Сборник состоит из 10 рассказов. В основном, это истории из жизни людей, их судьбы и ощущение себя в этом мире. С каждым персонажем происходят как сложные ситуации, так и совсем тривиальные события, и все они показывают наизнанку частную жизнь обыкновенного человека.
В сборнике есть один рассказ с элементами мистики («Друг семьи»), один в духе саспенса («SD-карта»), есть рассказ-сказка («Обитательница…»), но и они пропитаны духом реальности наших дней. «Во дворе» может напомнить художественный фильм или, точнее, сериал. Лёгкий своим повествованием рассказ «У цыган» у кого-то может вызвать удивление, кого-то повеселить, а камерные «Дима НГ» и «На мосту» могут понравиться тем, кто любит побыть в чужой голове.
Ты королева
Оксана возвращалась домой поздним субботним вечером на автобусе, сидя на одном из задних сидений, из-под которого в небольшом разодранном месте торчал пучок бледно-жёлтого поролона. Наверно, кто-то из детей-подростков вырезал кусочек кожи, чтобы доделать потом самодельную рогатку или ножик. Она знала это, так как и их когда-то, когда они были ещё детьми, возили всей группой в городской цирк на таком же автобусе, и мальчики вырезали себе кожаный трофей с задних сидений. Более того, это мог быть именно тот автобус, в котором, после многих лет, она оказалась снова. Но забавнее было то, что, вспомнив сейчас про это, Оксана ехала в свою комнату в общежитии, которое тоже напоминало цирк: пар из подвальной клетки, иногда туманом распространяющийся сразу же при входе в подъезд, побеги плесени местами, шумные соседи, некоторые уже под конец спивающиеся. Комнату ей выдали как воспитаннице детского дома только в прошлом году, к её 20-летию. От администрации города, обеспечивающей сирот из районных сёл бесплатным жильём, ожидать другого и не приходилось. Хотя, может быть, только сейчас, когда она ехала сильно выпившая, дом её, или то, что привычно называть домашним очагом, казался ей таким мрачным. Всё-таки комната досталась ей большая, светлая, сухая, а кто-то из соседей на этаже были её хорошими знакомыми ещё с их общего пребывания в детском доме.
Несколько часов назад Оксана влила в себя почти пол-литра дешёвой водки. Её компанией была самая близкая подруга из того же детского дома. Вчера она осталась у неё на ночь. Оставаться ещё на одну передумала и, на удивление подруги, которая весь день не заправляла их постели (раз уж проснулись они только к обеду и вскоре ложиться снова), быстро собрала свои вещи и в темпе поспешила к остановке. Скорее всего, сейчас она едет последним рейсом. Это можно было бы предположить хотя бы потому, что Оксана, зная движение транспорта, вообще была готова к тому, что не сможет уехать в такое время, а что-то подсказывало ей, как будто внутренний друг, который следит за её благополучием, как за собственным, что, останься она у подруги – будет только хуже. Снова сидеть за столом на кухне, скорее всего, снова пить, снова встречать постоянно приходящих и уходящих друзей, соседей, новых незнакомых людей, болтающихся рядом за компанию, туман от дыма сигарет, вечно незаправленная постель, которая сбивает с толку ритмы дня и ночи. Всё, что радует только поначалу, но под конец ассоциируется с какой-то бессмыслицей, давящей всей своей бесплотной массой. Подруге она этого, конечно, не скажет, ей она очень дорога, да и понять всё как есть подруга просто не способна, а Оксана не способна объяснить ей доходчиво об этих чувствах, которые ей самой не всегда кажутся понятными.
Было почти ровно полночь, когда Оксана плюхнулась со своим мини-рюкзаком с тонкими лямками на сиденье автобуса. Её и ещё двух или трёх пассажиров, на которых она даже не обратила внимания, еле окутывал мутный свет одной всего лишь лампы в низком потолке салона автобуса, защищённой пластмассовым кожухом желтоватого оттенка, отчего она походила на ночник в чьей-то комнате. Снаружи как будто экономили на городском электричестве: фонарные столбы горели слабым светом, иногда не горели вовсе, подсвеченные магазинные вывески тоже попадались через раз. Спасали огни из окон домов, стоящих вдоль дороги, но и то, учитывая полуночное время, из всех окон на фасаде горела только треть.
Ночь была холодная. Снег уже сошёл, и небо, местами с еле заметными звёздами, ощутимо давило своим присутствием, накрывая маленький городок тёмным твёрдым полотном. Смахивающий на буханку хлеба кузов автобуса, с вытянутым, торчащим из него светло-голубым капотом, пыхтел на холоде, но ехал остановку за остановкой, как будто никуда не спеша. Оксане от водителя было видно только руку и ладонь, лежащую на кончике длинного рычага, торчащего из пола. Рука то передвигала рычаг, то оставляла его в покое. Прозрачная бутонообразная рукоять оголялась на его кончике, что накрывалась ладонью. Оксана догадывалась, что какая-то фигурка должна быть выгравирована внутри, но не могла, сидя так далеко, увидеть, какая именно. Остальной вид водителя закрывало ширмой. Внутри привычно пахло бензином. Этот запах перемешивался с ещё одним – странная смесь протёртой, старой кожи на сидениях и впитавшиеся в неё эссенции человеческих тел – кожа, как будто служащая для сохранения разлагающихся телесных испарений. Так странно, что запах не мешал Оксане и не казался противным. Он принимался как атрибут естественной среды обитания. По-другому, думала она, наверно, и не бывает.
Оксана уже давно не вспоминала про свою королеву. Она давно уже отвыкла от мысли, что живёт с ней сейчас в одном городе. Другие дети называли её Ириной, а кто более застенчивый – тётя Ирина. И Оксане она понравилась сразу же и больше всех остальных, несмотря на то, что в тот раз к детям в детский дом приехали и разрисованные клоуны, и добрые волшебники, и герои мультфильмов. Но Ирина была одета по-простому, может быть, поэтому казалась многим детям своей. Она была образцом детских представлений о взрослом друге, которого хотелось иметь каждому ребёнку без исключения. Такого верного! И такого, чтобы навсегда! Всякие шоу-представления не так нравились Оксане, она привыкла сидеть на задних местах – с передних всегда вытаскивали на конкурсы. Она была девочкой застенчивой, отвечала коротко, но всегда хотела, чтобы новые взрослые друзья разговаривали с ней, спрашивали о чём-нибудь и звали во что-нибудь играть, но отдельно, без других детей.
Появление новых взрослых друзей не было редкостью в этом детском доме. Из училища в районном центре, где и училась Ирина, каждый месяц к ним приезжали волонтёры. Иногда вместо них приезжали другие. Оксана не задавалась вопросом, откуда и зачем появляются эти люди. Где-то за спинами своих воспитателей она слышала повторяющееся слово и поняла, что нужно ассоциировать с ним всех этих людей. Благотворительность. Но Оксана ждала только её, свою королеву. Только ей одной королева поведала тайну о себе как о королевской особе.
– Видишь перстень у меня на руке? – спросила королева у Оксаны, когда они сидели вместе, чуть дальше от других детей, рассматривая кукол и пытаясь построить общий язык. – Никто не знает, что это не просто перстень. А ты знаешь, почему он не простой?
– Нет, – застенчиво ответила Оксана и опустила взгляд ещё ниже, разглаживая в своих маленьких руках пышное платье у одной из подаренных кукол. Королева наклонилась ближе к Оксане и прошептала ей слова, которые она помнит до сих пор:
– Это королевский перстень! А на моей руке он потому, что я настоящая королева. Скоро я уеду в город и буду жить там, в замке с королём.
Немного погодя, глядя на Оксану и понимая по её виду, как точно слова достигли своей цели, королева продолжает:
– Ты уже была в городе?
– Нет.
– Когда-нибудь я свожу тебя туда. Покажу тебе наш королевский замок, он большой и очень-очень красивый. Мы будем жить в нём с королём долго и счастливо, как в сказке. С нами будут жить принц и принцесса. У принцессы будет вот такое же платье, как у твоей куклы. – Обе они посмотрели на платье куклы и представили себе, как бы оно выглядело на молодой принцессе, каким красивым был бы этот замок и каково это – быть таким счастливым, как описала ей только что королева.
– А у тебя уже есть свой принц? – после небольшого молчания спросила королева. Оксана застенчиво помотала головой. Она и представить не могла, что он вообще может у неё быть. Было бы достаточно и этого тихого восторга, что сама королева может разговаривать и дружить с тобой. Оксана была готова быть хоть самой последней прислужницей у королевы. Она была бы счастлива заплетать её волосы, чистить её платья, подносить зеркальце, когда нужно, и целовать ей руку, когда она выставляет её для этого вперёд (что не раз потом будет сниться Оксане во сне).
Королеве, конечно же, нельзя было давать никаких обещаний детям, об этом не раз им давали напутствия организаторы.
– Воспитатели жаловались, что кто-то пообещал детям свозить их в город, – сказал один из этих организаторов на очередной их встрече после занятий в училище, где училась королева и где они готовились к своим поездкам. Проговорила это женщина средних лет, внушавшая своим видом, своими убранными назад волосами, серым умеренно дипломатическим костюмом с юбкой, почтение и учтивость. И проговорила она это не просто с вопросительным тоном, так, чтобы провинившийся сам признался в проступке, что, скорее всего, и не было целью, а с такой расстановкой в своей речи, в которой чувствовались и снисходительность, и строгость, и искренняя досада от этого за детей. Королева потом, конечно, сама призналась в такой неосторожности. «Я точно это делала ненамеренно. Понимаете? Это как-то само выстрелило. Ну, вот, видите вы забитого ребёнка, как к ней подойти, о чём заговорить? Она слова-то формирует с трудом. Это потом мы с ней контакт нашли, а до этого никак, и никто другой не мог», – оправдывалась королева.
Но оправдывалась она искренне. Оксану ей было очень жаль и хотелось скрасить её пребывание в этом многодетном доме. Кажется, что в таком случае любая попытка будет хороша. Пусть уж лучше Оксана будет надеяться и ожидать чего-то лучшего. Может быть, когда она создавала всё это в голове ребёнка, то руководствовалась своими личными чувствами и ожиданием, что сама уедет в место лучше, чем это. Пусть этот маленький, провинциальный городок, куда она устремилась, очень сложно назвать королевством, но всё-таки она ждала этого так долго.
Вот и Оксана тоже ждала. Визиты королевы стали редкими. Когда же она появлялась в стенах детдома, то разговоров на сложившуюся тему старалась избегать. Королева и не понимала, что тем самым, наоборот, подогревает интерес ребёнка к себе. И вся эта отрешённость и строгость, когда Оксана вдруг спрашивала что-то у своей королевы, которой втайне уже присягнула в своём маленьком сердце, только и служила, что поводом убеждаться в сокрытой ото всех правде о её королевском статусе.
Вскоре визиты королевы совсем прекратились. Но Оксана была достаточно взрослой и понимала, что королева может быть очень занята – ей, как и всем, нужно работать и зарабатывать деньги. А может быть, у неё встреча с королём. Они будут пить вино для взрослых, и король может себя плохо вести, и от них потом может плохо пахнуть, как от пап и мам, которые приходят иногда навестить некоторых детей. В самом же деле, с королевой происходили все эти вещи. Она переживала сложный период отношений с парнем из её училища – сложный, насколько сложным он может являться для девушки 17 лет. Помимо этого, учёба подходила к концу, приближая череду экзаменов, а появившаяся подработка, которую она долго искала, чтобы накопить побольше для переезда, и внушение о предстоящих сложностях – всё это переключало королеву на совсем другой жизненный режим. Тот самый – новый для неё – режим, соответствующий жизни взрослого человека. Чувственность и подобного рода колебания считаются в нём не совсем выгодными для совершения большого дела. Что-то неизбежно приходится оставлять позади.
Но королева временами вспоминала детей из соседнего села, и Оксану, конечно, больше всего. Через других волонтёров она передавала всем детям привет, а однажды, купив самую обыкновенную открытку с простыми пожеланиями добра, счастья, радости и всего в этом роде, адресовала её через волонтёров Оксане. Она добавила шариковой ручкой несколько слов от себя, а в нижнем углу почти незаметную заглавную букву «К» с точкой. Другого подарка она позволить себе не могла. Приехав сюда из шахтёрского посёлка, ещё более отдалённого, чем детдом, где находилась Оксана, она с восторгом отнеслась к предоставленной ей койке в общежитии, разделив комнату на четверых. А скромная столовая кормила её завтраком и обедом. Выделяя на всё это посильную ежеквартальную плату, можно было сэкономить на какую-нибудь одежду.
Оксана несколько дней не выпускала из своих рук это послание. Оно вертелось в её пальцах, мялось в кармане, перечитывалось и повторялось в её голове снова и снова. Оставленная буква «К» снизу уже теряла свой цвет от многократного прохождения по ней мягкой подушечкой указательного пальца. Идея, что она тоже может написать ей в ответ, пришла не сразу. Оксана и так переживала, что подаренную открытку украдут другие дети и порвут, назло ей, на мелкие кусочки. К тому же у неё были сильные сомнения по поводу своих возможностей: написать королеве самой, когда она это едва умеет, и обычными словами, когда нужно писать красиво и красивыми словами, как это бывает у королей. Такие высокие требования перевешивали всё желание написать в ответ. Однако вскоре переживания, что она может совершить ошибку, не написав ей, и что именно поэтому она больше никогда не увидит ни её, ни королевства, возобладали над ней. Нужно было обязательно написать королеве, что она до сих пор верна её тайне, которую она поведала только ей, Оксане, единственной из всех детей в детдоме. Она даже переживала, не из-за того ли королева долго не навещала их, что думает, что Оксана нарушила их тайну и рассказала её всем другим детям. Поэтому было необходимо что-нибудь предпринять. Оксана могла только сделать рисунок на белом тетрадном листе: двое людей в платьях (корона у одного или одной из них), солнышко, домик с крышей из неровных линий (она не представляла, как у неё получится нарисовать королевский замок), трава острыми кольями и несколько цветков ромашки. Внизу она всё-таки не испугалась вывести, хоть и с ошибками, два слова, что служили своего рода печатью, какую ставят в королевствах, то, что было верным доказательством преданности с её стороны: «Ты королева».
Королева получила это письмо чуть ли не случайно, просто заглянув в преподавательскую. Передав его через волонтёров, Оксана не указала ни отправителя, ни адресата. Лишь по оставленной внизу фразе королева поняла, что оно предназначалось ей. А уже через три дня она отбывала в город, куда и планировала переехать всё это время. День её отъезда был похож на сплошную беготню, а оставалось ещё написать прощальное письмо Оксане. То, что писать будет от имени королевы, она решила сразу, и плевать, что могут сказать об этом другие. Она думала, что, сообщая очень кратко и простыми словами о том, что уезжает в своё королевство, но, что когда-нибудь (ждать, может быть, придётся очень долго) навестит свою подданную и вознаградит её за терпение, она как будто дарила светлую надежду, без которой так сложно жить в этом мире маленькому беззащитному человеку. К тому же она действительно дала себе слово вернуться туда и навестить Оксану неожиданно и с каким-нибудь большим подарком, пусть даже через годы. Письмо получилось коротким, но размашистым в выражениях. В нём были только светлые чувства. Только светлые надежды. Тоскливые нотки, все до единой, были исключены. Стоило ли хоть на мгновение засомневаться, что, получив письмо, Оксана не станет хранить его как драгоценный алмаз.
И в этот самый день, а точнее ночь, когда Оксана добиралась от подруги до своей комнаты в общежитии, в автобус, именно в тот, в котором Оксана ехала, в чёрном длинном плаще с поясом на лямках зашла женщина. Зайдя через единственную входную дверь для пассажиров в самом начале автобуса, прямо напротив водителя, она уже проходила где-то в середине, когда на неё посмотрела Оксана. В плохо освещённом салоне автобуса (и из-за чёрного плаща) её появление можно было бы вообще не заметить, но так как впереди неё шла девочка в ярко-розовой куртке, на плече которой лежала рука этой женщины, которая как бы оберегала и одновременно подталкивала девочку вперёд, она всё же привлекла внимание и двух других сонных пассажиров. Мотнув головой влево и вправо, выбирая на какую сторону лучше сесть, женщина с девочкой одним сиденьем не дошли до Оксаны, но выбрали сесть на её стороне. Женщина пропустила девочку к окошку и села рядом. На её правой руке можно было успеть увидеть, как блеснуло кольцо на безымянном пальце, или же в атмосфере слабого света такое могло только показаться. Двери-гармошки с металлическим скрежетом наконец-то закрылись. Автобус медленно тронулся. Оксана всё так же неподвижно сидела сзади и слышала, как через одно сиденье от неё разговаривают о чём-то женщина с девочкой. Общение состояло из коротких фраз и скорее походило на «ответы младших на вопросы старших». Слов разобрать из-за шума двигателя было практически невозможно. Оксане и не хотелось. Что-то без её на то разрешения скрутилось внутри живота в твёрдый комок. Сердце замерло и заболело. Резко расхотелось спать, а голова перестала кружиться от выпитого спиртного.
Оксана уже давно отвыкла от мысли, что живёт в одном городе со своей бывшей королевой. Её переезд сюда, выпуск из детдома, новое жильё, которое ей выдавали – из-за таких серьёзных перемен, с которыми она никогда не сталкивалась, из-за сильного волнения, словно стая ворон, кружащих над ней, мысль, что где-то рядом, может быть, совсем близко, теперь будет находиться «та самая», которую неизвестно как теперь лучше называть, размыло как водой. Раньше она часто представляла их встречу, сначала в самых ярких подробностях, расписывая в воображении все мелочи, которые всё увеличивались и увеличивались в количестве. Но с годами, взрослея и проходя через подростковые особенности, их встреча и разговор виделись ей очень короткими, картинки становились размытыми, а слова и выражения, которые планировались прозвучать из её уст, грубее и обиднее. А потом всё вовсе потеряло интерес и перестало приходить ей в голову.
Женщина, сидевшая с девочкой впереди, не знала, что Оксана снова писала ей (и уже почти без ошибок), хоть и не отправляла никому эти послания, а хранила их где-то у себя, всё так же подписывая снизу «ты королева». Её совсем не расстраивало, что она не может их ей отправить, главное было их просто писать. Ей верилось, что королева чудесным образом была способна прочесть их на расстоянии. В крайнем случае их потом можно было вручить королеве при встрече. Это будет самым неподдельным доказательством преданности со стороны её слуги, поклонницы и друга.
И Оксана не знала, что королева спустя годы тоже не раз и не два пыталась отправить ей письмо в детский дом. И самое сложное после многих лет было в том, как позиционировать себя перед Оксаной теперь, как начать это письмо. Писать прямо, преподнести их прошлые отношения как детскую шалость, наивность между взрослым и ребёнком? Или сразу принести свои извинения за такую странную игру и за несдержанные обещания? Это чувство вины по-настоящему обострилось, когда у неё самой появился ребёнок, и потому задуманное о письме Оксане, хоть это было её искренним желанием, оттягивалось снова и снова. Ко всему этому, королева была обременена ещё и заботами о своём короле, однокомнатном замке и растущей принцессе, кашляющей всё больше в последнее время, чтобы с ясной головой и честным сердцем потратить время на письмо и кинуть его в почтовый ящик твёрдой рукой, да ещё и не передумав по дороге до него.
Женщина с девочкой заёрзали на своих сидениях, готовясь выходить. Они медленно приподнялись и прошли к двери салона, не обращая внимания на других пассажиров. Автобус, снижая скорость, подкатил к еле освещённой остановке, и, если бы не окна жилых домов, начинающихся далеко за ней, казалось бы, что она утопает в безжизненном мраке снаружи. Держась одной рукой за поручень, а второй поправляя шапчонку на голове у девочки, женщина немного наклонилась к ней и что-то тихо проговорила, так тихо, чтобы могла слышать только она. И хоть лицо женщины было обременено то ли сонливостью, то ли усталостью, она, будто не переживая за иссякающую энергию, широко улыбнулась девочке после своих слов.
Они сошли по ступеням с автобуса и направились куда-то далеко, в глубину жилых дворов. Оксана проводила их взглядом, насколько это позволил обзор окон автобуса. Эта случайная встреча заставила её часто моргать и то и дело водить головой из стороны в сторону, как мог бы делать человек, у которого только что пошатнулись убеждения, которых он придерживался долгое время и которыми тщательно дорожил.
Теперь Оксана вглядывалась в бегущую против неё вереницу домов и тротуаров. Всё казалось спящим в темноте. Темнее, чем в это время, город никогда не бывает. Глядя на единственную лампу в потолке, распространяющую тусклый желтоватый свет по салону, Оксана представила комнату этой девочки. В ней она видела воткнутый в розетку ночник, светящий мягким жёлтым светом из своего корпуса, сделанного в виде луны, звёздочки или какой-то другой формы. Жёлтый свет был не тот, что у них в салоне автобуса. Он был нежнее. Он излучал заботу. Заботу того, кто поставил его гореть в этой комнате. Девочка была надёжно завёрнута в тёплое одеяло – об этом тоже позаботились. К ней ещё раз заглянут перед сном, на всякий случай, через осторожно приоткрываемую дверь. Чем же эта девочка заслуживает быть на этом месте больше, чем она, чем многие другие дети из её детского дома?
Несмотря на то, что Оксане был уже 21 год и сама она чувствовала себя достаточно взрослой, сейчас она поняла, что не смогла бы подойти к своей королеве ни на метр. Вообще ни на каком расстоянии. По крайней мере в состоянии трезвости. Ей не хватило бы сил. И она вспомнила, что учителя на коррекционно-развивающих занятиях не раз говорили, как важно вытеснять из себя свои чувства, например, излагая их на бумаге. Может быть, сейчас ей стоило бы сделать это, хоть она и давно ничего не писала от руки. Эта мысль стала спасительной для неё, как для человека, тонущего в своей неразберихе. Она знала, что ничего писать, конечно, не будет, но, хватаясь за эту мысль, она решила представить всё это в голове: как садится за стол и как на белом листе бумаге бегло излагает словами свои чувства. Оксане захотелось, чтобы это была не просто бумага: пусть это будет письмо – очередное письмо Ей. Так даже будет ещё лучше, решила она.
Предложение за предложением – строки, всплывшие с глубины скрываемой обиды и злости, скомканные, порой не связанные между собой, не имеющие стройности, заполняли пустоту воображаемого письма. Закончив, Оксана чувствовала, как это встревоженное состояние, так внезапно заставшее её, начинает отступать. Внимание её теперь полностью переключилось на происходящее за окном. Там же, наоборот, ничего не поменялось. То, что было пятью минутами раньше, когда перед ней сидела женщина с девочкой, снаружи было так же, как и полчаса назад. Разве что горящих окон в домах становилось всё меньше.
Ей вдруг вспомнилось, что она на своём воображаемом письме, снизу, по традиции ей же созданной, забыла подписать: «Ты королева». Перед глазами, как в детстве, мгновенно предстал образ её королевы: красивое и доброе лицо, и её руки, прикасающиеся к ней, иногда случайно, иногда намеренно, обнимая её при встрече и на прощание, и мягкий голос, шепчущий ей что-то на ушко – слова обещания забрать её с собой, которых она не помнит дословно, но в точности знает ощущение от них. И её улыбка, без которой, исчезни эта улыбка насовсем, весь мир может провалиться в холодную бездну. Теперь она есть у этой девочки. Она есть у неё постоянно, даже ночью, когда проверяют, не скатилось ли одеяло на пол, не собирается ли принцесса упасть, ворочаясь на краю.
Не отводя взгляда куда-то вдаль за стекло, ровным и беспристрастным голосом, с протрезвевшим, кажется, теперь окончательно, сознанием, Оксана тихо проговаривает вслух: «Нет, ты не королева, ты – сука».
Остановку, на которой должна была сойти, Оксана проехала. Автобус двигался по малоизвестной для неё улице. Силе тяжести, навалившейся и препятствующей подняться ей со своего места, Оксана не противилась. Она подумала, что, может быть, автобус ещё сделает рейс в обратную сторону, и тогда она выйдет где нужно. Если же нет, то она может попросить водителя разрешить ей остаться в автобусе на ночь, пообещать заплатить больше проездной платы, хотя из денег у неё оставалась совсем мелочь. Если никакие доводы не сработают, придётся выйти на конечной и волочиться до дома пешком. Водитель мог бы неправильно понять её, начав приставать, но и это не так сильно волновало её. Оксана не решила, как поступить лучше, да и так не хотелось сейчас что-то решать. И поэтому, так же сидя в одной позе, она просто ехала дальше.