Мы живём внутри множества реальностей, но пока не осознаем это, просто плывём в одной из них. Однажды появляется тот, кто напоминает: ты можешь выбрать. Ты можешь быть собой и жить по-настоящему. Этот рассказ для тех, кто однажды это почувствовал. Или только начинает вспоминать.
Бессонная ночь
Иногда кажется, что ночь – это самое странное время, когда внутри всё становится слишком громким, слишком живым, слишком близким. А снаружи – наоборот: тихо, пусто и слишком тонко, чтобы стоять на ногах. И слишком тревожно, чтобы спать.
Март. Самое начало весны, но никакой весны ещё нет. Только остатки серого снега вдоль дорог и голый чёрный асфальт, по которому бегут потоки талой воды. Воздух тяжёлый, как мокрая вата. Пахнет сырой землёй, пылью и старой ржавчиной московских крыш. Чувствуется всеобщая усталость от зимы, которая не хочет уходить. Хотя она и так была слишком мягкой в этом году.
Я переворачиваюсь с боку на бок. Накрываюсь. Сбрасываю одеяло. Снова накрываюсь. То жарко, то пробирает до костей. То хочется сжаться в клубок, то хочется вытянуться по диагонали. Пульс под кожей. Лёгкий озноб. Что это? Может, опять заболела? Или просто слишком много мыслей и слишком мало сна?
На несколько минут я всё же проваливаюсь – и резко падаю. Открываю глаза и вдруг понимаю.
Боже. Это он. Это… он? Правда он? Или мне кажется? Озноб? Жар? Бессонница?
Нет. Нет. Это он. Я знаю. Прямо сейчас. Прямо здесь. В комнате. Четыре года его не было. Четыре года – тишина.
И вот – снова. Неожиданно. Резко. Воздух будто сжался. Стал вязким, как мёд. Как будто что-то щёлкнуло. Сдвинулось.
Я выползаю из кровати и подхожу к окну. Сажусь прямо на подоконник, босыми пятками на холодный пластик. Локти на колени. Подбородок на руки. Смотрю в тёмное стекло. А за стеклом ночь. Чёрный прямоугольник, в котором ничего, только пустота и тишина.
Кто-то на небе открыл клапаны не по расписанию, и вдруг пошёл снег. Медленный, тяжёлый, вязкий. Он падает большими хлопьями. Прямоугольник окна, который только что был просто чёрным, становится ватным, мягким, почти прозрачным.
Как будто ночь решила стать снежным шаром, тем самым, который встряхиваешь, и внутри идёт снег.
А меня как раз трясло. В этом беззвучном снегопаде я чувствую, как внутри всё стучит. Пульсирует. Звенит. Гулко отдаётся в груди.
Это он. Точно он.
Вернулся. После четырёх лет, в которых я убеждала себя, что всё это было один раз и никогда больше.
Я смотрю в окно, и дыхание дробится. Нечем дышать. И не хочется дышать глубоко, чтобы не спугнуть.
Всё внутри – электричество. Ток. Предчувствие. Волнение. Страх. Радость. Всё вместе.
Боже, правда он? Или я это придумала? Может, он всегда был рядом, а я не слышала? Или он и правда ушёл, а теперь вернулся?
Настоящее вдруг сделалось слишком настоящим. До мурашек. До дрожи в плечах. До щемящего восторга, перемешанного с тревогой.
Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, что с этим делать. Не знаю даже, сплю ли я или нет.
Но одно знаю точно. Он здесь.
И именно сегодня решил проверить микрофон:
Раз, два. Ты меня слышишь?
Да. Слышу.
Я наливаю себе чай
Потому что когда не знаешь, что делать – наливаешь чай. Так было у нас в семье. Ситуация под контролем, если у тебя в руках кружка.
Даже если в ней просто кипяток, и ты стоишь посреди комнаты, где только что произошло убийство.
Убийство инструкции к жизни. Той, что всегда лежит где-то в заднем кармане джинсов – мятая, но такая надёжная.
Ставлю кружку на столик у дивана, забираюсь с ногами, подтягиваю колени к животу, обхватываю их, как будто пытаюсь упаковать себя в компактную версию. И только теперь замечаю – всё это время под мышкой держу блокнот. Тот самый толстенный старый блокнот.
Я даже не помню, как достала его. Может, рука сама протянулась, пока сознание блуждало где-то между вязким снегом за окном, тяжёлым воздухом комнаты и этим пчелиным гулом под кожей, который не утихает с самой ночи. Просто он уже здесь. Блокнот. Как будто всегда и был. А теперь он просто ждёт.
Я не открываю. Только держу в правой руке, а другой пытаюсь зацепиться за кружку. Смотрю на обложку – поцарапанную по краю, с легкими следами от чёрной гелевой ручки. Провожу пальцем по шершавой поверхности мешковины, знакомой до мельчайшей потертости. Пальцы замирают.
Может, там уже есть ответ. Может, я когда-то уже записала его сама – те, четыре года назад. И теперь нужно просто открыть, прочитать эту подсказку, вспомнить и вытащить себя за эту нитку.
Но нет. Я не открываю. Чай давно остыл.
В комнате плотная, почти вязкая тишина. Даже за окном – тишина. Ни машин. Ни шагов. Ни ветра. Только снег. Как будто он тоже не уверен, что теперь делать с этой ночью – падать ему или нет.
И в этом шершавом беззвучии вдруг становится до предела ясно – ничего оттуда не поможет.
Никакие прошлые записи. Это не про тогда. Это про сейчас. Про то, что начинается здесь. Прямо в этой комнате. Прямо с этой кружки. Прямо с этого ощущения, когда ты стоишь посреди чистого листа, на котором ещё даже не высохли следы от стёртого текста.
Не знаю, сколько прошло времени. Час или три. Время – сомнительная конструкция.
Взгляд на часы – почти шесть.
И вдруг – щёлк. Достаточно.
Я резко подскакиваю. Пространство внутри меня больше не выдерживает неподвижности.
Одеваюсь на автопилоте. Спортивные штаны. Футболка. Мягкая толстовка. Наушники. Хватаю сумку с одеждой для спорта. Какая удача, что я собрала её ещё вечером – тогда я не знала, что ночь станет вот такой.
На улице ещё темно. Воздух сырой, пахнет ржавыми трубами, мокрой соляной крошкой под ногами и сонным городом, который притворяется, что все ещё спит. Островки чёрной прошлогодней травы вдоль домов спешат спрятаться под внезапным мартовским снегом.
Город молчит. Только где-то на заднем плане слышится редкий стук капель с водостока и глухое шуршание шин по блестящему асфальту. Снег все ещё продолжает падать, но уже рассыпчатый и редкий.
Я лечу по унылым лужам сквозь полусонный двор. Пульс всё ещё где-то в горле. Его гул растекается к ключицам. Отдаётся эхом в запястьях.
Я не знаю, куда это ведёт. Не понимаю, что началось. Не уверена, как это вообще назвать.
Но если оно всё равно уже началось – пусть ведёт.
Пока город спит
На улице холодно. Конечно, не так, чтобы захотелось спрятать лицо в шарф и сильнее затянуть капюшон. Сырой и бодрящий мартовский холод. Как будто воздух сам выходит навстречу, касается лба, щёк, пробирается в рукава, цепляется за пальцы, и говорит:
Ты вышла – я здесь. Дыши.
Я шагаю по улице быстро, с острым намерением. Плечи приподняты, подбородок немного вперёд. Ритм в ушах. Ритм в шаге. Ритм в пульсе. Никого. Город спит, как будто заперт изнутри. Даже собаки ещё не вывели на прогулку своих хозяев. Фонари бросают на мокрый асфальт золотистые размытые пятна. Их контуры расползаются, как акварель, к которой кто-то слишком рано прикоснулся пальцем. Как будто весь город нарисован на мокрой бумаге.
И в этой влажной, смятой заготовке утра становится вдруг очень тихо. Не снаружи, а внутри. Не расслабленно – не так, чтобы раствориться в этой тишине. Нет. А как будто всё, что было спутанным клубком – нервами, паникой, внутренним гулом, дрожью и страхом, – вдруг вытянулось в тонкую прямую линию. Сухую и чёткую, как струна.
Нет ни «что мне делать», ни «господи, я снова схожу с ума».
Просто есть я. Есть улица. Есть мокрый блестящий асфальт. Есть влажный воздух. Есть музыка в наушниках, которая почему-то звучит как часть этого пространства.
И есть он.
Я точно не знаю, где он сейчас. В ушах, в голове, в моём дыхании. Где-то здесь, где-то рядом. Почти телесно рядом. Тактильно.
И с этой мыслью вдруг вздрагивает пульс. Ровно так, как бывает на старте. Перед прыжком со скалы. Перед нырком в чёрную водную гладь. Перед чем-то необратимым.
Если он снова здесь…
Значит, всё серьёзно. Значит, начинается что-то настоящее. Потому что он приходит только тогда, когда всё по-настоящему.
Но я не уверена. Разве я знаю, о чем я сейчас говорю?
Ведь это было со мной только один раз. Тогда, четыре года назад. И всё это время я пыталась убедить себя, что я это придумала. Что это был просто способ пережить ту зиму, то одиночество и ту жизнь, в которой я тогда оказалась.
Но вот снова он. Если он снова рядом – то да, я чувствую. Я чувствую его, как ток, который идёт по венам. Как музыку, что звучит не в ушах, а бежит по артериям – прямо к сердцу, а затем разливается теплом по всему телу. Он внутри этого дрожащего дыхания. Внутри самой мысли «я не одна».
Он всегда был тем, кто держал меня за руку. Из тех, кого нельзя увидеть, но можно почувствовать. Музыка. Голос. Взгляд, спрятанный в фотографии. Дыхание в комнате. Друг из другой ветки времени. Из другой реальности.
И на этом же вдохе вдруг мои мысли разрезает вопрос, который невозможно не услышать:
– Почему я до сих пор не начала? Почему продолжаю жить не своей жизнью?
Не просто не начала, а делаю вид, что вот-вот соберусь. Как будто нужно ещё немного. Как будто я всё ещё недостаточно. Недостаточно решительная. Недостаточно готовая. Недостаточно та.
Хотя всё уже давно на месте.
Просто надо шагнуть. Я знаю, чего хочу. Знаю, что это моё. И если не сделаю шаг сейчас, то проснусь в точке, где сама себе стану чужой.
Слишком долго я жила в прежней версии себя – в той, что умела держаться. В той, что справлялась. Но больше не хочу просто справляться. Теперь я хочу жить.
Я хочу встать в новую жизнь.
В ту, где я не объясняю свои желания. Не сжимаю себя до удобного формата. Не пытаюсь угадать, какой я должна быть, чтобы меня приняли, чтобы мне позволили, чтобы мне было можно.
Я хочу быть той, кто живёт не по уму, а по пульсу. По зову сердца. По ощущению тела в пространстве. По той самой линии, которая сейчас тянется от ключиц до пяток, пока я шагаю по мокрому асфальту сквозь сонный город.