Пологий склон

Глава 1

Первое цветение

Стоял тихий солнечный день. Лето только-только вступило в свои права. Дом семьи Кусуми располагался в богатом квартале Ханакавадо на берегу реки Сумиды в красивейшем районе Токио, в Асакусе.

Кин, мать Тоси, принесла из сада белые клематисы и поставила их на полку токономы[1] в одной из комнат на втором этаже.

С самого раннего утра Кин наводила чистоту в доме. Она постояла, подбоченившись, критическим взором обвела помещение, удовлетворенно вздохнула и медленно сошла вниз по скрипучей деревянной лестнице, прижимая к груди листы темной вощеной бумаги, на которой остались капли росы и несколько лепестков. Заглянула в гостиную: дочь сидела у окна и шила. Через деревянную решетку в комнату лился яркий свет, отраженный от поверхности реки.

Тоси вдела нитку в иголку и подняла глаза на мать:

– Часы пробили три. Что-то гости задерживаются, да, матушка?

– О боги, неужели уже столько времени?! Да, так и есть… Но ведь в Уцуномии им придется нанять рикшу. Хоть они и написали, что прибудут днем, я думаю, раньше вечера не появятся. – Кин присела к жаровне-хибати и раскурила длинную тонкую трубку с черенком из бамбука.

– Вы все утро хлопотали по хозяйству, матушка, устали, наверное, – сказала Тоси, ласково улыбаясь. Она сделала еще несколько стежков, перекусила нить и решительно воткнула иголку в красную подушечку. Затем аккуратно сложила тонкий крепдешин, пристроила его на оберточной бумаге, встала и, прихрамывая, подошла к матери. Бледная, осунувшаяся, девушка тоже нуждалась в отдыхе.

– Не понимаю, откуда взялось столько грязи? Я ведь каждый день убираюсь, – недоуменно проговорила Кин, развязывая тесемки, которыми были прихвачены широкие рукава кимоно. Она расправила складки и старательно отряхнула черный шелковый воротник своего наряда. Рачительная хозяйка испытывала удовольствие оттого, что теперь дом сверкал чистотой. Нигде не было ни пылинки. Она даже сёдзи[2] привела в порядок, протерла все рамы.

– Странно… Что госпоже Сиракаве понадобилось в Токио? – задумчиво спросила Тоси, потирая пальцами утомленные глаза.

– А что тут странного? – Кин нахмурилась, внимательно посмотрев на дочь.

Годы пощадили госпожу Кусуми: она была моложава и все еще миловидна. Тоси повезло меньше. Болезнь и возраст наложили неизгладимый отпечаток на ее внешность. Она давно уже потеряла все надежды выйти замуж. Мать и дочь можно было принять за родных сестер. Они и общались на равных, и нередко Тоси высказывала более трезвые и зрелые мысли, чем ее мать.

– Она ведь упомянула в своем письме, что хочет осмотреть Токио, не так ли?

– Может быть, может быть, – протянула Тоси, склонив голову набок. – Все равно это странно: молодая замужняя женщина приезжает издалека, чтобы полюбоваться видами Токио и окрестностей. Если не ошибаюсь, господин Сиракава занимает руководящий пост в префектуре, по значимости равный посту губернатора?

– Да, ты права. Говорят, он очень влиятельный человек, – заметила Кин, постучав трубкой по краю хибати. – Да, этот господин, можно сказать, преуспел, завоевал свое место под солнцем. Никогда бы не подумала, что он так далеко пойдет. А начинал-то с маленькой должности в Токийском муниципалитете! Они и жили по соседству с нами. Правда, он и тогда уже был ловким, сообразительным честолюбцем. Дни проводил в хлопотах…

– Вот-вот, матушка, именно это я и имела в виду, – подхватила Тоси и внимательно посмотрела на мать. – Со стороны его супруги это как-то безответственно: все бросить и уехать на месяц или два осматривать достопримечательности, оставив мужа одного, без помощи, без поддержки. А ведь он так загружен делами!.. Дочку и служанку она прихватила с собой. Наверно, вещей будет гора… Жена господина Сиракавы не местная, да?

– Да, правильно. Она из Кумамото, как и господин Сиракава… Гм, действительно непонятная история… – Кин помедлила, напряженно вглядываясь в лицо дочери. Внезапно ее поразила неприятная мысль. – Неужели они хотят развестись? Но в письме господина Сиракавы и намека на это не было.

– Конечно, не было, – проговорила Тоси. Она облокотилась на край хибати и подперла рукой щеку. Ее глаза заволокло мечтательной пеленой, она смотрела в одну точку, словно пыталась увидеть будущее.

Кин вздохнула. Бедная, бедная девочка! За что она так обижена судьбой? Хромая, болезненная, немного странная… Часто, очень часто она поражала мать удивительными пророчествами, которые сбывались. Кин не сводила глаз с лица Тоси, будто ждала, когда же ее прорицательница что-нибудь изречет.

Тоси вскоре очнулась, отодвинулась от жаровни и медленно произнесла:

– Гм, даже не знаю, что сказать.

Прошел час. У ворот дома остановились рикши. Из первой коляски вышла Томо Сиракава в сопровождении дочери и служанки. Для гостей была уже давно приготовлена горячая вода, и они поспешили в ванную, чтобы смыть с себя следы длительного путешествия.

Вскоре Томо вернулась в гостиную и преподнесла хозяйке дома подарки: сушеную хурму, лакированную утварь из Айдзу[3]. Она объяснила, что это традиционные ремесленные изделия мастеров Фукусимы. Еще Кин и Тоси получили отрезы прекрасной ткани.

Томо была в кимоно, поверх которого красовалась черная шелковая хаори[4], расшитая фамильными гербами. Изысканная ткань мягко обхватывала фигуру молодой женщины, подчеркивая плавную линию плеч и спины. Гостья сидела, высоко подняв голову, немного откинувшись назад, и всем своим видом являла образец супруги важного чиновника. Она держалась с невероятным достоинством. Такой Кин ее не помнила. Видимо, эту горделивую надменность и чопорную сдержанность Томо приобрела за те пять лет, что они не виделись.

Чистый высокий лоб, смелый размах бровей, широко расставленные глаза, четко очерченные губы и нос – удивительное, необычное лицо, лишенное даже капли чувственности, мягкой женственности. В узких ярких глазах, полуприкрытых веками, порой мелькало трудноуловимое выражение. Что это было: отчаяние, равнодушие, безысходность? Невольно напрашивался вопрос: что стоит за деланным спокойствием этой молодой женщины? Матовые, безупречной формы веки, как ширмы, надежно скрывали все тайны ее души и сердца.

Именно этот загадочный, отрешенный взгляд Томо, скупость в словах и движениях всегда вызывали внутренний отпор в Кин. Тем не менее, обеих женщин связывали теплые отношения, установившиеся еще в те годы, когда они жили в Токио по соседству друг с другом.

Кин продолжала наблюдать за Томо. Нет, в гостье не было ни надменности, ни скрытой неприязни. Подумав, Кин сделала такой вывод: «Томо вся в себе».

Не надо забывать, что господин Сиракава занимал очень высокий пост и его супруга должна была выглядеть и держаться в соответствии со своим положением. Отстраненность стала ее отличительной чертой, подтверждавшей причастность к кругу избранных.

Эцуко еще не простилась с детством. Ее блестящие, не очень длинные волосы были уложены в простой пучок. Ей пока ни разу не делали сложную прическу, какую обычно носят девушки.

Девочку потрясло перламутровое сияние реки Сумиды, она глаз не могла оторвать от великолепного зрелища.

– О, да она становится настоящей красавицей! – искренне восхитилась Кин, разглядывая Эцуко, ее точеный носик и алые губы.

– Вся в отца, – заметила Томо.

Это было правдой: изящные черты достались девочке от господина Сиракавы.

Дочка постоянно боялась чем-нибудь огорчить свою строгую мать. Стоило той тихим голосом произнести «Эцуко!», как девочка, вздрогнув, виновато втягивала голову в плечи и послушно садилась возле Томо.

– Как мило, что вы вот так просто собрались и приехали к нам в Токио, – улыбнулась Кин, угощая гостей чаем и сладостями. – Я слышала, ваш муж сделал блестящую карьеру, стал важной персоной. По рангу его пост равен губернаторскому! Какая ответственность лежит на нем! Думаю, вам тоже нелегко.

– О нет, его служебные дела меня теперь почти не касаются, – равнодушно ответила Томо. В ее голосе не чувствовалось ни высокомерия, ни самодовольного бахвальства, хотя и то и другое было бы вполне естественно для дамы из высшего общества.

Кин не раз слышала, что господин Сиракава времени даром не теряет, живет в роскоши и правит в своей резиденции, как настоящий даймё[5].

За чаем поговорили о том о сем, обсудили модные женские прически, суматошную жизнь Токио, новые постановки в театре «Синтоми».

– Думаю, мы сможем как следует отдохнуть и развлечься. Нам ведь некуда спешить… Хотя должна признаться, кое-что мне тут надо сделать. – Томо медленно повернулась к дочери и поправила красный гребень в ее волосах.

Ровный голос, обычные фразы. Кин ничего подозрительного не заметила, но Тоси мгновенно напряглась. Ее сомнения подтвердились: Томо не развлекаться приехала в Токио, у нее есть какое-то важное дело.

Гостья с любезной, безмятежной улыбкой посматривала на хозяйку. Но сквозь ее невозмутимость проступало нечто странное, неуловимое. Что-то в ее интонации, в плавных движениях головы и рук говорило о внутреннем возбуждении. Казалось, мрачная необъяснимая сила давит на эту женщину со всех сторон.

Тоси была домоседкой и редко выходила на улицу. Но на следующий день, желая отблагодарить Томо за подарки, она пригласила Эцуко осмотреть храм Каннон[6] в Асакусе. Служанке Ёси позволили также участвовать в прогулке. После недолгих сборов троица весело отправилась в путь.

– Когда осмотрите храм, купи девочке альбом с видами, – посоветовала Кин дочери, провожая компанию до ворот.

Вернувшись в дом, Кин поднялась на второй этаж. Томо находилась в первой из двух смежных комнат, отведенных гостям. Она достала чистое белье и теперь складывала часть одежды в большую плетеную корзину, которую привезла с собой.

По небу плыли легкие облака, отражаясь в зеркале реки. В комнату лился белесый свет.

– Вы уже за работой? Так рано?! – воскликнула Кин, усаживаясь на деревянный пол веранды у входа в комнату.

– Эцуко взрослеет не по дням, а по часам. Ей постоянно требуется то одно, то другое, – объяснила Томо, аккуратно складывая одно кимоно за другим в корзину. – Путешествовать с таким грузом нелегко. – Она помедлила и продолжила: – Госпожа Кусуми… Простите за беспокойство, но не могли бы вы уделить мне несколько минут? – Томо так низко склонилась над корзиной, тщательно разглаживая детское шелковое кимоно на подкладке, что ее лица не было видно.

Кин затаила дыхание. Она специально заглянула к гостье, чтобы немного поболтать. Но что-то в словах Томо насторожило хозяйку, и она успела пожалеть, что вообще сюда пришла.

– Что вы, что вы, я совершенно свободна… Что я могу для вас сделать?

– О, спешки никакой нет… Если вы заняты, я подожду. Правда, сейчас Эцуко нет дома… вот я и подумала… Может, вы все-таки зайдете ко мне ненадолго? – Как всегда, Томо держалась безупречно. Она принесла дзабутон[7] для Кин и положила его на застланный циновками пол. – Буду с вами откровенна: вы действительно можете мне помочь. Хочу попросить вас об одной услуге…

– Вы говорите загадками. Я с радостью сделаю для вас все, что в моих силах.

Кин старалась проявить сердечность, но душу ее терзала тревога: какую тайну хочет ей доверить эта сдержанная молодая особа, которая так спокойно сидит перед ней, положив руки на колени и опустив глаза?

Легкая, мимолетная улыбка тенью коснулась нежного изгиба щеки и уголка губ.

– О, боюсь, вас несколько удивит моя просьба… Очень деликатная просьба… – Томо замялась, плавно подняла руки и кончиками пальцев поправила безупречную прическу. Она ни в чем не терпела беспорядка. Поэтому у нее вошло в привычку время от времени проводить ладонью по волосам – внешний вид должен быть всегда безукоризненным.

Внезапная догадка, как молния, озарила мозг Кин: тут наверняка замешана женщина. Когда господин Сиракава служил в Токио, в его доме постоянно бывали особы самого разного толка. Добившись высокого общественного положения, господин префект, судя по всему, не стал изменять привычкам и вовсю потворствовал своим прихотям.

Кин ничем не выдала волнения и лишь вопросительно посмотрела на гостью. Не к лицу добропорядочной уроженке Токио проявлять беспардонное любопытство. Вмешательство в личные дела посторонних, даже если суть проблемы всем ясна и очевидна, казалось госпоже Кусуми недопустимым.

– Так в чем же дело? Не стесняйтесь, доверьтесь мне, – сказала она, выдержав паузу.

– Ну что ж, без вашей помощи мне все равно не обойтись… – вздохнула Томо, на ее губах вновь появилась и растаяла улыбка. Бледное лицо внезапно застыло, превратившись в маску Но. – Видите ли, я бы хотела подыскать и увезти с собой девушку… служанку. Она должна быть совсем юной… лет, скажем, пятнадцати – восемнадцати, из приличной семьи… по возможности хорошенькой. – Слова давались Томо с трудом, ее рот растянулся в улыбке, а глаза мерцали холодно и мрачно из-под тяжелых матовых век.

– Конечно-конечно, я понимаю, – пролепетала Кин и потупилась в замешательстве.

Собственная неискренность расстроила госпожу Кусуми. Холодок скользкой змейкой пробежал вдоль спины. Нескольких фраз было вполне достаточно, чтобы не на шутку испугаться. Так-так, не зря у Тоси были дурные предчувствия. Кин вздохнула с протяжным стоном. И было непонятно, что именно заключено в этом вздохе: огорчение, одобрение или философское смирение.

Она долго молчала, потом медленно проговорила:

– Да, случается, мужчина в самом расцвете сил достигает определенного положения в обществе… и у него возникает… подобная потребность, не так ли?

– Похоже, так оно и есть. Но знаете, в наши дни это становится чем-то привычным, обыденным. Никто уже даже не удивляется.

Ложь, чистая ложь. Томо знала, как фальшиво звучат ее слова. Она подавила внутреннюю дрожь. Никто не должен знать, что творится у нее в душе.

Примерно год назад господину Сиракаве пришла в голову оригинальная мысль: взять в дом наложницу. Вскоре эту животрепещущую тему обсуждали все, кому не лень.

Чиновники низшего ранга, секретари, служащие, ходившие на задних лапках перед грозным начальником, возбужденной толпой окружали Томо на различных светских мероприятиях и как ни в чем не бывало заявляли: «Госпожа Сиракава, у вас такое большое хозяйство. Чтобы справиться со всеми заботами, вам необходима женская помощь» или «У господина префекта столько обязанностей, на нем лежит такая ответственность, вы же это сами понимаете… Вы просто обязаны обеспечить ему полноценный отдых, как-то оживить его каждодневную жизнь. Он будет только крепче спать».

Сиракава, обычно не выносивший фамильярности и хамства, не вмешивался в эту психологическую травлю. Нежелание супруга пресечь дерзкие выходки забывших о приличиях подчиненных подсказало Томо, что он намеренно хранит нейтралитет и тем самым открыто демонстрирует свои намерения.

Да, Томо хорошо знала о слабости господина Сиракавы к женщинам. Она больше не испытывала той чистой, нежной любви, что пылала в ее сердце в первые годы замужества. Но ее по-прежнему страстно влекло к этому яркому, одаренному человеку, наделенному массой достоинств и невероятным мужским обаянием.

Быть супругой высокопоставленного чиновника, вести активную общественную жизнь, участвовать в светских мероприятиях – нелегкое дело. Томо родилась в бедной семье самурая низшего ранга из клана Хосокава и даже мечтать не могла о столь блестящей партии. Она вышла замуж накануне Реставрации Мэйдзи[8], когда в стране назревал острый социально-политический кризис. У Томо не было возможности получить приличное образование или приобрести навыки и знания, обязательные для молодой благовоспитанной особы.

По характеру прямая, бескомпромиссная, преданная, она была образцом японской женщины, подчиняла всю свою жизнь, волю, желания одной цели – служению семье. С фанатическим рвением выполняла каждодневные обязанности и всегда, ежеминутно, ежесекундно, была воплощением безупречности. Вся ее любовь и энергия изливались на мужа и членов семейства Сиракава.

Напряженный ритм жизни отнимал много сил, поэтому Томо выглядела значительно старше своего возраста. Красавицей ее никто бы не назвал, но она была достаточно привлекательна и уделяла много внимания своей внешности. Ее коже, волосам, фигуре могла бы позавидовать любая женщина. Однако врожденная требовательность, принципиальность, повышенное чувство личной ответственности за все происходящее на свете наложили на ее облик неизгладимый отпечаток, вытравили без остатка сочную чувственность зрелой женщины.

Томо была младше мужа на двенадцать лет, но господин Сиракава порой воспринимал жену как старшую сестру.

А между тем она была живой, пылкой, трепетной натурой. Только муж догадывался, какой яростный чувственный огонь пожирал ее изнутри, на поверхность через ледяной панцирь сдержанности пробивались лишь слабые отсветы зарева. Порой Сиракава ощущал жар затаенного пламени. Эта жгучая страсть была подобна лучам солнца, которые дарят жизнь и одновременно неумолимо испепеляют все живое. В краю, где родилась и выросла Томо, раскаленное небесное светило так же безжалостно выжигало все вокруг.

Давным-давно, когда Сиракава служил в Ямагате, произошла неприятная история. Однажды ночью под сетку от комаров, оберегавшую сон супругов, заползла змея. Муж внезапно проснулся, почувствовав что-то холодное и скользкое под полами ночного кимоно. Он машинально провел рукой по коже. Извивающаяся струйка потекла вверх вдоль тела. С криком ужаса Сиракава вскочил на ноги. Томо резко села на постели; высоко подняв ночную лампу, вгляделась в мужа и заметила тонкую черную ленту у него на плече.

Сиракава крикнул: «Змея!» Томо, не раздумывая, молниеносно схватила блестящее чудовище, оттолкнув мужа, выскочила на энгаву[9] и швырнула свою опасную ношу в сад.

Дрожь сотрясала тело молодой женщины, она тяжело дышала, воздух со свистом вырывался из горла.

Сиракава глаз не мог отвести от ее вздымавшейся груди, от белой обнаженной руки. Откуда в этом хрупком создании столько силы и бесстрашия? Что еще спрятано в тайниках ее души?

– Зачем ты выбросила ее? Я бы убил эту тварь! – негодовал Сиракава, не желая показывать свою слабость и признавать превосходство жены.

Всеми фибрами души, каждой клеточкой тела он ощущал мощное, страстное сияние, исходящее от Томо, но не испытывал к ней никакого влечения. Она была сильнее, ее внутренняя властная энергия подавляла его. В присутствии жены Сиракава чувствовал себя слабым, пустым существом.

– Возводить девицу в ранг официальной наложницы… пожалуй, слишком много чести, – заявил Сиракава. – Она будет… она будет прислуживать и тебе, и мне. Служанка! Да, это неплохая идея! Молодая привлекательная женщина с хорошими манерами будет помогать тебе по хозяйству. Ты ее вышколишь, и она сможет успешно заменять тебя… в твое отсутствие. Мне не хочется вносить разлад в нашу размеренную семейную жизнь и приглашать в дом гейш или кого-нибудь еще в таком роде. Поручаю это дело тебе. Я верю, ты справишься с задачей. Постарайся, пожалуйста, подыскать молоденькую и совсем неопытную крошку. Вот, держи – это тебе на расходы. – Он сунул жене в руки деньги, очень много денег.

До этого момента Томо отгоняла от себя непрошеные мысли и делала вид, что ничего особенного в ее жизни не происходит. На болтовню злопыхателей и глупые слухи можно было не обращать внимания: мало ли кто что говорит. Но теперь она столкнулась с неизбежной реальностью. Отступать было некуда, прятаться – негде. Муж сам раскрыл свои карты и поставил ее перед фактом.

Томо понимала, что, если она откажется выполнять столь специфическое поручение, Сиракава все равно приведет в дом неизвестно кого и совсем перестанет советоваться с ней. Нет, она не должна отворачиваться и закрывать глаза на проблему. Муж доверился ей, зная, что на нее можно положиться. Да, он поручил ей, своей законной жене, подобрать для него наложницу. Возможно, это акт величайшего доверия? Сиракава как бы давал ей понять, что по-прежнему заботится о благополучии семьи и о положении супруги.

Доверие… Какое страшное, тяжкое бремя! Оно ледяной глыбой легло на сердце.

По дороге в Токио Томо изводила себя бессмысленными размышлениями и терзаниями. Ёси и Эцуко, не ведавшие печали, смеялись и щебетали без умолку. Что может быть увлекательнее поездки в столицу?!

Путь был неблизким, путешественницам пришлось несколько раз менять рикш.

– Понимаю-понимаю, – сказала Кин. – Я знакома с одной особой, владелицей галантерейной лавки. Она умеет… э-э… решать подобные задачи. Я немедленно обращусь к ней за советом.

Кин намеренно перешла на деловой тон. Ее голос звучал ровно, как будто речь шла о простых, обыденных вещах. Мудрая женщина пыталась, как могла, облегчить страдания Томо.

Кин родилась в семье, которая испокон веков являлась официальным поставщиком риса ко двору сегуна[10]. Ей были хорошо известны нравы и обычаи богатых купцов и самураев, хранящих верность традициям старых феодальных времен. Поэтому просьба Томо удивила ее, но не шокировала. Что тут такого: преуспевающий мужчина вознамерился взять в дом одну или даже двух наложниц? По мнению госпожи Кусуми, в подобной ситуации ревнивая супруга должна была поглубже запрятать обиду и боль и довольствоваться осознанием важного факта: наложница в доме есть символ процветания семьи.

Стоял тихий вечер. Томо и ее дочка уже давно были в постели. Боясь разбудить гостей, Кин шепотом, поминутно поглядывая на потолок, пересказала Тоси свой разговор с госпожой Сиракавой.

Тоси неожиданно расстроилась, чем привела мать в изумление.

– Бедняжка!.. Ах, матушка, вы говорите, что в Томо появилось нечто странное, особенное, – печально молвила Тоси, – а мне кажется, что странность эта – результат ужасных испытаний. Исключительность, обретенная в страданиях. Я была просто потрясена, увидев ее на пороге нашего дома. Как она изменилась!

– Что ж, люди, которым благоволит судьба, тоже имеют свою долю невзгод, – изрекла Кин. – В любом случае я помогу ей найти милую девушку покладистого нрава. Как я поняла, господин Сиракава надеется, что супруга подыщет ему неопытную девственницу или, на худой конец, малолетнюю гейшу-ученицу, еще никем не тронутую.

Если официальная резиденции главы префектуры поражала помпезностью, стерильной чистотой и ледяной бездушностью, то домик на берегу реки Сумиды был наполнен светлой радостью. Маленькая Эцуко чувствовала себя здесь легко и вольготно и любила проводить время в комнатах второго этажа, откуда открывался потрясающий вид на речное царство. Шорох тростников, крики чаек, шум волн и плеск рыб сливались в одну вечную прекрасную мелодию. Когда Тоси была занята по хозяйству, девочка бежала на берег. Она часами стояла на деревянных мостках и наблюдала за светлыми струями, искрившимися на солнце, прислушивалась к брани лодочников, сновавших вверх и вниз по течению в своих доверху наполненных суденышках.

Как-то раз бледное лицо Тоси мелькнуло в окне, и девочка услышала встревоженный голос:

– Будь осторожна, барышня Эцуко, как бы тебе не упасть.

В тот день Томо и Кин, как обычно, с утра уехали по делам.

– У меня все в порядке, – отозвалась Эцуко, одарив Тоси нежной улыбкой.

Девчушка была очаровательна: безупречный овал лица, блестящие черные волосы, подхваченные ярко-красной лентой. Она казалась старше своих лет: ребенок с недетским лицом.

– Иди ко мне, дорогая, – позвала Тоси. – У меня для тебя кое-что есть.

– Иду-иду! – крикнула Эцуко и послушно направилась к дому. Легкая, стройная, она шла по дорожке, плавно покачиваясь, красные рукава кимоно трепетали на ветру, как крылья бабочки.

В крошечном палисаднике под окнами дома выросло несколько бело-фиолетовых вьюнков. Хрупкие растения, обвившись вокруг тонких бамбуковых опор, тянулись к солнцу. Комната за раздвинутыми сёдзи казалась удивительной картиной, на которой запечатлена молодая женщина с рукоделием на коленях. Эцуко, как завороженная, застыла на дорожке. Она словно впервые увидела Тоси. Все вокруг стало странным, непривычным…

Тоси пошевелилась, и волшебство рассеялось.

Она высунула в окно руку и чем-то помахала прямо перед глазами девочки. Маленькая игрушечная обезьянка из красного шелка!

– Ой, какая прелесть! – воскликнула Эцуко, восторженно глядя на игрушку.

Девочка просияла от радости. Тоси, внимательно наблюдавшая за ней, получила подтверждение своим догадкам: Эцуко совершенно не скучала по матери.

– А где же твоя мамочка? – поинтересовалась Тоси, дергая за шнурок и заставляя обезьянку плясать в воздухе.

– Она хотела кого-то навестить, – безмятежно прощебетала Эцуко.

– Ты, наверно, скучаешь по ней, милая?

– Да, – спокойно ответила девочка, ее взгляд был по-прежнему чист и ясен. – Но у меня ведь есть Ёси.