Узники Тауэра

Строительство Тауэра

Весь день 14 октября 1066 года на равнине близ Гастингса не смолкал яростный шум битвы. Войско англосаксонского короля Гарольда стойко отражало натиск нормандских рыцарей и наемников, которых привел на английскую землю герцог Вильгельм Незаконнорожденный. Нормандцы применили новейший, усовершенствованный боевой порядок – лучники в первой линии, пехота во второй, рыцарская конница в третьей, – но все их атаки разбивались о старый, добрый порядок построения англосаксонской пехоты – компактный четырехугольник, защищенный огромными, в рост человека щитами и ощетинившийся толстыми, прочными копьями.

Однако к вечеру терпеливые англосаксы устали сносить укусы длинных нормандских стрел. Они двинулись вперед, чтобы отогнать вражеских лучников – это назойливое комарье. При сходе с холма их ряды расстроились, и в эти проемы тотчас ринулись нормандские рыцари…

С наступлением темноты все было кончено. Королевское знамя пало, а с ним и независимость Англии. По заваленному трупами полю бродили только несколько монахов Уайльдгэмского аббатства и Эдит Лебединая Шея,[1] пытавшиеся отыскать среди убитых тело короля Гарольда…

Герцог Вильгельм опустошил южные области и занял Лондон. Но прежде чем двинуться дальше, он решил короноваться английской короной.

Странная это была коронация, произошедшая в день Рождества Христова, в Вестминстерском аббатстве. Вильгельм шел к аббатству между рядами своих воинов. Все пути к церкви, все улицы и площади были оцеплены вооруженными всадниками. Вместе с Вильгельмом в церковь вошла толпа вооруженных нормандцев и знатные англосаксы, изъявившие покорность новому повелителю. Начался обряд коронации. Два епископа обратились к присутствующим на английском и французском языках:

– Желаете ли вы, чтобы герцог Вильгельм был вашим королем?

В ответ раздались приветственные крики, шум, бряцание оружия… Громче всех кричали нормандские рыцари, провозглашая здравицы герцогу. Солдаты же, окружавшие аббатство, подумали, что англосаксы взбунтовались, а их товарищи взывают о помощи. Войску Вильгельма был заранее отдан приказ на случай мятежа поджечь Лондон и беспощадно расправиться с жителями. И вот одни нормандцы бросились в храм, другие принялись поджигать и грабить дома…

При виде воинов с обнаженными мечами церковь опустела – англосаксы в страхе бежали, нормандцы спешили принять участие в грабеже. Вокруг Вильгельма осталась небольшая кучка духовенства. Обряд коронования был окончен наспех; торжество не удалось.

Но все же Вильгельм – теперь уже в качестве английского короля – мог начать раздачу английских земель своим воинам. Многие из самых древних и знатных английских семей обязаны своим богатством и положением этому грабежу.

Англосаксонский хронист писал о безжалостных и ненасытных захватчиках: «Они позволяли себе все, что приходило им в голову: проливали кровь без зазрения совести, отнимали деньги, земли, вещи, вырывали последний кусок изо рта». Самый ничтожный нормандец – бывший пастух, портной, ткач, – который переправился с герцогом через пролив в качестве стрелка, в рваном кафтане, со старым луком, теперь стал разъезжать в роскошном облачении на коне в богатой сбруе, именоваться рыцарем, получил обширные поместья и безнаказанно теснил самых знатных англосаксов.

Из Лондона Вильгельм совершил походы на север и запад Англии, разрушая город за городом, не щадя никого из тех, кто осмеливался взяться за оружие. «В реках вода текла багровая от крови, дым пожаров застилал небо, поля были истоптаны, всюду валялись мертвые тела», – с горечью повествует летописец.

На развалинах англосаксонских поселений нормандцы строили свои крепкие замки – хищные гнезда, откуда они угрожали разорением и смертью всякому, кто осмеливался им в чем-нибудь перечить.

Нормандское завоевание открыло новую эру военных построек в Англии. Англосаксонский замок, burh, был заменен нормандским – castle. До того в Англии не существовало каменных укреплений. Англосаксы и датчане довольствовались деревянными стенами и земляными валами, защищенными палисадом и глубоким рвом; в редких случаях они подновляли ветшавшие римские укрепления.

Вильгельм Завоеватель сам строил каменные замки и требовал того же от наиболее сильных и знатных своих вассалов. Англия при нем покрылась дюжинами замков – характерными для нормандского замкового строительства квадратными твердынями, сложенными из камня. Их недоступность зависела не от каких-либо дополнительных укреплений – рвов, валов, палисадов, – а исключительно от толщины стен. И действительно, англосаксам за все время их многочисленных мятежей против завоевателей ни разу не удалось овладеть замками нормандских рыцарей; да и сами короли с трудом могли сладить с этими оплотами феодального сепаратизма. В период средневековья искусство обороны надолго превзошло искусство нападения. Обыкновенно один лишь голод мог заставить владельца замка поднять воротную решетку и открыть узкие ворота.

Тауэр создавался как королевский замок – место обитания Вильгельма во время его приездов в Англию, вызванных главным образом военной необходимостью – восстаниями и мятежами.

Хроники называют творцом Тауэра Гундульфа Плакальщика. Этот бенедиктинский монах много повидал для своего времени. Он не только жил в Руане и Кайене, но и путешествовал по Востоку, благодаря чему был знаком как с чудесами искусства сарацин, так и с нормандской простотой монастырей Бека и Святого Стефана. Ученик и друг выдающихся пастырей того времени – Ланфранка и Ансельма Кентерберийского, он в Бекском монастыре распоряжался всей художественной частью церковных обрядов и религиозных церемоний. Но главным образом он был известен как плакальщик. Ни один монах не мог плакать так долго и часто, как скорбный Гундульф, у которого слезы лились словно из неисчерпаемого источника.

Сделавшись епископом Рочестера, он украсил этот город собором и, быть может, составил план замка, ибо великая твердыня на Медуэй чрезвычайно походит на великую твердыню Темзы. В Лондоне Гундульф в 1078 году положил начало Тауэру, соорудив Белую башню, первоначальную церковь Святого Петра и старинную башню, впоследствии известную под названием Зальной и в XIX веке ставшую сокровищницей.

Строительство требовало больших расходов, что вызывало ропот в народе. Епископ Дургамский Ральф, ведавший сбором денег на строительство, был ненавидим горожанами. Их издевки над ним имели привкус горечи – его называли Фламбард (что значит «головня») и представляли всепожирающим львом. Тем не менее, дело продвигалось вперед, и Гундульф, умерший восьмидесяти лет от роду, мог видеть свою твердыню оконченной от фундамента до зубцов.

Белая башня была для своего времени гигантским сооружением. Этот каменный цилиндр четырех-пяти метров в диаметре уходил ввысь более чем на тридцать метров. Башня состояла из четырех ярусов: подземелья, нижнего этажа, банкетного этажа и парадного этажа. Каждый этаж делился на три комнаты: западную, идущую с севера на юг во всю длину башни; восточную, протянувшуюся параллельно первой; и поперечную, занимавшую южный угол здания. Комнаты были отделены друг от друга стенами трехметровой толщины. В башенных стенах скрывались тесные клети. Кроме того, отдельные помещения имелись в маленьких башенках, размещавшихся на углах главной башни.

Подземелья представляли собой нечто вроде каменного мешка. Несколько отверстий в стенах служили отдушинами и окнами одновременно. В старину эти помещения использовали как темницы для пиратов, мятежников и преследуемых евреев. Так называемая поперечная комната была темнее и сырее остальных – какая-то пещера под пещерой. Из северо-восточного отделения дверь выходила в тайное углубление в стене, куда не проникал ни воздух, ни свет. Страшнее этого каземата – готовой могилы для еще живого человека – трудно себе представить.

Нижний этаж состоял из двух больших комнат и галерей под сводами. Здесь помещалась стража – алебардщики и пикинеры. В галереях иногда содержали узников. Ниши в стенах, скорее всего, выполняли роль тайников для королевской сокровищницы.

Банкетный зал был уже частью королевского дворца. В этой длинной комнате имелся единственный на всю башню камин. Поперечная комната со временем была обращена в часовню Святого Иоанна Богослова, которая занимала два этажа. Большая часть царственных и знатных узников Тауэра содержались именно в этих покоях.

Парадный этаж состоял из большого зала Совета, малого зала, где заседали судьи, и хоров часовни Святого Иоанна, откуда был прямой ход в королевские покои.

Плоская крыша Белой башни с дубовыми балками и стропилами была необыкновенной твердости – в более поздние времена она выдерживала даже артиллерийский огонь.

Но, быть может, самая удивительная особенность этой твердыни Гундульфа состояла в недостатке дверей и лестниц. Видимо, при нем во всей Белой башне была всего одна дверь – да и то такая узкая, что в нее едва проходил человек. Подземелья вообще не имели выхода во внешний мир, а с внутренними помещениями сообщались посредством единственной лестницы – Колодезной. Два верхних этажа имели добавочные лестницы, но для защиты двух нижних было вполне достаточно трех-четырех солдат, занявших Колодезную лестницу.

И все же Белая башня оказалась не вполне надежной темницей для смелых и изобретательных узников.

Первый узник – первый беглец

Вильгельм Завоеватель был последним и самым страшным отпрыском викингов. В его гигантской фигуре, огромной силе, диком выражении лица, отчаянной храбрости, ярости его гнева, беспощадности мщения воплотился дух его предков, суровых воинов и кровожадных разбойников.

«Ни один король на земле, – признавали даже его враги, – не может сравниться с Вильгельмом». Он никогда не считал своих врагов. Никто не мог натянуть его лука, его палица пробила ему дорогу до королевского знамени через толпу англосаксов в битве при Гастингсе. Его величие проявлялось именно в те минуты, когда другой бы пришел в отчаяние. Но если сердце его ожесточалось, он не ведал жалости. При осаде Алансона он отсекал руки и ноги пленникам и забрасывал их за городские стены – в отместку за насмешки, которые позволили себе осажденные. В Гэмпшире он выгнал тысячи людей из домов, чтобы устроить место для охоты. Разграбление им Нортумберленда надолго сделало Северную Англию пустыней.

Мрачный вид, гордость, молчаливость и дикие вспышки гнева делали Вильгельма одиноким даже среди его двора. «Суров он был, – пишет английский хронист, – и большой страх имели к нему люди». Сам гнев его был молчаливым; в такие минуты «ни с кем не говорил он, и никто не смел говорить с ним». Только на охоте, в лесном уединении его характер смягчался: «Он любил диких оленей, точно был их отцом».

Вместе с тем у него порой обнаруживались своеобразные наклонности к гуманности: он не любил лить кровь по приговору суда и уничтожил смертную казнь. Он также положил конец работорговле. Он был верным мужем и любящим отцом. Суровый для баронов, «он был кроток с людьми, любящими Бога».

У Вильгельма было четыре сына: Ричард, Роберт Короткие Штаны (он был коротконогий), Вильгельм Рыжий и Генрих Ученый. Старший из них, Ричард, погиб на охоте. Роберт в один прекрасный день взбунтовался против власти отца. Часть нормандских баронов поддержала его. В решающей битве с войсками Вильгельма Роберт сшиб на землю всадника, чье лицо было закрыто забралом, и уже хотел было прикончить его, как вдруг узнал голос отца. Состоялось примирение. Роберт уехал в чужие края и не возвращался в Англию до самой смерти Вильгельма.

Вильгельм получил смертельную рану, воюя против французского короля, своего сюзерена, и умер в 1087 году в Руане. Перед смертью он завещал Нормандию коротконогому Роберту, а Англию – Вильгельму Рыжему; Генриху Ученому достались только деньги. Братья бросили умиравшего отца и поспешили вступить во владение наследством.

Смерть Вильгельма была столь же одинокой, как и его жизнь. Когда он испустил дух, бароны и священники разбежались, словно гонимые фуриями. Обнаженное тело Завоевателя несколько часов одиноко лежало на полу кельи монастыря Святой Жервезы, пока слуги не набрались духу предать его земле.

Между Робертом и Вильгельмом немедленно вспыхнула междоусобица, но Рыжий отстоял свои права на Англию. Его правление было отмечено поборами и притеснениями. Епископ Дургамский Ральф Фламбард, один из строителей Тауэра, стал ближайшим советником Рыжего и по приказу короля налагал повинности на баронов.

В своем стремлении к единовластию Рыжий поссорился с церковью. Лордом-примасом Англии в то время был Ансельм Кентерберийский – ученый монах, визионер, видевший сны о Господе. Этот необыкновенный человек буквально лучился кротостью и любовью; даже Вильгельм Завоеватель становился в беседе с ним более мягким. Будучи прирожденным философом, Ансельм стремился вывести идею Бога из самой сущности человеческого разума. Страсть к абстрактному мышлению была столь велика в нем, что он часто не мог заснуть, обуреваемый обилием мыслей и силлогизмов, теснившихся в голове. Вместе с тем Ансельм был твердым и даже несгибаемым человеком. Он выступил против подчинения церкви королевской власти, за что был изгнан из Англии. Епископ Ральф одобрил и поддержал действия короля.

Но в 1100 году Вильгельм Рыжий погиб на охоте – чья-то стрела не то по случайности, не то по злому умыслу пронзила его грудь. Роберт Короткие Штаны в это время находился в первом крестовом походе, поэтому Генрих Ученый без всяких помех возложил на свою голову английскую корону.

В глазах нормандских баронов и англичан Ральф Фламбард олицетворял ненавистный деспотизм Вильгельма Рыжего. После смерти последнего жители Лондона арестовали епископа, а Генрих Ученый заточил непопулярного прелата в Тауэр, где тот мог вполне оценить справедливость поговорки о том, что не следует рыть другому яму.

Впрочем, новый король не проявил излишней жестокости. Хотя Ральф и содержался в твердыне, строительству которой он в свое время так усердно способствовал, с ним обходились скорее как с гостем, нежели как с узником. Он жил в комнатах банкетного этажа, где было много воздуха и света, камин, отдельный кабинет и свободный доступ в часовню Святого Иоанна Богослова. Констебль Тауэра Вильгельм де Мандевиль, назначенный его тюремщиком, получал из казны два шиллинга в день на его содержание. Опальному епископу дозволили иметь прислугу, капелланов и посылать за яствами и напитками, которые мог оплатить его карман. А поскольку Ральф был одним из богатейших людей Англии, то, понятно, он не голодал даже в постные дни.

Скоро он доказал, что является и одним из умнейших людей королевства, ибо сумел осуществить хитроумный план побега.

Надо сказать, что поначалу Ральф рассчитывал выйти из тюрьмы вполне легально, для чего обратился за содействием к архиепископу Кентерберийскому. Но Ансельм, только что возвращенный указом Генриха Ученого из изгнания, куда его отправил сам Ральф, в ответ на просьбу своего гонителя в раздражении воскликнул: «Вон собаку! Я его не признаю ни как брата, ни как священника!» Ральфу не оставалось ничего другого, как самому позаботиться о своем освобождении.

Храбрые нормандские рыцари, приставленные к Ральфу в качестве стражей, были веселые ребята, любившие хорошее вино и удалые песни. Чтобы завоевать их расположение, Ральф посылал за лучшими винами и заказывал для них роскошные обеды. Наконец его план созрел. В один из долгих зимних вечеров 1101 года Ральф усадил своих стражей за пирушку, особенно обильную возлияниями. Дождавшись, когда рыцари один за другим попадали под стол, Ральф поднялся, вынул из одного сосуда заранее приготовленную длинную веревку и, привязав ее к окну, начал спускаться с двадцатиметровой высоты. Но веревка оказалась недостаточно длинна, грузный беглец тяжело упал на землю и сильно расшибся. На счастье, внизу его дожидались верные слуги, которые отнесли епископа в лодку. Дальнейший путь Ральф проделал без приключений и благополучно добрался до французского берега, с деньгами и знаками епископского достоинства.

Следующий узник Тауэра, последовавший его примеру, был менее удачлив. Гриффин, герцог Уэльский, был заточен в Белую башню при короле Генрихе III. Пленника поместили в ту же комнату, в которой полтораста лет назад жил епископ Ральф. Гриффин полагал, что воин всегда сможет сделать то, что удалось священнику. Однажды ночью он разорвал свои простыни, скрутил из них веревку и стал спускаться на землю. Однако ему не повезло. Гриффин, подобно своему предшественнику, был грузен, и веревка не выдержала тяжести – он разбился насмерть. Изображение его побега имеется в одной старинной книге. Сделанный там же рисунок вносит кое-какие уточнения в картину побега. Веревка, по которой спускался Гриффин, изображена привязанной за крышу. Видимо, узник был настолько толст, что не смог пролезть в окно, и был вынужден подняться на крышу башни. Быть может, именно эти лишние метры и сыграли роковую роль в его судьбе.

Генрих I Ученый опирался на английское население королевства, чьи права он подтвердил особой хартией – прообразом Великой хартии вольностей. Англичане при нем исцелились от страха перед завоевателями-нормандцами. В 1106 году английская армия высадилась в Нормандии и разбила рыцарей Роберта Короткие Штаны, отомстив за Гастингс. Сам Роберт был взят в плен, ослеплен и заточен в тюрьму. Теперь уже Нормандия подпала под власть английской короны.

Король Генрих I удачно воевал, но в душе был не столько воином, сколько государственным человеком. В кресле рабочего кабинета он чувствовал себя более на месте, нежели в рыцарском седле. Начитанный, красноречивый, любящий как духовные, так и плотские наслаждения, он содержал при дворе гарем из любовниц и целый штат поэтов и певцов. Он никогда не искал любви народа, но пользовался неизменным уважением со стороны англичан за хорошее управление.

Хроники того времени полны похвал в его адрес. «Он управлял суровой рукой, – пишет один хронист, – но эта суровая рука была рукой короля, а не тирана». «Его сильно боялись, – добавляет другой, – никто в его время не осмеливался делать зла другому. Он дал мир и людям, и животным». «Он держал в страхе могучих графов и лордов, – свидетельствует третий, – но он всегда любил и защищал мирных людей…» До конца его долгого, тридцатипятилетнего царствования самые гордые бароны сидели в узах в его темницах, в том числе и в Тауэре.

В 1035 году добрый король Генрих умер, объевшись рыбой. На английский престол взошел Стефан, внук Завоевателя. Однако он правил недолго. Через пять лет он попал в плен к мятежным баронам. Королевская власть была как бы уничтожена.

Наступили ужасные времена войны всех против всех. «Бароны переполнили землю замками, – говорит хроника, – они безжалостно угнетали несчастный народ, заставляя его работать на постройках этих замков; а когда построили их, то наполнили их дьяволами и вооруженными людьми».

Победив короля, бароны принялись грызть друг друга – «они дрались между собой с отчаянной ненавистью, они портили прекраснейшие замки пожарами и грабежами…».

Бедствия простого народа были неисчислимы. Бароны «вешали людей за ноги и прокапчивали их вонючим дымом. Некоторых они вешали за большие пальцы, других за голову и поджаривали им ноги. Они обертывали головы людей узловатыми веревками и закручивали их до тех пор, пока не вылезал мозг. Они сажали людей в темницы, где кишели жабы и змеи, и там они подолгу мучили их. Во многих замках находились отвратительные и ужасные цепи, именуемые лисой (rachenteges), такие тяжелые, что их поднять можно было только вдвоем или втроем. Эти цепи прикреплялись к бревну и своей острой стороной окружали шею человека, так что он не мог ни сидеть, ни лежать, ни спать – и в такую-то тяжелую лису заковывали одного человека. Многие тысячи людей поморили они голодом».

Вероятно, и Тауэр в эти годы не раз оглашался воплями несчастных безымянных страдальцев.

Королевская власть была восстановлена при помощи церкви. Ввиду прекращения династии Вильгельма Завоевателя королем Англии был избран Генрих II Плантагенет, происходивший из Анжуйского дома. В Тауэре, на монаршем престоле, вновь утвердились короли-чужеземцы.

Прекрасная Мод

Первые короли из династии Плантагенетов – Генрих II и Ричард I Львиное Сердце – большую часть своей деятельности посвятили устройству дел Анжуйского дома на континенте. Эту политику продолжил и Иоанн I Безземельный. Но с потерей в 1204 году Нормандии, отошедшей к домену французского короля, Иоанн должен был обосноваться в Англии. С этих пор Англия постепенно становится родиной своих государей, которым приходится управлять ею самим, никуда не уезжая.

Однако для Иоанна, как и для его брата, Ричарда Львиное Сердце, посетившего Англию всего два раза, островное королевство все еще было просто страной, чье золото покупало ему наемников для расширения французских владений Анжуйского дома. При таких взглядах борьба короля со своим народом оказалась неизбежной.

«Сам ад, как он ни грязен, покраснел бы от присутствия Иоанна», – гласил единодушный приговор современников об этом короле. История смягчила его – впрочем, ненамного. Этот заочный обитатель ада обнаруживал живой ум, проницательность, любезность в обращении. Злейшие его враги признавали, что он усердно занимается делами управления. Иоанн обладал даром добиваться дружбы мужчин и любви женщин.

Но, несмотря на все эти дары природы и плоды хорошего воспитания, Иоанн стал худшим королем Анжуйского дома. Все свойственные его представителям дурные наследственные черты – эгоистичность, необузданная похотливость, жестокость и тирания, бесстыдство, циничное равнодушие к чести и истине – сплелись в Иоанне в один мерзкий клубок пороков. Еще будучи ребенком, он в порыве раздражения вырывал бороды у ирландских вождей, приехавших признать его своим повелителем. Его неблагодарность и коварство в конце концов свели в могилу его отца, Генриха II. По отношению к старшему брату, Ричарду Львиное Сердце, он был самым подлым из изменников. Весь христианский мир считал Иоанна убийцей его племянника, Артура Бретонского. Он бросил одну жену и был неверен другой. Налагаемые им наказания доходили до утонченной жестокости: он морил голодом детей и давил стариков свинцовыми бабами. Его двор был домом распутства, где ни одна женщина не была свободна от королевских домогательств, и он первый со свойственным ему цинизмом объявлял о позоре своих жертв. В своем суеверии Иоанн был настолько же подло труслив, насколько бесстыдно нагл в безбожии и кощунстве. Он смеялся над священниками и поворачивался задом к алтарю – даже во время собственной коронации, но никогда не отправлялся в дорогу, не повесив на шею частицы святых мощей.