая – с русой челочкой, вероятно, новенькая – внимательно к ее словам прислушивается.
– Видишь ту, с кудрявыми волосами, что выдают в ней итальянку? – продолжает Джемма, войдя в раж и позволяя себе господствующий тон, немного пренебрежения и даже высокомерия.
Мысленная усмешка тянет мои губы: какая ты бесстрашная, когда нет поблизости своры породистых сучек.
– Эстер Мастронарди. Без тормозов. Самая бесстрашная. Бесстыжий гений. Скандалистка, мерзавка и каратель в одном лице. Устраивает чертов самосуд. Не советую ее злить или строить козни против неё, крупно пожалеешь.
– Психованная? – опустив поэтичный доклад, просто и флегматично уточняет новенькая.
– Взрывоопасная, – немного иначе называет ее Ортега.
Так значит, Эстер у нас как динамит на складе, может взорваться в любой момент. Поехали дальше.
– С ней рядом Бланка Паскуаль, – (над чем-то смеется, с Эстер под ручку), – дружат едва ли не с пеленок. Самая отпетая злодейка нашей школы. Эта мерзавка способна на самое худшее, что только может подкинуть тебе фантазия. Для нее боли словно не существует. Не так взглянула на ее парня – и твоя голова в унитазе или, что еще хуже, без волос. Йон Боскед, не советую на него пялиться, а лучше вообще гляди в пол каждый случайный раз, когда идешь с ним в коридоре. Целее будешь, никогда не знаешь, из какого угла эта ненормальная деваха выскочит. Но скандалы не по ее части, она ударит в спину… или заставит тебя пожалеть где-нибудь в кабинке туалета, а на людях лицо ее всегда измазано мёдом.
– Собственница, – делает вердикт девушка.
Страстная садистка, которой приносит удовольствие чужое страдание.
– К ним подсела Сото.
И я изворачиваюсь, чтобы подглядеть. Русые, светлые волосы, завитые и до плеч. Кажется… да, это их третья подруга. Теперь она повернулась к нам лицом, но из-за этого замечает меня, и на личике у нее даже отсюда видно выражение недоумения. Она же сейчас меня выдаст!
Я медленно "рассекаю" большим пальцем шею, как бы угрожая. Мне все равно, что ты думаешь о том, почему я сижу с этими двумя, просто держи рот сомкнутым и отвернись. Тут ведут прямой репортаж о местных звездах, если ты мне всё испортишь, я тебе задам… все сведения из тебя вытрясу.
– Не смотри, Каталина.
Удивившись так сильно, я совершенно забываю о Даниеле Сото. Прости, что ты сказала, Джемма? Сверлю ей затылок. Но обе смотрят куда угодно, но только не на меня и не на Даниелу. Значит, моего присутствия ни одна не засекла. С затылка Джеммы мой напряженный взгляд смещается на затылок второй старшеклассницы. Так что же, Каталина она?
Заставляю себя успокоиться и слушать дальше. Итак, длинный литературный очерк, половину из которого я пропустила:
– … пыталась подружиться с Консуэлой и примкнуть к ее группе, но та ее послала, и ей пришлось пришвартоваться к Эстер с Бланкой. В общем, самая непредсказуемая зараза нашей школы: сегодня она за тебя, завтра чья-то припевала и посмеётся над твоей неудачей вместе с остальными девчонками. Одним словом, перебежчица. Но при этом самая разумная. Единственное, что ее портит, так это то, что она легко идет на поводу своих дрянных подружек. Без этих исчадий Ада она вполне сойдет за нормального человека. По крайней мере, я помню ее нормальной со средней школы.
Трусливая милашка, которая живет по чужой указке.
– Йон Боскед собственной персоной, – продолжает она, когда с галереи во двор выходит парень с карамельно-русыми волосами, с лохматой челкой и льдисто-голубыми глазами. Они у него будто кристаллические. А на уроках шутил громче всех. – Это о нем я говорила. Держись от него подальше, чтобы Бланка не надрала тебе твое милое личико.
– Всё ясно, король для королевы, – мрачно хмыкает Каталина, и по тону я понимаю, что она глубоко презирает избалованных богатых деток.
– О, тут ты ошибаешься, моя милая, – снисходительно поправляет ее замечание Джемма. – Королев в нашей школе шесть, ну пять с половиной: я имею в виду Дани. А королей целых пять.
Сижу как мышка. Как интересно у них тут дела обстоят.
– Каждому по паре? Ну, между собой встречаются? – со скукой строит новенькая самую предсказуемую гипотезу.
– Если бы всё было так банально, – под нос усмехается ее подруга-сплетница. – Встречаются только Йон и Бланка. Алфи Лок весь в учебе. Суетливый тип, гений, идет по стопам своих ученых-родителей. Самоуверен, но безумно красив. Кстати, вот он.
Темно-рыжие вихрастые непослушные волосы цвета медного провода, глаза цвета морской лагуны – то ли зеленые, то ли синие, непонятно какие-то очень глубокие драгоценно-бирюзовые. Этого я еще с урока английской литературы запомнила.
Симпатяга со своими прагматичными убеждениями.
– Дилан Блейз, синеглазый американец из Флориды, лучший друг Консуэлы в недавнем прошлом. Поговаривают, она его отшила, и они перестали быть друзьями. – (Я смотрю на черноволосого парня, тягуче-равнодушно подсаживающегося к Алфи. Тяжелая аура так и прет, выходя за пределы человеческой оболочки. Поза хозяина мира, но без легкомыслия и самовлюбленной распущенности в движениях. Интересный тип.) – Да, они друзья. Они и Йон. Но по понятным причинам тот сейчас сидит с Бланкой. – (Девушка в окружении высшей элиты, рассказывает о чем-то с коварной улыбочкой, а рука парня обнимает ее за плечи.) – И скажу тебе, это самая крепкая дружба, которую я наблюдала здесь. Эти трое никогда не ссорятся, не на людях точно. Дилан – это темный принц, олицетворяет собой страсть. Йон – красавчик-задира, его стихия – секс.
– Почему?
– Потом узнаешь, – отмахивается она. – Алфи у нас – ботан с огромным самомнением. Есть еще Марио Паскуаль – красавчик-байкер, который живет на одном адреналине, брат, сама понимаешь, кого. Он мутит с Эстер, но, как я слышала, они просто друзья. Блас Вальдес – добряк, от него так и веет мощной харизмой. Крепко сложен, высок, белая кожа. Ага, прямо по курсу. Парень Амбар или уже нет, не знаю. Вроде нет… Точно нет. Короче говоря, он дружит с Марио. Но последний ведет хитрую войну с Диланом за пальму первенства, но, возможно, из-за чего-то еще, поэтому, как ты понимаешь, эти две группировки парней между собой не дружат. Но ведь Йон у нас с Бланкой, как я уже сказала, а та сестра Марио, то получается так, что им приходится иногда мириться с собой и зависать в одной компании. Но при всем этом Марио – соперник Йона в звании главного короля школы. Все девчонки сохнут либо по первому, либо по второму, тайно завидуя Бланке.
Что-то я совсем запуталась… Бланка – связующее звено, так, ладно.
– А кто эта Консуэла?
– Ее здесь нет. Самая беспардонная острячка и грубиянка, к ней лучше не лезть, тогда и она не будет тебя замечать. Вообще обходи её стороной, и она покажется тебе самой безобидной из всех психопаток. Но самое забавное: лишь она носит звание чокнутой принцессы с восхитительной биполяркой. Ну, или шизофреничка, кому как нравится судачить и нести в массы всеми нами любимые милые сплетни.
Пока не разгадала, но Консуэла мало смахивает на ту, у кого серьезные проблемы с головой.
– Она дружит с Амбар. Что-то здесь я ее не вижу. – (Обернись, глупенькая ты моя. Я прямо за тобой и сижу за одним с тобой столом.) – Я ее потом тебе покажу. Так вот она самая разносторонняя личность этого учебного заведения: королева школы, которая успевает и спать с учителями, и хорошо учиться, и напугать тебя до нервной икоты. Нельзя быть лучше нее, нельзя быть против нее, нельзя говорить у нее за спиной. Услышит – раздавит. И вообще эта барышня творит, что хочет. В том числе на благо школы. И она никогда не вступится за слабого, слабость она презирает. А её взгляд – многие его побаиваются. У неё зрачки от радужки не отделить, и оттого взгляд кажется мрачным и опасным. Будто сам дьявол через ее глаза смотрит в твою душу и держит на мушке.
Проказница, которая не любит даже собственного лапочку-братишку. Не любила. И с кем она спит интересно? Спала.
– Правда, еще была одна подруга… – навевая таинственность, произносит как-то зловеще Ортега. – Кармен Тревино. Самая красивая и милая девушка нашей школы. Была. Она умерла в прошлом году. И еще… хоть никто об этом никогда не говорил вслух, думаю, все догадывались, что Кармен была тем ещё мастером манипуляций и перевоплощений образов. Никто не верил в её святость, все только делали вид, что способны разглядеть в ней одну лишь безукоризненность. Её красота и природное очарование отметали всякое подозрение на её счёт, они прощали все промахи, если таковые она имела неосторожность случайно продемонстрировать, ведь она, кто бы что не говорил, умела быть истеричкой.
Подруга Амбар? Умерла в прошлом году?
Джемма тем временем приступает к обнажению сути учителей:
– Беатриче Гуанчале. Змеюка нашей школы, донесет на коллегу, стоит тому только раз слово плохое сказать в ее адрес, и он уже навеки записан во вражеское ополчение. На данный момент в ее противниках Марио Калеруэга. Местный донжуан и расхититель гробниц девичьих сердец. В прошлом году с ним был скандал, кстати. Сначала закрутил роман с Кармен Тревино, затем с ее лучшей подругой Амбар Кабрера. – (Что, мать вашу?!) – На этой почве у подруг возникла ссора, а через два дня Кармен нашли мертвой. Она прыгнула со второго этажа в вестибюле. Амбар после этого ходила сама не своя, огрызалась и истерила, или вообще игнорировала всех, кто пытался с ней заговорить. В такие моменты некоторые особо внимательные ловили в её глазах пустоту и отголоски боли, вины и безысходности. А кто-то утверждал, что та искусно носит траур, притворяясь убитой горем подругой, и это целиком ее вина: она довела подругу до самоубийства, предав ее. Якобы даже с профессором Калеруэга Амбар сразу же порвала, лишь бы поверили в её сожаления. Но кто бы что ни говорил про неё в те страшные дни, было невооружённым глазом заметно, что смерть подруги для нее стало настоящим ударом. Потом ещё её мать… знаешь же актрису Белен Солер, по новостям ещё о ней говорили? Вот, это мать Амбар. – (Та самая Белен Солер?! Восхитительно смотрелась в экране.) – Не прошло и трех дней после одной в ее жизни трагедии, как она тут же потеряла еще и мать. Представляешь? Тоже самоубийство. Вот уж совпадение, скажи. И кстати, не будь Консуэлы, второй её подруги – их было трое неразлучных подруг: Эла, Амбар и Кармен, – в общем, без Элы Амбар не смогла бы выкарабкаться из-под гор бутылок бухла и бросить наркоту, в которой та нашла утешение. Амбар даже перестала ходить в школу, ее несколько дней никто не видел, пока ее Эла в школу за руку не притащила. И ведь поначалу Консуэла перестала с Амбар общаться, так же как и все обвинив ее в смерти их общей подруги. Но узнав про покончившую с собой Белен Солер, она, поддержала Амбар. Должно быть, осознала, что была не права и как той в действительности пришлось тяжко… пережить две смерти подряд… никому же такого не пожелаешь. Не позавидуешь. Ее, кстати, по сей день жалеют некоторые учителя. В числе которых наша Змеюка – Беатриче. Амбар вообще её любимица, всегда была, это общеизвестный факт, но после того случая училка особенно прикипела к нашей безутешной Королеве Слез.
– У меня сейчас мозг взорвется, – жалуется Каталина.
У меня тоже, У МЕНЯ ТОЖЕ!
– Есть еще Омар с Мариной, вон там, видишь? Сидят в компании лузеров и стипендиатов, хотя сами из обеспеченных семей, они из нормальных…
Не сказав больше, Джемма по-шпионски толкает подругу в плечо:
– Балентина Саласар.
Я поднимаю глаза, и в этот момент по ступенькам во двор степенно спускается самая бесподобная, хладнокровная по моим меркам стерва голубых кровей. Осанка и подбородок истинной королевы. Высокая, как и я же – Амбар, сама же я была миниатюрной малышкой. И форма на ней смотрится безупречно. И оттенок волос подобрала себе отличный – неестественно-холодный блонд будто с сединой – отлично подчеркивает грацию, самодостаточность и принадлежность к интеллигенции. Не видела ее раньше.
Эффектно направляется к скамье и садится одна.
– Гордая одиночка, ей никакие подпевалы не нужны, чтобы чувствовать себя на все сто. Образцовая ученица, отличница, отменная репутация, разве что стукачка, но она этого и не скрывает. Она делает это в высшей степени элегантно, аж зависть берет, от того, что ей лишь одной позволено открыто докладывать о всякой неразберихе, творящейся в школе, беспределе и чужих грехопадениях. Ведь не всякое она пожелает обнародовать, какие-то секреты так и остаются в ее красивой головушке, а какие-то – на самом деле почти все – с её легкой руки дойдут до руководства школы. Ее ничем не подкупить, не разжалобить, она настучит, и ни одна тварь ничто ей не сделает. Или не настучит, тогда одна из сотен справедливостей не восторжествует, потому что нашей мисс неприкосновенность, видите ли, так захотелось. Не знаю, по какому принципу она избирает стоящий материал для оперативного доноса, но даже самая ужасная пакость местной твари – не гарант защиты чьей-то жертвы. Саласар, правда, и не обязана выступать ничьим пассивным адвокатом, понятно, что она никому ничего не должна, но иногда страшно бесит, ведь тогда, когда по-настоящему надо, она делает вид, что ничего не видела и не слышала. И да, никто точно не знает, как получается так, что она всё про всех знает и оказывается всегда в самый щепетильный и напряженный момент, но факт остаётся фактом: эта особа везде. Услышит, увидит, почувствует, и важно прошагает мимо осужденного, оставив после себя приторный шлейф обещания, что сведениями она распорядится по своему усмотрению и никакая мелкая сошка ей планы не сорвет. Все называют ее Школьный Объектив.
Вот это презентация!
– Джемма, браво! – не удержавшись, я хлопаю в ладоши.
Вздрогнув, она медленно оборачивается, медово-карие глаза испуганы, сердце едва не отказывает. Каталина пока не понимает, и поэтому спрашивает:
– Джемма?
– А…А-Амбар, – заикаясь, шепчет она не своим, заржавевшим голосом.
– Приветик, девочки, – я невинно машу перед ними ладонью. – Вы продолжайте, продолжайте, очень интересно.
Глава 9. Амбар
Девчонки подскочили и убежали. Вернее одна, неуклюже и подгоняя вторую.
Бродя позже по коридорам школы, шатаясь возле шкафчиков, посматривая на ребят, я всё думаю. Кто такая эта Балентина? И Амбар спала с Марио? Обрабатываю новую информацию, между делом выясняя, какой из шкафчиков мой. Так вот почему Марио на самом деле проигнорировал Амбар в самолете – они больше никак не взаимодействуют друг другом, но тогда почему сегодня он был вполне вежлив со мной? Потому что я сама же первая с ним заговорила? Надо будет ключ от шкафчика поискать в спальне Амбар или в одной из десяток ее дизайнерских сумок. Ключ гравированный, как я успела подглядеть у ребят, – с печатью номера.
В холле вижу его возле обезглавленной статуи из мрамора и, прибавив шагу, поспешно поднимаюсь на площадку, где он стоит.
– Марио, нравится искусство? – встаю с учителем бок о бок и тоже рассматриваю изгибы одеяния женщины.
– Думаю, нет человека, которому бы искусство совсем уж не нравилось, – сдержанно отвечает он, и я осторожно подглядываю за ним из-под ресниц.
Какой же ты на самом деле, Марио Калеруэга? Это правда, что о тебе говорят?
Он замечает мой интерес, и я робко ему улыбаюсь. Ресницы при этом невольно затрепетали – неужели я волнуюсь?
– Амбар, вы что-то хотели? – прямо спрашивает он.
– Нет-нет, – мотаю я головой. – Просто так же, как и вы, без ума от статуи, – слегка протянув руки вперед, с неловким энтузиазмом указываю я на предмет своего любопытства.
Черт, Амбар спала с ним или нет? Можно ли верить слухам?
На губах мужчины появляется легкая улыбка:
– Ника Самофракийская всегда такой была, веками радовала человеческий взор.
Задаю ему вопрос об этой скульптуре. Он спокойно отвечает, что авторство принадлежит скульптору Пифокриту и создана она еще до нашей эры, а прототипом послужил образ древнегреческой богини победы. Не игнорирует свою ученицу, в том-то и дело. А еще я восхищаюсь его страстью к искусству. Это напоминает мне об Илье. Может, в лоб спросить: ты мой Илья?
Прикрыв глаза на мгновенье, воздействую себе на мозг. Не ОН это, не ОН, угомонись! С чего ты взяла, что Боги сжалились и над ним? Шансы ничтожно малы – нулевые. Илья умер, прими это уже. Хватит видеть в первом встречном мужчине его образ.