Я и Тёмка
- -
- 100%
- +
Памяти моей мамы посвящаю эту книгу.
Ну, что ты, птенчик… Всё будет хорошо
Наверное, у каждого малыша есть своё, домашнее прозвище, которым его ласково называют родители. Моя мама звала меня «птенчик». Бр-р-рр! Как этот «птенчик» мне не нравился! Правда, недовольство возникало не всегда, – только если прозвище слышали друзья, и появилось не сразу, а в том возрасте, когда я научилась вертеться перед зеркалом, прихорашиваясь в ожидании знакомого мальчика. Во всех остальных случаях я прекрасно уживалась с «птенчиком». Особенно тогда, когда, обидевшись на весь свет, залезала маме на колени и, глотая слёзы, рассказывала о своих бедах.
Моя мама, женщина быстрая, маленькая, с доброй улыбкой на лице, весёлыми яркими глазами и бровями, выгнутыми «домиком». Так сразу и не поймёшь, удивляется она, расстраивается или радуется. Она не любит сидеть без дела, но особенно не любит, когда без дела сижу я. Сколько себя помню, мы всегда с ней что-нибудь затевали. Смотрели диафильмы, которые она в несметном количестве привозила из командировок, читали сказки, лепили пельмени и непременно каждый месяц ходили в цирк и театр на детские спектакли.
Всё, что я умею, я умею благодаря моей маме. Она научила меня вырезать самые красивые в мире снежинки. Не салфетки, как часто получается у многих, а снежинки – ажурные, сказочные, с шестью лучиками. Под Новый год она каждый раз придумывала новые ёлочные украшения! Каких замечательных клоунов мы делали из пустых яичных скорлупок, какие гирлянды из цветной бумаги, каких лесовичков из шишек!
У нас с мамой было несколько игр, которые я особенно любила. Когда мы куда-нибудь шли, она предлагала рифмовать слова. Конечно моя карьера «рифмовалыцика» началась с простых рифм. Лет в пять я написала своё первое «стихотворение»:
На пол вдруг упала чашка.Наступила ей канашка.Что такое «канашка» и почему с чашкой произошёл такой явно неприятный случай, я объяснить не могла, но мама и не спрашивала. Она просто радовалась и говорила родным, что я научилась писать стихи и что с чувством юмора у меня всё будет в порядке.
Другой маминой забавой было выстукивание ритма известных ей песен, когда по чередованию звуков различной длительности я должна была отгадать мотив. Играть в эту игру с друзьями я не могла. И не потому, что ни у кого из них не было чувства ритма. Они не знали столько песен, сколько их знала я от своей мамы, и мои ритмические загадки никто не мог отгадать.
Мамочка любила играть со мной в театр. Из большой коробки она делала сцену, клеила мебель, рисовала декорации, шила костюмы и показывала мне спектакли. Однажды, я сильно заболела. Вставать с кровати мне было строго-настрого запрещено. Вечером мама вошла в комнату с заговорщическим видом. Она принесла лампу, картон и ножницы. Подмигнула, сказав, что сейчас будем смотреть спектакль. Потом села на мою кровать и начала вырезать. Я ничего не могла понять. Какой это спектакль без нашей «театральной» коробки, что она вырезает? В этот вечер впервые мама показала мне театр теней. Это была сказка «Репка», сделанная её руками. Как сейчас помню, на следующий день я выздоровела.
Мама умела делать мыльные пузыри из обыкновенного мыла, накладывать театральный грим, шить для меня карнавальные костюмы.
Вечерами она читала мне книги. Ну, читала – и читала. Ценить и понимать, как это здорово, я научилась только после одного случая. Однажды, когда все родные разъехались по командировкам, меня на ночь отвели к соседям, родителям моего одноклассника, и я впервые услышала рассказ, прочтённый посторонним человеком. Моему изумлению не было предела! Быстрая, монотонная, сбивчивая, без необходимых пауз речь никак не напоминала мне уютные домашние чтения, когда мама на разные голоса, выразительным, полным чувств и цвета голосом читала так, что сказочные герои оживали и я слышала их крики, смех, шёпот. Когда читала мама, я плакала и смеялась, пряталась под одеяло, если мне было страшно, пыталась давать советы героям, если требовалась лежавшая на поверхности подсказка, которую они никак не могли увидеть…
Мама великолепно читала стихи. Я осознала это в старших классах, когда она продемонстрировала мне, что значит читать стихотворение с выражением. Прочитав стих так, как научила мама, помню, я испугалась звенящей тишины класса и глаз своих одноклассников, которые с удивлением смотрели на меня.
На вопрос, где работает моя мама, с четырёх лет я отвечала:
– Она работает методистом в ОНМЦ и КПР.[1]
Что это такое, я расшифровала для себя в десятом классе, когда мама организовала наш незабываемый выпускной вечер, и учителя с одноклассниками стали подходить ко мне, чтобы больше узнать о моей «замечательной маме». Тогда я впервые задумалась над смыслом этого словосочетания.
А мои дни рожденья! Мои незабываемые дни рождения с играми, песнями, танцами, сюрпризами и, конечно, самыми удивительными и вкусными блюдами… Ведь среди своих друзей мама считалась непревзойденным кулинаром. Её торты занимали первые места на выставках нашего города!
Много, очень много я могу рассказать о маме. О том, как она писала за меня сочинения в школе, играла со мной в шахматы, учила рисовать акварелью, как залезла в большие долги, чтобы купить для меня пианино, как продала своё единственное кольцо и дала деньги на мою первую студенческую поездку за границу….
Моя мама – это праздник! Я редко видела её печальной, чаще – уставшей, никогда – злой, может быть, недовольной….
Вот уже три года, как мне не к кому обратиться со словом МАМА. Она ушла. Её больше нет со мной. В заботах и волнении проходят дни: дом, работа, дети. Но иногда ночью, когда все спят, я смотрю на небо, вспоминаю маму и плачу.
Как мне недостаёт тебя, мамочка. Как мне не хватает твоего внимания и поддержки. Теперь никто не беспокоится, тепло ли я одета, не спрашивает, сыта ли, хочу ли горячего чая…
Я очень тоскую по тебе, МАМА.
Я очень люблю тебя, МАМА.
И всё чаще и чаще, как в детстве, мне хочется прижаться к тебе, ища защиты и утешения, уткнуться в твои мягкие ладони и вновь услышать: «Ну, что ты, птенчик… Всё будет хорошо».
2007 г.
Олечкины рассказы
Наш дом
Есть у меня друг Тёмка. Сколько живу, столько его знаю. И в школу мы должны пойти в один класс. Я и Тёмка вообще всё делаем вместе. Вместе гуляем, играем, придумываем всякие затеи и живём в одном доме, в одном подъезде. Я на первом, а он надо мной, на третьем этаже. И пусть только кто-то попробует сказать, что мальчик не может дружить с девочкой. Вот я – девочка, Тёмка – мальчик, а мы дружим и почти никогда не дерёмся.
Зовут меня Оля, но Тёмка букву «о» выговаривает как-то странно – получается «Воля».
Я вот всё думаю: почему мы дружим-то? Потому что дружат наши мамы? Или потому что дедушки и бабушки наши дружат? Может, поэтому и мы не дружить не можем? Ну а почему дружат наши родственники, понятно: они работают вместе.
Наш дом необыкновенный: здесь живут те, кто трудится в редакции. Так называется место, где делают газеты. В редакции работает мой дедушка, он журналист. И Тёмкин дед там тоже работает, он редактор. Я вот раньше думала, что Тёмка живёт на третьем этаже, потому что у него дед – редактор. Чем выше, тем, значит, главнее… Я сказала об этом Тёмкиной бабушке, которая часто сидит с нами, пока все на работе. Она засмеялась и ответила, что на пятом этаже над всеми нами живёт тётя Таня, а она работает в редакции секретарём. При этом секретарь – не самая главная профессия в редакции. Я очень удивилась.
В нашем доме 60 квартир. И все 60 квартир знают меня и Тёмку. Нет…. Не квартиры нас знают, а жильцы этих квартир! Это не потому, что мы такие уж шумные. А потому, что все в нашем доме друг друга знают. И это здорово!
Двор нашего дома принадлежит только нам. Так уж нам повезло. Мы живём в самом центре города, где жилых зданий мало. С одной стороны нашего двора стоит картинная галерея. Между её зданием и двором зелёный деревянный забор, по которому очень здорово бегать. А с другой стороны – детская больница: от неё двор отгорожен красным кирпичным забором, с которого мы прыгаем на крыши больничных складов. Вот и всё. С третьей стороны стоит наш дом. Двор у нас большой, зелёный. По траве можно босиком бегать. Много цветов на клумбах, деревьев красивых разных… Все удивляются: «Ах, какой у вас двор красивый! Ах, какой у вас двор зелёный!».
Мы с Тёмкой тоже любим свой двор. Любим по нему бегать, играть в прятки и в мяч. Лазить по заборам и по деревьям, если никто не видит. Вообще, стараемся двору случайно не навредить, потому что весь дом о нём заботится! А раз все заботятся, то и мы тоже. Очень часто жильцы устраивают субботники. Правда, субботники эти проводят и в воскресенья. Непонятно, почему тогда субботники, если это самые настоящие воскресники? В такие дни у нас с Тёмкой праздник! Это значит, нам и шланг могут дать – цветы поливать, и краску – качели покрасить, и даже белила – стволы деревьев побелить!
А ещё я очень люблю грабить. Не в смысле кого-то, а в смысле что граблями листочки убирать, траву старую… Наша дворничиха тётя Зина нашла для меня грабли с небольшой ручкой! Грабли как грабли, только невысокие, удобные очень. Когда у нас субботник, кто-нибудь обязательно откроет окно и включит музыку погромче: от этого ещё веселее. Мы с Тёмкой сначала всем помогаем, а потом, как говорит тётя Зина, всем мешаем. Никак не могу понять, почему так выходит, но через некоторое время нам надоедает поливать и красить… И вот ведь какая штука: ждём этого субботника, ждём с нетерпением, а когда он приходит, хватает нас совсем ненадолго. Так и хочется побегать да попрыгать. Тогда мы начинаем хохотать, носиться, догонять друг друга и биться на вениках – на граблях нам не разрешают. Правда, нам и на вениках не разрешают, но догони нас с веником-то! А грабли тяжёлые, с ними далеко не убежишь. И, что самое удивительное, ничего на нас с Тёмкой не действует: ни уговоры, ни окрики, ни сердитые взгляды бабы Вали. Ничегошеньки! И почему, никто не знает. Когда субботник проходит, мы сами с Тёмкой удивляемся. Тётя Зина говорит, что это нас «какая-то муха покусала». А какая именно, не уточняет. Наверное, очень весёлая муха – Мушка-веселушка!
Игра в солдатики
Вообще-то я прекрасно обхожусь без индейцев и солдатиков. По мне, это такие же куклы, а в куклы я не очень люблю играть. Но Тёмка придумывает со своими солдатиками разные разности, и вот я начинаю вместе с ним визжать, орать и шипеть, то есть, как говорит баба Валя, «втягиваюсь в игру».
Что можно делать с солдатиками? Оказывается, по ним можно стрелять из самострела: они падают. Чем больше упало, тем хуже. Значит, тебя скоро победят. Стрелять я не люблю, так как попасть в цель могу не всегда, а вот Тёмка попадает часто – тогда меня и берёт досада. Почему он попадает, а я – нет? И вот я стреляю, стреляю, стреляю… Тёмка уже картинки раскрашивает, а я всё стреляю…
Но солдатики мне нравятся меньше, чем индейцы. Индейцы такие же маленькие, с мизинчик, как и солдатики, но красивые. Самый удивительный индеец – в оранжевых штанах и с белыми перьями на голове. Я всё время хочу с ним поиграть, но он мне никогда не достаётся: Тёмка его первым хватает. Индейцев мы делим поровну и расставляем на горах, то есть на кубиках. Потом сворачиваем кусочки бумаги, пережёвываем их и стреляем каждый из-за своей горы в противника.
– Почему индейцы воюют против индейцев? – спросил как-то дядя Толя.
– А как же надо? – удивился Тёмка.
– Индейцы должны воевать с белыми.
Мы посмотрели друг на друга.
– Да, наверное, должны, – сказала я.
– А у нас не должны! – ответил Тёмка и принялся пулять по моим индейцам.
– Не должны! – весело подхватила я.
Так мы и играем, индейцы против индейцев, Красная Армия против Красной Армии, – нет у Тёмки других солдат.
А однажды Тёмке кто-то подарил двенадцать оловянных солдатиков. Они не были раскрашены, лиц не разглядеть… Мне они совершенно не нравились, но Тёмка их всё время нахваливал:
– Ты что! Они сливаются с местностью! Что для солдата может быть главнее?!
Я не знала, что для солдата главнее, но мне казалось, будто всё – таки что-то другое.
– И потом, тебе не нужно голову ломать, кто в каком звании, – продолжал Тёмка. – У тебя все рядовые. Расставила, куда попало, – а ты так и делаешь, – и всё! Это я думаю, куда командира спрятать, как замполита прикрыть…
– Хорошо, – говорю, – если они такие замечательные, играй ими сам!
– Нет, – говорит Тёмка, – всё лучшее – гостю.
Начали играть. Он в моего солдатика попадёт, а когда отвернётся, я его вновь ставлю…
– Это нечестно, – кричит Тёмка. – Я его убил!
– Нет, – говорю. – Ты не его убил.
– А кого же?
– Кого-то другого! Где это видно, что ты этого убил?
– А я сейчас на нём крестик нацарапаю!
И стал крестики царапать, когда солдатика сбивал.
– Ты зачем же их портишь? – спрашиваю.
– Да их всё равно выбрасывать, – отвечает.
– Как? Так ты мне их дал, потому что тебе самому в них играть не хочется? – обиделась я.
Тёмка сопит и ничего не отвечает. Я тоже надулась. Когда первый бой закончился, мы стали своих солдатиков снова расставлять. Но из предыдущих игр я знаю, что должен быть среди солдат самый главный, который всеми руководит. Называют его командир. Я посмотрела на своих оловянных солдатиков и решила одного раскрасить самостоятельно. Должна же я отличать командира от всех остальных! Пока Тёмка прятал своих солдат по «окопам» и «блиндажам», я взяла лак для ногтей тети Оли и покрасила командиру голову в красный цвет. Получилось замечательно! Видно сразу – главный!
– Батюшки! Ты что сделала?
Ты зачем ему голову раскрасила? – ахнул Тёмка.
– Как зачем? Должен же у моих солдат командир быть?
– Это безобразие! – Тёмка схватил меня за руку, в которой я держала своего командира. – Ты испортила моего солдатика!
– Да ты же только что сказал, будто их всё равно выбрасывать! – удивилась я.
– Мало ли что я говорил! – наскочил на меня Тёмка.
Хорошо, что в дверь тётя Оля вошла:
– Что за шум? – спросила она.
– Да вот, эта кулёма моего солдатика раскрасила твоим лаком!
– пожаловался Тёмка.
Тётя Оля засмеялась и потрепала нас по волосам:
– Не ссорьтесь. Это только игра!
Она вышла из комнаты, а тут и меня домой позвали. На следующий день прихожу к Тёмке. Глядь – все мои солдатики красным лаком покрашены! У кого голова, у кого рука, у кого сапог…
– Что это? – спрашиваю.
– Боевые ранения! – гордо отвечает Тёмка. – Теперь я этими солдатиками играть буду. Вот тебе, возьми раскрашенных.
Но мне совершенно не хотелось играть раскрашенными. Мне так нравились мои оловянные, с боевыми ранениями, солдатики! Я подумала, что можно прилепить к Тёмкиному грузовику красный крест и поиграть в госпиталь. Но Тёмка твёрдо стоял на своём, солдатиков не отдавал. Мы стали играть. После первого боя я сказала:
– Всё. Больше мне играть не с кем. Все твои солдаты сейчас будут отправлены в госпиталь.
– Куда? – возмутился Тёмка. – Они у меня умирают в бою.
– Ничего не знаю, – ответила я. – Ранен – в госпиталь! Так будет честно.
Иногда Тёмка со мной неожиданно соглашался. Так и сейчас: положил своих солдатиков в коробку и сказал:
– Тогда давай твоих поделим! И продолжим!
– Нет, – говорю. – Давай лучше я раненых вылечу.
– Ну и лечи на здоровье! А я пока твоими поиграю, – обрадовался Тёмка.
Я организовала госпиталь, а Тёмка расставил моих солдатиков, после чего каждого взял в руку и внимательно осмотрел.
– Ладно, – говорит. – Играй ранеными. Мне они надоели. Всё-таки мои раскрашенные лучше.
В разгар очередного боя Тёмка выбежал попить воды. А я снова взяла лак тёти Оли и поставила по нескольку точек на груди у каждого солдатика. Кому одну, кому две, кому три точки… Вернувшись, Тёмка так и замер на месте.
– Это что? – грозно ткнул он пальцем в моего солдатика.
– Ордена, – говорю. – За боевые заслуги!
Тёмка даже покраснел от обиды:
– Отдавай мне их сейчас же!
– Ты, – говорю, – уже выбери себе каких-нибудь солдатиков и играй ими до конца. А то я больше играть с тобой не буду.
– Ну и не надо, – ответил Тёмка. – Я их всех забираю.
– Ну и пожалуйста, если ты такой, – ответила я, надувшись.
Так мы сидели некоторое время. Тёмка делал вид, будто играет. Бахал, выл, свистел. А я делала вид, будто рассматриваю свои пальцы. Вдруг Тёмка не выдержал:
– Давай так. Поделим всех солдатиков поровну – и раскрашенных, и не раскрашенных.
– Давай, – говорю. – Только какие теперь у нас не раскрашенными называются?
– И точно, какие? – засмеялся Тёмка.
– Непонятно… – захохотала я.
Новая игра
Звонит мне Тёмка:
– Воля, пойдём гулять, – кричит; он всегда в трубку ужасно орёт. Как будто я глухая и ничего не слышу! И всегда в нос говорит, поэтому вместо «Оля» получается «Воля».
– Пойдём, – отвечаю.
Пока я одевала одни штаны, другие, свитер, шубу, валенки, он уже прибежал. Входит с палкой в одной руке и с чёрной какой-то штучкой – в другой. Я смотрю и спрашиваю:
– Что это у тебя за палка такая?
Тёмка от нетерпения на стуле елозит.
– Это такая штука! Такая!.. Давай, скорее одевайся! Что ты копаешься! Я всё тебе на улице покажу!..
Но уходить не собирается – стоит и сопит. Натягиваю я шапку, шарф, варежки, а Тёмка меня уже за воротник тащит к выходу. Ну, вышли на улицу. Тёмка быстро побежал и схватил две льдинки размером с башмак. Положил их в трех шагах друг от друга. Потом побежал ко мне, схватил за рукав и оттащил подальше.
– Я вратарь. Вон там мои ворота. Я их защищаю. А ты будешь нападать. Понятно?
– Понятно. Но ты не переживай так, я не буду на тебя нападать, я лучше ступеньки в сугробе выкопаю.
– Вот кулёма!
Кулёмой меня называет Тёмкин папа, а Тёмка повторяет, когда на меня сердится.
– Ну ничего же ты не поняла! Это игра такая, хоккей называется. Ты всё равно не запомнишь название. Тебе как раз нужно на меня нападать! В этом смысл. Ты должна вот эту шайбу, – Тёмка показал мне на чёрную штуку в руке, – забить в мои ворота, а я их буду защищать вот этой клюшкой. Поняла?
– Поняла, – отвечаю, – а чем я буду нападать? У меня же нет глюшки…
Тёмка задумался и изрёк:
– Не «глюшки», а клюшки. Это да… Как-то я не подумал. Второй клюшки у меня нет. Ну, ты валенками мне её пинай.
Тёмка встал в ворота и от нетерпения даже подпрыгивает.
– Подавай, – кричит, – подавай шайбу!
Я взяла шайбу и понесла Тёмке.
– Ты чего делаешь, кулёма! – замахал он руками.
– Ты же сказал, тебе шайбу подать, – удивилась я.
– Вот кулёма! Ну не кулёма ли? Это так называется – «шайбу подать», а на самом деле тебе нужно её мне пнуть так, чтобы она попала в ворота. Понятно?
– Понятно, – говорю. Взяла шайбу в руку, отошла подальше и как побегу на Тёмку! Подбежала, стукнула его в грудь с разбега так, что он свалился, и бросила шайбу за ворота.
– Ты, кулёма, чего творишь? – зашипел Тёмка. – Ты зачем меня уронила?
– Как это зачем? – спросила я. – Ты же сказал, на тебя нужно нападать… и шайбой в ворота попадать…
– Вот кулёма! Кулёма и есть! Ты пинай её мне на расстоянии, а я буду её отбивать, чтобы она в ворота не попала. Ты забиваешь, я отбиваю… Только шайбу, не меня! Поняла?
– Поняла, – ответила я, подбирая шайбу.
– Поняла она… – проворчал Тёмка. – Уму непостижимо, какая ты кулёма!
Я отошла к тому месту, на которое он меня поставил первый раз, и как пну шайбу валенком! Шайба проскочила между ног у Тёмки прямо по центру ворот.
– Это нечестно! – кричит Тёмка. – Я ещё не был готов! Вот теперь давай.
Он бросил мне шайбу клюшкой. Шайба красиво полетела и плавно затормозила у моих ног.
– Я тоже клюшку хочу, – сказала я.
– Ну нет же у нас второй. Давай пока так.
Короче, очень мне эта игра понравилась. Я почти всё время забивала Тёмке голы, он ругался, называл меня кулёмой, а под конец так разозлился, что шарахнул клюшкой о крыльцо подъезда. От клюшки отлетел кусочек дерева: мы побежали на него смотреть.
– Вот видишь, что ты наделала, – закричал Тёмка, – ты клюшку мне сломала!
– Я? – удивилась я. – Как это я? Ты сам её ударил. Я-то вон где была.
– Всё равно я из-за тебя её поломал, кулёма.
– Сам ты… – задумалась я, а потом брякнула: – Сам ты дурак!
Тёмка бросил клюшку и схватил меня за воротник, а я его за шапку; мы повалились в снег и начали друг друга бутузить. Проходивший мимо сосед с первого этажа, дядя Лёва, поднял нас за воротники и сердито сказал:
– Марш по домам, а то родителям скажу!
Так мы и поплелись каждый к себе.
На следующий день звонит мне Тёмка:
– Пойдём гулять!
– Нет уж, – говорю, – ты меня опять обзывать будешь.
– Не буду, – кричит, – мне новую клюшку купили, а старую папа замотал изолентой: я тебе дам поиграть.
Весь вечер мы играли в хоккей. Вышел Димка, у него тоже, оказывается, клюшка есть, потом его папа вышел, дядя Агей. Он нам показал, как нужно нападать на ворота и как их защищать, и мы то защищали, то нападали по очереди. Потом вышел дядя Толя (он мусор выносил) – и тоже стал играть, потом вышел сосед со второго этажа, дядя Боря (и он мусор выносил), – и тоже стал играть. Смотрю – мы втроём с Тёмкой и Димкой на крыльце сидим, а взрослые в хоккей играют.
Тут Димка стал вдруг орать:
– Шайбу! Шайбу!
И отчего-то стало весело. Мы с Тёмкой тоже стали кричать, и кричали до хрипоты. С тех пор мы часто играли в хоккей: замечательная игра!
Прыжок
Как-то зимой мы с Тёмкой от нечего делать начали скакать с сугроба на сугроб. Скакали, скакали, пока не взмокли. Тут идёт мой папа и говорит:
– Что это вы просто так прыгаете? Вы соревнуйтесь друг с другом. Кто дальше прыгнет.
– Давай! – завопил Тёмка. – Ты прыгай оттуда, откуда стоишь, а я отсюда. – Сказав это, Тёмка залез на самый высокий сугроб и прыгнул.
– Теперь ты!
– Нет, так дело не пойдёт, – сказал папа, – условия для всех должны быть равными. Если прыгать, то с одного сугроба. А то ты прыгнул с высокого, а она где стоит?
– Да? – удивился Тёмка. – Я не подумал.
– Прыгать будете вон с того сугроба, – сказал папа, – сейчас я очерчу три линии, до которых вам нужно будет допрыгнуть. Самая близкая к сугробу линия – третье место, следующая за ней – второе и, наконец, самая дальняя – первое место. У вас три попытки. Кто начинает первым?
– Я! – завопила я.
– Почему ты? – спросил Тёмка.
– Потому что я девочка! – ответила я гордо.
– Ну ладно, – согласился Тёмка.
Папа в разговор не вмешивался, только внимательно слушал.
– Определились? Влезай.
Я влезла на сугроб и прыгнула. Чуть-чуть перелетела вторую отметку. После моей попытки папа лучше прочертил линии, а потом на сугроб залез Тёмка. Он прыгнул и оказался на второй линии.
– Ура! – закричала я. – Я победила!
– У Тёмы ещё две попытки, как и у тебя, ещё посмотрим.
Я забралась на сугроб, тоже чуть присела и прыгнула. И… перелетела вторую линию, но до последней так и не дотянула. Тёмка забрался на сугроб, потоптался и тоже прыгнул, но как-то неудачно: скатился вниз и провалился в мягкий снег.
– Вот! – заворчал он. – Полные валенки снега, больше прыгать не буду.
Он пошёл, сел на крыльцо и начал снег из валенок доставать. Но у него как-то это плохо получалось.
– Все ноги промочил, домой пойду, – сказал Тёмка и ушёл.
– Это он потому ушёл, что понял: меня не перепрыгнет, а я сейчас первое место займу, – сказала я и прыгнула: опять перелетела вторую отметку, но до третьей не добралась.