Когда я пишу

Лучики надежды

За окном шёл снег. Во дворе кричали и резвились малыши, но скоро их позвали родители. Всё стихло, и только пушистые снежинки медленно опускались на машины, скамейки и крыши домов.

В одной из квартир многоэтажного дома раздавался гулкий стук часов. Это раздражало Марину и её сестру Сару, сидящих с унылым видом в гостиной. Они ждали родителей, которые должны были приехать с работы, но почему-то задерживались. Девочки переругивались, им уже хотелось есть, а чипсы закончились и в холодильнике было пусто.

Внезапно раздался звонок. Сёстры не сразу сообразили, что звонят в их дверь (у родителей всегда с собой были ключи), но через мгновенье ринулись к двери… Их ждало разочарование: это были не родители!

На пороге квартиры стоял полицейский. Сверившись с бумагами и сделав какую-то пометку в них, он поднял голову и посмотрел на девочек:

– Сара и Марина Светские?

Молчание продолжалось несколько секунд, прежде чем Сара ответила немного растерянно:

– Да, это мы…

Человек в форме снова что-то черкнул на своём листочке и перевёл свой взгляд на девочек:

– С прискорбием сообщаю, что ваши родители попали в аварию. Они сейчас в реанимации. В случае возникновения вопросов обращайтесь в соответствующие органы, в частности, к социальным работникам или в службу опеки. До свидания.

– До свидания, – растерянно ответила Сара, закрывая дверь за полицейским. Её руки тряслись, а по спине пробежал холодок. На ватных ногах она повернулась к сестре.

Марина стояла совершенно потрясённая и плакала. Сара бросилась к ней, обняла её со словами: «Всё будет хорошо!» И только после этого до неё дошло, что она не спросила, в какой больнице родители. Сара слегка оттолкнула сестру и выскочила на улицу.

– Сара, ты куда? – выкрикнула Марина, но сестры уже и след простыл.

Конечно, этого и следовало ожидать: полицейский уехал. Следы от его машины пытался скрыть снег, падающий большими холодными хлопьями на землю.

Девочки решили отложить поиски адреса на следующий день и лечь спать. Сил не осталось даже на то, чтобы раздеться.

Утро выдалось каким-то неуютным и равнодушным. В школу девочки не пошли. В пустом, как им вчера казалось, холодильнике нашлись и хлеб, и десяток яиц, и полбутылки молока. Всё же можно было приготовить хотя бы яичницу на завтрак. Сара обзванивала все больницы. Марина изучала газовую плиту, к которой она прежде не подходила. Минут через сорок в квартире запахло заваренным чаем и слегка подгоревшей яичницей. А спустя несколько часов отыскался нужный адрес, и, собравшись на скорую руку, девочки побежали на остановку автобуса – денег на такси не было.

Дорога была долгой из-за вчерашнего снегопада, поэтому сёстры волновались, мучаясь отнеопределённости и нетерпения увидеть маму с папой.

Большое строгое здание больницы напугало девочек, они остановились у входа, не понимая, куда двигаться дальше. Мимо проходили люди в медицинских костюмах, лица их были сосредоточенными и серьезными. Девочки сникли, и Марина опять начала всхлипывать. Да и Сара, хоть и была старшей сестрой, растерялась в незнакомом месте.

– Девочки, вы кого-то ищете? – раздался вдруг за их спиной мягкий женский голос.

Обернувшись, они увидели немолодую женщину с добрыми карими глазами, смотревшую на них с участием.

– Где-то здесь наши родители, – почти шёпотом ответила Сара. – Они вчера попали в аварию, и мы ничего не знаем о них.

Лицо женщины дрогнуло, брови слегка нахмурились. Потом в её глазах мелькнула догадка:

– Ваша фамилия – Светские?

Увидев утвердительные кивки, женщина взяла их за руки и повела по длинным гулким коридорам. Подведя к палате, женщина тихо сказала:

– Как хорошо, что вы приехали! С ними всё будет хорошо. Ваша мама утром пришла в сознание, и первым её словом было дочки. И ваш папа тоже пришёл в себя. Они, наверное, очень волновались за вас.

Женщина распахнула двери в палату, и сёстры увидели сначала маму. Её голова была забинтована, но глаза радостно засветились при виде дочек.

– Вы мои умнички! Нашли нас! – сказала мама и улыбнулась.

По щекам девочек побежали слёзы… Девчонки так рады были тому, что родители живы, ведь кроме родителей у них больше никого не было. Сара тихо подошла к отцу, который лежал с закрытыми глазами, и погладила его руку. Рука слегка шевельнулась, он приоткрыл глаза и вдруг спросил тихо: «От кого тут пахнет сгоревшей яичницей?» И все засмеялись. Даже добрая немолодая женщина в белом халате, с усталыми от бессонной ночи глазами. Она смеялась и думала о том, какие замечательные девочки у этих родителей. Вспоминала, что дома её ждут взрослая дочь и маленькая забавная внучка. Что скоро Рождество, несколько дней отдыха. Что всем-всем хочется счастья.

А за окном загорелась яркая звездочка, которая посылала на землю лучики надежды…

Охотники

Вдоль оранжевой полосы горизонта медленно ползла тяжёлая сизая туча. Вечерняя зарница в низких широтах, скажу я вам, – зрелище не для романтических девиц. Воронка уходящего дня засасывает случайного путника в серебристую паутину сумерек. И кто поручится в том, вернётся он назад невредимым или нет? Если вообще вернётся…

Вовчик придвинулся к Бо. Поёживаясь и кряхтя, он запахнул полы штормовки, настывшей от долгого сидения на холодной земле.

– Ты их видишь? – спросил он товарища.

– Нет, – раздражённо ответил Бо, – хотел бы я знать, сколько нам тут торчать. Я замёрз, и ты, кажется, тоже.

Вовчик пожал плечами. Ему тоже порядком надоела собственная безумная затея встретить глухарей на старом току за брошенным гумном. Но возвращаться ни с чем, претерпев столько лишений, казалось ещё большим безумием.

Вдруг послышались беспорядочные хлопки воздуха, мелькнул красный зрачок. Темнота ожила и зашевелилась.

– Они! – прошептал Вовчик.

– Тсс! – кивнул Бо. Стараясь не дышать, он взвёл затвор.

– Пусть подойдут поближе, – губами прошелестел его товарищ и просунул ствол ружья в раздвоенный сук припавшего к земле цокоря.

– Я вижу их! – Бо буквально дрожал от восторга и нетерпения.

– Бо, не дури, успокойся, пусть подойдут поближе, – Вовчик замер, разглядывая мутные силуэты птиц в перекрестие оптического прицела. Он не торопясь положил палец на курок, набрал в лёгкие воздух и на выдохе скомандовал: «Пли!»

Оба мальчика одновременно щёлкнули затворами. Почти синхронно сработали ночные галогенные вспышки. На мгновение два ярчайших солнца разъяли чёрный омут ноябрьского вечера. Стая глухарей закудахтала и стала беспорядочно подниматься в воздух.

– Есть! – закричал во весь голос Вовчик, размахивая новеньким фоторужьём.

– Добрая охота! – подхватил Бо, поглаживая такое же, как у Вовчика, фотографическое устройство с самым настоящим оптическим прицелом.

P.S.

– Два пацана – два стрелковых фотопредмета! – рассмеялся отец, вручая братьям-близнецам подарки утром третьего дня. – С днём рождения, сынки!

Сашенька

Во втором классе я сильно заболел пневмонией и меня положили в детскую больницу. Палата, куда меня определили, была маленькой, в ней стояли всего две кровати. Моя была с тумбочкой и находилась у окна. На другой, в углу, под капельницей лежал мальчик лет пяти…

…Едва за медсестрой закрылась дверь, я вылез из-под одеяла и сел к нему на кровать.

– Привет! Как тебя зовут?

– Сашенька.

Мальчик с любопытством разглядывал меня.

– Ну что, дружить будем?

Я взял его маленькую ладошку.

– Ложись, тебя ругать будут.

– Почему?

– Сейчас обход.

– Ты, наверное, давно здесь?

– Давно…

…Сашеньку очень любили все: нянечки, медсёстры и даже усатый доктор, который каждый день осматривал нас. Он всегда ему что-нибудь приносил: то яблочко, то печенье, то просто хлеб с маслом. Сашенька этому очень радовался, потому что к нему никто и никогда не приходил.

Как-то мои родители принесли мне целый пакет гостинцев. Я принялся раскладывать на тумбочке мармелад, зефир, апельсины и увидел, как Сашенька потихоньку наблюдает за мной. Я взял большую шоколадную конфету и дал ему.

– Возьми, это «Мишка на севере».

Сашенька взял, стал разворачивать конфету.

– А кто твой папа?

– Лётчик.

– А твой?

– У меня нет.

– Что, нет папы?

– Нет…

– А мама?

– У меня – бабушка!

Сашенька укусил конфету. Я забрал обёртки.

– Ладно, ешь, у меня много!

В тот день мне сильно досталось. Сначала от медсестры, затем от доктора, который строго-настрого запретил мне давать Сашеньке шоколад. Нянечка тоже долго ворчала на меня, потому что Сашенька запачкал конфетой постель.

Вечером, когда все ушли, я открыл пакет. Сашенька заворочался и повернулся ко мне. Я взял конфету, отломил половину и принес ему.

– На, ешь. Только половинку…

– Пасиба…

– Потом заешь хлебом и запьёшь водой, чтобы не узнали.

Так появился наш с Сашенькой большой секрет. Я стал делиться с ним, отдавал половину того, что мне приносили родители. Мы дожидались вечера и, когда все уходили, начинали наш маленький пир.

Через недели две мне уже разрешили гулять во дворе. Я стал приносить Сашеньке «добычу»: красивые камешки, жёлтый листик, веточку, похожую на крокодила. И Сашенька всегда очень ждал моего возвращения с прогулки. Один раз я принес ему самодельный кораблик. Я нашел его на хоздворе, у большой ржавой бочки. Она была почти полной. Вода была коричневая и холодная, можно было пускать кораблик, но завхоз мне не разрешил. Он сказал, что так я заболею, и прогнал…

…На этот обход к нам пришли сразу три доктора. Один был наш, а другие – незнакомые. Меня почти не осматривали, все пошли к Сашеньке. Они долго слушали его, постукивали по груди, затем стали серьезными и говорили много непонятных слов. Когда они ушли, я посадил Сашеньку повыше.

– Меня не выпишут.

У Сашеньки потекли слёзы.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю…

– Хочешь, я их попрошу, чтобы тебя отпустили?

– Нет.

– Почему?

– Ты же останешься.

– Ну да.

– Я хочу с тобой.

Вечером ко мне пришла одна мама. Она принесла только яблоки.

– Ма, а где конфеты?

– Всё – дома! Тебя на днях выписывают.

– Ну, и что? Я обещал Сашеньке.

– Поделись с ним яблоками…

– Ну мама!

– Что ты от меня хочешь, чтобы я купила ему конфеты?

– Нет.

– А что?

Я схватил маму за руки:

– Давай Сашеньку заберём!

– Куда заберём?

– К нам.

– Ты что говоришь… у него – свой дом, родители.

– У него нет никого, к нему даже не приходят.

Мама обняла меня, стала вытирать слёзы, потом заплакала сама.

– Не всё в жизни можно, сынок… Ты будешь его навещать… и я тоже с тобой…

– Нет! Нет!

Я вырвался и убежал.

…Ночью у Сашеньки был приступ. Я проснулся от его громкого кашля и подошёл к кровати.

– Эй! Ты это что?

Сашенька широко открывал рот, но не говорил. Я бросился из палаты. Навстречу мне бежала дежурная сестра, затем пришёл доктор. Все очень испугались. Сашеньке делали уколы, надели маску со шлангами, и он скоро уснул.

Утром, когда я вошёл в палату, Сашенька уже не спал. Я поставил на тумбочку баночки для анализов и сел к нему на кровать.

– Тебя завтра выпишут.

Сашенька вылез на подушку.

– Откуда знаешь?

– Баночки… так всегда бывает.

– Точно?

– Да!

– Понятно.

Сашенька взял меня за руку.

– Ты меня не бросишь?

– Нет.

– Точно?

– Да!

…Днем во время прогулки я пробрался на хоздвор, к ржавой бочке. Я хотел опустить в неё руки, но вода замёрзла, и я разбил тонкий лёд. К вечеру у меня поднялась температура и меня оставили ещё на неделю. Сашенька очень радовался, мы вместе долго не спали.

…Как-то утром я проснулся от громких звуков. Сашеньки не было, нянечка собирала его постель. Я вскочил с кровати:

– Где Сашенька?

Нянечка молчала.

Я выбежал в коридор, схватил за руку сестру:

– Сашенька! Где Сашенька? Сашенька-а-а!

Меня подхватил на руки усатый доктор.

– Тебе нельзя кричать!

– Где Сашенька?

– Его увезли.

– Почему?

– Так надо!..

Меня скоро выписали. Уходя, я не нашёл свой кораблик, наверное, Сашенька забрал его с собой.

Ква-Ква

В моём дворе было всего четыре дома, а детей и того меньше: второклассник Юра, девятилетний Колька и я – вот и вся наша дружная команда. Мы всегда что-нибудь придумывали и во что-то играли, где-то бегали, куда-то лазали, словом, находили себе самые разные развлечения.

Тот день у нас не задался. Прослонявшись без дела, мы решили уже расходиться, как Юра вдруг резко обернулся:

– Гля, поца, жаба вышла!

«Жабой» была Оля, девочка-даун. Это было большое безобидное создание, всегда одетое в одно и то же грязное зелёное платье, и с такими же зелёными соплями на лице. Она всегда гуляла одна, в стороне ото всех, тихо бормоча себе под нос что-то, известное только ей одной. У Жабы были две удивительности. Одна – она считала кошек своими куклами, наряжала их в разное тряпьё и везде таскала с собой, хватая несчастных за что придётся. Из-за другой она страдала сама.

Дело в том, что Жаба необычно, очень по-особенному плакала, отрывисто квакая, словно потревоженная лягушка. Многие мальчишки во дворе специально её обижали, чтобы на потеху покуражиться над ней.

– Айда поприкалываемся!

Колька сломал себе хлыстик. Мы с Юрой набрали мелких камушков и стёклышек и, окружив Жабу, принялись бросать ей по голым ногам.

Она вертелась из стороны в сторону, поднимала ноги и что-то мычала, но никак не хотела плакать. Когда наши заряды кончились, Колька стеганул прутиком ей по коленям. Жаба замерла и от боли присела. Затем она затрясла головой, и слёзы покатились по её грязным щекам.

Мы переглянулись. Представление не состоялось. Юра и Колька отошли на шаг, но я остался. Вытащив из кармана железный пистолет, я с силой ударил Жабу по спине. Я ожидал всего что угодно, но когда она встала, выпрямилась и с высоты с неподдельным удивлением посмотрела мне в глаза, мне стало плохо, и я выронил пистолет.