И пели ей райские птицы.

© Ника Январёва, 2017

© Мария Михайлова, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4483-7577-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Магда. Лилька

А как же девочка?..

Губы Магды были полненькие и яркие даже без помады. Хотелось прикасаться к их податливой мягкости снова и снова. С ней было так уютно, так завораживающе просто, что тревоги и сомнения обволакивались чем-то пухлым и не кололи душу. Вероятно, поэтому у него и получилось всё с первого раза…

Жительница Германии, наследница разных кровей, учительница русского языка фройлен Магда приехала в сибирский городок в рамках программы клуба интернациональной дружбы «За мир!» В течение ряда лет советский и германский КИД обменивались письмами, в которых рассказывали о полной славных дел комсомольской и пионерской работе, об истории и достопримечательностях родного города. А потом созрела идея обмена визитами. После полугодовой кропотливой работы все формальности были улажены. Проводив в Германию самого достойного представителя своего коллектива, коим оказалась преподавательница немецкого языка, завуч, орденоносец, ветеран труда Таисия Макаровна, русские кидовцы с нетерпением ожидали приезда иностранной гостьи.

На вокзале встречали большой торжественной группой. Несколько старшеклаcсниц-активисток в белых бантиках, несколько не менее их взволнованных учительниц. Прочие – солидные мужчины: физик, завуч, директор школы, а также представители гороно и горкома комсомола. В руках у каждого трепетали полосатые птички немецких флажков. Дорогую гостью домчали до школы на горисполкомовской «Волге». Основная масса встречающих прибыла на общественном транспорте.

В актовом зале силами изучающих немецкий язык старшеклассников была представлена приветственная программа. А потом – музеи, выставки, театры, многочисленные встречи и приёмы, растянувшиеся на целую неделю. Весь город желал лицезреть заморскую диковинку под названием «иностранная гостья». Газеты пестрели её фотографиями и бесконечными интервью с нею. Ошеломлённая всей этой шумихой, фройлен Магда была просто счастлива, когда ей, наконец, позволили окунуться в рабочую атмосферу обычной советской школы. В чём, собственно, и состояла цель визита.

Оснащение кабинетов показалось Магде до неприличия скромным, хотя всё везде блистало чистотой и какой-то домашней топорностью. Количество учеников в каждом классе было неимоверным. Одинаковость одеяния вызывала ассоциации с вполне определёнными учреждениями. И тем приятнее было Магде вслушиваться в неподвластный учительской указке гомон на переменках. Что же касается тех нескольких уроков, на которые её пригласили… Строгие и немилосердно грешащие местным диалектом её коллеги и ученики, похожие на роботов поведением (которое именуется дисциплиной) и одинаковостью, вызывали тоску и напряжение в скулах. Когда же во внеурочное время устраивались пионерские сборы и комсомольские собрания с её участием, у Магды возникало ощущение многократного «дежа вю»: вопросы задавались одни и те же, с почти одинаковой интонацией, с одинаковым вежливым вниманием выслушивались ответы.

Исключение случилось лишь одно… Сначала высоченные десятиклассницы, облачённые в форменные бантики и оборочки, задали ряд дежурных вопросов, на которые Магда ответила весьма дружелюбно. Хотя и со скрытой иронией. Кроме того, она позволила себе эдакую едва слышную «реплику в сторону». И увидела, как озорные чёртики заскакали в чёрных глазах сидящего прямо перед ней мальчишки. Внешне строгий и серьёзный, в отлично отглаженном костюме, с сурово уложенными волосами, на первый взгляд он производил впечатление «законченного активиста» и непробиваемого сухаря, от которого приходилось ждать идеологически выверенных вопросов и сдержанной реакции. Ну уж никак не смешинок в глазах. И не того, что сможет уловить едва заметную иронию из уст природной немки. А он ещё вдруг о чём-то и спросил вполголоса. Так запросто – с сочувствующей улыбкой, не подняв руки и не вставая. Магда ответила так же, вполголоса. Это было настолько вопиюще безобразно в глазах классной руководительницы 10 «А» Марьи Степановны, что она на какое-то время онемела от изумления. Это позволило Магде и десятикласснику перекинуться ещё парой-тройкой непринуждённых фраз. У всех школяров приоткрылись рты. Марья Степановна с подобострастным извинением обратилась к гостье, после чего с громоподобным рыком обрушилась на нарушителя дисциплины. Он слушал, опустив голову, олицетворённое «виноват, исправлюсь». «Павел Зорин», – повторила про себя фройлен Магда услышанное имя провинившегося. И – одними губами: «Приятно познакомиться!» Он чуть заметно поклонился, усмехнувшись уголком рта.

Когда через день Магде предложили провести несколько уроков в классе на выбор, она назвала 10 «А». «Маленькие дети практически не воспринимают иностранный в устах носителя языка», – пояснила завучу. Нельзя сказать, что Марья Степановна была в восторге, но в интересах школы приходилось потрафлять этой, с точки зрения некоторых, малосимпатичной и легкомысленной дамочке.

А на уроках её присутствие ничуть не мешало. Магда добросовестно объясняла материал и задавала вопросы всему классу. И кто ж виноват, что лишь Павел Зорин мог дать исчерпывающие ответы! А дополнительные вопросы – это право любого учителя. Марья Степановна сокрушённо качала головой, не всегда поспевая за прыткими язычками Магды (ну, это понятно!) и Павла. Оказавшегося вундеркиндом. Надо сказать, что он учился в этой школе всего четвёртый месяц, а потому Марья Степановна не успела узнать его как следует.

Впрочем, переживала классная напрасно. Диалоги Магды и Павла не содержали никакой крамолы. Но ведь, помимо слов, существует мимика… взгляды… А их-то к делу не пришьёшь.

Вскоре в одном из классов захворала учительница и, кроме как Марье Степановне, заменить её было некому. «Фройлен Магда и одна некоторое время поработает», – огорошил классную 10 «А» директор. Неясное беспокойство – не аргумент, а потому пришлось подчиниться.

Магда, почувствовав себя в безнаказанности, оживила учебный процесс. В частности, один из уроков она провела до безобразия нетрадиционно, на улице. Своим-то ученикам она регулярно устраивала подобное.

Выпущенные на волю великовозрастные детишки вмиг стали непосредственными и говорливыми. Магда, смеясь, отвечала на их уже заинтересованные вопросы «без протокола» – главным образом, по-русски. Но коллективный рассказ на тему «Мой город» добросовестно составлялся так, как и положено на уроке немецкого языка. Самые находчивые и скорые поспешили высказать избитые, но вполне уместные фразы. Остальные «перлы» немало позабавили Магду. Которая, однако, самоотверженно пыталась спрятать улыбку и терпеливо поправляла все огрехи.

И вот уже почти все высказались, и Магда ощутила лёгкое беспокойство: почему-то Павел непривычно молчит. Где он? И тут же, как бывало всегда, когда она подумает о нём, их взгляды встретились. Павел словно слышал её. Вот и сейчас он как-то неприметно приблизился. И сказал быстро и взволнованно, только для неё: «Мне дорог этот город, потому что здесь я встретил вас». Случившийся рядом Егорычев, который безуспешно пытался высказаться по теме, тут же повторил то, что уловил, – первую часть фразы Зорина, а от себя добавил с апломбом: «Потому что у нас самые „гут“ девушки». Магда хвалила Егорычева за патриотизм – а сама, покачивая головой, смотрела на пылающего лицом Павла.

Магде было 27 лет. Дома, в Германии, у неё был Фредди, близкий друг, с которым собирались пожениться в неопределённом будущем. Русский мальчишка затмил своей яркостью рыхлую фигуру Фредди, бесцветные глаза которого решительно не помнила. А эти угли зажгли кровь, их не забыть…

Всё в Магде казалось мягким: и медовый оттенок слегка рыжеватых волос, и белый подбородок, и маленькие розовые мочки ушей. И манера говорить, и жесты, и выражение лица… Если бы её звали по отчеству, если бы голос её был твёрже и зычней, вряд ли в голову Павлу заглянули бы крамольные мысли. А так… «Фройлен Магда» – и холодок по спине. Её брючный костюм тоже в диковинку и на учительнице смотрится… гм… более вызывающе, чем на девчонках мини. Разумеется, на дискотеках.

…Магда обвела взглядом десятиклассников и сказала, что они молодцы и что урок окончен. Детки завопили «ура». А Егорычев жизнерадостно предложил «отметить это дело» в кафе, что призывно сверкало вывеской напротив.

Неожиданный набег не застал врасплох шефа заведения. Места за столиками нашлись для всех. И горячие напитки не заставили себя ждать. Шумные посетители оказались в большинстве своём людьми занятыми – кружки, секции, неотложные дела довольно скоро унесли многих. Правда, некоторые позволили себе полакомиться пирожным или перекусить бутербродом. «Хлоп-хлоп», – выплёвывала недовольная дверь краткосрочных клиентов. Вскоре не осталось почти никого. Стала слышна музыка и звяканье убираемой посуды.

У Павла через час начиналась тренировка в секции фехтования, и он, никогда не числящийся в прогульщиках, прекрасно помнил об этом. Но… Подняться и уйти было выше его сил. Напротив сидела Магда. Её лицо от мороза и последующего тепла стало по-русски румяным. Ни оттенка учительского выражения не осталось на нём. А всегдашняя притягательность усилилась. И во всём – в спустившемся на розовое ушко рыжеватом завитке волос, в изящных пальчиках, что держали чайную ложку, в пухловатых губах, в округлом подбородке – во всём её облике было столько магнетизма, столько манящей запредельности…

Магда чувствовала обжигающие взгляды, и фраза Павла – «о городе» – непрестанно звучала в мозгу. Сосредоточенно помешивая остывший кофе, она казалась отстранённо-далёкой. На самом же деле – она решала одну из самых сложных задач… Может быть, он всё же уйдёт?..

– О, уже никого нет! – так и не дождавшись, Магда тряхнула, наконец, головой и, поднимаясь из-за стола, огляделась. Намеренно избегая встречаться глазами с Павлом. Он вскочил. В висках стучало. Только ли от выпитого кофе?

– О, уже темно, проводи меня, – обронила Магда, не обернувшись, когда они вышли на улицу.

Это прозвучало так естественно… «Я в любом случае пошёл бы», – внутренне холодея, понял себя Павел.

«Он и без этого пошёл бы за мной», – подумала Магда, заметив краем глаза, как дрогнули при её словах его ресницы.

Воздух был свеж, и морозец крепчал. Потому Магда, пряча лицо в пушистый воротничок, шла быстро. Павел мороза не замечал. Он завороженно смотрел на снежинки, что зависали в выбившемся из-под шапочки медовом локоне. А синие сумерки подступали всё ближе. Их расчерчивали подвижные жёлтые дорожки фар. Фырчали моторы, звенели проходящие мимо трамваи, люди пробегали по своим делам – улица была наполнена обычными вечерними звуками. Но Павел слышал лишь звук высоких чёрных каблучков, которые так по-нашему поскрипывали, вдавливая снег…

Магда жила довольно близко, в пятиэтажном кирпичном доме – это директор школы расстарался, чтоб не ударить в грязь лицом, – на первом этаже. Что было очень удобно… В подъезде горела тусклая лампочка. Магда отыскала в сумочке ключ. Свет в коридоре брызнул в глаза неожиданно ярко. Павел чуть зажмурился.

– Битте, раздевайся, – совсем рядом раздался чарующий голосок Магды.

«Что я делаю?!» – запоздало шевельнулось в мозгу десятиклассника. Внезапно скованный, он неловко разулся, снял шапку и куртку. Механически провёл по волосам. Глаза уже освоились со светом, и Павел с восхищением принялся смотреть. Нет, не на учительницу – на ту прелестную молодую женщину, что с небрежноватым кокетством поправляла перед круглым настенным зеркалом растрепавшиеся прядки. Округлые плечики угадывались под тёмно-ореховым пиджачком. Без каблучков фройлен оказалась неожиданно дюймовистой, чуть выше его плеча. И Павел окончательно перестал чувствовать себя учеником. Социальные различия утратили власть. Они были просто мужчина и женщина – взрослые люди, которым незачем притворяться друг перед другом. Магда поняла это, когда, обернувшись, оказалась с Павлом неожиданно близко, и он не отшатнулся вспугнутым оленёнком, а бережно принял её в свои объятья.

Каким горячим, неутомимым и уверенным в себе открылся Магде этот неискушённый мальчик! Его первые – она не могла обмануться! – первые! – поцелуи своей непосредственностью, вкраплённой в страсть, были пьянящи до умопомрачения. Его мускулистое ловкое тело хотелось обнимать бесконечно. Никогда ещё Магде не приходилось так глубоко, так безвозвратно окунаться в пучину страсти. Грех совращения она сама себе простила. Павел смотрел на неё обожающими глазами – и ни тени раскаяния не испытывал.

То, как они будут общаться на людях, больше всего беспокоило Магду: ей казалось, что все сразу поймут… Но эта тревога оказалась совершенно напрасной: Павел не переменился с ней ни на йоту. Подчёркнуто вежлив и корректен, он с прежним спокойствием смотрел ей в глаза и обращался без единой сомнительной ноты в голосе. Такого самообладания она и ожидать не могла… И тем желаннее, по контрасту, становились встречи тет-а-тет. «Как я буду жить без него?» – однажды подумала Магда и испугалась: «буду жить» – это о будущем, а какое будущее может быть у них одно на двоих? Да никакого. Так что слишком увлекаться вовсе не следовало. Красивый русский мальчик встретит красивую русскую девочку. Нет, не из тех, что учатся с ним вместе – ни в одной Магда не увидела достойную Павла. Другую. Обязательно встретит. Жаль только, что они больше никогда не увидятся…

…А девочка была. Только Магда о ней не узнала. Потому что Павел задвинул в ящик летние приключения – вместе с фотографией своей летней подруги. Едва лишь познакомился с Магдой… В ошарашивающей взрослой жизни не было места ни тоске, ни беспросветности осени. И летняя романтическая история, завершившаяся сплошным минором, съёжилась и отступила куда-то на задворки.

Они познакомились случайно, волею обстоятельств оказавшись в кардиологическом санатории: двое подростков среди пожилого контингента.

Экзамены за 8 класс не лучшим образом сказались на здоровье Лили: в сердце обнаружились шумы, в крови – недостаток гемоглобина. А один ветеран некстати отказался от почти оформленной путёвки – ему предложили более престижную здравницу. И участковый терапевт, убивая двух зайцев, убедил Лилиного брата Олега воспользоваться шансом поправить здоровье сестры. А Павел угодил в санаторий по милости отца, заглаживающего свою вину…

В тот день Павел поднялся рано. Солнце трогало лучом занавеску, приглашая на волю. Два соседа по комнате, как и положено нормальным отдыхающим, ещё досматривали сны. И Павел решил воспользоваться моментом, чтобы сгонять к морю.

Утренняя прохлада была приятна. Благоухающая природа, казалось, недоумевала: как люди могут спать? Неужели их не прельщает свежесть, которую через час-другой растворит зной?

Павел шёл по дорожке к запасному выходу, логично рассудив, что именно им пользуются нелегальные купальщики.

Полузаросшая тропка петляла, то ныряя в заросли, то выскакивая на открытое место, то почти приближаясь к основной аллее, вдоль которой выстроились домики отдыхающих. Павел передвигался сначала крадучись, но потом понял, что нереально на кого-то наткнуться в этот неурочный час. Задумавшись, не сразу заметил, как тропинка в очередной раз выскочила из кустов и вывела к синему домику, на ступеньках которого сидело заспанное создание: длиннокосое, синеногое, в солнечно-яркой футболке. При его появлении создание вскочило – и Павел узнал «барышню», которую обнаружил накануне сидящей на скрытой зарослями скамейке. С книжкой в руках и в беленьком сарафанчике. Окликнуть её вчера он не решился – незамеченный, обалдело простоял несколько минут и ушёл. А сейчас как-то само собой слетело с языка:

– Пойдём к морю!

Она, смеясь, закивала и через три ступеньки прыгнула к нему.

…Магда уезжала после зимних каникул. Никаких прощальных сцен с заламыванием рук и обливанием слезами не было. Сувениров и вещиц на память – тоже. Магда лишь крепко прижалась к Павлу, сказала: «Ты – настоящий. Оставайся таким». И, к немалому смущению юноши, перекрестила его – комсомольца и советского школьника. За одно это его могли бы запросто вычеркнуть из ВЛКСМ. А за аморальную связь (!) с взрослой женщиной (!!), с учительницей (!!!), с иностранной подданной (!!!!!) карательные органы, пожалуй, стёрли бы его с лица земли. Но Павел, к своему удивлению, не чувствовал ни ужаса, ни угрызений совести.

На расчищенной площадке перед школой состоялся прощальный митинг, по причине мороза довольно краткий. Павел смотрел из-за спин. Но его зрение было иным, чем у любого из присутствующих. Магда с выражением вынужденной любезности улыбалась пухловатыми губами, и только он, один из всех, знал их мягкий вкус. Рыжеватое колечко волос спустилось на щеку, и он тут же вспомнил, какие они на ощупь – волосы и щека. Магда таким знакомым движением передёрнула плечиками: «Холодно!» – и ещё вчера он в ответ непременно бы обнял эти плечики, как случалось не раз. Хорошо, что никто не может проникнуть в его мысли. А внешне Павел абсолютно бесстрастен. И его взгляд, который напоследок находит Магда, совершенно спокоен. Слегка уязвлённая, она подносит пальцы к губам. Нечто вроде воздушного поцелуя? Павел едва заметно кивает и выбирается из толпы. Машина уезжает уже без него.

Да, ему очень хотелось проводить её – одному, без всех этих «официальных лиц». Примчаться, к примеру, на вокзал с охапкой роз, и увидеть восторг с изумлением в милых карих глазах, и обнять, и замереть в последнем поцелуе – самом сладком из всех… Но нельзя позволить себе быть бесшабашным, как Иван Анненков из «Звезды пленительного счастья». Нельзя.

Теперь Павел часами бродит по городу. Нет, уроки, как и положено, тщательно приготовлены – это уже необременительная многолетняя привычка. И в секции фехтования теперь без пропусков. Но всё остальное время, которого оказывается до нестерпимости много, Павел проводит в хаотичном и бессистемном движении по улицам. Магды с ним больше не будет. И к этому надо привыкнуть.

Вскоре блуждания наскучили Павлу, он схватился за книги. Читал всё подряд, глотая том за томом. Пока, наконец, не наткнулся на научно-популярное издание по психологии. Вот тут-то и вспыхнул интерес. И последовало более вдумчивое отношение к чтиву. А там – случайная фраза в автобусе – о факультете психологии местного института, где проводятся вечерние занятия для всех желающих.

Тренинги, ролевые игры, тесты. И – раздумья, открытия, постижение себя и окружающих. Мир на глазах преображается. Точнее, взгляд на него. Угрюмость отступает. Появляется настроение что-то делать, а не в качестве автомата впрягаться в повседневную рутину.

Совсем внезапно, как отголосок из другого мира, как солёные брызги далёкого летнего моря, как протянутая сверху соломинка, донеслось до него однажды письмо от Лили. Наивная девочка всё ещё была во власти августовской катастрофы, она обречённо металась в замкнутом круге сомнений, боли, ненависти-любви к нему. Полное слёз и терзаний, письмо было притом вовсе не униженно-молящим, а уж скорее гордо-трагическим. Ох, как же противно заныло внутри от сознания собственной подлости! Последние месяцы – яркие, взрослые, пряные, наполненные Магдой и воспоминаниями о ней, напрочь заслонили в памяти летний эпизод, горечь от нелепой разлуки, изматывающую тоску осени. Единственным проблеском помнилась весточка от Светланы. Старшая сестра сообщала удивительные вещи. Оказывается, она осталась в родном городе не просто наперекор отцу – она вышла замуж. И, волею случая, избранник её оказался Лиле родным братом… В письме была и фотография – они снялись буквально за час или два до разлуки. Лиля обронила квитанцию, Павел из этого тут же сделал вывод: забыт и вычеркнут. Своё изображение отстриг и сунул небрежно между бумаг, а Лилькина унылая мордашка смотрела с его стола довольно долго. До появления Магды. Вот тогда укоряющие глаза летней подружки захотелось не видеть. А сейчас – самое время корчиться от боли под прицелом разъедающего душу «эх, ты!» «Ну гад я! Гад! Изменил тебе!» Но нежное полудетское личико никак не соглашается быть соотнесённым с жёстким и взрослым словом «измена». Увидеть в Лиле объект страсти как-то нелепо, гадко, цинично даже… И, значит, он её не любил? Но разве могут так терзать платонические чувства? Чушь. И всё же представить её в своей постели сродни святотатству. Снежно-чистая. А потому притягивает и отталкивает. Идол для поклонения, предмет обожания, фетиш. Павел с замиранием в груди рассматривает вздыбленную чёлку, слегка нахмуренные брови, со смутной тревогой глаза. И кажется, что не было никакой «любовной интрижки». Ох, нет, не поворачивается язык опустить то столь низко – слишком свежо, слишком ещё больно. И не правда совсем! Измываться над этим нельзя, иначе себя тоже низведёшь до уровня… В непроницаемый хрустальный ларец, в самый глубокий закуток души. Навсегда. Ото всех. А для Лили стать тем, кем хочет его видеть: рыцарем без страха и упрёка. Она-то выдержала испытание разлукой. И незачем взваливать на её худенькие плечики его вину и раскаяние… которого, кажется, и нет.

Павел наполняет себя воспоминаниями, стремясь отодвинуть пока мысль о столь нелёгком для него ответном письме.

Лиля стояла против солнца. Раскрытыми ладонями она подбрасывала, встряхивая, тёмные и длинные волокна своих мокрых волос, и они буквально на глазах менялись, становясь всё более светлыми, лёгкими, роднясь цветом и блеском с солнечными лучами, что подсвечивали их сзади. И вот уже это не девочка, до бёдер покрытая ниспадающими лучами, это какое-то неземное, воздушное существо, источающее свет. Павел, замерев, взирает на чудесное перевоплощение. А Лиля, приметив, наконец, его столбняк, вдруг срывается с места и, заливисто смеясь, устремляется в какое-то замысловатое кружение – то ли танец, то ли полёт. Её волосы вместе с тонкими загорелыми руками образуют подвижный искрящийся конус. Блики влаги и света пятнают стройную фигурку. Серебряный смех скачет по округе.

«Самые те» слова, наконец, приходят. Павел осторожно и бережно заполняет строчку за строчкой. Запечатывая письмо, чувствует себя полностью выжатым, как после трёхчасовой тренировки.

Последующие послания даются значительно легче: привычным иронично-лёгким слогом, каким сочинения писал: о своей жизни «анахорета», о зимних прелестях «солнечного Магадана», о «скорпионах в банке» – соседях по этажу и «стойких оловянных солдатиках» – приятелях по секции фехтования. При этом Павел постоянно обращался к Лиле – тепло и ласково, будто беседовали, присев на берегу, или бродили среди пышной южной растительности.

Лилька писала взахлёб, точно боясь не успеть, забыть, упустить что-то важное, – обо всём, обрушиваясь сквозь прорванную запруду каскадами впечатлений, размышлений, воспоминаний. В стремлении открыть всю душу, поделиться каждым мигом жизни, убедить: я хорошая, интересная, переживи это вместе со мной!

Иногда, стоя в ожидании автобуса, пряча от ветра за ворот лицо, Павел задумывался: «А смогу ли соответствовать? А осилю ли эту лавину эмоций? А нужно ли это мне?» Но дома Лилькин взгляд оказывался вдруг рассерженным. Или разочарованным. Или опечаленным. И Павел тогда усмехался: о чём это я? Всё уже сплелось.

О Светлане и Олеге Лиля упоминала изредка, только вскользь. И тем неожиданнее было для Павла сообщение о рождении племянницы. «Так вот почему сестрица выскочила замуж семнадцати лет!» Скромница и тихоня, кто б мог подумать. Отец на эти новости только хмыкнул: у него были проблемы на работе… да и в личной жизни хватало своих забот.

Неожиданно, вероятно, под влиянием «образа принца», в который старательно вживался, у Павла прорезалась способность к стихоплётству. Лиля была в восторге, хотя посылал ей далеко не всё. А однажды она робко призналась, что тоже сочиняет… но «низачто-низачто» не покажет ему. Можно представить, сколько милых глупостей таила её тетрадка. И как же это приятно… Его же «опусы» – вот они.