Женщина, которую я бросил

Мои заметки (3)

– Так вот оно что… Ну, раз так… Отведи меня туда.

Издалека, с вершины холма, послышался приглушенный скрип состава метро, переходящего на запасный путь. Мужчины с мисками китайской лапши из передвижной лавки, стоявшей у дороги, с подозрением оглядывались на нас.

Я могу вспомнить выражение лица Мицу в этот момент. Дыхание у нее все еще не выровнялось, и она произносила слова по одному, а сама грустно вглядывалась в мое лицо. Испуганная мордашка ребенка перед уколом. Да, именно это выражение было тогда у девушки.

Как ни странно, желание у меня исчезло. Вместо этого ее стремление угодить почему-то возбудило во мне что-то похожее на жалость и раскаяние. Какой же я мерзавец. Если я сейчас воспользуюсь ее расположением для удовлетворения своей похоти, я мерзавец.

– Чего уж теперь, поздно. – Но я все-таки продолжал на нее давить. – Кто ж теперь туда пойдет?

– Ты все еще злишься. Прости.

– Не злюсь. Хватит ныть. Просто уже не хочу.

Я крупными шагами двинулся по узкой дорожке, где сгрудились распивочные, по направлению к станции Сибуя. Мицу следовала за мной, словно щенок, на нее наткнулся пьяный и рявкнул: «Смотри по сторонам, дура!»

– Ох, тяжело.

– Что с тобой?

– Ты же маршируешь, как солдат!

Когда мы вышли на проспект перед станцией, мои душевные метания утихли. Я оглянулся. На носу Мицу выступили капли пота, она задыхалась, лицо ее побледнело.

– У тебя что, с сердцем плохо?

– Я просто легко потею. Не обращай внимания.

– Пф.

– Прости. Не смогла тебя утешить. Извини меня.

Ночной ветер задувал между лавками Догэндзаки, уже закрывшими свои двери. С вершины холма группками спешили к станции работавшие в ночных распивочных женщины, придерживая полы кимоно. За ними летел бумажный мусор. Если бы я тогда решил задуматься, почему они мелкими шажками бегут к станции, направляясь домой, я бы понял Мицу, уныло стоящую передо мной. Тогда я еще не понимал, что у этих женщин с Сибуи наверняка были мужчины, были младенцы, была любовь – поэтому они и спешили сквозь ветер с холма, придерживая подолы кимоно. А Мицу…

– Что же мне сделать?..

Было почти одиннадцать вечера, рядом с несколькими ларьками, еще не погасившими свои тусклые лампы, одиноко стоял унылый старик из Армии спасения в грязной форме темно-синего цвета, сжимая в руках ящик для денежных пожертвований.

– Не надо. Он же ничего не продает. Выпрашивает пожертвования. А сам потом все прикарманит.

Но Мицу уже вытащила свой красный кошелек и сунула в коробку десятииеновую бумажку. Старик, не меняясь в лице, вытащил из кармана брюк что-то черное, величиной с большой палец, и отдал Мицу.

– Ой, смотри, что мне дали!

Мицу, наверное, пытаясь меня развеселить, повернулась ко мне, демонстрируя свою покупку: у нее на ладони лежал выплавленный из олова маленький плоский крестик. Так, глупая дешевая поделка, даже тех десяти иен не стоит.

– Можно еще три?

Она сунула в ящик еще три бумажки, и старик, все с тем же отсутствующим выражением лица, словно кукла, вытащил из кармана одинаковые маленькие предметы.

– Зачем ты покупаешь эту ерунду? Это же христиане носят.

– Понимаешь, я… у меня был оберег от Великого Учителя[2], но я его потеряла… Вот, один тебе.

– Не надо мне такого!

– Нет, возьми! Он наверняка принесет тебе что-то хорошее!

Насильно сунув мне в руку металлическую штучку, словно конфетку, которую дают в подарок в магазине, Мицу вдруг раззявила рот и глупо расхохоталась.

– Все, поезжай.

– Ты правда не сердишься? Встретимся еще? Можно я в выходной день приду к тебе в общежитие?

Я злобно посмотрел на нее: этого уж точно никак нельзя было допустить. Если эта девчонка припрется к нам, меня все засмеют – и Нагасима, и остальные студенты. Я сказал ей, что сам с ней свяжусь, и подтолкнул Мицу, которую теперь представлял себе опостылевшим грузом, к станции.

Постоянно оглядываясь, словно ребенок, она поднялась по лестнице к линии Тэйто, а я вдруг ощутил усталость. Потирая парализованное плечо, я сунул руку в карман, чтобы достать сигарету, и наткнулся пальцем на что-то твердое. Пустячок, который мне только что вручила девушка. Прищелкнув языком, я выкинул его в придорожную канаву. Оловянный крестик упал в грязную воду, где плавала солома и пустые сигаретные пачки.

Усталый, я вернулся в общежитие на Отяномидзу.

– Ну как?

– Что «как»?

Стянув куртку и брюки, я забрался в постель, сохранявшую запах тела. Нагасима, кажется, спрашивал что-то еще, но я, зарывшись лицом в холодное одеяло, которое никогда не проветривал и не вывешивал на солнце, закрыл глаза.

Это было мое первое свидание. Свидание, на котором ничего не произошло, абсолютно дурацкое. А по-настоящему я осквернил ее тело в следующее воскресенье.

Через два дня, после обеда, я опять отправился в компанию «Сван», чтобы попросить работы у Ким-сана – мне показалось, что в прошлый раз он стал мне доверять и отнесся ко мне хорошо.

Слабые лучи послеполуденного солнца проникали через тугую стеклянную дверь, за пыльным столом, водрузив на него ноги, сидел Ким-сан, все так же засунув палец в нос.

– О-о, это ты? О-о. – Хитро улыбнувшись, он посмотрел на меня. – Сегодня опять невеселый. Девушка бросила?

Я вспомнил про Мицу Мориту и криво усмехнулся.

– Слушайте, мне работа нужна. К черту этих девушек.

– Работа-работа. Работа, значит… – Он вытащил пластинку жвачки, содрал с нее серебряную бумажку и ловко забросил в рот. – Не могу сказать, что работы нет.

– Мне любую. Вы на меня не смотрите, я и машину могу водить.

– Работа будет необычная. Но денег заплачу много.

Зная Ким-сана как человека, который без опаски устроил в Сакурамати выступление Энокэпа, который не был Энокэном, я прекрасно понимал, что приличной работы не будет, но поскольку он сам назвал ее необычной, мне нужно было знать, что к чему. Я вспомнил, что в газетах недавно писали об иностранцах, которые тайно ввозили из Гонконга контрабанду.

– Будешь работать сводником?

– Сводником? Это воду носить? Я опасную работу или если носить на себе что-то надо, не могу выполнять.

– Дура-ак. Ну и дурак же ты.

Ким-сан расхохотался, резко дунул на стол, сметая белую пыль, поднял трубку телефона, повернул несколько раз диск и заговорил. Он говорил на языке своей страны, мне непонятном.

– Угу. Пойдет.

Положив трубку, он сплюнул, послав жвачку и длинную струю слюны на земляной пол, и сказал:

– Ну пойдем, студент.

Идущая в гору улица Кудан мокро блестела под послеполуденным осенним солнцем, а деревья гинкго, стоявшие вдоль рва, словно золотыми монетами, засыпали дорогу листьями. С вершины холма нам навстречу с воплями бежали школьницы в юбках, сжимая в руках портфели, но, завидев стриженого Ким-сана в ярких брюках, вдруг притихли и внимательно посмотрели на нас.

– Не хочешь сводником – есть другая работа.

– Какая?

– Сила нужна.

Ким-сан вдруг остановился и осмотрел меня с ног до головы.

– Нет. Эта работа не для тебя.

– Физический труд?

– Да. Для американки. Американкам нужны сладострастники.

То, что мне шепотом рассказал Ким-сан, я здесь написать не могу. Еще одна работа, кроме работы сводником, состояла в том, чтобы составлять компанию белым медсестрам из оккупационных войск и другим белым женщинам, которые жили здесь, в гостиницах на Канде. Составлять компанию надо было в том… ну, в том, чего я позавчера просил от Мицу.

– Этим женщинам нужны сладострастники. Сладострастники, да.

Повторяя это слово, Ким-сан, словно оценивая тушу быка, осмотрел мое тощее тело бедняка, живущего на минтае и рисовом супе с овощами, и с расстроенным видом сказал:

– Нет, никак. Лучше тебе быть сводником.

Больше расстроился не мой работодатель, а я, чье тело подвергли оценке. Каким бы обнищавшим студентом я ни был, но со стороны Ким-сана было слишком жестоко предлагать мне такую работу.

(Впрочем, в его глазах я, возможно, выглядел именно как человек, способный зарабатывать таким образом.)

Работа сводником, судя по объяснениям Ким-сана, тоже не была особо приличной. Он рассказал, что очень много неуверенных в себе сладострастников (я просто позаимствовал слово, которое использовал Ким-сан), которые не осмеливаются сами соблазнять женщин. Сводить с этими слабаками женщин в распивочных и получать за это деньги – вот в чем заключалась моя работа. Сейчас это кажется невероятным и ужасно глупым, но в послевоенном Токио встречались такие виды деятельности, которые здравомыслящему человеку и в голову бы не пришли. В парке Уэно по вечерам болтались странные мужчины, одетые в женские кимоно, а между ними мелькали в поисках клиентов другие, называвшие себя «чесальщиками». Эти «чесальщики»… нет, про это я тоже не могу написать, поэтому можете спросить у кого-нибудь, кто жил в то время, – предоставляю это вашему воображению, но сейчас такое непристойное занятие вызвало бы смех. А я узнал, что это вовсе не вымышленный род деятельности, когда вместе с Ким-саном шел вечером по улице Кудан к старому учебному плацу.

До войны здесь стояли гвардейские казармы. Теперь же в заброшенном рве черная вода была покрыта мусором и ветками, на плацу ветер поднимал черную землю, устраивая небольшие вихри. В Токио кое-где еще оставались такие пустыри, возникали странные занятия вроде чесальщиков и сводников, и повседневная жизнь была такая, что души людей тоже насквозь продувало ветром.

– Куда мы идем?

– Туда. К нему, – ответил Ким-сан, тыкая пальцем в сторону одного из стоявших по периметру плаца деревянных зданий, похожего на конюшню. Палец указывал на мужчину в черной кожаной куртке, который с разочарованным видом торчал рядом со старым «Датсуном».

– Это студент, для работы. Я ему и раньше работу давал, можно доверять.

Ким-сан угодливо похлопал мужчину по плечу.

Этот мужчина в куртке, со шрамом на щеке, пристально посмотрел на меня.

– Водить умеешь?

– Умею.

– Отлично.

К счастью, в лагере американских солдат в Матиде я научился водить грузовик.

– Значит, и на этой сможешь ездить?

– Думаю, да.

– Отлично. Говоришь, этому студенту можно доверять?

Мужчина в куртке объяснил мне, что машина будет стоять здесь до вечера, в ней будет лежать пиджак. Я должен буду надеть его и в десять часов ждать у входа в стрип-шоу «Тото-дза». Там будет стоять мужчина за пятьдесят с маленькими усиками – это мой клиент, Камэда-сан. Он бессменный начальник бюро в одной компании, и сейчас влюблен в танцовщицу из «Тото-дза». Мне надо было разыграть перед этой танцовщицей спектакль, общаясь с ним как с важной шишкой из крупной фирмы.

– А кого я буду изображать?

– Ясно же. Ты сводник. Если ты должен показать, что твой клиент – важный господин, изображай его шофера. Выступи как следует!

– Хорошо.

– Когда закончишь, завтра утром привезешь сюда машину и вернешь вместе с пиджаком. За этот раз получишь триста иен, а со следующего раза буду платить побольше.

Расставшись с Ким-саном и мужчиной в куртке, я спускался вдоль рва по Кудан и плевал в черную воду.

(Бабок хочется, бабу хочется.) Мы с Нагасимой, глядя в потолок, всегда бормотали эти слова, однако это относилось не только к нам, бедным студентам. Вот перевалит мне за пятьдесят – я тоже самым жалким образом влюблюсь в молодую танцовщицу и буду пользоваться услугами сводников. Вполне возможно, что я стану таким же. Но сейчас это была работа, я не мог ныть и презрительно цокать языком.

Около десяти вечера я, как и было велено, вывел машину с плаца, остановил ее позади Исэтана и дошел пешком до «Тото-дза». Там был театр, который сразу после войны первым устроил шоу с обнаженкой, выставляя голых женщин в витрины.

Мужчина за пятьдесят с маленькими усишками в ожидании топтался в условленном месте. Жалко было смотреть, как он притворяется, что читает газету, внимательно поглядывая по сторонам.

– Камэда-сан?

– Да, – ответил усатый, вытирая рукой нос. – А вы – сводник?

– Именно так.

– Что ж… – смущенно пробормотал он тихим голосом. – Очень на вас рассчитываю.

Он вытащил из кармана платок и высморкался. Этот достойный, робкий человек, вечный начальник бюро, наверняка аккуратно ездил из дома в пригороде на свою работу, не пропуская ни дня. По воскресеньям валялся дома, слушая вокальные конкурсы по радио, ругал детишек, вечером выпивал бутылочку второсортного саке. Меня, студента, тоже, наверное, ждала такая жизнь. И вот этот достойный, робкий мужчина влюбился в стриптизершу, которую увидел как-то раз в шоу, куда в шутку затащили его молодые сослуживцы.

Даже танцовщицы не желают общаться с мужчинами за пятьдесят, у которых есть жена и дети. Видимо, он вообразил, что, будь он президентом или директором фирмы… И каждый день, выходя на работу, завистливо смотрел в спины своих ровесников на руководящих должностях, выходцев из хороших университетов.

Меня вдруг охватило беспокойство: не ждет ли и меня такое же будущее? Мне стало ужасно грустно, и я понял, что очень не хочу жить такой жизнью.

– Позвать ее?

– Да, будьте добры.

– А как ее зовут?

– Ее… Грэйп Инада.

На лестнице театра никого не было, но сверху послышался сигнал трубы. Перед дверью с наклеенной надписью «Вход воспрещен» юноша в желтом свитере смотрел в ноты.

– Можно увидеть Грэйп-сан?

– А тебе зачем? Туда нельзя.

Однако пять сигарет «Лаки Страйк», которые я получил от Ким-сана, сразу заставили эту мелкую рыбешку хитро улыбнуться.

– Грэйп-тян! К тебе гости!

За дверью шевелились белые обнаженные тела. Одна из женщин, стоя у столика, ела рамэн. Видно было танцовщицу в ярко-красном, кричащем халате, с сигаретой во рту. Изнутри помещения к двери вышла девушка, почесывая белую ягодицу.

– Тебе чего?

– Тут один важный чин…

– Важный чин?

– Господин управляющий Камэда ждет внизу. Хочет вас угостить.

– Ишь ты! – Девушка прекратила чесаться и широко открыла накрашенные тенями глаза с накладными ресницами. – Тот дядька – важный чин?

При виде ее глупого свинячьего лица я внезапно вспомнил улыбку Мицу Мориты. Они ведь обе наверняка родились в похожих условиях и воспитывались в похожих обстоятельствах.

– Подожди внизу. Надо же. Значит, он важная шишка…

– Начальник мой. – Я подмигнул ей, улыбнулся и начал спускаться.

Господин Камэда топтался у стены театра, он явно замерз.

– Ну что, вышло?

– Взбодритесь! Вы ведь управляющий!

Когда я подогнал машину от Исэтана и усадил все еще робеющего усатого внутрь, в мешковатом зеленом пальто появилась обладательница белых ягодиц. Это было даже не пальто, а нечто, пошитое на скорую руку из ткани, которой выстланы столы в бильярдных.

Девица жевала жвачку и мурлыкала какую-то песенку.

– Ох, я и голодная!

– Господин управляющий, куда прикажете? – спросил я, поворачивая руль.

– Эм-м…

Камэда-сан лишь страдающе промычал что-то, как будто тужился в уборной при запоре. Значит, я должен был взять все на себя, в соответствии со своей ролью.

– В чайных домиках на Симбаси и Цукидзи вас могут увидеть. К тому же прятаться там не соответствует вашему положению.

– Эм-м…

– А как насчет отвезти барышню в Синдзюку? – Я обернулся к изумленной девице и сообщил ей: – При такой должности постоянно приходится проводить встречи в чайных домиках. А вот в Синдзюку они редко изволят бывать.

– А я и не знала, что он такой важный чин.

– А как же! Непременно! Господин управляющий и нас, сотрудников, всегда учит воздержанности и бережливости. И сам придерживается тех же принципов.

– А ты что, его водитель?

– Да. А еще имею честь служить у господина Камэды секретарем.

Странное дело: пока я болтал что ни попадя, крутя руль и играя свой спектакль, я и сам поверил в то, что говорил. Однако, украдкой глянув в зеркальце заднего вида, я заметил, что малодушный Камэда засунул палец за неопрятный воротничок и явно чувствует себя крайне неуютно. Придется прибегнуть к помощи алкоголя, чтобы вселить в него мужество.

Я остановил автомобиль у кинотеатра «Мусасино-кан». Между ним и станцией были плотно напиханы распивочные размером со спичечный коробок. Улицу заполняли запахи масла, куриных шашлычков, запеченных моллюсков, а женщины громко кричали, зазывая посетителей.

– Вот, посмотрите, господин управляющий, приятное место для простого народа. Не хотите прогуляться с барышней?

Я легонько тронул за плечо выбравшегося из машины Камэду, и тот покачнулся на неуверенных ногах. «Да возьми же ты себя в руки, дяденька! Или оставь мысли о том, чтобы влюбляться в молоденьких девушек, не по возрасту это!» – произнес я про себя, но мой клиент неуверенно пробормотал:

– А что, здесь придется много потратить?

– Что вы, на сто пятьдесят иен можно прекрасно выпить!

Ожидая их, я сунулся в передвижной ларек и перекусил шкварчащими на железной плите ломтиками китового мяса.

Потом я сидел в машине и зевал, когда вдруг примчалась стриптизерша в развевающемся пальто:

– Там ужас что происходит! Этот твой начальник напился!

– Вот дела!

Но для сводника это было наиболее подходящим моментом довести дело до конца.

– Слушай, барышня, у меня к тебе разговор. Мой начальник в тебя, это самое… Ну, на букву «в». Ты не могла бы с ним сегодня поласковее?..

– Чего это – поласковее?

– Ну, поласковее. Как бы это сказать. Не понимаешь, что ли?

Внезапно эта стриптизерша в накладных ресницах и с тенями на глазах сдавленно прыснула.

– Да это ты так ничего и не понял.

– В смысле?

– Ну ты и болван! Тебе что, Ким-сан ничего не сказал?

Ким-сан… Ким-сан? А при чем тут Ким-сан? Девушка, хохоча во весь свой вульгарно накрашенный рот, все мне объяснила, хотя это и стало для меня неожиданностью.

Оказалось, она тоже работает вместе с Ким-саном и тем мужчиной в куртке. Клиенты, вроде ничего не подозревающего Камэды, думают, что с помощью сводника влюбили в себя девушку. Это и для девушки удобно, и денег можно больше содрать, ведь довольный клиент отстегивает и ей, и своднику. Девушку еще и угостят, а Ким-сан и тот тип в куртке получат свои комиссионные. Таким образом, мы имели двойную выгоду по сравнению с обычными сутенерами.

– Ясно. – Я выдавил из себя усмешку. – Вот, значит, как все устроено.

Таким образом, такую же затею, как и с «Энокэпом», Ким-сан продумал со всех сторон. Все рассчитано до мелочей, никаких упущений. Он переиграет кого угодно.

Камэда-сан вернулся в машину довольный, с мокрыми от выпивки, обслюнявленными усами. Держа во рту зубочистку, он пробормотал:

– Барышня, я в тя такой влюбленный. Ох и влюбленный!

Поглядывая на меня краем глаза, танцовщица лукаво улыбнулась.

– Может, дадим проспаться господину управляющему где-нибудь в комнатке с татами?

Да уж, самый верный способ.

– Изволите?

– Отлично! – Камэда-сан был в приподнятом настроении, совсем не то что раньше. – Водитель! А ну поезжай. Да побыстрее, а то уволю!

Я, выжимая сцепление, снова представил себе жизнь Камэды-сана, которую воображал раньше. Всю неделю он работает в компании, потом возвращается домой в пригород. На веранде сохнут детские штанишки и рубашки. По воскресеньям он в одних кальсонах по просьбе жены делает совок для мусора. Потом, наверное, ложится где-нибудь, берет старенький радиоприемник и слушает вокальные конкурсы. А со следующего дня опять без отдыха ездит в компанию.

На улице рёканов в Сэтагае уже было совсем тихо. Огни нашего дряхлого «Датсуна» осветили серую изгородь и крыс, убежавших за кучу мусора. Танцовщица, как будто все уже поняла, напевала песенку, прижавшись лицом к стеклу.

– Это еще что за песня?

– А вы что, не знаете? Ее поет Дик Минэ.

– Ишь ты…

Так Камэда-сан и девушка переговаривались на заднем сиденье. А через десять минут они уже прошли под темными унылыми воротами рёкана…

Пройдя под темными унылыми воротами рёкана, мы с Мицу постарались бесшумно открыть стеклянную дверь. В прихожей стояли черные мужские ботинки, которым не хватало ваксы, и женские туфли со сбитыми каблуками.

Из коридора опасливо выглянула служанка и спросила: «Вы отдохнуть или на ночь?»

Следуя за служанкой и отводя друг от друга глаза, мы поднялись на второй этаж, пахнущий туалетом. В глубине второго этажа слышен был скрип двери в уборную.

Когда служанка ушла, мы с Мицу сели перед столиком с остывшим чаем и маленькой тарелочкой. Девушка положила руки на коленки и, застыв, смотрела в пол, а я, чтобы скрыть замешательство и смущение, широко зевнул и прочитал написанное на бумажке, в которую были завернуты лежавшие на тарелке пирожные «монака»:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Гелт – от нем. Geld – деньги, средства; мэдхен – от нем. Mädchen – девушка.

2

Великий Учитель – так в буддизме называют Будду Гаутаму.