Желтый краб

Маленький краб в четвертый раз за пятнадцать минут со зловещей неторопливостью выбирался из песчаной норки. Мистер Пикеринг следил за ним. Такие крабы ему раньше не попадались.

В первый раз он почти испугался. Его поразили странные черные глаза-перископы, которые краб вдруг испытующе выставил на двух щупальцах над желтым паучьим тельцем. Только что никого рядом не было, один горячий белый песок – и вот он здесь, около самой руки, глядит прямо ему в глаза, будто у них свидание назначено на берегу этой маленькой бухты.

– Ты видел, как солнце появилось? – спросила миссис Пикеринг, и он неохотно ответил шепотом: «Да, да, вон там», показывая рукой на северо-запад.

– Это было дивно, просто дивно, – сказала миссис Пикеринг. – Оранжевое и розовое. – И краб тут же побежал задом наперед быстрее всякого паука, миг – и скрылся в песке.

– Ну что же ты его спугнула, – сказал он.

– Кого спугнула?

– Он первый раз вылез по-настоящему, – сказал мистер Пикеринг. – А то высунется, увидит меня и дальше не идет. Я все не мог понять, что это за ямки такие в песке. У него глаза вроде как на рожках и похожи на пуговицы.

– Да о ком ты?

– Тише! – сказал мистер Пикеринг. – Пусть выйдет опять.

Несколько минут он лежал щекой на песке, не спуская глаз с норки. Миссис Пикеринг, одетая в белый шелковый купальник, устроилась поудобнее в песчаной ложбине. Ее крупные ноги, плечи и шея были малиновые от солнца и морского ветра. Мистер Пикеринг, наоборот, был худощавым, почти тощим, а его туго натянутая и как бы дубленая кожа имела желтоватый оттенок и не поддавалась загару.

– Ты бы искупался, – сказала миссис Пикеринг.

Она не расслышала, как он чертыхнулся с досады. Краб как раз вылезал, он был в этом совершенно уверен, он даже почувствовал на себе его зловещий нездоровый взгляд. Теперь жди минут пять, не меньше, пока он сделает еще попытку.

– Я думаю, сегодня стоит пообедать пораньше, чтобы съездить посмотреть этот Папоротниковый овраг, – сказала миссис Пикеринг.

Она теперь сидела прямо, коренастая, крепко сбитая, сметая бело-розовые песчинки с рук, ног и плеч.

– Помолчи, – ответил он. – Дай крабу выйти.

– А, так это краб, – сказала его жена. – Так бы и сказал. Я их тут сотни видела.

– Не таких.

– Желтый, похож на паука, на голове две вязальные спицы и на тебя все смотрит?

Мистер Пикеринг стал говорить, что да, как раз такой, откуда она знает? Но миссис Пикеринг, лениво отряхивая сверкающие песчинки, смотрела вдаль, где за пределами укрытой бухты по морю от непрерывного ветра тянулись синие и белые полосы.

– Я вчера полдня тут сидела и наблюдала их, пока ты был на острове. Как он называется – Скалистый? Они выходят, когда тихо. А зачем ты ездил?

Мистер Пикеринг тоже приподнялся и сел.

– Сейчас я тебе кое-что покажу, – сказал он.

Он засунул руку в карман кремовых габардиновых брюк и бросил ей предмет, который беззвучно упал на мягкий песок.

– Господи, что это? – воскликнула она.

– Таких ты еще не видала.

– Да что же это?

– Посмотри, – сказал мистер Пикеринг. – Хорошенько посмотри. Уж таких-то ты точно не видала.

Ее полновесный смешок выразил удивление.

– Мать честная, – сказала она, – это же доллар. Или нет, пятидолларовик.

– Золотой, – сказал мистер Пикеринг. – Американский.

– А у нас же не бывает золотых…

– Теперь смотри, – перебил он. – Угадай, что это такое. Он опять бросил миссис Пикеринг монету, беззвучно уткнувшуюся в сверкающий песок.

– Это не доллар, – сказала она. – Тут какой-то зверь. Крокодил не крокодил.

– Дракон, – произнес мистер Пикеринг. – Святой Георгий убивает дракона. Ну, знаешь – святой Георгий, покровитель Англии.

– Так это английская монета?

– Английский соверен, – сказал он. – Золотой. Раньше стоил около пяти долларов. Теперь вдвое или втрое дороже.

С деланным безразличием мистер Пикеринг поднялся и начал снимать брюки. На его мешковатых темно-красных плавках с левой стороны была вышита бело-голубая фигурка ныряющей девушки. Мистер Пикеринг тщательно сложил брюки, подошел к сидящей жене и бережно положил их на ее полные, опаленные солнцем колени.

– Засунь руку в карман, – сказал он. – Засунь, засунь. Посмотри, что там.

Дальше по пляжу, за несколькими кривыми от бурь пальмами, перед голубым фасадом отеля чернокожий бой а белом костюме подавал ромовый пунш постояльцам, расположившимся под большим оранжевым навесом. Солнце вспыхивало на бокалах с янтарным напитком, на подносе и серебристых щипцах для льда.

Мистер Пикеринг притворился, будто от нечего делать рассматривает все это. На самом деле он следил за тем, как жена медленно вынимала из брюк семь долларовых монет и тринадцать соверенов.

– Понимаешь теперь, почему я пришел на пляж в брюках? – спросил он. – Не могу сообразить, где эти монеты спрятать, черт бы их побрал. У меня такое дурацкое чувство – что это вроде как контрабанда.

– Но ты не…

– Да нет, – сказал он. – Вполне законная вещь. Формально они еще в ходу – просто почти не встречаются.

– Тогда где же ты их раздобыл?

– Купил, – ответил он.

– Но где?

– Там, на острове. Вчера. – Он растянул шершавые губы в узкой, скаредной улыбке – словно кошелек приоткрыл. – И, если повезет, сегодня еще куплю. Может быть, сто. Или даже двести.

– Помешался ты, что ли? – сказала она. – Всю жизнь зарабатывал деньги. Теперь начал их покупать. С ума сошел.

Мистер Пикеринг сел на песок и расшнуровал темно-красные пляжные туфли на резиновой подошве. В одной из них было немного песка, и он стал рассеянно высыпать его из задника – казалось, что сыплется соль.

– Помнишь дом у дороги? – спросил он. – Белый, с синей крышей? Ты еще им восторгалась. С красной бугенвиллией на стенах.

– Да, помню, он мне понравился.

– Давай купим его – не сейчас, а через две-три недели. Перед тем как ехать домой.

– Знаешь, сколько за него просят? Ведь просят…

– Я знаю сколько.

– Ну так ты же понимаешь, что таких денег у нас нет. Где мы найдем эти бешеные деньги? Причем здесь, не в Детройте.

– И искать не надо, – сказал мистер Пикеринг. – Они тут.

Оглянувшись, мистер Пикеринг заметил, что к ним приближается чернокожий бой в белом костюме и несет поднос, уставленный бокалами.

– Потом договорим, – сказал он. – Привет, привет! Как идет коммерция? – Бой с улыбкой поклонился, и мистер Пикеринг взял с подноса два бокала с красновато-желтым пуншем. – Что мне нравится в нашем отеле – это бесплатные напитки по утрам.

– За них же платят, – сказала миссис Пикеринг. – Платят при расчете.

– Да, вот что, – мистер Пикеринг обратился к бою. – Я забыл очки для подводного плавания. Будьте добры, пришлите кого-нибудь с очками и ластами – комната семнадцать. Только побыстрее, пожалуйста.

– Да, сэр.

Бой ушел, а мистер Пикеринг сидел, потягивая ром через соломинку и глядя на длинные, светящиеся белой пеной полосы прибоя у рифов внутри бухты. Волны завивались красиво и ровно, как хорошо расчесанные волосы. Дальше море становилось купоросно-синим с промежутками ядовитой зелени, переходящей на мелких местах в песочную желтизну. Еще дальше виднелись низкие прибрежные скалы острова, плоского, как плавательная доска. Время от времени в них тоже ударяли волны прибоя, взвивались на дыбы, как бешеные белые кони, и уносились в простор океана.

– Они вон там, – сказал мистер Пикеринг.

– На острове? Откуда ты знаешь?

Мистер Пикеринг сделал еще глоток через соломинку и оглянулся – не идет ли кто. Бой не появлялся.

– Ты же слыхала про Мэкстеда, – сказал он.

– Но это ведь когда было. Дело давно закрыто. Никто ничего не помнит.

– Когда совершено убийство, все про него помнят. Особенно тот, кто убил.

Миссис Пикеринг играла с песком, пропуская его, как радужный туман, между своих коротких и толстых пальцев. Она сказала, что не понимает, какое отношение убийство человека по фамилии Мэкстед имеет к золоту на Скалистом острове.

– И к тебе, если на то пошло, – добавила она.

– Человек владел империей, – сказал мистер Пикеринг. – Часть тут, часть там. Здесь состояние, там состояние – черт возьми, никто толком не знает размеров его богатства. Здесь только малая часть.

– Ты хочешь меня уверить, что тут повсюду лежит шальное золото, – сказала она. – Подходи и бери.

– Это у него был запас про черный день, – ответил он. – Многие бы сказали – страховка. Диктаторы часто так делают: прячут клады. На всякий случай.

– Вон идут с твоими очками, – сказала она. – Знаешь, я пойду в отель. Здесь жарко становится.

– Подожди минутку. Пусть бой уйдет. И потом я искупаюсь.

Бой принес очки мистера Пикеринга, пару резиновых ласт и записку на подносе.

– Хорошо, – сказал мистер Пикеринг. Он дотянулся до брюк и дал бою два английских шиллинга. – Прекрасно. Спасибо.

Когда бой ушел, миссис Пикеринг спросила:

– От кого это?

– От человека по фамилии Торгсен, – сказал он. – Знаешь забавный розовый домик около пристани? Где висят всякие раковины, и перистые водоросли, и эти, черт, как их, еж-рыбы? Это его. У него есть моторная лодка – он перевезет меня на остров.

– Сегодня?

– В два часа, – сказал он. – Он про эти дела все знает.

– Если знает, почему не держит язык за зубами? Какой ему смысл тебя в это посвящать?

– То-то и оно, – сказал мистер Пикеринг.

Он надевал ласты. В ластах его ноги стали похожи на лапы огромной зеленой утки.

– Они тут все перепуганы до смерти, – сказал он. – Каждый знает ровно столько, чтобы держать в страхе всех прочих.

– Про убийство или про деньги?

– И про то, и про другое, – сказал мистер Пикеринг. – Когда началась война, Мэкстед спрятал на острове примерно четверть миллиона в золотых монетах. Остров был его собственностью, и он держал три моторные лодки, чтобы отгонять посторонних. То есть это действительно были деньги про черный день.

Миссис Пикеринг сказала, что насчет денег про черный день она поняла, а насчет Торгсена нет.

– Откуда может что-то знать этот старьевщик и собиратель ракушек? По-моему, он просто старый пьяница.

– Это удивительный тип, – сказал мистер Пикеринг. – Мэкстед приблизил его к себе. Он любил вылавливать всякие морские редкости и давал Торгсену препарировать. Их вымачивают в формалине, и тогда они на солнце затвердевают. Мэкстед собрал большую коллекцию, и вся она прошла через руки Торгсена.

Мистер Пикеринг стал задумчиво протирать стекла очков.

– Если деньги были такие секретные, я не понимаю, как Торгсен мог о них узнать, – сказала миссис Пикеринг.

– Мэкстед стал платить ему золотом, – ответил ее муж. – Вот как.

– Чушь какая-то.

– Да ты что, – сказал он. – Вовсе не чушь. Тут замешано тщеславие. Мэкстед не просто любил империи. Он хотел вести себя как император. Если он заходил к Торгсену, а рыба была не готова, он мог ударить его, сбить с ног. Один раз чуть не выдавил ему глаза пальцами.

Миссис Пикеринг начала говорить, что раз у Мэкстеда было столько врагов, то понятно, почему его в конце концов убили, но муж перебил ее:

– Как ни странно, в результате некоторые становились ему не врагами, а друзьями. Торгсен вот тоже. Каждый раз после расправы Мэкстед сам же назавтра прибегал вне себя от угрызений совести, просил прощения, говорил, что вел себя как негодяй и готов загладить вину любым способом.

– Дурак он, твой Торгсен.

– Никоим образом, – сказал мистер Пикеринг. – Я так не думаю. Мэкстед давал ему десять или двадцать фунтов в виде компенсации. Легкий заработок. Однажды он так двинул его в живот, что Торгсен потерял сознание, – на другой день Мэкстеда заела совесть, и он заплатил ему в тот раз золотом.

Миссис Пикеринг надоело слушать. Она встала, набросила на плечи купальный халат и сунула ноги в розовые сизалевые пляжные туфли, украшенные на носках бледно-зелеными и голубыми ракушками.

– По-моему, это одни пьяные разговоры, – сказала она. – Пойду-ка я переоденусь. И ты не задерживайся. Тут ведь по удару гонга изволь быть на месте.

– Торгсен, конечно, пьяница, это верно, – сказал мистер Пикеринг. – Но факт остается фактом: он покупает на острове доллары и соверены. От этого никуда не денешься.

– Давай я возьму твои брюки, – предложила она. – Монеты переложу в сумку. Кстати, сколько ты за них платишь?

– Эти люди рады выручить на двадцать процентов меньше, чем они стоят, – сказал он. И алчно улыбнулся смуглыми шершавыми губами. – Вот и подсчитай, пока будешь одеваться.

Мистер Пикеринг надел очки и зашлепал к морю, похожий на полуголую двуногую лягушку. Некоторое время он плавал среди низких рифов, защищавших бухту от ветра. Вода была такой чистой и прозрачной, что в этих подводных садах видны были стайки голубых и оранжевых рыбок – маленьких, в несколько дюймов, и более крупных, в розовую и голубую полоску. Его нежно гладили водоросли, кое-где шоколадные, иногда ярко-желтые, они извивались вокруг него, словно угри, прикрепленные ко дну хвостами.

Выйдя из воды и вернувшись на свое место на пляже, он улегся на песок лицом вверх. Солнце пекло очень сильно, и не было слышно ни звука, кроме тихого плеска маленьких волн, лизавших ровный белый песок.

– Кто-нибудь да знает, – сказал сам себе мистер Пикеринг. – Должен знать.

В это мгновение он вспомнил о крабе; повернулся – а он тут как тут, к его удивлению и радости: замер на желтых проволочных ножках и не сводит с мистера Пикеринга странных, выставленных наружу вурдалачьих глаз.

– Часть зарыта на дне, – сказал мистер Пикеринг. – Или спрятана под водой. Это я выяснил.

– Ты ведь приехал отдыхать, – сказала его жена. – Розыски убийцы – не лучший способ восстановить силы после плеврита.

– Я не разыскиваю никакого убийцу, – отозвался он. – Я хочу найти деньги.

– Все равно, одно с другим связано, – сказала она. – Как бы то ни было, ты не отдыхаешь.

– Я прекрасно себя чувствую, – сказал он. – Ведь надо чем-то занимать голову. Нельзя все время сидеть просто так.

За три недели карибского солнца и невообразимой синевы карибских вод у мистера Пикеринга почти стерся из памяти мир жесткой конкуренции, который остался в Детройте. Порой он вынимал из бумажника рекламную карточку, над текстом которой они с компаньоном Чарли Мюллером долго ломали голову и результатом остались вполне довольны: «Страхуем что угодно и продаем все на свете». Теперь, на расстоянии трех недель, эти слова и название фирмы «Пикеринг и Мюллер, маклеры» выглядели призрачно, как бы сквозь легкую дымку. И Чарли Мюллер стал призрачным, и сама их главная контора, откуда мистеру Пике-рингу, его компаньону и шести стенографисткам открывался вид на замерзшее озеро и дальше на снежные канадские просторы. Удивительно, думал мистер Пикеринг, как целый мир может куда-то уплыть от тебя; удивительно и то, как другой мир, мир Торгсена, и убийства Мэкстеда, и Мэк-стедова золота, может быстро и незаметно занять место старого.

– Итак, я накупил на сто восемьдесят долларов, – сказал он.

– Давай посидим, – сказала миссис Пикеринг, – и посмотрим на закат.

Страсть миссис Пикеринг к закатам и восходам приводила их каждый вечер, перед ужином, на маленький мыс с восточной стороны бухты. Внизу, вдоль белого берега, росли изуродованные бурями пальмы, они так сильно выгнулись, что в розово-золотом свете заката странно походили на пылающие кривые сабли гигантских размеров. Огромное солнце уходило за горизонт, и от него на тишайшей морской глади разгорался настоящий пожар. На вершине мыса под бальзамовыми деревьями стояла скамья. Маленькие побеги паразитирующих на древесных ветвях розовато-лиловых орхидей удивительно напоминали бабочек; воздух был до духоты пропитан влажным приторным ароматом бальзамовых цветов.

– Посмотри на море, – сказала миссис Пикеринг. – У каждой волны – розовая верхушка. Нет, ты только посмотри – просто божественно! Через минуту все станет оранжевое, или желтое, или еще какое-нибудь – так быстро все меняется.

Мистер Пикеринг посмотрел и увидел на сверкающей поверхности моря, в четырехстах ярдах от берега, темную лодку, длинную и узкую, как пирога. В ней высоко громоздились какие-то предметы, напоминающие клетки для кур.

– Ребята ловят лангустов, – сказал он. – Поплыли ставить ловушки. Кстати, надо попробовать самому на них поохотиться.

– Теперь все красное, – сказала миссис Пикеринг. – Гляди! Все красное, как огонь.

– Думаешь, они действительно ловят лангустов? – произнес мистер Пикеринг. – Может быть, и нет. Знаешь, я совсем не уверен. – Он вдруг встал со скамьи, спустился по ступенькам, вырубленным в черной скале, и остановился у кромки моря.

У низкого острова лодка встала. Вглядываясь в суденышко, окруженное красно-зелеными закатными водами, мистер Пикеринг видел, как ловушки-клетки одна за другой плюхались в море. В лодке орудовали два темнокожих паренька в рваных серых рубахах и широкополых фетровых шляпах. Было видно, как ловушки, одна за другой падая в воду, взбивали на нежной глади фонтанчики белых брызг. Потом вдруг и сам островок будто вытолкнуло из разлитого вокруг жидкого пламени, и он выступил так четко, что мистер Пикеринг схватился за голову. Его осенила блестящая мысль.

– Ага, вот оно что, – сказал он. – Ставлю миллион против доллара, что Мэкстед там их и спрятал. Торгсен говорит, они на дне – и я что хочешь готов прозакладывать, что попали они туда вот так.

Голос его странным двойным эхом отразился от воды и скал, и он спохватился, что говорит сам с собой. Он побежал по ступеням вверх. У самого обрыва в восторге замерла миссис Пикеринг, опершись на низкую бетонную ограду. Она вскрикнула от неожиданности, когда мистер Пикеринг, подбежав на резиновых подошвах, вдруг схватил ее за локоть.

– Ой! Ты меня напугал, честное слово. Солнце как раз садится – погляди, заметно даже, как оно движется. Гляди – опускается, опускается!

– Я все вычислил, – сказал мистер Пикеринг. – Очень просто. До очевидности. Мэкстед любил всяких редких рыб. Он постоянно плавал около рифов – Торгсен говорит, целые дни тут проводил. Итак, что он делает? Он прячет свои денежки здесь – здесь до черта всяких рифов и отмелей, прячь что угодно, никто никогда не узнает. Ну, не никто, конечно, кое-кто знает. Торгсен вот знает.

– Так быстро темнеет, – сказала она. – Погляди, только верхушечка солнца осталась. Похоже на ноготок – красный лакированный ноготок. Правда, похоже?

– Угу, – отозвался он. – Красиво. Видишь – ловцы лангустов гребут назад. Забавно, что они всегда возвращаются в одно и то же время.

Алая верхушка солнца с захватывающей дух быстротой скользнула за горизонт, а по раскаленному морю еще перебегали ярко-оранжевые блики, и к ним постепенно добавлялись мазки нежной зелени. Вдруг воцарилась такая мертвая тишина, что стал слышен плеск единственного кормового весла на уплывавшей лодке.

– Скоро светляки полетят, – сказала миссис Пикеринг. – Мне они так нравятся.

До этой поездки на юг миссис Пикеринг никогда не видела летучих светляков, и в первый раз их газово-зеленый танец в жаркой субтропической тьме поразил ее почти так же, как поразила ее мужа первая встреча с крабом на песчаном берегу.

– Да, кстати. Ты знаешь, я кое-что о них выяснила, – сказала она. – Я прочитала в журнале, пока ты был сегодня на острове, что этот их свет служит сигналом.

– Каким сигналом? – спросил мистер Пикеринг. – Об опасности?

– Нет. Это как азбука Морзе – или, скорее, как морской семафор. Каждый светит со своим кодом – скажем, один-два-один или два-один-один или что-нибудь другое – и это сигнал от самки к самцу.

– О чем?

– О любви. Ну, о продолжении рода. Самец имеет свою длину волны или как там это называется – один-два-один, и он ищет самку, подающую сигналы на той же длине волны.

– И тогда они спариваются?

– По-моему, это восхитительно, – сказала она.

Мистер Пикеринг на этот раз промолчал, а его жена сидела как завороженная, не спуская глаз с моря. Все цвета смягчались и сходили на нет, растворяясь в одном – вернее, так казалось, если не вглядываться, как она, сквозь приспущенные веки; а она видела, что это не один цвет, а переливы пятидесяти или даже ста оттенков, каждая волна – отдельный нежнейший мазок кисти.

– Забавно, – сказал мистер Пикеринг. – Как только упоминаешь об этом убийстве, все начинают говорить о цене на бананы или еще о какой-нибудь хреновине. Никто не хочет говорить.

– Их можно понять, – сказала она. – Прошло десять лет, почему надо это ворошить? Все прошло и забыто. И слава богу.

– Нет, не прошло и не забыто. Убийца здесь, на нашем острове. И ничего хорошего тут нет. Ты ведь знаешь, что за одним убийством иногда следует второе.

– Ну, допустим. У тебя что, есть версия?

– Пока нет, – ответил он. – Но, может быть, будет, когда я завтра съезжу на Кошачью отмель. Это просто риф, покрытый песком, с той стороны Скалистого острова. Отсюда не видать. Но я голову даю на отсечение, что часть золота лежит там.

– Как быстро стемнело. А вода синяя-синяя, только маленькие желтинки на ней. Чувствуешь, как меняется ветер?

В течение дня дующий с моря бриз нес свежесть и тепло, увенчивая темно-синие волны белоснежными коронами. Ночью ветер дул с гор.

– Разве никого не судили тогда и не оправдали? – спросила миссис Пикеринг.

– Было дело.

– В таком случае они бы еще кого-нибудь отдали под суд, если бы убийца был тут, верно? В конце концов островок очень маленький. Несколько тысяч человек, не больше.

– Вот-вот, – сказал мистер Пикеринг. – Он маленький – и все всех знают. Каждый что-то знает. Знает и держит язык за зубами.

Миссис Пикеринг наконец выпрямилась у бетонной ограды. Море теперь было совсем темным, цвета индиго, а небо над ним приобрело мягкий и промытый зеленый цвет, переходящий, ближе к зениту, в бледную ночную синеву. Орхидеи на бальзамовых деревьях уже казались бесцветными. От пальм и больших полосатых алоэ на террасе отеля остались одни черные тени.

– Я думаю, и тебе надо держать язык за зубами, – сказала миссис Пикеринг.

– У меня такое чувство, что мы приехали как раз вовремя, – сказал ее муж. – Год или два назад не было бы никаких шансов. Денег тут и так было много. Вот они и не высовывались. Теперь с деньгами стало туго. Очень туго. Подходящий момент, чтобы пустить в ход запасы.

Они начали спускаться по каменистой тропке к отелю и пляжу. Морская и небесная синева теперь почти слилась вместе, а горы, окаймленные понизу большими пальмами, казалось, нависли над самым морем.

– Я все-таки не могу, взять в толк, откуда у этих людей золотые доллары и соверены, которые они продают, – сказала миссис Пикеринг.

– За молчание ведь надо платить, правда? – ответил он. – Понимаешь?

– Понимаю.

В теплой тьме прозвучал смех мистера Пикеринга. И, словно усиленное эхо его голоса, под порывом переменившегося ветра забренчали жесткие листья изогнутых пальм; вместе с ветром звук этот побежал к темному морю.

– Ой! Гляди! – воскликнула миссис Пикеринг. – Светляки! Сигналят друг другу!

На следующий день после полудня, лежа на песке, миссис Пикеринг наблюдала за крабом, который опять и опять выбирался из своей аккуратной норки все с той же зловещей неторопливостью. Отойдет дюймов на десять – пятнадцать, увидит ее – и со всех ног обратно. В том, как он бегал задом наперед, было для нее что-то отталкивающее. Неприятны ей были и нелепые, выставленные наружу глаза-перископы, которые вращались во все стороны над желтой головкой. Каждый раз у нее оставалось леденящее душу чувство, что на самом деле это чудовище, уменьшившееся до крохотных размеров за миллионы лет.

Она ждала мистера Пикеринга. Ей надо было ему кое-что сказать. Она не знала, насколько это важно, может быть, пустяки, просто дамская болтовня, но дело в том, что она после обеда разговаривала с миссис Арчибалд из Вермонта. Ей всегда казалось, что вермонтцы – люди с большими странностями; говорят, во время войны они ели яиц, масла, сметаны сколько душе угодно, потому что не допускали и мысли о карточной системе. Это, она считала, отвратительно, и к тому же миссис Арчибалд была из тех, что ловят вас в углу за пуговицу и заставляют себя слушать, хотите вы того или нет.

А рассказывала миссис Арчибалд как раз про убийство Мэкстеда. Они с мужем приезжали сюда три года назад, и тогда же здесь была молодая женщина то ли из Чикаго, то ли из Сент-Пола, которая расследовала это дело – неофициально, сказала миссис Арчибалд, просто из собственного интереса.

– Ее нашли на берегу, – сказала миссис Арчибалд. – Засунули в мешок и положили.

При этих словах миссис Пикеринг почувствовала, как по спине пробежал озноб. Точно такой же противный озноб она испытывала, видя, как желтый краб убегает задом наперед.