Путь бамбуковой флейты

1. Имя, которое клеймит

Сознание вернулось ко мне внезапно и болезненно, как удар током. Один миг – ничего. Абсолютная, всепоглощающая чернота небытия. Следующий – взрыв хаоса. Первым пришло ощущение удушья. Мои легкие словно сжались в комок где-то под ребрами. Горло сдавило невидимой удавкой. Я забилась в немом крике, пытаясь вдохнуть, но вместо воздуха в глотку хлынула слюна, заставившая захлебнуться. Тело выгнулось в дугу, сотрясаемое сухим, лающим кашлем, который разорвал пелену небытия, и в меня хлынул поток ощущений.

Осязание. Я лежала на чем-то жестком и тонком, под щекой – грубая ткань.

Запах. Пыль, тошнотворный душок немытого тела и едва уловимый сладковатый аромат тлеющих благовоний – странная, отталкивающая смесь.

Слух. Где-то рядом посвистывал ветер, завывая в щелях. Но это был не единственный звук. Еще был… шепот. Неясный, многоголосый, он лился отовсюду: из грубых каменных стен, от потрескавшихся деревянных балок над головой, даже из самого воздуха. Это не были слова. Это был белый шум, гул десятков чужих мыслей, сливающихся в невнятный, навязчивый рокот. Он давил на виски, сверлил мозг, не давая собрать и одной собственной мысли в кучу.

Я попыталась открыть глаза. Веки словно налились свинцом. Моргнув несколько раз, я наконец смогла разлепить ресницы. Зрение плыло, прежде чем мне удалось сфокусировалось на стене прямо перед собой. Грубый, темный камень. Штукатурка облупилась, обнажив неровную кладку.

«Где я?» – попыталась спросить я, но из горла вырвался лишь хриплый стон. Этот звук испугал меня еще больше. Паника, острая и слепая, снова сжала мое горло. Я попыталась подняться, оттолкнуться от жесткой постели, но руки не слушались. Они были ватными, лишь слабо дернулись в ответ на приказ мозга. Ноги тоже были тяжелыми, как чугунные болванки.

Внезапно скрипнула дверь, и шепот на мгновение стих, отступив перед реальными звуками. В комнату вошли две женщины. Одна – постарше, с усталым, но добрым лицом, в простом темном одеянии, с чашкой в руках. Вторая – моложе, с острыми, чертами лица и плотно сжатыми губами. Она несла таз и тряпку.

– О, проснулась наша красавица, – с непередаваемой язвительностью произнесла молодая, с грохотом ставя таз на пол. – Ну что, Осиэки, нагулялась в своей стране грез? Пора и честь знать. Надо тебя привести в порядок, а то воняешь, как залежалая коровья туша.

Имя «Осиэки» прозвучало как плевок. Я инстинктивно поняла, что обращаются ко мне. И хоть слова звучали непривычно, я понимала их смысл. Как поняла, и что означает это имя – Осиэки. Бремя.

Меня зовут «Бремя»? Что за чуть! Меня зовут… Ох… Как же меня зовут?!

Пожилая женщина вздохнула.

– Оставь ее, Фудзико. Не ее вина, в каком она состоянии.

– Еще какая вина! – огрызнулась Фудзико. – Другие работают в поле до седьмого пота, а эта, благородная да убогая, лежит тут, как бревно, и за ней еще ухаживай, как за младенцем.

Она подошла к ложу, на котором я лежала, и грубо потянула меня за руку. Я бессильно дернулась, еще один стон вырвался из губ.

– Видишь, Киёми? Даже голову держать не может. Ну-ка, садись, принцесса.

Сильные, шершавые руки подхватили меня, как мешок с опилками, усадив на край лежака. Мир поплыл перед глазами. Но затем я наконец смогла рассмотреть свое тело. Худое, почти дистрофичное, закутанное в грубую, серую, грязную робу. Из рукавов торчали тонкие, бледные, как побеги спаржи, пальцы с грязными ногтями. Они слабо дергались. Фудзико, ворча, принялась снимать с меня одежду и протирать голую кожу влажной тряпкой. Прикосновения были резкими, безжалостными. Пожилая женщина, Киёми, подошла с чашкой.

– Дай ей попить, – мягко сказала она. – Горло, наверное, пересохло.

Она поднесла к моим губам деревянную чашку. Запах какой-то травы ударил в нос. Инстинкт самосохранения заставил сжать губы. Я не знала, что это за напиток, что это за люди…

– Ну же, пей, – Киёми терпеливо наклонила чашку.

Жидкость, теплая и горьковатая, потекла в рот. Я подавилась,все еще сопртивляясь, снова закашлялась, но все же глотнула. Потом еще. Жажда оказалась сильнее страха.

Фудзико тем временем закончила грубый туалет и натянула на меня другое одеяние, такое же простое и серое, но хотя бы чистое.

– Ну вот. Теперь почти человек. Только мозгов все равно нет. Идиотка. Вечно с этой дуростью возиться.

– Фудзико, хватит, – голос Киёми прозвучал строго. – Отведем ее в сад. Пусть подышит воздухом. Сегодня хороший день.

Молодая служанка фыркнула, но послушно взяла меня под локоть и потащила к двери. Ноги волочились по каменным плитам, цепляясь за неровности. Я чувствовала себя беспомощной куклой. Мы вышли в узкий коридор, и шепот, который я слышала после пробуждения, усилился. Каждый камень здесь был жив и говорил со мной. Старая дверная скоба прошептала что-то, за ней ветхий половик под ногами. Я не могла разобрать слов, но моя голова раскалывалась от этого нестерпимого гула.

Наконец мы вышли в небольшой садик, укрытыя со всех сторон высокими каменными стенами. Солнце ударило в глаза, заставив щуриться. Воздух был свежим и чистым, пахло хвоей, влажной землей и чем-то цветущим. На мгновение шепот утих, уступив место пению птиц и шелесту листьев на единственном стареньком клене посередине сада.

Фудзико грубо усадила меня на плоский камень у стены.

– Сиди тут и не дергайся. Не убежишь ведь, куда тебе, – она бросила взгляд на Киёми, которая вышла следом. – Я пойду, еще дела есть. Надо белье перебрать.

– Мы должны присматривать за ней, – возразила Киёми, садясь рядом со мной.

– Присматривать? За этой? Да она с этого места ни на шаг. Я лучше чем полезным займусь, чем на дурочку смотреть. А если ты так переживаешь, давай привяжем ее к дереву веревкой, как скотину, тогда точно никуда не денется.

Сердце моё бешено заколотилось. Привязать? Как животное? Ужас сковал меня снова. Я попыталась издать протестующий звук, но снова получилось лишь мычание.

– Фудзико! – в голосе Киёми впервые прозвучала настоящая строгость. – Это недостойно! Она не животное. Она несчастная душа. Предки забрали её разум, но мы должны проявлять милосердие. Иди, если хочешь. Я посижу с ней. Мне все равно нужно заняться починкой старого белья.

Киёми подняла с земли корзинку, которую принесла с собой, и достала оттуда шитьё. Фудзико скривилась в гримасе презрения.

– Милосердие. Твое милосердие нам лишние проблемы создает. Сиди тогда со своей убогой.

Она развернулась и ушла, громко хлопнув дверью. Наступила тишина, нарушаемая лишь птицами и размеренным шелестом иглы Киёми о ткань. Я сидела, вжавшись спиной в камень, не в силах пошевелиться, пытаясь осмыслить кошмар, в который попала. Убогая. Дурочка. Бремя. Осиэки. Что это? Где я? И самое главное – кто я такая?

Я подняла голову и посмотрела на старую Киёми, которая тихо напевала что-то себе под нос. Единственный луч доброты в аду, в котором я очнулась. А потом мой взгляд упал на ее руки, на длинную занозу-иглу, которой та шила. Острый конец блестел на солнце. И вдруг, совершенно безумная, отчаянная мысль пронзила мозг. Мысль, рожденная паникой и инстинктом самосохранения. Может я просто сплю, а все это дурной сон? Кошмар, из которого я не могу выбраться? Нереально реальный. Я должна что-то сделать. Должна проверить, правда ли это все. Должна… почувствовать боль. Да, свою боль. Что-то простое и понятное. Чтобы проснуться, нужно бы ущипнуть себя – но пальцы не слулись. Тогда сбрав всю свою волю, все силы, которые могли поместиться в этом немощном теле, я сделала рывок. Рука дернулась, как у марионетки, и упала на колени Киёми. Пальцы, слабые и неловкие, сомкнулись вокруг ручки иглы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.