Английская красная и железная лазурь

– Ужин уже на столе, мистер Камен. Пожалуйста, не задерживайтесь!

– Дайте мне несколько минут! – чуть нетерпеливо ответил я, поднимаясь на ноги.

Что за чертовщина?! Откуда этот голос? Что произошло вчерашним вечером, будь он проклят!? В панике я включил воду в кране и несколько раз облил всё лицо ледяной водой, так небрежно и быстро, что она затекла в нос и рот, отчего я закашлялся. Это ведь опиум, да? Он сводит меня с ума! Лэндсдейл! Чёртов мерзавец, ну попадись мне только!

«Книга, Ричард. Не бойся.»

Глаза застыли на месте. Нервы в моём теле натянулись как канаты, грозясь порваться, если я двину хоть мускулом. Свистящее дыхание едва-едва вырывалось сквозь сжатые губы, нос заложило – так сильно я напрягся, вновь услышав этот проклятый шёпот. Не опиум? Леди Оруэлл? Её книги?

Медленно повернув голову к зеркалу, я с ужасом увидел, как чёрные тени, совсем не похожие на обычные тени, отбрасываемые комодом или ванной, сгущались на моих голых плечах, словно когтистые лапы. Полумрак, который я сам же и создал, погасив половину свечей во всём доме, стал давить на меня, отчего в мыслях стали рождаться самые невозможные образы и видения. Задыхаясь от страха, я быстро попытался отряхнуть руками плечи, как бы сбрасывая густую тень, после чего тут же схватился за горящую свечу и стал вновь зажигать огарки. Кровь в висках стучала словно молот по наковальне, с каждым разом всё громче и громче, лишая меня ясного зрения, наполняя всё тело ноющей болью.

Когда все остатки свечей были зажжены, то все тени исчезли. Это точно опиум, Ричард. Разъедает твои мозги, сводит тебя с ума. После такого ты уж точно не захочешь даже приближаться к нему. Все мысли просто слились воедино, слиплись в огромной комок. А ты, едва отошедший от бурной пьянки, даже не в состоянии их разлепить, вот и отдал себя в лапы паники.

По крайней мере, так я себя успокаивал. В тот момент мне совсем не хотелось убеждать себя в том, что шёпот в голове был реальным. Что демонические лапы, сотканные из густой темноты, тоже были реальными. Тогда я убедил себя лишь в том, что чертовски устал и никак не мог отойти после попойки, намешав все возможные виды алкоголя и выкурив всё, что только подавали мне мои "дорогие друзья". Уняв беспокойное дыхание, вновь окатив всё тело ледяной водой, я вышел из ванной комнаты и вышел в столовую, где поймал на себе встревоженные взгляды Виктора и Мардж. А вместе с ними и взгляд Маккензи.

4.

– Что-то не так, Ричи? – Шон подозрительно вглядывался в моё лицо, будто бы подозревал в каком-то смертном грехе. – На тебе лица нет.

– Всё в порядке, Шон. Просто никак не могу прийти в себя.

– Не удивительно. Ты нажрался просто до невозможного состояния. – он всё ещё был зол, в чём я не мог его винить, но сейчас это раздражало и меня.

– Шон… – я попытался состряпать дружелюбную улыбку. – Хватит. Я знаю.

Старый ирландец многозначительно хмыкнул, потряс головой и тяжело выдохнул. Медленно усаживаясь за обеденный стол, он не сводил с меня глаза. Возможно, он просто хотел удостовериться, что с его золотой жилкой по-прежнему полный порядок, а может и дал возможность внутреннему отцу, каким он никогда не был, побрюзжать на недалёкого отпрыска, которого у него тоже никогда не было. Быстро осушив стакан яблочного сока, он покопался в карманах своего чёрного сюртука и выудил оттуда небольшую пачку денег. Отсчитав от неё порядка пятидесяти фунтов, он мягко положил их на стол поближе к моей тарелке:

– Ещё одна ушла. Твоя доля.

– Отлично…

Мардж и Виктор, стоявшие рядом с нашим столом, быстро переглянулись между собой.

– Что значит "отлично"? – спросил Шон, медленно пережёвывая кусок курицы. – Чья-то годовая зарплата легла на стол, Ричард, а ты говоришь "отлично"? Ещё вчера ты бы сплясал от счастья, а теперь стоишь здесь, как хмурый король, для которого эти деньги – всё равно что плата за завтрак.

– Я… Рад, что всё так хорошо идёт, Шон. Спасибо. – как можно доброжелательнее ответил я, но было видно, что Шон уже закусил губу, стараясь не ляпнуть что-нибудь ещё.

– Ага. – по его лицу было заметно, как сильно ему хочется вновь прочитать мне мораль, но в конце концов он лишь цокнул языком и на выдохе сказал: – Проехали. Садись есть.

Он закинул в рот очередной кусок курицы, затем поднял глаза на домовых слуг и почти приказным тоном сказал:

– Мардж, Виктор, не стойте столбом, садитесь за стол. От этой тишины совсем неуютно становится…

Несколько долгих минут мы медленно жевали еду в абсолютном молчании. Мардж и Виктор, понятное дело, совсем не привыкли есть с хозяевами за одним столом, потому и старались держаться тихо, но вот из меня слова просто не лезли. Ситуация в ванной совсем сбила меня с толку, заставила глубоко задуматься над реальностью происходящего, над тем, откуда вообще могло взяться всё это богатство воображения и галлюцинации. Когда тишина стала давить на уши Маккензи, он глубоко вздохнул и завёл разговор первым:

– Они уже во всю украшают галерею. Свозят картины. Какие-то доставали прямо при мне – роскошные работы, но им до тебя ещё далеко. Говорят, что картину этого Алессандро привезут только завтра. Не хотят, чтобы её кто-нибудь видел, потому он отправил нескольких своих помощников, чтобы они привезли её затемно в бархатном чехле. А уже утром, на глазах всей толпы, торжественно этот чехол и снимут.

– Есть кто-нибудь примечательный? – спросил я, больше из праздного интереса. Уверенность не давала мне усомниться в себе, потому и опасений касательно возможных претендентов, способных затмить мою работу, я не испытывал.

– Неа. Парочка столичных художников, личный портретист Её Высочества, да кучка меланхоликов и пленэристов. Ну, я думаю, что ты не имеешь ввиду Алессандро. Он во главе банкета.

– Что говорят люди?

Маккензи довольно улыбнулся, причесал пятернёй рыжие с сединой растрёпанные волосы, после чего прокашлялся:

– Силами вашего покорного слуги все только и говорят, что о тебе. Конечно, Морган навёл шороху своей загадочной картиной, но люди с нетерпением ждут, что же преподнесёшь им ты. Кстати, раз уж мы подняли эту тему… Ты решил, какая из работ пойдёт на выставку?

– Хм… Есть пара вариантов… – не совсем уверенно ответил я.

– Ричи, мальчик мой. У нас не может быть вариантов.

– Почти все мои картины проданы. Есть несколько незавершённых работ, но…

– Никаких "но", Ричард. Как минимум одна должна быть на выставке. – взвился Шон. В его голову тот час полезли все те дни бездумного кутежа, которые отвлекали меня от работы, и тот факт, что даже в моё свободное время ни одна из картин не была дописана до конца, взбесил его с новой силой.

– Остались сутки. Я… Не знаю, смогу ли успеть…

– Сможешь, Ричи. Если у тебя хватило времени несколько месяцев без устали лакать ликёр, будто бы ты слон на водопое, то уж на одну картину у тебя точно найдётся время. – Маккензи забарабанил пальцами по столу, пытаясь не сорваться на крик: – Поверить не могу…

– Я постараюсь…

– Мне не нужны твои жалкие попытки, Ричард! Люди знают о тебе благодаря твоим картинам! Они, конечно, будут рады увидеть тебя на выставке, но уж точно не обрадуются, когда узнают, что ты пришёл с пустыми руками!

Я замолчал. Шон был прав, и от этого мне становилось нестерпимо стыдно.

– Люди знают тебя, как человека, который днями и ночами сидел в мастерской перед мольбертом и оттачивал своё мастерство. Они приходили посмотреть на тебя за работой. Чувствуешь, какое в этом предложении главное слово? Работа, Ричард! Работа! Они платили тебе не за возможность посмотреть, как лихо ты выпиваешь пять стопок коньяка одну за одной! Им вряд ли будет интересно, как быстро ты сможешь раздеть проститутку или сколько затяжек опиумом ты сможешь сделать и не отключиться.

Мардж и Виктор поспешили встать из-за стола и убрать свои тарелки, уповая на то, что уже слишком поздно и им стоит готовиться ко сну.

Маккензи злобно сопел, пытаясь достучаться до моего сознания. Он уже достучался, но ему хотелось, чтобы его слова остались в моей голове железными сваями и ни за что больше не смогли оттуда вылететь.

– Мы имеем деньги с твоей работы, Ричард. Твоя работа позволила тебе жить так, как ты живёшь. Твои усилия подарили тебе этот дом. Твоё упорство подарило твоему отцу безбедную старость. С помощью меня ты смог показать своё мастерство на всю Англию, но это не значит, что пришла пора закругляться и пожинать плоды. Ты шагнул всего на одну ступеньку вверх и теперь чувствуешь себя так беззаботно и вольготно, будто бы стоишь на вершине мира.

В конце концов, спустя нескончаемые минуты его ругани, когда каждая моя косточка была обмыта его праведным гневом, Маккензи закурил сигарету, несколько раз затянулся, после чего ткнул в меня пальцем, поставив точку:

– Отправляйся за работу. У тебя есть сутки, чтобы закончить одну из картин. Мне плевать, как и каким образом ты её закончишь, но я не позволю тебе упустить шанс стать известным. Если ты пойдёшь ко дну, то и я пойду вместе с тобой. Но знай, что на дне я придушу тебя ко всем чертям, Ричард, попомни моё слово.

Терпеть эту пытку словом больше не было сил. Я недовольно хмыкнул и медленно поднялся из-за стола, даже не успев доесть свой ужин. Голод, как и чувство собственного достоинства, покинули меня после гневной тирады Маккензи. Конечно он пристыдил меня. Но он даже не дал мне вставить слова! Даже не дал попытаться объяснить! Но… Объяснить что? Тот факт, что я налаживал связи вместо того, чтобы заниматься настоящей работой? Даже для меня это оправдание было тем ещё бредом, особенно учитывая то, что связи заводил как раз Маккензи. Если бы я только попытался ляпнуть нечто подобное, он точно бы взорвался.

Будь по твоему, Шон. Правда на твоей стороне, но и я дошёл до неё своим собственным умом. Уперев кулаки в стол, я несколько секунд размышлял над достойным ответом, однако совсем скоро понял, что сказать мне нечего.

«Я помогу тебе, Ричард. Всегда помогу.»

Всё тот же прозрачный шёпот вновь возник в голове. С силой зажмурившись, я попытался выбить его из своих мыслей, но попытки эти, казалось, лишь раззадорили нечто, что пробралось в мою голову. Были ли это галлюцинации, делирий, последствия отравления алкоголем – я не знал, и от этого мне становилось жутко.

«Мы сможем сделать шедевр, Ричард. Не упрямься.»

Ощутимая тяжесть внезапно легла на плечи. Будто бы походная сумка оттянула спину назад, впиваясь лямками в тонкую кожу моих конечностей. Шёпот, так мягко блуждающий в моей голове, стал громче, приблизился, прорываясь на волю, навис прямо над моим ухом:

– Я знаю, на что ты способен.

Стараясь не подать виду, я мягко отстранился от стола, за которым Маккензи по-прежнему вяло жевал остатки ужина, злобно перебирая край салфетки. Буркнув ему нечто вроде "Спокойной ночи", я на негнущихся ногах поплёлся в сторону зала, где по-прежнему лежали эти чёртовы книги. Тело не было под моим контролем: чем ближе я приближался к зловещим томам, тем меньше собственных усилий прилагал, потому как ноги сами несли меня к знаниям, которые, возможно, уже проникли в моё тело. Тяжесть, какую я ощутил в столовой, разлилась уже по всему телу, мягко обнимая меня за запястья и щиколотки, словно кандалы, наброшенные на раба.

– Позволь мне помочь тебе, Ричард. Позволь стать проводником твоих идей.

Руки сами потянулись к кожаным переплётам. Я нежно провёл пальцами по старым сморщенным обложкам, ощутил тиснение в виде золотистых букв, лёгкую шершавость древнего манускрипта. Страх и трепет, родившиеся в глубине моего сердца, медленно стали утихать и затухать, как и собственное сознание, погружавшееся во тьму. Тень, что демонической силой завладела моим телом, смело перебирала страницы одна за одной, до тех пор, пока вновь не остановилась на брошюре, которую неизвестная мне леди Оруэлл использовала в качестве закладки. Быстро отшвырнув брошюру в сторону, мои руки принялись водить пальцами по странице.

– Мы можем быть партнёрами, Ричард. Всего лишь одна маленькая условность… – тень, управлявшая моими руками, остановила их на начале вполне конкретной строчки. Древний текст на латыни, неизвестной мне, показался набором разрозненных букв и слов, не имевших смысла.

Моя воля, так нагло отнятая у меня безумным наваждением, растворилась в темноте угасшего сознания. Тень заставила меня склониться над книгой и самым внимательным образом взглянуть на непонятные мне строчки. Но… Что-то изменилось. Чем больше я смотрел на вполне привычную, но непонятную по смыслу мне латынь, тем больше она начала превращаться в крайне странные закорючки и завитки, не похожие ни на один из известных мне алфавитов. В голове тут же всплыли небольшие таблички с витиеватыми письменами индийцев и вьетнамцев, которые порой пытались продать моему отцу странствующие торговцы, но эти значки, что претерпевали метаморфозы прямо на моих глазах, были далеки от всего мною виденного.

– Прочти, Ричард. И все твои страхи станут пылью.

И слова полились из моих уст. Безобразные слова, которые, казалось, совершенно не имеют смысла. Клокочущие, гортанные звуки, сипение и хрипы, свистящие мелодии, стоны и завывания. Паника внезапно начала застилать мне глаза, но боялся не я, а демон, что пытался взять надо мной верх. Маккензи всё ещё был в доме. И если он услышит эти мерзотные звуки, то сможет прервать ритуал, проводимый надо мной чернотой, прокравшейся прямо в сердце. Послышался скрип половиц со стороны столовой – Шон вот-вот должен был выйти в зал.

Моя рука резко дёрнулась в сторону чистого листа бумаги и нескольких толстых карандашей, которыми я по обыкновению рисовал эскизы и скелеты будущих картин. Пальцы уверенно сжали карандаш, и в мгновение ока принялись вычерчивать настолько гладкие и ровные линии, что просто наброском этот рисунок уже нельзя было назвать. Прямо на моих глазах из тонких чёрточек, дуг и окружностей начали вырисовываться идеальные пропорции тела, безупречная постановка, глубина и детализация.

Маккензи, угрюмо набрасывая пальто на плечи, бросил взгляд на зарисовку. Брови его потянулись наверх, от удивления он застыл на несколько секунд, но, очевидно пытаясь сохранить злобный накал и строгость в своём поведении, Шон помолчал с минуту, после чего спокойно проговорил:

– Завтра я хочу увидеть это на холсте, Ричард. – хмыкнув, он вышел за двери нашего дома и отбыл в своё поместье, как он всегда и делал, стараясь разделять рабочую обстановку и домашнюю.

Мардж и Виктор, едва услышав, что входная дверь захлопнулась, поспешили убедиться, что в доме всё в порядке. Мельком выглянув из своей комнаты, они увидели меня, сидящим за работой, после чего спокойно выдохнули, перекрестились, и отошли ко сну.

Как только тишина воцарилась во всём доме, тьма в моём теле моими же руками скомкала искуснейшую из работ и вновь склонила мои глаза над книгой, которая теперь целиком была исписана неизвестными письменами. Дальше и дальше, углубляясь в демонические заклинания и призывы, закорючки, палочки и витиеватые строчки стали смешиваться воедино, до тех пор, пока не начали сворачиваться спиралью. Длинная череда проклятых знаков широкой полосой стала собираться в круг, после чего рассыпаться к центру на отдельные элементы, образуя сигил. Демоническая печать, стоило только ей закончить своё формирование, потускнела, после чего тут же рассыпалась мелкой пылью, настолько лёгкой и невесомой, что моего дыхания было достаточно, чтобы она поднялась со страниц и проникла в моё тело, растворяясь в крови.

Протяжный гул, возникший будто из ниоткуда, оглушил меня. Я чувствовал, что он ненастоящий, искусственно созданный проклятьем, пробравшимся в моё тело, но сделать с этим ничего не мог. Все конечности скрутило от болезненных судорог, кровавые слёзы покатились из глаз, лёгкие, силившиеся набрать побольше воздуха, изрыгали из себя чёрную дымку. Это наваждение! Это не по-настоящему! Я… Я не проклят!

– Все мы прокляты, Ричард.

Шёпота больше не было. Теперь это был ясный и чистый голос, склизко проникавший прямо в уши. Такой важный, горделивый, басовитый и громкий. Сковывающая боль заставила меня сжаться клубком на диване, подрагивая от нескончаемых конвульсий. Гул и громкий властный голос разрывали моё сознание, яркими вспышками напоминая о прошедшем дне, так, словно вчерашний вечер был частью этого богохульного ритуала.

Вот мы, порядка десяти человек, пьяные в стельку смеёмся и гогочем, позабыв обо всех проблемах на свете. Хозяин дома, Мартин Лэндсдейл, внезапно вспоминает, что во время поездки в Америку увлёкся спиритическими сеансами и даже познакомился с медиумом. Изабеллой Оруэлл. Леди Оруэлл, не выпившая ни капли на этом празднике жизни, поспешила собрать всех присутствующих на небольшое представление. Меня, как важного гостя, она посадила во главе стола. Вспышка – все мы держимся за руки, медленно покачиваясь из стороны в сторону, пока леди Оруэлл держит мою голову своими ладонями. Её голос звучит громко и загадочно, изо рта её льются пространные призывы и заклинания. Транс, обуявший присутствующих, не позволяет им произнести ни слова. Очередная яркая пелена – я вырываю свои руки и начинаю неистово водить специально подготовленным карандашом прямо по столешнице. Бездумно и быстро, запрокинув голову назад, я вычерчиваю филигранную работу, похожую на античную богиню Афродиту – самую красивую из греческих богинь.

В ушах гремит его имя. Яркие воспоминания, похожие на искусные живые картины, резко пропадают, а гул, так неистово ревущий в моих мыслях, начинает приобретать очертания. И всё, что я могу слышать – его имя. Паймон… Паймон… Паймон…

– Ты не пожалеешь, Ричард. Вот увидишь.

Эти слова стали последним, что я услышал. Сознание покинуло моё тело также быстро, как и яркие вспышки-напоминания о вчерашнем дне. Густая чернота залила мои глаза, а тень, так невыносимо больно сковавшая тело, слилась со мной воедино.

Глава 4

5.

Я бы хотел, чтобы всё это было кошмаром. Частью великой выдумки, о которой так любят грезить фантасты и просто умалишённые люди. Оба этих качества вполне уверенно может совмещать в себе одна и та же персона. Возможно, что это даже я сам. В многообразии собственной фантазии мне никогда не приходилось сомневаться, но вот в целостности и здравости рассудка после минувшей ночи я впервые задумался настолько серьёзно, что этого не могли не заметить окружавшие меня многочисленные знакомые.

Утро выдалось самым паршивым и тяжёлым из всех, которые только приключались на мою голову. Даже после самых изощрённых попоек моему телу не было так погано, а ведь случалось и такое, что язвительное слово, так непредсказуемо вылетевшее из моего рта, становилось причиной крайне жестоких перепалок, нередко переходивших к дракам. Да, я был бит, но никогда не давал повода другим подумать, будто меня можно бить безнаказанно. Господин Лэндсдейл, видавший меня с разбитыми кулаками чаще обычного, не даст соврать.

Всё тело страшно гудело, будто весь прошедший день единственным моим "развлечением" было гружение нескольких десятков вагонеток с углём. Тихая, ноющая боль в каждой клеточке тела, которая плавно усиливалась ближе к груди и голове. Я готов был поклясться, что из моих глаз лились кровавые слёзы. Что чернота дьявольских книг, заточённая на страницах, угольной пылью летела из моего рта. Но… Было ли это на самом деле?

Даже касаться себя было по какой-то необъяснимой причине страшно, но это нужно было сделать. Медленно проводя по каждому сантиметру собственной кожи под одеждой я не чувствовал каких-либо изменений. Да и должен ли был чувствовать? Каким таким загадочным образом демон вселился в моё тело? Проник ли он под кожу, растворился ли в крови, заменил ли какой-либо орган внутри тела? Руки были сухими и горячими, тело ниже живота – влажным и липким от пота, а грудь… В самом деле грудь была присыпана мелкой чёрной пылью. Стоило лишь провести пальцами по грудине, как нестерпимая боль прожгла всё нутро, обжигающе горячим клеймом отпечатавшись в сознании. Но в действительности клеймо осталось и на теле.

Едва касаясь груди пальцы смогли почувствовать шероховатость. Необычную шероховатость, такую, будто ведёшь рукой по бумаге. Стоило только отнять пальцы от кожи и взглянуть на них, как паника мерзким червём вновь прогрызлась наружу. Грязная чёрная жижа, облепившая руку, медленно стекала по ладони. Я даже не успел подумать о том, чем она могла быть, как тут же подскочил с дивана и побежал к ванной комнате. Яркий солнечный свет бил сквозь окно прямо на зеркало, и не составило никакого труда заметить, что смятая сорочка, которую по воле случая я не сумел снять на ночь, прямо посередь груди была пропитана этой чернотой. Резко потянув сорочку в стороны, я вырвал несколько пуговиц и воочию увидел, насколько дико и ужасающе на самом деле было то, что со мной произошло.

По всей груди, начиная от самого живота, тянулись чёрные надписи, яркие и легко читаемые, словно чернила были загнаны мне под кожу. Длинные цепочки – извивающиеся, ломанные, то скручивающиеся в спирали, то бегущие зигзагами от ребра к ребру. Это была всё та же дьявольская тарабарщина, написанная неизвестным алфавитом. Поднимаясь выше и выше по телу, к грудине, цепочки надписей сливались воедино и скручивались в уже знакомую мне печать. Печать демона Паймона. Круглый сигил, сложенный так, словно четыре персоны стоят у диковинного алтаря. По крайне мере это то, как его видел я. И имя проклятого беса, как гадкое напоминание о том, кто теперь властвовал надо мной.

Слова застряли в моей глотке. Я хотел кричать, биться в истерике, молить о прощении и помощи, но вместо всего этого я лишь ошарашенно смотрел в зеркало, безустали поглаживая пальцами грязный демонический символ, истекавший чернотой. Вода была бессильна, но я не терял надежды, что всё это – лишь очередной способ Маккензи припугнуть меня. В конце концов, Изабелла Оруэлл передала книги именно Маккензи, и было бы не столь удивительно, если бы Шон действительно придумал нечто настолько злобное.

Однажды он уже заставил меня понервничать, когда придумал изощренный план мести мистеру Шейну Хамфри, торговцу, который сознательно забраковал партию ткани Маккензи и выставил его мошенником. В ту пору не утихали страсти вокруг Уэст-портских убийств, и Маккензи, будучи ирландцем, во время очередного ужина разглагольствовал о том, как легко он мог бы пригрозить Хамфри своими связями с убийцами, Бёрком и Хэром, лишь потому, что он приходился им земляком. Конечно, он лукавил – он не мог не знать, что Бёрка казнили едва ли не сразу же, но вот гулявший на свободе Хэр вполне мог навести страху на Шейна. Он даже составил письмо Хэру, но вот отправил он его или нет – большая загадка, однако некоторое время спустя Хамфри поспешно уехал из Фернуолла.

Конечно, я готов был придумать любую возможную историю, которая бы объяснила для меня появления этой печати на моём теле. Даже самые бредовые и фантастичные мысли не казались мне такими уж плохими, особенно на фоне главной и такой горькой правды – я стал одержимым, демон Паймон слился с моим телом благодаря чёрной магии и призывам, что творила Изабелла Оруэлл в доме Лэндсдейла. И даже так, прокручивая эту правду в голове, я не могу в полной мере ощутить, насколько же бесконечно глупо и сумасбродно звучит эта фраза.

– Бог мой! – внезапный голос мисс Мэнсон почти вернул меня в реальный мир. – Мистер Камен!

Тяжёлые шаги Мардж бухали по всему дому тяжёлым эхом. Стук каблуков служанки быстро приближался к дверям ванной комнаты, и уже спустя секунды она обеспокоенно забарабанила в них:

– Мистер Камен! Мистер Камен! Вы здесь?

Нервно вздохнув, по-прежнему водя пальцами по чёрной печати, я как можно спокойнее ответил:

– Да-да, Мардж, доброе утро! Дайте мне минутку, я скоро выйду!

– Храни Господь вашу душу, мистер Камен! Весь этот беспорядок… Я уж подумала, что случилось страшное!

Беспорядок? Должно быть, я так быстро соскочил с дивана и убежал в ванную комнату, что даже не обратил внимания на то, что творится в зале. Набрав полный рот воды, я как можно громче сплюнул в раковину, причесался, набросил полотенце на оголённую грудь и медленно вышел навстречу встревоженной Мардж. Служанка, едва увидев меня в слегка помятом, но вполне нормальном состоянии, облегчённо выдохнула и перекрестилась.

– Откуда весь бардак, мистер Камен? Неужели в вашей мастерской творился ровно такой же беспорядок?

– Должно быть, я слегка увлёкся, мисс Мэнсон. В ночной темноте всё выглядело довольно прилично. – попытался оправдаться я.

– Вы что же это… Всю ночь не спали?

– Шон довольно ясно дал понять, что мне стоит работать чуть-чуть больше, чем раз в неделю. Завтра важный день, мисс Мэнсон, отдыха пока что даже не предвидится. – с легкой улыбкой ответил я, чем окончательно сумел успокоить служанку.

– Ну, знаете ли, мистер Камен…

– Всё в порядке, Мардж. Как только пройдёт выставка таких дней, вполне возможно, станет только больше. Но на этот счёт не беспокойтесь! Возможно, подыщем вам напарницу в этом нелёгком деле. – я уверенно подхватил мисс Мэнсон под руку и повёл её обратно в гостиную.